Выдыхая тьму

Вступление

Мир испещрен трещинами. Они расползаются по асфальту мегаполисов, прячутся в затененных переулках и, что самое страшное, пролегают через человеческие души. Для большинства людей эти трещины – лишь досадная часть пейзажа, нечто, что следует обходить стороной. Зло – это не аномалия, а фоновый шум, к которому привыкаешь, как к гулу автострады за окном. Люди учатся не замечать его, выстраивая стены из цинизма и равнодушия, потому что так проще, так безопаснее. Этот мир ценит силу, прагматизм и жесткость. Он учит давать сдачи, бить первым и никогда не показывать свою уязвимость.

Но есть и другие. Те, кто не может и не хочет отворачиваться. Те, для кого чужая боль звучит не фоном, а оглушительной сиреной. Они видят трещины не как изъян, а как рану, которая нуждается в исцелении. Их не влечет тьма, но они без колебаний шагают в нее, потому что верят: единственный способ победить мрак – это зажечь в нем свет. Их оружие – не ярость, а понимание. Их щит – не броня из цинизма, а непоколебимая вера в то, что даже в самой заблудшей душе можно найти осколок человечности.

Такие люди хрупки, их идеализм кажется наивным, а их доброта – слабостью в этом жестоком мире. Но именно они стоят на страже того, что делает нас людьми. И в часы, когда тьма сгущается, когда бездна разверзается, чтобы поглотить очередную жертву, именно такой человек, как доктор Джоан Деви, становится единственной надеждой этого мира. Потому что она не просто смотрит в бездну – она ищет в ней ответы, чтобы никто другой не упал туда следом.

Глава 1

Два часа ночи. Сиэтл тонул в мелкой, накрапывающей мороси, которая превращала огни города в расплывчатые акварельные пятна на мокром асфальте. Бесшумный седан Lexus ES тёмно-синего цвета, почти чёрного под ночным небом, плавно затормозил у обочины жилого дома. За рулём сидела доктор Джоан Деви. Глубокая, свинцовая усталость лежала на её плечах и в уголках глаз, но мозг, её главный инструмент и проклятие, отказывался отключаться. Что-то было не так. Какая-то деталь, крошечный диссонирующий аккорд в смертельной симфонии, которую они разбирали здесь несколько часов назад, не давала ей покоя.

Она неуклюже потянулась через сиденье за служебным пропуском, лежавшим в портфеле. В этот момент связка ключей от машины выскользнула из ослабевших пальцев и с тихим звоном упала на коврик. Неловкая, искренняя улыбка тронула её губы в темноте – укор самой себе за эту минутную рассеянность.

Когда она вышла из машины, её хрупкая и миниатюрная фигурка, казалось, совсем потерялась на фоне ночного города. Под строгим твидовым пальто в мелкую бежево-коричневую клетку угадывался ворот чёрной водолазки. Широкие серые брюки со строгими отворотами и простые чёрные ботинки довершали образ скорее скромного аспиранта, чем ведущего профайлера ФБР. Короткие, слегка взъерошенные каштановые волосы обрамляли бледное лицо с тонкими чертами, а в больших карих глазах за круглыми очками в тонкой оправе застыла вселенская печаль и проницательность, которая так пугала тех, кому было что скрывать. В руке она сжимала свой неизменный спутник – потёртый портфель-сатчел из мягкой коричневой кожи.

Жёлтые ленты оцепления безвольно провисали на дверном проёме, трепеща от сквозняка. Внутри царила тишина, почти стерильная, оглушающая после ухода шумной команды криминалистов. Повсюду, словно маленькие надгробия, стояли пластиковые маркеры улик с номерами: №1, №2, №3… Воздух был пропитан едким запахом химикатов для снятия отпечатков, но под этой химической завесой всё ещё витал едва уловимый, металлический призрак запаха крови.

Войдя в квартиру, Джоан не двинулась с места. Она просто стояла на пороге, прикрыв глаза, и сделала несколько глубоких, медленных вдохов. Она отсекала резкие запахи, пыталась пробиться сквозь них, чтобы уловить нечто иное – атмосферу места, эхо последних эмоций, застывших в этих стенах.

Затем, действуя на автомате, она надела бахилы и натянула на тонкие кисти рук нитриловые перчатки. Её дальнейшие движения были медленными, почти как в трансе. Она начала двигаться по квартире, но её маршрут не следовал логике криминалиста, переходящего от одной улики к другой. Она шла по пути жертвы.

