Кровь и звезды

Вступление

Мир смертных – это карнавал суеты, где жизни вспыхивают и гаснут быстрее, чем догорает фитиль свечи. В мельтешащих огнях своих городов они строят иллюзии величия, клянутся в вечной любви, которая не переживает и одной зимы, и ведут войны за клочки пыли, о которых забудут их же внуки. Их трагедии скоротечны, их радости мимолетны, а их зло – мелочно и отвратительно в своей простоте. Это ненависть из-за брошенного взгляда, предательство ради звенящей меди, жестокость от скуки. Они прячут свою гниль за масками праведности и называют свои пороки слабостями.

Но в тени этого карнавала, в холодной тишине, которую не тревожит их шум, существуем мы. Те, кто помнит, как строились их города и как обращались в прах их империи. Нас называют злом. Чудовищами. Ночным кошмаром, облаченным в шелк и бархат. И они правы. Мы хищники. Мы пьем их жизни, как дорогое вино, и смотрим на их мир с высоты прожитых столетий.

Однако есть одно «но». Наше зло, по крайней мере, честно. Мы не прикрываем жажду крови верой, а голод – добродетелью. Верность, пронесенная сквозь пятьсот лет дружбы, для нас реальнее любой человеческой клятвы у алтаря. Слово, данное четыре века назад, весит больше, чем все их законы, переписанные десятки раз. Разве в этом холодном, нерушимом постоянстве меньше достоинства, чем в их теплокровном, но лицемерном хаосе? Порой, глядя на них, я задаюсь вопросом: кто же в этом мире большее чудовище – хищник, следующий своей природе, или человек, который от своей природы с легкостью отрекается ради сиюминутной выгоды?

Глава 1: Тишина и жажда.

Этот год выдался на редкость утомительным. Даже для меня. Пять с лишним веков на этой планете учат ценить периоды затишья, а последние десятилетия были шумными. Слишком много информации, слишком много глаз, слишком много суеты смертных, возомнивших себя пупами земли из-за своих мимолетных цифровых игрушек. Поэтому сейчас я вел наш Range Rover SVAutobiography – Валериан настоял именно на этой модели, с удлиненной колесной базой, разумеется, ибо комфорт превыше всего, особенно когда ты не можешь насладиться дневным светом – по пустынному ночному шоссе штата Орегон. Бархатный рокот восьмицилиндрового двигателя был единственным звуком, нарушавшим тишину салона, если не считать тихого шороха дорогой ткани костюма Валериана, который развалился на соседнем сиденье.

Темные силуэты вековых елей проносились мимо окон, сливаясь в сплошную стену под беззвездным небом. Идеальная ночь. Идеальное место для того, чтобы исчезнуть на время.

– Монти, душа моя, ты уверен насчет этой… как ее… Задубровки? – Голос Валериана, как всегда, был полон театрального трагизма, словно сама мысль о пункте нашего назначения причиняла ему физическую боль.

Он повернул голову, и тусклый свет приборной панели выхватил из темноты его безупречный профиль и легкую усмешку на губах. Четыреста восемнадцать лет, а ведет себя порой как капризный подросток, открывший для себя Бодлера и мировой нигилизм одновременно. Впрочем, его ум и хитрость никогда не давали мне забыть, что эта театральность – лишь одна из множества масок.

– Оукхейвен, Валериан. Дубовый рай, если угодно, хотя сомневаюсь, что там есть хоть что-то райское, – ответил я, не отрывая взгляда от дороги. Машина шла плавно, поглощая редкие неровности асфальта. – И да, я уверен. Двадцать две тысячи душ. Ни одного крупного университета поблизости, никаких федеральных объектов особой важности. Тихий, сонный городок лесорубов и мелких фермеров. Идеальное место, чтобы переждать зиму и не отсвечивать.

Валериан картинно вздохнул, проведя рукой по своим идеально уложенным темным волосам. Тщеславие – его вторая натура, одна из главных черт сразу после гедонизма.

– Переждать зиму? Монти, мы не медведи, чтобы впадать в спячку! Скука – вот истинный враг бессмертия! Чем мы будем там заниматься? Считать годовые кольца на пнях? Устраивать спиритические сеансы с местными домохозяйками?

Я позволил себе легкую усмешку. Его предсказуемость порой забавляла.

