- -
- 100%
- +
Пакет с кофе, хлебом, подозрительно напоминающим кирпич, и двумя внушительными стейками казался неуместным в моих руках, пока мы неспешно брели обратно к нашему временному пристанищу. Солнце стояло довольно высоко, улицы Оукхейвена были тихи, если не считать редких автомобилей и щебетания невидимых птиц. Я оглядывался по сторонам, мысленно отмечая потенциальные пути отхода, удобные темные переулки и представляя общую планировку городка – старая привычка, которая спасала жизнь не раз. Валериан же, как всегда, искал развлечений для глаз и ума, его взгляд скользил по фасадам зданий, как у скучающего аристократа на провинциальной ярмарке.
– Какая восхитительная картина, Монти, – протянул он, останавливаясь у витрины небольшого, но опрятного здания с вывеской «Историческое общество и библиотека Оукхейвена». В витрине были выставлены пожелтевшие фотографии бородатых мужчин в неудобных костюмах, старинный плуг и несколько предметов быта, покрытых патиной времени. – Просто дух захватывает от глубины веков, запечатленных здесь. – Сарказм в его голосе был густым, как смола.
Я подошел и бросил беглый взгляд на экспозицию.
– Действительно. Вершина человеческих достижений – ржавый плуг и выцветшая фотография человека, чья главная заслуга, вероятно, состояла в том, чтобы дожить до пятидесяти.
Валериан усмехнулся и прильнул к стеклу, разглядывая одну из фотографий.
– Посмотри на это, Монти! «Празднование столетия Оукхейвена, 1888 год». Сто лет! Подумать только! Они праздновали сто лет существования этого… пятна на карте. – Он выпрямился и театрально вздохнул. – Сто лет… за это время едва успеваешь сменить гардероб по моде. Или найти по-настоящему хорошего портного. Как же быстротечно их время, не находишь? Словно один вдох и выдох.
Именно в этот момент дверь библиотеки открылась, и на пороге появилась невысокая пожилая леди с аккуратно уложенными седыми волосами и в очках в тонкой оправе. Она явно направлялась к небольшому цветнику у входа с лейкой в руке, но комментарий Валериана заставил ее остановиться. Она смерила нас строгим, но слегка недоуменным взглядом поверх очков.
– Прошу прощения? – произнесла она с ноткой оскорбленного достоинства. – История нашего города, какой бы короткой она вам ни казалась, сэр, очень важна для нас, его жителей. Мы гордимся нашими ста годами и теми, что были после!
Валериан обернулся к ней с видом искреннего удивления, словно только что заметил ее присутствие. О, этот актер! Я видел, как в его глазах зажегся огонек веселья. Опять.
– Мадам! – воскликнул он, делая легкий полупоклон, который смотрелся совершенно абсурдно на фоне пыльного тротуара и лейки в руках женщины. – Прошу тысячу извинений, если мои слова прозвучали неуважительно! Я совершенно не это имел в виду!
Пока Валериан рассыпался в извинениях, я решил вмешаться, чтобы направить ситуацию в менее опасное русло. Я шагнул вперед, одарив пожилую леди своей самой обезоруживающей и располагающей улыбкой. Снова легкое ментальное касание, чтобы смягчить ее праведный гнев и вызвать доверие.
Мы просто иностранцы, немного неловкие, но искренне заинтересованные.
– Мадам, пожалуйста, простите моего друга, – сказал я мягко, глядя ей в глаза. – Он иностранец, и иногда его восхищение принимает несколько… необычные формы. Он хотел сказать, что это поразительно, как много событий и жизней может вместить в себя даже столетие по меркам такого древнего континента, как Европа. Он восхищен стойкостью и духом вашего города, сумевшего создать такую богатую историю за столь… энергичный период. – Я подбирал слова осторожно, стараясь нейтрализовать эффект от «одного вдоха и выдоха».
Пожилая леди моргнула, ее строгое выражение лица чуть смягчилось. Она перевела взгляд с меня на Валериана, который тут же подхватил мою версию с энтузиазмом.
– Именно! Энергичный период! – воскликнул он, картинно взмахнув рукой (пакет со стейками в другой руке слегка портил эффект). – Ваша история кажется нам такой концентрированной, такой насыщенной! Это как эссенция времени! Мы в Европе привыкли к векам, которые тянутся, как патока, а у вас – все ярко, быстро, динамично! Столетие пролетает как один миг, но какой насыщенный миг! Мы восхищены!
