- -
- 100%
- +
Корректор, соредактор Александр Георгиевич Свешников
© Александр Горностаев, 2022
ISBN 978-5-0056-9262-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
«Как делать стихи?» – этот странный, на первый взгляд, вопрос, сформулированный Владимиром Маяковским, нередко задают себе и желающие посвятить себя стихосложению, и уже пробующие свои силы на ниве поэзии.
Автор этой книги, известный саратовский поэт Александр Горностаев, считает такую постановку вопроса вполне разумной и требующей внимательного осмысления: «Массово увлеченные стихописательством нуждаются в обучении составлению текстов. И столько здесь советчиков – ничем не отобьёшься. Давай только постигай и твори…».
Но, как справедливо полагает автор, прочитать массу книг корифеев поэзии на эту тему и выслушать мнение пишущих друзей-знакомых, далеко не достаточно. Нужно ещё что-то, чтобы раскрыть в себе хотя бы способности творить.
И хотя есть те, кто упорно пытается освоить «технику» творчества,«… в один прекрасный момент они оглянутся на все свое творчество и увидят: опять было все это не то, а может быть, даже хуже, чем то, с чего они начали, когда не имели никакого понятия о правильном стихосложении».
Все это называется одним неблагодарным словом-выражением – «муки творчества». Но автор успокаивает, наставляя: «…расслабьтесь, вы, напрягшиеся в ожидании каких-то неведомых откровений! Включите легкую музыку, закройте глаза. Не пытайтесь анализировать, умничанье просто убьет необходимое восприятие сказанного». И Муза сама придет к вам.
Чтобы не быть голословным, автор книги приводит примеры «вхождения в тайны художественного творчества» из биографий Верлена, Рембо, Бодлера, Венечки Ерофеева, Юрия Полякова и др. «И тогда вам достаточно всех тех указаний, почерпнутых из полезных книг… Стихи ведь писать приятно и полезно. Это как бег трусцой или подтягивание на перекладине, ну, в крайнем случае, как вышивание крестиком…», – заключает автор.
Большое место в книге занимают размышления автора о тех, кто повлиял на его собственную поэтическую судьбу: Николай Глазков, Эдуард Асадов и другие. Наверняка с большим интересом читатели узнают о душевном мире самого автора книги в главке «Природа моей природы», где он вспоминает, как в общении с природой в нём самом зарождалось поэтическое осмысление сути человеческого бытия: «Мне с детства нравилась тихая уединенность среди деревьев и трав. Тишина и загадочность непролазных дебрей кустарников и выросших до роста человека травянистых стеблей просто завораживали детское моё сознание. Не надо было мне искать эти заповедные места: в деревенской жизни моей они встречались на каждом шагу».
Не обошел стороной автор книги такой ныне особенно животрепещущий (в том числе и для тех, кто посвятил себя художественно-поэтическому творчеству) вопрос о судьбе родного наречия, переживающего сегодня весьма сложный период.
Он пишет: «Главная атака на весь строй языка сегодняшнего времени – в чём? Заменяются не только слова, но целые смысловые конструкции вводят в предложения из английского. Так, янычары наших дней, кажется, борются за чужие ценности, на стороне темного мира. Не думали ли они, что торжество тёмного мира означает и для них конец света. Или они надеются, что останутся вечными благополучными прислужниками тёмного властелина?»
Что же касается главной цели тайны художественного творчества, то, по мнению Александра Горностаева, «Настоящий писатель постигает человеческую душу, её проявление в тех или иных жизненных событиях, ситуациях. (…) И чем глубже автор заглядывает в этот омут непостижимого, недоисследованного, недоосмысленного, тем значительнее писатель…»
Александр Свешников
КАК ДЕЛАТЬ, ПРОСТИ ГОСПОДИ, СТИХИ
Массово увлеченные стихописательством нуждаются в обучении составлению текстов. И столько здесь советчиков – ничем не отобьёшься. Давай только постигай и твори…
Вы уже прочитали Маяковского «как делать стихи», проштудировали Холшевникова и глубоко вникли в понятия ямба и хорея. И ещё, чего доброго, наизусть выучили характерные признаки множества других размеров. Прочитали письма Исаковского по мастерству поэзии. И ещё какую-нибудь полезно-никчемную литературу, о которой автор этих строк и не слыхивал.
