Как я пишу

[1]

1. Полагаю, что писать начал лет с двенадцати и что толчком к этому послужило «перенасыщение опытом». Сначала записывал пословицы, поговорки, прибаутки, которые формировали мои личные впечатления: «Эх, жить весело, да – бить некого», или нравились мне своей фокусной затейливостью: «Кишка кишке кукиш кажет». Я, разумеется, знал, что такое кукиш, но слог «ку» во втором с конца и буква «т» в последнем слове казались мне лишними и поговорку читал так: «Кишка кишке – кишка же». Затем начал сам сочинять поговорки: «Сел дед, поел дед, вспотел дед, спросил дед: скоро ли обед?» Записывал непонятные мне фразы из книг: «Собственно говоря – никто не изобрёл пороха». Я долго не мог понять, что значит «собственно говоря», а слово «никто» было воспринято мною как некто, кто-то. Это недоразумение настолько крепко въелось в мою память, что в 1904 году в пьесе «Дачники» один из её героев на вопрос «Никто не был?» отвечает: «Никто не может быть или не быть». Сочинял стихи и, помню, в одном стихотворении над словами:

долго думал: кто едет – карета или лошадь? Читал – много, особенно много – переводов иностранной литературы. Любил читать библию, а также «Искру» – сатирический еженедельник Курочкиных, который издавался откупщиком Кокоревым. Печататься начал с 1892 года, но до 1895 года не верил, что литература – моё дело. Маленькие рассказы для газет не казались мне серьёзным делом, и это было ошибочно, – учиться писать следует именно на маленьких рассказах, они приучают автора экономить слова, писать более густо.

2. Пользовался преимущественно материалом автобиографическим, но – ставил себя в позицию свидетеля событии, избегая выдвигаться как сила действующая, дабы не мешать самому себе, рассказчику о жизни. Это не значит, что я боялся внести в изображаемую действительность нечто «от себя» – ту «выдумку», о которой говорил И. С. Тургенев и без которой – нет искусства. Но когда автор, изображая, любуется самим собою – своим умом, знаниями, меткостью слова, зоркостью глаза, – он почти неизбежно портит, искажает то, что именуется «художественной правдой». Портит он свой материал и тогда, когда, насилуя социальную природу своих героев, заставляет их говорить чужими словами и совершать поступки, органически невозможные для них. Каждый изображаемый человек подобен руде – он формируется и деформируется при определённой идеологической температуре. «Холодной обработкой» с человеком ничего не сделаешь, только испортишь его, поэтому писатель должен немножко любить свой материал – живого человека – или хотя бы любоваться им как материалом.

3. Почти всегда. Но само собою разумеется, что характер героя делается из многих отдельных чёрточек, взятых от различных людей его социальной группы, его ряда. Необходимо очень хорошо присмотреться к сотне-другой попов, лавочников, рабочих для того, чтоб приблизительно верно написать портрет одного рабочего, попа, лавочника.

4. Конечно, впечатление, полученное непосредственно и действующее положительно или отрицательно на опыт, уже спрессованный в мироощущение, миропонимание, сиречь – на идеологию. Случаев, когда я пользовался другим материалом, два: повести «Исповедь» и «Лето». «Исповедь» написана по рассказу одного нижегородского сектанта и по статье о нём Кудринского – «Богдана Степанца», преподавателя Нижегородской семинарии. «Лето» – по запискам одиночки-пропагандиста эсера, работавшего, видимо, в Рязанской деревне и умершего в 910 или 9 году в больнице г. Мценска.

5. Работаю утром с 9 до часа, вечером с 8 до 12. Успешнее – утром.

6. Не знаю. Никогда не подсчитывал. Бывали случаи, когда писал круглые сутки и больше, не вставая из-за стола. Так написаны: «Изергиль», «Двадцать шесть и одна». А «Рождение человека» – в три часа. Даже, кажется, меньше.

7. Курю. Много. Теперь – почти непрерывно во время работы.

8. Перо. Пишущая машинка, мне кажется, должна вредно влиять на ритм фразы. Рукописи правлю два, три раза. В окончательной редакции выбрасываю целые страницы, сцены.