Женщина окончательно оттаяла, хотя и выглядела немного сбитой с толку таким потоком экспрессии.
– О… ну что ж… да, пожалуй, вы правы. У нас действительно много чего произошло – пробормотала она, слегка покраснев. – Если интересуетесь, заходите в библиотеку, я могу показать вам наши архивы.
– О, непременно, мадам! – заверил ее Валериан с очередным поклоном. – Благодарим вас за любезное приглашение!
– Да, спасибо, мы обязательно воспользуемся вашим предложением, – добавил я более спокойно.
Мы вежливо попрощались и продолжили путь. Когда здание библиотеки скрылось за поворотом, я не удержался:
– Еще немного, и ты бы начал сравнивать их историю с жизнью бабочки-однодневки.
– А разве это не так? – Валериан усмехнулся, явно довольный собой. – Но ты видел ее лицо? Сначала – праведный гнев защитницы очага истории, а потом – полное замешательство от нашего европейского шарма и альтернативного взгляда на хронологию. – Он хохотнул. – Забавно, как они цепляются за свои крошечные отрезки времени, за свои «столетия». Как будто это действительно что-то значит в масштабах вечности.
– Для них – значит, – заметил я. – И наша задача – делать вид, что мы это понимаем и уважаем. А не рассуждать о скоротечности их бытия рядом с их историческим обществом. В следующий раз, когда тебя потянет на философские размышления о времени, делай это про себя. Или хотя бы дождись, пока мы вернемся в наш «уютный склеп».
– Но где же тогда искра, Монти? Где спонтанность? – возразил Валериан. – Наблюдать за их реакциями, за тем, как их маленький упорядоченный мир трещит по швам от одного неосторожного слова – это же познавательно. Почти антропологическое исследование.
– Надеюсь, твои «антропологические исследования» не закончатся тем, что нас самих начнут изучать под микроскопом, – проворчал я. – Просто… постарайся быть менее… экзистенциальным при общении с местными. Хотя бы до ужина.
Валериан лишь загадочно улыбнулся. Зная его, я понимал, что обещать он не станет. Что ж, ладно. Главное – вовремя гасить его театральные порывы и чинить те небольшие трещины в реальности, которые он так любил создавать.
Ночь опустилась на Оукхейвен с той же неторопливой предсказуемостью, с какой здесь, кажется, происходило все. Тишина за окнами арендованного склепа была почти осязаемой, и ее нарушали лишь стрекот цикад и редкий шелест листвы. Внутри же царила несколько иная атмосфера. В просторной гостиной, загроможденной старомодной, но добротной мебелью, Валериан устроил себе нечто вроде штаба.
Он разложил на большом дубовом столе карты местности: топографические, туристические, даже какие-то старые планы застройки, которые он умудрился где-то раздобыть. Рядом мерцал экран ноутбука, отображая, судя по всему, местный новостной портал – унылое зрелище: пропавшая кошка, предстоящая ярмарка и спор в городском совете о ремонте дороги. А венцом композиции служила почти пустая бутылка весьма приличного односолодового виски и наполовину полный стакан в руке моего компаньона. Валериан изучал все это с видом полководца перед решающей битвой, только вот враг, похоже, запаздывал, и полководец откровенно скучал, заливая эту скуку янтарной жидкостью.
Я же чувствовал беспокойство. Не скуку, нет. Скорее, зудящее нетерпение, древний инстинкт, просыпающийся с наступлением темноты. Холодильник на кухне был забит пакетами с донорской кровью различных групп и резус-факторов – предусмотрительность, позволившая нам пережить не один переезд и не одно затишье. Удобно, безусловно. Практично. И совершенно пресно.
Это как сравнивать репродукцию картины с оригиналом. Или синтезированный аромат с запахом живого цветка. Кровь из пакета утоляет физический голод, поддерживает силы. Но она лишена жизни. Лишена трепета предвкушения, азарта погони, тонкой игры соблазнения или подчинения, едва уловимых нюансов вкуса, зависящих от настроения, здоровья, даже мыслей жертвы в момент заимствования. Это была пища, но не трапеза. Существование, но не жизнь хищника.
Я поправил манжеты своей идеально сидящей темной рубашки.
– Собираешься выпить всю бутылку в попытке найти скрытый смысл в схеме пожарных гидрантов Оукхейвена? – поинтересовался я, наблюдая, как Валериан доливает себе виски.