В конце концов, получили ц. у. старших товарищей по поводу сочинения виршей и улучшения собственного стиля письма.
Кажется, теперь садись и пиши гениальные стихи. Но… что-то опять не то. Только ещё труднее стало. Если раньше, на интуитивном каком-то уровне написания, можно было обнаружить в своей коллекции перлов пару-тройку настоящих талантливых строк, то теперь и этого нет. Как будто полученные знания только помешали вашим творениям и груз умений навалился такой тяжестью на ваши неокрепшие творческие плечи, что кажется не возможным не то что сочинять, но и написать несколько строк письма родителям…
Возникает уже непреодолимая трудность. Приходится постоянно как бы оглядываться на указания по деланью стихов. Многие на этом заканчивают заниматься искусством, потому что радость творчества исчезает, а рутинно правильное составление текстов как бы не входит в планы индивидуума, радостно и бездумно пописывающего до этого вирши. Такие дерзнувшие и закончившие быстро… Да много их на необозримом пространстве стихописания.
Но о них что называется говорить здесь нечего. Они истинные любители поэтического слова, им вдаваться в какие-то подробности неохота, не по себе, не для них, незачем и т. д. Само удовольствие от сочинения, от чтения без всяких экивоков на правильность для них – главное условие всех сотворенных стихов. Будут они писать дальше или не будут – для настоящей литературы уже безразлично…
Но есть дотошные, не останавливающиеся перед трудностями, ищущие, доходящие до самой сути. Вот они пойдут и освоят, и применят, и поймут… Но всё-таки в один прекрасный момент они оглянутся на все свое творчество и увидят: опять было все это не то, а может быть даже хуже, чем то, с чего они начали, когда не имели никакого понятия о правильном стихосложении.
Но как же так, они делали все по предписанному: и ямбы, и хореи налицо, метафоры даже составляли с эпитетами и неологизмами, а чего-то как-то не греет и не впечатляет – если уж быть до конца правдивым перед самим собой. У классиков лучше, хотя вы упорно копировали в какие-то моменты их стиль.
Так оказывается вы не Блок и не Есенин, и даже не Пушкин, хотя он жил двести лет назад и точно не читал всего того, что удалось освоить вам… И вот она – трагедия личности, переживания с соплями и слезами, заготовление веревки и мыла, цианистого калия и утопление через повешение.
Но успокойтесь, истинно говорю я вам, может статься вы не виноваты. И просто не оценив и не поняв, что значит для вас поэзия, из знающих вам никто не рассказал некую главную суть того, как делать, прости Господи, стихи. Как-то это не принято выдавать, рассказывать, объяснять. Наверное, посвященные думают: нужно самому автору пройти трудный путь до осознания неких истин. Вот и подкладывают вам никчемные книжки, рассказывают, какими гениальными были с самого рождения великие поэты. И, делая многозначительные лица, втюхивают биографии, в которых нет главной правды о том достижении, о постижении авторами глубинных тайн творчества. А может просто не хотят посвящать непроверенных, ведь на самом деле истинных умельцев должно быть немного, иначе теряется смысл дара Божьего – поэтического таланта.
