Репетиция

Он замолчал, ему вдруг ударило в голову и в сердце всё то, что человек всегда, к сожалению, помнит слишком хорошо, – всё то злое, тупое и мучительное, что испытал он в своих столкновениях с людьми. Его закружил и ослепил хаотический поток пережитого, тёмная, жуткая туча «мелочей жизни», ядовитых насекомых, которые сосут и отравляют кровь, возбуждая тоскливое бешенство, вызывая презрение к людям, обессмысливая жизнь, мешая работать. Захотелось крикнуть оскорбительные слова:

«Я – не автомат, не желудок, который механически переваривает вашу пошлость, я – человек!»

«Кричать? Жаловаться?» – остановил он сам себя и – успокоился, вспомнив слова одного из своих героев:

«Ты, Пётр, честный человек, ты умрёшь молча».

Чтоб окончательно преодолеть натиск негодования, он закрыл глаза, крепко сжал пальцы рук, но всё-таки продолжал речь свою с металлическим звуком в голосе:

– Вы говорите: он работает из дешёвого материала. Рад слышать, что горе и страдание дёшево ценятся вами, я тоже думаю, что люди пожирают друг друга под соусом, который давно должен бы вызвать у них органическое отвращение. Однако, поскольку я беру материал у вас, – я беру лучшее ваше, и – не моя вина, что из всего, что вы делаете, вам наилучше удаются страдания, несчастия. Я сгущаю краски? Именно такова задача искусства. Разве вы встречали женщин действительности, которые чувствовали бы так, как Дездемона или Жанна д'Арк, встречали мужчин, как Тимон Афинский, Дон-Кихот, Пер Гюнт? Я наделяю людей разумом и чувством в дозе значительно большей, чем та, какою они обладают по природе своей в действительности…

– Вы уж начали говорить, как бог, – угрюмо и насмешливо заметил герой.

– Возможно. Бог – тоже художник, тоже создал мир из дешёвого материала, его тоже признают неудачным творцом, – почему бы мне не говорить одним языком с ним?

– Вы – атеист, – напомнил ему герой.

– Да, но мой мир – мир воображения, в нём боги и герои, созданные фантазией, имеют такое же законное место, как трубочист и пошляки, рождённые женщиной. Бог для меня – не яма, куда люди сбрасывают мусор жалоб своих на жизнь и друг на друга, он для меня – одно из наиболее печальных созданий бессильного воображения людей, один из тех туманных образов, которые только сила искусства делает яркими и почти физически ощутимыми для некоторых детей земли…

Автор встал, оглянулся и сухо сказал:

– Я, кажется, утомил вас. И мне давно пора идти, я уже не могу присутствовать на репетиции.

– Как жаль! – воскликнула Лидочка.

– Да, – сказал герой, – жаль! А говорили вы… не очень ясно и, знаете, противоречиво…

– Что ж делать? – вздохнул автор, пожимая плечами. – Мне остаётся только одно: вспомнить мудрую пословицу арабов: «Если верблюд не испытывает жажды, – глупо заставлять его пить».

Он сказал это больше с печалью, чем с досадой, но героиня всё-таки подумала:

«Наконец – взорвало его!»

Автор, поцеловав ей руку, спросил с улыбкой:

– Надеюсь, я не обидел вас?

– Меня – нет! – уверенно и поспешно сказала она.

Он отошёл от неё к Лидочке, живо подбежавшей встречу ему, а герой, сумрачно глядя вслед ему, пробормотал:

– Из него получился бы неплохой адвокат…

Надув губы, режиссёр изучал циферблат своих часов; проснувшийся комик зевал, героиня, надвинув шляпу на лоб, следила из-под её полей за беседой Лидочки с автором, и в сердце её шипело:

«Девчонка! Подожди, обожгёшься…»

– Н-да, – сказал герой, провожая автора взглядом, – обиделся всё-таки, не простился со мной. Эта его арабская пословица – просто глупа. Наверное – сам выдумал, а обижает арабов.

– Что ж – будет репетиция? – спросил комик, потягиваясь.

– Начинаем! – строго скомандовал режиссёр. – Пожалуйте, господа! Сцена Аркадия и Серафимы…

Притопывая каблуком, весело глядя в тетрадку роли, Лидочка начала:

– «Чем более вы чужды людям»…

– Это – не так! – возмущённо закричал режиссёр. – Откуда у вас радость, подумайте!

– Но ведь я же завоевала его!

«Дура», – подумала героиня.

– Боже мой! Ничего вы не завоевали!..

– М-м, – замычал комик, улыбаясь и подмигивая герою. – Рассердился, раскричался наш уважаемый, а пьеску-то со сцены всё-таки не снял.

– Прошу внимания!

– Жить надо, Иван…

– Н-да! Ради этого – на всё идём…

– Внимание, внимание, господа…

Но комик ещё раз ехидно и гнусливо пропел:

– Он очень сильно рассердился, а пьеску снять со сцены не р-решился, да-а…

Примечания