Он лениво поднял на меня глаза. В них плескалась смесь алкогольного тумана и вселенской тоски.
– Исследование, Монти, исследование! – протянул он, обводя рукой карты и экран. – Нужно знать своего врага. Или в данном случае свое пастбище. Хотя, судя по местным новостям, самая большая опасность здесь – умереть от скуки или подавиться пончиком на ярмарке. – Он сделал глоток. – А ты, я вижу, собрался на променад? Решил лично проинспектировать местную фауну?
– Кто-то должен поддерживать форму, – ответил я сухо. – В отличие от некоторых, предпочитающих разлагаться на диване с бутылкой. К тому же наши запасы не бесконечны, а вкус консервированного продукта оставляет желать лучшего. – Я намеренно избегал слова «кровь» даже наедине – старая привычка к конспирации. – Нужен свежий глоток. Что-то аутентичное.
Валериан криво усмехнулся.
– Аутентичное? В Оукхейвене? Боюсь, самое аутентичное, что ты найдешь – это какой-нибудь фермер, пахнущий навозом и дешевым пивом, чьи мысли заняты исключительно ценами на кукурузу. Гурманский восторг, не иначе. – Он снова уставился в карту. – Будь осторожен, Монти. Не нарвись на шерифа. Представляю, как он отнесется к несанкционированному флеботомическому вмешательству.
– Твоя забота трогательна, Валериан. – Сарказм сочился из моего голоса. – Но за пять веков я как-то научился избегать встреч с представителями закона, особенно в таких вот сонных заводях. Это требует некоторой утонченности. Качества, которое ты, кажется, пытаешься утопить в виски.
Он лишь отмахнулся.
– Удачи на охоте. Принеси мне что-нибудь забавное. Сплетню. Или хотя бы скальп скуки.
Я проигнорировал его последнюю реплику. Взяв легкую куртку, я направился к выходу. Мысль о предстоящей охоте – пусть даже короткой и незатейливой – разгоняла холод внутри лучше любого виски. Найти подходящую цель в этом сонном городке будет несложно. Кого-то одинокого, может, слегка подвыпившего, бредущего домой из единственного бара. Или запоздалого путника на окраине. Главное – действовать быстро, чисто, не оставляя следов, кроме легкого головокружения и смутного воспоминания у «донора».
Я вышел на улицу. Ночной воздух был прохладен и чист. Тишина больше не казалась гнетущей – она стала моим союзником, идеальным покровом для бесшумного хищника. Оукхейвен спал, не подозревая, что его пасторальную идиллию нарушает существо, для которого эта ночь – не время отдыха, а время утоления древнего голода. Что ж, представление начинается. Без лишнего театра, в отличие от Валериана. Только восхитительная охота. Это тоже своего рода гедонизм. Первобытный. И необходимый.
Глава 2: Шепот во тьме.
Три дня. Семьдесят два часа в Оукхейвене. В масштабах вечности – пылинка, но достаточный срок для поверхностной мимикрии под окружающую среду этого захолустья. Мы с Валерианом каждый в своей манере начали процесс, который людишки назвали бы «освоением». Мы же предпочитали считать это изучением террариума с его незамысловатыми обитателями.
Валериан, к моему тихому изумлению, обрел некое подобие хобби, нанося регулярные визиты в местную библиотеку. Не подумайте, что его внезапно охватила страсть к пыльным фолиантам или провинциальной поэзии. О нет, его целью была миссис Элмвуд, престарелая хранительница сего книжного капища, которую он с первого же дня очаровал своей, как он выражался, «старосветской галантностью». Под предлогом изучения «глубинных пластов истории Оукхейвена» (звучит смехотворно, не правда ли?), он выуживал последние сплетни, наслаждаясь ее простодушной болтливостью и легкостью, с которой ее разум поддавался его тонкому внушению.
– Она словно открытый альманах местных глупостей, Монти! – делился он со мной вечером, потягивая виски. – Чтение утомительное, но порой попадаются забавные опечатки в виде чужих секретов.