Но я вам расскажу, объясню, открою… Может, вам это в конце концов, дай Бог, окажется не нужным, чтобы не искушали вы судьбу свою…
Да на самом деле тайны никакой нет. Нужно просто научиться проникать в запредельные сферы непостижимого мира, и тогда пишите хоть ямбом, хоть задом наперёд… если вам удастся изложить в тексте недоступное обычному зрению, ощутить то, что не подвластно привычным чувствам, объяснить то, что не может понять выученное мышление… Создать красоту словом. Но впрочем, даже не в этом дело… Поэтому – расслабьтесь, вы, напрягшиеся в ожидании каких-то неведомых откровений! Включите легкую музыку, закройте глаза. Не пытайтесь анализировать, умничанье просто убьет необходимое восприятие сказанного. Я вижу, как сам подхожу к каким-то мистическим слегка дурящим публику направлениям…
Дальше – можно было бы что-нибудь заявить из методов Кашпировского и дать установки, или – из системы Эриксона. Но в мои планы не входит воздействие психотехниками, потому что они, в принципе, находятся на более низком уровне по своему проникновению в неведомые миры, чем высокоорганизованное поэтическое сознание (или наоборот – разорганизованный мозг)…
Конечно же, многие увлеченные поэзией знают биографии своих кумиров. Могут часами рассказывать, где те родились, с кем жили, как им было трудно и тяжело в жизни. Но вот о самом процессе их творчества мало кто скажет что-то вразумительное. Ну, вот Бог им дал дар, ну приходило к ним вдохновение, музы посещали…
Есть, конечно, в этом доля истины: музы посещали! Но как они посещают и при каких обстоятельствах – это вопрос. Обычно представляется этот процесс так: садятся дядьки или тётки (поэты) с пером в руках около окна и ждут, когда начнет им диктовать муза вирши. Но, как правило, в этот момент начинает что-нибудь отвлекать, какой-нибудь гвоздь в сапоге, что кошмарнее фантазий Гёте (комнатные тапочки, зацепившиеся за носок) или – банальная лень размышлять о нужном, о чём угодно мысли текут, но от выбранной темы бегут как чёрт от ладана.
Как же добивались великие расположения муз? (Буду говорить такими условностями, хотя с точки зрения науки, здесь, наверное, есть свои «учёные» определения).
О том, как поэты получали благосклонность муз – мало сведений, и всё-таки за общей мишурой словес биографии выплывают отдельные истинные факты.
Вот, например, Верлен и Рембо для вхождения в особое состояние принятия озарений придумывали разные психические расстройства организма. Не совершенствование, физическое или духовное, а именно расстройство организма, не улучшение письма, а бесцеремонность обращения с языком ставилось во главу угла. Попадали в душевное состояние между здоровьем и заболеванием…
Такому пограничному состоянию способствовали приемы разныхне совсем законных средств, или не менее законного приема абсента.
А Бодлер, судя по всему, осуществлял определённый цикл приема некоторых веществ, чтобы была возможность проникать в запредельные сферы. Даже создавал, как употребление лекарств, последовательный цикл и дозы применения порошков… Правда, рецепт, кажется, затерялся в глубине веков. Что они творили, зачем, посути, лишали себя здоровья? А если говорить языком мистики, устраняли у себя защиту – Божью благодать, не позволяющую иным сущностям проникать в человеческую душу. Такое церковное понятие как «Божья благодать», может быть, и вызовет в определенных кругах негативное прочтение, потому что на самом деле это неоднозначное понятие по отношению к моему применению… Здесь я употребляю это сочетание как «защиту» и следовательно, потом – как снятие некой защиты в человеческом организме, а конкретно (в неконкретном органе) – в душе. После чего человек становится более уязвимым, но и более способным к «открытиям». Но когда защита снимается, в начале приходят из неведомых миров милые созданья – вроде муз и сообщают разные полезные веселые вещи… Потом сфера потустороннего расширялась и завладевали душой такие сущности, как научавшие писать «Цветы зла». А потом умения творить обменивались на здоровье и… душу.
Но, конечно, нам, милым добрым пиитам, не подходит этот способ постижения истин.
Наверное, есть какие-то практики без вреда для здоровья проникать в «суть вещей», наподобие каких-нибудь йог для поэтов. В русской традиции издавна применима практика углубляться в непостижимый мир с помощью употребления разных многоградусных снадобий, начиная с самогона. Думаете, глушили тоску и грусть некоторые поэты таким образом? Как бы ни так!
Многие понимали, что они делают. Можно вспомнить блоковское: истина в вине… В нашей литературной истории впервые, кажется, Венечка Ерофеев указал на связь поиска истины с употреблением разных напитков. А вот писатель Юрий Поляков конкретно уже называл периоды, когда нужно заниматься с текстом – после приема определенных доз… На примере Есенина: он хорошо показал процесс писания гениального автора. Он говорит о важном периоде, когда начинается возвращение к нормальному состоянию организма – после употребления, на фоне восстановления очень усиленно работают все структуры тела, в том числе и мозг. И вот в это время можно быть просто… гениальным.