– Мы будем наслаждаться покоем, Валериан. Изучать местную фауну. В умеренных количествах, разумеется. Ты сможешь предаваться своим гедонистическим порывам вдали от любопытных глаз мегаполисов, где каждый второй мнит себя охотником на вампиров после просмотра очередного идиотского сериала. В Оукхейвене люди заняты своими маленькими жизнями, своими маленькими проблемами. Мы для них будем лишь парой эксцентричных богачей, решивших отдохнуть от суеты. Никому не будет до нас дела.

– Эксцентричные богачи в дыре на двадцать тысяч человек? – фыркнул он. – Да мы там будем как два павлина в курятнике! Все взгляды будут прикованы к нам.

– Именно. Но это будут взгляды зависти или любопытства, а не подозрения. – Я чуть сбавил скорость, вглядываясь в темноту впереди, скоро должен появиться съезд. – Люди просты. Дай им понятное объяснение: деньги, скука, желание уединения, – и они успокоятся. Они слишком поглощены собой, чтобы копать глубже. Это наша стратегия, Валериан. Тишина и незаметность. Хотя бы на несколько месяцев. Пока волны не улягутся.

Валериан замолчал, он барабанил пальцами по кожаной обивке подлокотника. Я знал этот жест – он обдумывал мои слова, взвешивал варианты развлечений даже в столь унылом, по его мнению, месте. Хищник всегда ищет охотничьи угодья.

– Ладно, твоя взяла, стратег, – наконец произнес он, и в его голосе проскользнула привычная хитрая нотка. – Но если я умру там от скуки, моя неупокоенная душа будет являться тебе каждую ночь и декламировать плохие стихи. Очень плохие.

– Угроза принята, – кивнул я, сворачивая на едва заметный съезд, ведущий к Оукхейвену. Дорожный знак, облупившийся и едва читаемый в свете фар, подтвердил, что мы почти у цели. – Постарайся вести себя прилично. Хотя бы первое время.

Валериан лишь рассмеялся тихим переливчатым смехом, в котором слышался звон веков и предвкушение… чего угодно. С ним никогда нельзя было быть уверенным до конца. Но в этом и заключалась часть его шарма. Или, скорее, привычки, выработанной за столетия дружбы.

Впереди в низине показались редкие огни. Оукхейвен. Наша тихая гавань. Посмотрим, насколько тихой она окажется на самом деле. Особенно с Валерианом под боком. Легкая циничная усмешка сама собой появилась на моих губах. Что ж, по крайней мере, скучно точно не будет.

Огни Оукхейвена приближались медленно, неохотно, словно сам город стеснялся своего существования. Мы сбросили скорость, и рев двигателя сменился почтительным урчанием, когда Range Rover въехал под сень редких уличных фонарей, освещавших главную улицу, носившую до смешного банальное название – Мэйн-стрит. Разумеется. Куда же без Мэйн-стрит в подобной дыре?

Город спал. Глубоким, почти летаргическим сном, какой бывает только в местах, где время если не остановилось, то уж точно передвигалось со скоростью ленивой улитки. Двухэтажные кирпичные здания, фасады которых помнили, вероятно, еще времена золотой лихорадки, теснились по обеим сторонам дороги. Вывески – «Универмаг Харрисона», «Аптека Джонсона», «Закусочная у Пэгги» – выглядели так, словно их не меняли десятилетиями. Неоновая вывеска единственного на весь город мотеля «Дубовая роща» мигала с надрывной тоскливостью, одна буква в названии упрямо отказывалась загораться. Идеальная метафора для этого места.

– Божественно, Монти, просто божественно! – Валериан приложил ладонь ко лбу с таким видом, будто узрел саму суть тщетности бытия. – Ощущаешь эту неповторимую атмосферу застывшего времени? Кажется, еще немного, и мы увидим динозавров, вышедших из-за угла за утренней газетой.

– Не преувеличивай, Валериан, – возразил я, медленно катя по пустынной улице. Единственным признаком жизни был случайный пикап, припаркованный у тротуара, да лениво покачивающаяся на ветру табличка «Открыто» на двери бара с гордым названием «Последний шанс». Ирония, достойная пера смертного графомана. – Динозавры были куда интереснее. Здесь же мы наблюдаем пик эволюции американской мечты в ее провинциальном изводе. Дом, работа на лесопилке, пиво по пятницам, воскресная проповедь и святая вера в то, что правительство заботится об их ничтожных жизнях.