Мои же попытки ассимиляции были куда прозаичнее. Редкие вылазки днем за приличным кофе (что оказалось задачей почти невыполнимой), свежей прессой (удручающе скудной) и ночные моционы для пополнения запасов. Последний «донор» – юноша слегка навеселе после смены в местном баре – был вполне сносным, хотя и без гастрономических изысков. Процедура прошла штатно: быстро, незаметно, оставил ему лишь легкую слабость и туманное воспоминание, которое он наверняка списал на дешевое пиво. Забавно было на следующий день слышать в лавке перешептывания о том, как беднягу «совсем разморило после работы». Человеческая способность находить банальные объяснения даже самым очевидным вещам не перестает меня забавлять.
Валериан же умудрился устроить небольшое представление в единственном приличном кафе города, куда мы отправились. Охваченный исследовательским пылом, он решил отведать «истинно американский специалитет» и заказал «Кровавую Мэри». Когда юная пугливая официантка принесла ему стандартную смесь томатного сока, водки и стебля сельдерея, Валериан воззрился на бокал с таким искренним недоумением, словно ему предложили испить из лужи.
– Помилуйте, сударыня, – произнес он с убийственной вежливостью. – Я просил «Кровавую Мэри». Вы же принесли мне… охлажденный гаспачо с нотками алкогольного отчаяния. Позвольте полюбопытствовать, где основной, так сказать, красный ингредиент? Неужто дефицит сырья в ваших краях?
Бедняжка официантка лишь хлопала ресницами. Пришлось вмешаться мне, объяснив все особой любовью моего эксцентричного друга к чрезвычайно густому томатному соку. Валериан потом еще долго фыркал про кулинарное варварство и профанацию благородных названий.
На фоне этих мелких бытовых неурядиц и нашего снисходительного наблюдения за местными нравами до нас начали долетать странные вести. Сначала – почти незаметные. Валериан, с преувеличенным интересом изучавший колонку происшествий в «Вестнике Оукхейвена» (газетенка, чье название мало отражало ее содержание), хмыкнул.
– Монти, взгляни, криминогенная обстановка накаляется! – Он с сарказмом ткнул пальцем в заметку. – Пропал некий Джимми «Ржавый» Карлсон. Представь себе, «известный в узких кругах нарушитель общественного порядка». Какая невосполнимая утрата для культурного ландшафта Оукхейвена.
– Вероятно, отправился нарушать порядок в другом месте, предварительно опустошив чьи-нибудь карманы, – пробормотал я, не отрываясь от чтения. – Предсказуемый финал для подобных экземпляров.
– Возможно, – протянул Валериан. – Но формулировка «исчез без вести три дня назад» придает этому некоторую пикантность. Может, его забрала летающая тарелка? Или он решил инсценировать свою смерть и теперь работает танцором в Майами?
Я только усмехнулся. Однако спустя день появилась новая тема для пересудов, куда более диковинная. Миссис Элмвуд, глаза которой горели от ужаса и тайного восторга причастности к «событию», поведала Валериану (а тот, разумеется, не замедлил поделиться со мной) о загадочном инциденте на ферме старого Хендерсона, что на самой окраине.
– Только представь, Монти! – Валериан едва сдерживал смех, рассказывая мне новости. – У старика Хендерсона ночью кто-то устроил фейерверк. В курятнике и коровнике. Несколько несчастных птиц и одна буренка отправились к праотцам. Но не просто так! Их не загрызли, не зарезали… – Он сделал театральную паузу. – Их будто… поджарили. Местами. Ветеринар в отчете написал что-то про «обширные термические повреждения неизвестной природы» и «локальное обугливание тканей без признаков открытого пламени». Шериф чешет репу, а кумушки уже судачат про огненных демонов и правительственные эксперименты с лучевым оружием.
Я отложил книгу. Термические повреждения? Странно. Гораздо страннее пропавшего хулигана. Но все еще не наша забота.
– Вероятно, какой-то сбой оборудования, – предположил я. – Короткое замыкание, неисправный обогреватель. Люди вечно ищут сверхъестественное в банальной халатности.
– Короткое замыкание, которое выборочно поджаривает курицу и корову, оставляя после себя аккуратные, словно прижженные, раны? – Валериан скептически изогнул бровь. – Оригинальная неисправность. Или кто-то решил испытать свой самодельный огнемет? Может, местный Винт Разболтайло пересмотрел фильмов про супергероев и теперь практикует тепловое зрение на домашнем скоте? Представляю заголовки: «Супермен случайно испепелил корову во время тренировки». – Он усмехнулся. – Или это заблудившийся дракон с насморком? Чихает огнем невпопад?