Правда, и здесь есть опасность: когда в ослабленный организм, начавший усиленно работать над восстановлением, могут заглянуть совсем не добрые сущности. А некий иммунитет (та защита – Божья благодать) отсутствует, все ресурсы и резервы брошены на другое… Здесь не далеко до состояния, когда мерещатся чёртики и дурдом приглашает в гости. Поэтому важно не перебарщивать с дозировками и отделять благое состояние от простого запоя. Трудно увлекающимся натурам придерживаться неких норм.
В сущности, здесь не надо много. Несколько граммов, чтобы отрешиться от мешающего гула мира, сосредоточиться на важнейшем… И ещё, замерев на некоторое время, подождав начало мощной работы организма, приступить к творению.
Но кто может определить норму и не перебрать?.. Как правило, все это заканчивается печально для человека, хотя как автор он и выигрывает.
Есть люди, которые не побоялись и рискнули и у некоторых получилось. Но сколько рискнувших ничего не добились! Так, может быть, хорошо просто пописывать – для близких, любимых и не лезть в непролазные дебри поэтического искусства?..
И тогда вам достаточно всех тех указаний, почерпнутых из полезных книг… Стихи ведь писать приятно и полезно. Это как бег трусцой или подтягивание на перекладине, ну, в крайнем случае, как вышивание крестиком…
ОТ ГЕНИАЛЬНОСТИ ДО БЕССМЫСЛЕННОСТИ
(НЕ ПРЕДИСЛОВИЕ)
Есть о ком рассказать. О тех, не заслуженно редко упоминаемых, полузабытых, не востребованных временем – ни тогда, ни сейчас, авторах. Но они достойны, чтобы о них вспомнить. В той или иной форме…
Я же знал их – некоторых. Общался с ними. И замечал сильные строки, и думал, сколько у них впереди времени для будущих творений, для своего развития.
Однако времени оказалось не много. Нет их уже в жизни… И словно бы у меня, передо мной, стоит задача, неизвестно кем поставленная, рано или позже, сказать о них слово. Представлять ли их от своего имени, или сыграть роль какого-либо автора? Может, получится, а может…
Я помню замечательного поэта из Тулы, Сергея Белозерова. До сих пор на памяти слова из его стихов:
…Прежние были, как рябь на поверхности,
Эти черпнул я со дна родника…
……………………………….
Верится в соподчиненье труда и стиха.
Это он писал о словах, которые приходят к поэту в творческой зрелости. По уровню таланта, по моему мнению, он не заслуженно не упоминаем.
А кто помнит Стаса Степа (Станислава Степанова), Александра Полякова (Бирюкова), Александра Мураховского? Они были. Слагали строки. И порой не плохо у них получалось… Но, наверное, о них потом, если когда-нибудь приведется… А сейчас о другом человеке… С ним я не встречался.
О СЛАВНОМ ГЛАЗКОВЕ ПОСЛУШАЙТЕ СКАЗ
Я услышал про него впервые в годы девяностые. Нет, я знал, что есть такой поэт, и раньше. В начале своего пути, «когда пускался на дебют». Говорили мне изустно мои соратники по творчеству о нем как о первом самиздатчике. И я, понимая, что издавать меня как и многих других, неправильно пишущих с точки зрения политики тех времен, никто не собирается, присматривался к иным возможностям быть опубликованным.
Я читал Николая Глазкова. Но прочитанное из его стихов особого впечатления на меня не производило. Да и не удивительно: ведь было опубликовано у него совершенно не главное из того, в чем он был не превзойден, а именно, в своей иронии, в неповторимой насмешке над собой, над писательством, над всем пространством того времени.
А его неподражаемая ироничность, а по сути, юродствующая правда о собственной гениальности, по-настоящему наполнена новизной небывальщины. Но это я понял потом, когда в начале девяностых вышла о нём уже после его смертипередача по телевидению.