– Ах, эта трогательная наивность! – подхватил Валериан, проводя пальцем по безупречно чистому стеклу. – Посмотри на эти милые домики с белыми заборчиками. Представляешь, какие страсти кипят за этими аккуратными фасадами? Наверняка миссис Смит тайно ненавидит газон мистера Джонса, а шериф крутит роман с женой мэра, пока тот обсуждает цены на древесину. – Он мечтательно вздохнул. – Какая благодатная почва для наблюдений.

– Именно для наблюдений, – подчеркнул я. – Не забывай, мы здесь для тишины и покоя. Нам нужно слиться с этим пасторальным пейзажем. – Я скептически оглядел витрину магазина, где пылились манекены, одетые по моде двадцатилетней давности. – Хотя, признаю, с нашим гардеробом это будет несколько затруднительно. Боюсь, твой кашемировый палантин может вызвать здесь культурный шок.

– Пусть привыкают к прекрасному, Монти! – Валериан картинно откинулся на спинку сиденья. – Возможно, наше присутствие станет для них глотком свежего воздуха в этом затхлом болоте рутины. Мы – как экзотические птицы, случайно залетевшие в курятник. Они будут смотреть на нас с восхищением и тайной завистью.

– Или с подозрением. И с вилами, если ты начнешь слишком активно демонстрировать свое «прекрасное», – усмехнулся я. – Помнишь Будапешт? Твоя тяга к театральным эффектам едва не стоила нам неприятностей.

Валериан лишь отмахнулся.

– Мелкие недоразумения, дорогой мой. Искусство требует жертв, а жизнь без риска пресна, как вода в местной речке, которая, держу пари, носит имя какой-нибудь Скунсовой или Бобровой. – Он указал на скромное здание с надписью City Hall. – Очаровательно. Интересно, их мэр передвигается на муле или уже освоил блага цивилизации вроде фордовского пикапа?

– Скорее второе, – предположил я, сворачивая на боковую улицу, где дома стали чуть поновее, но оставались не менее безликими. Аккуратные лужайки, одинаковые почтовые ящики, флаги на флагштоках. Воплощение стерильности. – Здесь все дышит унылым благополучием и отсутствием воображения. Идеальное укрытие. Никто не станет искать нас в месте, где самое яркое событие года – ярмарка округа и конкурс на лучший тыквенный пирог.

– Тыквенный пирог… – Валериан произнес это слово с таким отвращением, будто речь шла о чем-то немыслимо вульгарном. – Монти, обещай мне, что мы не задержимся здесь до сезона тыкв. Моя тонкая душевная организация может не выдержать такого испытания.

– Все зависит от обстоятельств, друг мой. И от твоего поведения, – ответил я, паркуя машину перед арендованным нами домом – несколько старомодным, но расположенным на окраине, у самого леса. По крайней мере, вид из окна не на соседский забор. – А пока добро пожаловать в Оукхейвен. Наслаждайся тишиной и покоем. Или хотя бы постарайся сделать вид.

Выключив двигатель, я окинул взглядом темные окна спящих домов вокруг. Тишина давила на уши. Где-то далеко ухнула сова. Слишком тихо. Слишком спокойно. Почти подозрительно. Валериан уже выбирался из машины, расправляя складки на брюках, и с преувеличенным любопытством оглядывал наше временное пристанище. Да, скучно здесь точно не будет. По крайней мере, мне. Наблюдать за Валерианом, пытающимся не умереть от тоски в царстве тыквенных пирогов, – само по себе неплохое развлечение.

Дом оказался именно таким, каким я и ожидал, выбирая его по фотографиям в сети: большим, основательным, с легким налетом провинциальной респектабельности прошлого века. Скрипучие дубовые полы под ногами, тяжелые портьеры на окнах, мебель из темного дерева, явно пережившая не одного владельца. Пахло пылью, старым деревом и чем-то неуловимо застойным. Запах места, где давно не случалось ничего интересного.

– Ну что ж, по крайней мере, просторно, – заметил я, оглядывая гостиную с огромным неработающим камином и парой глубоких кресел, обитых выцветшим бархатом. – Достаточно места, чтобы не мешать друг другу предаваться меланхолии.

Валериан тем временем уже успел брезгливо провести пальцем в перчатке по пыльной поверхности крышке рояля в углу.