– Крайне маловероятно во всех перечисленных случаях, – констатировал я. – Скорее уж, какой-нибудь чудак с паяльной лампой и извращенной фантазией. Или неудачный розыгрыш подростков, добравшихся до отцовских инструментов в гараже.
– Чудак с паяльной лампой, устраивающий барбекю из домашнего скота посреди ночи? Очаровательные нравы, – протянул Валериан. – Что ж, покуда эти термические энтузиасты ограничиваются фауной, а не покушаются на стильно одетых джентльменов, наслаждающихся ночной прохладой, это их сугубо личные проблемы.
Он вернулся к своим картам, доливая виски.
Я последовал его примеру, постаравшись отмахнуться от этой информации. Пропавший мелкий преступник, поджаренный скот… просто еще одно проявление хаоса и идиотизма, присущих человеческому миру. Это не имело к нам никакого отношения. По крайней мере, пока. Однако где-то на периферии сознания, отточенного столетиями выживания, зародился легкий диссонанс. Слишком много необъяснимого для такой тихой заводи. И хотя мы с Валерианом всегда предпочитали держаться в тени людских драм, порой эти драмы имели неприятное свойство выплескиваться за кулисы.
Оукхейвен днем был еще более уныл, чем ночью. Солнечный свет, обычно несущий жизнь, здесь лишь подчеркивал общую серость и предсказуемость: одинаковые газоны, выцветшие фасады, редкие прохожие с выражениями лиц, отражающими всю глубину провинциальной скуки. Мы с Валерианом совершали очередной «ознакомительный» моцион – хотя, по правде говоря, ознакомляться тут было решительно не с чем. Все самое интересное, как всегда, происходило под покровом ночи, и даже эти «интересности», вроде поджаренного скота и пропавшего хулигана, были скорее нелепыми курьезами, чем чем-то заслуживающим серьезного внимания.
– Ты только посмотри на это буйство архитектурной мысли, Монти, – протянул Валериан, обводя рукой улицу с рядом идентичных домиков. – Каждый дом – гимн индивидуальности. Особенно вон тот, с гномом у крыльца. Сразу видно – бунтарский дух.
– По крайней мере, здесь тихо, – заметил я. – Идеальное место, чтобы залечь на дно и переждать очередную волну человеческой суеты. Хотя бы на время.
– Тихо? Скучно, Монти, смертельно скучно! – возразил Валериан. – Даже сплетни миссис Элмвуд начинают повторяться. Нам срочно нужен инцидент. Небольшой скандал. Может, мне стоит заявить, что я потомок основателя города, и потребовать себе мэрию?
– Я бы предпочел обойтись без лишнего внимания, – охладил я его пыл. – Наша цель – незаметность, помнишь?
Именно в этот момент, словно по иронии судьбы, мы едва не столкнулись с семейной парой, выходящей из продуктовой лавки. Мужчина, судя по всему, споткнулся о неровность тротуара и выронил пакет с яблоками, которые раскатились во все стороны. Рефлекторно я придержал его, чтобы он не упал окончательно, а Валериан с театральным изяществом подхватил несколько фруктов.
– Позвольте помочь, сударь, – промурлыкал он. – Негоже такому прекрасному урожаю валяться в пыли.
И вот тут наши обостренные чувства уловили нечто большее, чем просто неловкость момента. Мужчина, Джон Миллер, как он представился, бормоча извинения, был бледен, его руки слегка дрожали. Его жена, Марта, с вымученной улыбкой благодарила нас, но ее глаза… В них плескался такой глубоко запрятанный, почти животный страх, какой я видел лишь у жертв, загнанных в угол. Это была не просто тревога из-за бытовой неурядицы. Это было перманентное состояние, напряженная пружина, готовая лопнуть в любой момент. Воздух вокруг них был буквально пропитан этим подавленным ужасом, словно дешевыми духами, от которых першит в горле.
– Супруги Миллер, – прокомментировал Валериан позже, когда мы отошли на безопасное расстояние, – выглядят так, словно только что видели привидение. Или, что вероятнее в этих краях, получили счет за коммунальные услуги.
Но мое внимание привлекло не только состояние супругов. Рядом с ними чуть поодаль стоял их сын. Подросток лет двенадцати-тринадцати, темноволосый, с тяжелым, не по-детски угрюмым взглядом исподлобья. Дэмиен, кажется, так его назвала мать. Он не проронил ни слова, лишь молча наблюдал за сценой с яблоками, держась особняком, словно не имея к этим людям никакого отношения. В нем не было явного страха, как у родителей, но было что-то другое. Что-то… неправильное.