И это как-то запомнилось мне надолго, с неожиданной стороны, было связано с конкретным событием в моей жизни.
Время было – запоминающееся, непростые девяностые. Пришла ко мне в гости однокурсница (я тогда ещё учился в СГУ). Зашла в мой дом вся такая красивая-красивая… Видно, что подготовилась…
И помню, что мне было немного досадно-неуютно, ведь сам я был, не то чтобы в «чем мать родила», но точно не было смокинга и бабочки. И выходил встречать её во двор частного дома в резиновых галошах…
Сказала она, что ей не хватает наших литературных встреч и разговоров о поэзии. Я немногим раньше вёл литературный клуб «Катулл», просуществовавший не длинный срок. Ну, собирались люди у меня дома: поэты, просто любители. Читали, спорили. Именно об этом говорила Лена, большая почитательница Есенина, да и просто любительница поэзии.
Я угощал свою знакомую конфетами, чаем, водкой. И…
И говорили мы о жизни, о литературе. Из самого интересно, чем была отмечена встреча: перед этим вышла передача о Глазкове. И оказывается, мы смотрели её, и тогда при встрече, в разговоре своё восхищение стихами поэта высказали друг другу. Что характерно: мы просто на слух, сразу запомнили несколько строк Глазкова. Я наизусть, как запомнил, прочитал его четверостишие, немного с ошибками и Лена поправляла меня, такие не обычнее, кажется незамысловатые строки:
Женщина красивая
в кустах лежит нагой.
Другой бы изнасиловал,
А я лишь пнул ногой.
Конечно, это было смешно до… удивления!
Такая свобода стиха и мысли, на полотне простоватого текста столько иронии – на фоне кажущегося, ожидаемого пафоса, связанного с любовной лирикой. Просто поразительно!.. Это даже затмевало тексты уже нахлынувших в литературу вначале девяностых всяческих иронистов.
Мы сидели весь вечер напротив друг друга, соприкасаясь коленями, чувствуя симпатию… взаимную. И Глазков был новой темой беседы. Но приятный треп не вывел нас ни к каким другим впечатлениям и действиям. Решится на большее, кроме как на чтение стихов, Вселенная тогда нас не подвигла.
Куда-то пропала моя бывшая однокурсница. Уехала то ли в Бельгию, то ли в Америку, то ли вообще улетела на Марс и там рассказывает, как о небывальщиках, о своих знакомых, оставшихся на земле.
Быть может, встреться мы сейчас с ней, она бы сказала: «Сашка, ну что ты выдумываешь, когда это такое было, о чем ты рассказываешь?«А я скажу: «А почему ты решила, что это я о тебе рассказываю. Мало ли на свете Елен, с которыми я был знаком. И вообще, выдумывать и сочинять это моё призвание…»
Что бы она ответила? Да просто посмеялись бы вместе, вспоминая обо всем, что было и чего не было…
Исчезла из моего жизненного пространства давняя знакомая. Но не исчез, не испарился из другого, творческого пространства Глазков с его гениальностью. Его творения как-то неожиданно стали важны для моих поисковых исследований в литературе. И я, то ли чувствуя что-то похожее в своей собственной судьбе, то ли просто под обаянием гениальных строк, стал чаще обращаться к стихам Глазкова.
Я, может быть, и не заметил сразу, как нотки глазковских тем стали проступать и в моих текстах.
Представить себя Глазковым? Наверное, это должно быть комично и юмористично. Но кто знает, куда выведет текст? Иногда письмо само распоряжается, к каким мыслимым (или не мыслимым) заключениям вывести автора….
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ
Писать стихи – это, должно быть, подвиг.
А бросить их писать – не подвиг разве?
Я тот, кого вы, может, плохо знаете как автора, пока не прочитали, не сочли необходимым проникнуть в мои труды, не изданные как следовало бы по статусу таланта при моей жизни. Из небывальщиков я родом, из Поэтограда житель и первый сам себя издатель. Теперь, как прибывший с курьерским, идущим в назначенья пункт с названьем «вечность», хочу представиться вам, жителям другого времени.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.