– Просторно – да. Но эта атмосфера… Монти, дорогой, это же просто квинтэссенция мещанского уюта! Так и ждешь, что из-за портьеры выйдет призрак какой-нибудь тетушки Агаты с вязанием и предложит нам теплого молока с печеньем. – Он картинно содрогнулся. – Надеюсь, предыдущие жильцы не оставили здесь свои вышитые салфеточки и коллекцию мраморных статуэток?

– Даже если и оставили, это легко исправить. – Я прошел дальше в холл, откуда широкая лестница вела на второй этаж. – Несколько штрихов, и это место станет вполне пригодным для временного проживания. Главное – толстые стены и удаленность от соседей. Лес начинается прямо за задним двором. Удобно для ночных прогулок.

Мы начали переносить вещи из машины. Наши чемоданы и кофры из темной кожи выглядели вызывающе чужеродно на фоне потертого ковра в прихожей. Валериан с преувеличенной осторожностью поставил на пол свой дорожный несессер, словно боялся испачкать его об атмосферу этого дома.

– Итак, каковы наши ближайшие планы, о великий стратег? – спросил Валериан. Он извлек из одного из кофров безупречно сложенную шелковую рубашку и повесил ее на заранее припасенные нами плечики. – Помимо попыток не сойти с ума от созерцания местных пейзажей и архитектурных шедевров.

– Для начала – распаковаться и обустроиться, – ответил я, открывая свой чемодан, откуда пахнуло дорогой кожей и тонким ароматом специально заказанного парфюма. – Создать видимость нормальной жизни. Завтра днем нужно будет появиться в городе, возможно, зайти в местный магазин за какой-нибудь ерундой. Пусть привыкают к нашим лицам. Мы – пара состоятельных джентльменов, решивших отдохнуть от городской суеты в этой очаровательной глуши.

Я произнес последние слова с нескрываемым сарказмом.

– «Очаровательной», – повторил Валериан с усмешкой, расставляя на каминной полке несколько старинных безделушек, которые он всегда возил с собой – вещиц с историей, которые скрашивали любое, даже самое унылое жилище. – Боюсь, наше представление об очаровании несколько отличается от местного. Представляю себе диалоги в стиле: «Ах, какой у вас интересный акцент, мистер Кармиан!» – «Благодарю вас, милочка, это отголоски веков и пресыщения бытием». – Он рассмеялся. – Думаю, долго изображать скучающего богача у меня не получится. Моя натура требует действия.

– Твоя натура требует неприятностей, Валериан, – поправил я его, доставая пару бутылок старого вина. На фоне местной забегаловки «Последний шанс» это выглядело почти кощунственно. – И я настоятельно рекомендую тебе держать ее в узде. По крайней мере, пока мы не оценим обстановку. Нам не нужно лишнее внимание. Особенно внимание местного шерифа, который, судя по виду городка, наверняка лично знает каждую собаку на улице и замечает любой чих.

– Шериф… – протянул Валериан задумчиво, разглядывая свое отражение в потускневшем зеркале над камином и поправляя воротник. Тщеславие не оставляло его ни на минуту. – Надеюсь, он не слишком проницателен? Было бы обидно, если наша маленькая пасторальная идиллия будет нарушена из-за чрезмерного любопытства какого-нибудь служаки с пивным животом и тремя классами образования.

– Любопытство – черта, присущая смертным, особенно в таких замкнутых сообществах, – заметил я, ставя бутылки на стол. – Но их любопытство обычно поверхностно. Деньги, красивая машина, дорогая одежда – этого достаточно, чтобы создать нужный образ. Они будут обсуждать нас за спиной, придумывать небылицы, но вряд ли заподозрят что-то выходящее за рамки их понимания мира. – Я окинул взглядом комнату, теперь уже частично заполненную нашими вещами, которые странно контрастировали с окружающей обстановкой. – Наша задача – быть достаточно интересными, чтобы оправдать свое присутствие, но не настолько, чтобы вызывать подозрения.

– Скучная стратегия, Монти. Но, признаю, действенная. – Валериан извлек откуда-то из своих вещей тонкий серебряный портсигар. – Ладно. Я попробую. Попробую насладиться этой тишиной. Понаблюдать за копошением маленьких людей в их маленьком мирке. Возможно, в этой предсказуемости и рутине есть своя извращенная прелесть?

Он явно лукавил, но подыгрывал мне. Пока.

– Возможно, – согласился я без особого энтузиазма. – А пока давай закончим с вещами и осмотрим остальные комнаты. Нужно убедиться, что здесь нет скрытых сюрпризов. Кроме неизбежной скуки, разумеется.