9. Плана никогда не делаю, план создаётся сам собою в процессе работы, его вырабатывают сами герои. Нахожу, что действующим лицам нельзя подсказывать, как они должны вести себя. У каждого из них есть своя биологическая и социальная логика действий, своя воля. С этими качествами автор берёт их из действительности как свой материал, но как «полуфабрикат». Далее он «разрабатывает» их, шлифует силою своего личного опыта, своих знаний, договаривая за них несказанные ими слова, довершая поступки, которых они не совершили, но должны были совершить по силе своих «природных» и «благоприобретённых» качеств. Здесь – место «выдумке» – художественному творчеству. Оно будет более или менее совершенно тогда, когда автор договорит и доделает своих героев в строгом соответствии с их основными свойствами. У Достоевского почти все герои его, а особенно Иван и Дмитрий Карамазовы, князь Мышкин[2], Ставрогин[3], Грушенька[4] – договорены до конца, это – типы. Но Раскольникову он свернул голову – неосновательно, недостаточно оправданно, подчинившись христианской, бесчеловечной идее спасительности страдания. Совершенно законченными типами я, разумеется, считаю Гамлета, Фауста, дон-Кихота, Робинзона Крузо, Вертера[5], madame Бовари[6], Манон Леско[7]. Это для меня уже монументальное творчество, как, наверное, для всех, мало-мальски чувствующих совершенную гармонию, изображённую хотя бы иногда и в отрицательном образе. Примеры: типы Гоголя в «Мёртвых душах» и «Ревизоре», «Иудушка» Головлев[8] Салтыкова-Щедрина, Домби-отец[9] и другие характеры Диккенса, Квазимодо[10] Гюго и т. д. Повторяю: мастер должен не только хорошо знать, но и любить свой материал, вернее – любоваться им. Мармеладов[11], Карамазов-отец и многие другие подобные им герои Достоевского – отвратительны, но совершенно ясно, что они сделаны Достоевским с величайшей любовью, хотя в действительности он, мне кажется, не любил людей.

10. Труднее всего – начало, именно первая фраза. Она, как в музыке, даёт тон всему произведению, и обыкновенно её ищешь весьма долго. Здесь и ответ на 12 вопрос.

11. Разумеется – на всех восприятиях.

13. Редко читаю вслух свои вещи, но люблю читать чужие. Хорошие.

14. Кончая работу, прочитываю всю её с трудом и, почти всегда, с тяжёлым сознанием неудачи.

15. Пробовал сократить текст в 23 году при первом издании собрания сочинений. Работу эту не закончил, возникло желание уничтожить половину написанного.

16. Рецензии никогда и никак не влияли. Современные особенно не способны влиять, ибо видишь, что рецензенты читают книги невнимательно, неумело и часто не понимают прочитанного. Это, конечно, относится не только к моим книгам, а является общим пороком рецензентов. От него весьма сильно страдают молодые, «начинающие» писатели. Следует упомянуть о небрежном отношении редакторов к рецензиям; редактора, очевидно, тоже невнимательно читают их. Если вообще читают.

1

[«Как я пишу»] – ответ М. Горького на следующую анкету, предложенную ряду известных литераторов в 1930 году «Издательством писателей в Ленинграде»: // Подготовительный период. Длительность его. // Каким материалом преимущественно пользуетесь (автобиографическим, книжным, наблюдениями и записями)? // Часто ли прототипом действующих лиц являются для Вас живые люди? // Что Вам даёт первый импульс к работе (слышанный рассказ, заказ, образ и так далее)? // Данные в этом отношении о каких-нибудь Ваших отдельных работах. // Когда работаете: утром, вечером, ночью? // Сколько часов в день – максимум? // Примерная производительность – в листах в месяц. // Наркотики во время работы; в каком количестве? // Техника письма: карандаш, перо или пишущая машинка? // Делаете ли во время работы рисунки? // Сколько раз переписывается рукопись? // Много ли вычёркиваете в окончательной редакции? // Составляется ли предварительный план и как он меняется? // Что оказывается для Вас труднее: начало, конец, середина работы? // На каких восприятиях чаще всего строятся образы: зрительных, слуховых, осязательных и т. д.? // Ставите ли себе какие-нибудь музыкальные, ритмические требования? // Проверяется ли работа чтением вслух (себе или другим)? // Какие ощущения связаны у Вас с окончанием работы? // Меняете ли Вы текст при последующих изданиях? // Оказывают ли на Вас какое-нибудь влияние рецензии? // В авторизованные сборники ответ М. Горького на анкету не включался. // Печатается по авторизованной машинописи, сверенной с рукописью (Архив А. М. Горького).

2

Князь Мышкин – герой романа Ф. М. Достоевского «Идиот».

3

Ставрогин – герой романа Ф. М. Достоевского «Бесы».

4

Иван и Дмитрий Карамазовы, Грушенька – персонажи романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».

5

Вертер – герой повести В. Гёте «Страдания молодого Вертера».

6

Мадам Бовари – героиня одноимённого романа французского писателя Г. Флобера.

7

Манон Леско – героиня романа французского писателя А. Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско».

8

Иудушка Головлев – герой романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы».

9

Домби – герой романа английского писателя Ч. Диккенса «Домби и сын».

10

Квазимодо – герой романа французского писателя В. Гюго «Собор Парижской богоматери».

11

Мармеладов – персонаж романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».