Обычно, когда я сканирую человека – это непроизвольный процесс, привычка, отточенная веками, – я чувствую биение жизни, тепло крови, калейдоскоп мыслей и эмоций, пусть и примитивных. Страх, радость, гнев, похоть – все это как будто имеет свою текстуру, свой цвет для моего восприятия. Родители Дэмиена излучали отчетливый, хотя и подавленный, сигнал страха и тревоги. Банально, по-человечески.
Но когда мой сенсорный фокус сместился на мальчика… Это было похоже на то, как будто пытаешься настроить радио на чистую частоту, но вместо этого натыкаешься на оглушительный белый шум, искажающий все вокруг. За его угрюмой внешностью не было привычной подростковой неуверенности или бунтарства. Там ощущалось давление. Не эмоция, а именно физическое, почти осязаемое давление, словно внутри него сдерживалась колоссальная неконтролируемая энергия. Это было не тепло жизни, а жар, но жар странный, чужеродный, как от работающего реактора, скрытого под тонкой оболочкой. Мои чувства, привыкшие различать тончайшие нюансы жизненной силы, здесь давали сбой, натыкаясь на что-то аномальное, неестественное, почти физически неправильное на фундаментальном уровне. Словно смотришь на обычный камень, но чувствуешь, что внутри него – сжатая звезда. Это дезориентировало и тревожило. Не было угрожающим в прямом смысле слова, но абсолютно чуждым всему, с чем мне приходилось сталкиваться за долгие века.
Я мельком взглянул на Валериана. Его обычная театральная усмешка слегка дрогнула. Он тоже это почувствовал. В его глазах на мгновение промелькнуло нечто похожее на искреннее удивление, смешанное с любопытством хищника, наткнувшегося на невиданного зверя.
– Какой… напряженный юноша, – протянул Валериан чуть позже, когда мы продолжили путь, оставив позади странную семью. – Прямо-таки излучает подростковую тревогу. Или что-то похуже. Не находишь, Монти?
– Что-то определенно не так, – согласился я, все еще ощущая фантомное эхо того странного «давления». – Родители напуганы до смерти. А мальчик… он как запертый сосуд с чем-то нестабильным внутри.
– Нестабильным? Интригующе! – Глаза Валериана загорелись нездоровым блеском. – Может, он тайный гений, изобретающий машину судного дня в подвале? Или просто у него проблемы с пищеварением? Хотя… ощущения были несколько иными, признаю. – Он хмыкнул. – Семейка Аддамс на минималках. Определенно вносит некоторое разнообразие в местный пейзаж.
Я не разделял его веселья. Страх родителей, странные инциденты в городе, и теперь этот мальчик, излучающий аномальную энергию. Совпадение? Возможно. Но мой опыт подсказывал, что такие совпадения редко бывают случайными. Что-то назревало в этом сонном Оукхейвене. И хотя человеческие драмы меня по-прежнему мало волновали, аномалии такого масштаба стоило, по крайней мере, принять к сведению. Просто на всякий случай. Потому что сюрпризы, особенно неприятные, я любил еще меньше, чем донорскую кровь из пакета.
Вернувшись в наше временное пристанище, мы первым делом наполнили бокалы. Хороший виски – одно из немногих человеческих изобретений, которое заслуживает не просто снисхождения, но и искреннего уважения. Мы расположились в гостиной, отделанной в унылых пастельных тонах, которые, казалось, поглощали любой намек на яркость или индивидуальность. Идеальный фон для временного забвения.
– Эта семейка Миллер… – начал было Валериан, лениво вращая бокал, но тут же отмахнулся. – Ах, нет, довольно о местных диковинках. Они навевают лишь скуку и мысли о тщете всего сущего. Давай лучше вспомним что-нибудь более воодушевляющее.
Я кивнул, отпивая глоток. Воспоминания – пожалуй, единственная роскошь, которую нельзя отнять и которая не тускнеет со временем, особенно если время измеряется веками.
– Помнишь Вену, конец восемнадцатого века? – Глаза Валериана загорелись знакомым театральным блеском. – Тот бал-маскарад у графа фон Штайнера? Когда мы убедили его жену, что ее молодой любовник-гусар на самом деле шпион Наполеона, подсунув ей поддельное письмо на чудовищном французском?