Мы поднялись на второй этаж. Спальни оказались такими же просторными и старомодными. Я выбрал себе комнату, вид из окна которой открывался на темную стену леса. Идеально. Никаких любопытных соседей напротив. Комната Валериана была с другой стороны, ее окна выходили на улицу. Ему всегда нравилось наблюдать. Даже если объектом наблюдения были пустые улицы Оукхейвена.

– Что ж, – сказал я, когда мы закончили беглый осмотр, – не Версаль, конечно, но жить можно. По крайней мере, некоторое время.

– Очень недолгое время, Монти, – поправил меня Валериан с легкой улыбкой, в которой блеснуло что-то хищное. – Уверен, даже в этой сонной лощине найдется что-нибудь или кто-нибудь, способный скрасить наше вынужденное отшельничество.

Я промолчал. Зная Валериана, я был уверен, что он найдет. Главное, чтобы его поиски развлечений не нарушили мои планы. Эта «пасторальная идиллия» была лишь временной ширмой, и я не собирался позволить его неуемному гедонизму и театральности ее разрушить. По крайней мере, не раньше времени.

На следующее утро, когда солнце неохотно начало заливать долину своим блеклым светом, мы решили, что пора явить себя местному населению. Поход в «Универмаг Харрисона», который, судя по вывеске и общему виду, совмещал функции продуктовой лавки, хозяйственного магазина и, вероятно, местного клуба сплетен, казался идеальным первым шагом для того, чтобы пустить нашу легенду. Но нужна была какая-нибудь ерунда, чтобы оправдать визит.

– Итак, какова наша цель, помимо демонстрации превосходства европейского стиля над американской практичностью? – поинтересовался Валериан, пока мы шли по тротуару Мэйн-стрит.

Он был одет с нарочитой элегантностью, которая в полуденном свете выглядела особенно неуместно на фоне облупившихся фасадов. Шелковый шейный платок, идеально сидящий пиджак – он словно сошел со страниц модного журнала столетней давности, что, впрочем, недалеко ушло от истины. Я предпочел более сдержанный, но не менее дорогой кэжуал. Наша задача – выглядеть состоятельно, но не кричаще.

– Цель – купить что-нибудь максимально банальное, – ответил я. – Кофе, может быть, средство для мытья посуды. Что-то, что покупают обычные смертные для своих обычных нужд. Создать впечатление, что мы здесь действительно живем, а не просто пережидаем бурю в арендованном склепе.

– Средство для мытья посуды… какая проза, Монти! – Валериан поморщился. – Неужели нельзя было выбрать что-то более вдохновляющее? Хотя бы бутылку приличного вина? Ах да. Боюсь, в этом заведении вершиной виноделия будет какой-нибудь «Калифорнийский нектар» в картонной коробке.

Магазин встретил нас звоном колокольчика над дверью и стойким запахом смеси всего на свете: от какао и колбасы до консервов и средств от моли. За прилавком сидела полная женщина средних лет с высокой прической и выражением вселенской скуки на лице. Два покупателя – пожилой мужчина в клетчатой рубашке и женщина с ребенком – бросили на нас любопытные взгляды. Новые лица в Оукхейвене – событие.

Я направился к полкам с бакалеей, взял пачку кофе и какой-то местный хлеб, больше похожий на строительный материал. Валериан же, как обычно, не мог удержаться от представления. Он с видом знатока подошел к небольшому холодильнику с мясными продуктами, где покоились упакованные в пленку куски говядины и свинины. Рядом стоял, судя по вышитому имени на его рабочем халате, сам мистер Харрисон – крепкий мужчина с красным лицом и подозрительным взглядом – и протирал прилавок.

Валериан наклонился к стеклу, почти касаясь его носом, и прищурился, разглядывая стейки.

– Любопытно… – протянул он достаточно громко, чтобы его услышал не только я, но и мистер Харрисон. – Какая… текстура. Почти можно почувствовать недавнее присутствие жизни, не так ли, Монти?

Мистер Харрисон остановился и уставился на Валериана. Выражение его лица сменилось с подозрительного на откровенно недоуменное.

– Э-э… это свежее мясо, сэр. С фермы Миллеров, только сегодня утром привезли.

– Ах, ферма Миллеров! – Валериан выпрямился и повернулся к Харрисону с самой обворожительной и хищной улыбкой, на какую был способен. – Превосходно! Свежесть – это так… волнующе. Особенно когда знаешь, что источник был здоров и полон сил. – Он сделал многозначительную паузу, его глаза блеснули.

Я мысленно застонал. Ну вот, началось. Женщина у кассы нервно прижала к себе ребенка. Пожилой мужчина перестал разглядывать консервы. Я видел, как в голове у мистера Харрисона зарождается нехорошее подозрение. Пора было вмешаться, пока Валериан не начал рассуждать о вкусовых качествах различных пород скота в контексте их предсмертных мук.

Я подошел к прилавку и положил руку на плечо Валериану, как бы дружески, но с легким нажимом, призывающим к порядку.

– Прошу прощения, – обратился я к мистеру Харрисону спокойным ровным тоном, глядя ему прямо в глаза. Легкое, почти незаметное усилие воли, чтобы рассеять зарождающееся недоумение и тревогу. – Мой друг – большой ценитель натуральных продуктов. Он говорит немного эксцентрично, особенно когда речь идет о качестве. Европейские привычки, знаете ли. – Я чуть улыбнулся, излучая ауру надежности и легкого превосходства.

Просто богатые чудаки. Ничего страшного. Интересные люди.

Мистер Харрисон моргнул, выражение его лица смягчилось, хотя легкое недоумение еще оставалось. Сила внушения действовала, но грубая реальность высказываний Валериана все еще цеплялась за его сознание.

– А, ну да… европейцы, – пробормотал он. – Так вам… стейк?

– Два лучших, что у вас есть, – подтвердил я. – Мы как раз собирались устроить небольшой ужин.

Валериан, уловив мой настрой, решил сменить тактику: не пугать, а обворожить.

– Именно! Мы наслышаны о качестве местных продуктов, мистер Харрисон! Говорят, ваша говядина – лучшая в округе! Это правда? – Он одарил Харрисона еще одной улыбкой, на этот раз менее хищной и более располагающей.

Этого, вкупе с моим внушением и перспективой хорошей продажи, оказалось достаточно. Мистер Харрисон расплылся в довольной улыбке.

– Еще бы не лучшая! Сэм Миллер свое дело знает! – Он с энтузиазмом принялся выбирать лучшие куски. Женщина у кассы тоже расслабилась, решив, видимо, что мы просто странные, но безобидные.

Мы расплатились (я намеренно использовал крупную купюру, чтобы подчеркнуть нашу состоятельность), вежливо поблагодарили и вышли из магазина под провожающие нас любопытные взгляды. Колокольчик над дверью звякнул нам вслед.

– Ну и представление, Валериан, – заметил я, когда мы отошли с пакетами на безопасное расстояние. – «Недавнее присутствие жизни»? Серьезно? Ты чуть не заставил беднягу Харрисона заподозрить нас в каннибализме.

– Ах, брось, Монти! – Валериан рассмеялся своим тихим переливчатым смехом. – Это было забавно! Ты видел его лицо? Смесь ужаса и непонимания! К тому же легкий шок полезен для их кровеносной системы. И потом, мое обаяние и твое… хм… убеждение все исправили. Они теперь думают, что мы просто эксцентричные гурманы. Идеально!

– Идеально будет, если ты в следующий раз воздержишься от комментариев, которые можно трактовать двояко, особенно в присутствии людей, чей мыслительный процесс ограничен рамками воскресной проповеди и прогноза погоды, – проворчал я, хотя не мог не признать, что ситуация действительно была по-своему комичной.

– Но где же тогда веселье, дорогой мой? – Валериан подхватил меня под руку. – Наблюдать за их реакциями – это же бесценно! Эта их наивность, их страхи, их крошечные мирки… это почти так же увлекательно, как хорошая охота. Только без лишней крови на манжетах.

– Постарайся, чтобы так и оставалось. – Я сбросил его руку. – Без лишней крови. И без лишних подозрений. Мы здесь для тишины, помнишь?

– Тишина – понятие относительное, Монти, – загадочно улыбнулся Валериан, глядя на проезжающий мимо старый пикап. – Иногда самая оглушительная тишина скрывает самые интересные секреты.

Я промолчал. Секреты Оукхейвена меня пока мало интересовали. Главное было – сохранить наш собственный. И с Валерианом под боком это обещало быть не самой простой задачей. Что ж, по крайней мере, поход за хлебом не превратился в рутину. Это уже что-то.