Её движение завершилось у кресла в гостиной. Она опустилась в него, и её миниатюрная фигура почти утонула в его объятиях. Её взгляд, проницательный даже сквозь пелену усталости, устремился на тёмный экран телевизора – с того же ракурса, с которого его видела жертва в свои последние мгновения.

Затем Джоан сделала то, что всегда вызывало у нее почти животный ужас. Она сняла свои очки в тонкой оправе и аккуратно положила их на ближайший столик. Мир, до этого четкий и аналитичный, мгновенно превратился в калейдоскоп размытых пятен света и тени. К горлу подступил знакомый ледяной комок страха – боязнь потери контроля, уязвимости, которую она испытывала без очков, – но она заставила себя сделать медленный выдох, отгоняя панику. Теперь, лишенная своего главного инструмента познания мира, она была вынуждена полагаться на нечто иное – на слух, на осязание воздуха кожей, на интуицию.

Она подошла к месту, где на полу еще виднелись меловые очертания тела, и медленно опустилась на корточки. Но ее взгляд был устремлен не на них, а на пустую, выкрашенную в бежевый цвет стену напротив. Ее внутренний монолог был не логической цепочкой «улика А ведет к улике Б». Это была реконструкция чувств, попытка услышать эхо, застывшее в комнате.

«Страх. Но не паника. Удивление. Он знал его. Он впустил его сам… Он не ждал удара. Он чувствовал превосходство, а потом… ничего».

Это была не работа аналитика; это была работа эмпата. Она пропускала через себя ледяное эхо чужих, последних в жизни эмоций.

С дрожью в пальцах она надела очки обратно. Мир снова обрел резкость, и вместе с ним пришло огромное, почти физическое облегчение. И именно в этот момент, когда хаос расплывчатых пятен снова сложился в четкую картину, взгляд Джоан, теперь острый как скальпель, зацепился за деталь, которую все проигнорировали. На книжной полке, где все книги стояли в беспорядке – какие-то наклонившись, какие-то засунутые кое-как, – одна книга стояла идеально ровно, перпендикулярно краю полки. Мелочь. Пустяк, который проигнорировала вся криминалистическая группа. Но для Джоан это был ключ к психологии убийцы.

Ее мозг, работающий на пределе, мгновенно связал эту деталь с только что пережитой эмоциональной реконструкцией.

«Контроль. Это не была ссора. Это было утверждение контроля. Он не просто убил, он "навел порядок" в хаосе чужой жизни, как он его понимал. Патологический перфекционизм».

Она достала телефон. Пальцы, нажимавшие на экран, слегка дрожали – не от страха, а от остаточного напряжения прошедшего через нее эмоционального шторма и последовавшего за ним ослепительного интеллектуального прорыва. Она сфотографировала ровно стоящую книгу, запечатлев то, что было не просто уликой, а автографом чужой, искалеченной души.

Затем Джоан вышла из квартиры, тихо притворив и заперев за собой дверь. Она села в машину, но не стала сразу ее заводить. Она сидела несколько минут в оглушающей тишине, приходя в себя, позволяя отголоскам чужой трагедии медленно отступить. На ее лице не было и тени триумфа от разгаданной загадки. Лишь глубокая, всепоглощающая усталость и тихое сочувствие. Это была цена ее дара.

Она посмотрела на свой телефон. На экране не было ни одного личного сообщения. Горькое, знакомое чувство одиночества кольнуло в груди. Конечно, было глупо ждать от кого-то весточки в два часа ночи, но это осознание слабо утешало.

Экран погас, и в его черном зеркале на мгновение отразилось ее бледное, одинокое лицо в полумраке салона автомобиля. Она глубоко вздохнула, повернула ключ в зажигании, и двигатель тихо ожил. Машина тронулась с места, увозя ее в холодную, безразличную ночь.

Машина тихо катилась по сонным, безупречно чистым улицам Квин-Энн. Дорогие автомобили стояли у особняков, за темными окнами которых спал престижный район Сиэтла. Для Джоан ее просторная квартира, щедрый подарок отца-промышленника, была не столько символом статуса, сколько убежищем. Крепостью с панорамными окнами, где можно было спрятаться от тьмы, в которую она ежедневно всматривалась на работе.

Поднявшись на лифте, она вошла в тишину своего дома. Никаких лишних действий. Сняв одежду, она бросила ее в отдельный контейнер для стирки – еще одна рабочая привычка, словно грязь с мест преступлений была не только метафорической. Долгий, почти обжигающе горячий душ был ритуалом очищения, попыткой смыть с себя невидимый, но ощутимый налет чужой боли и страха. Завернувшись в мягкий халат, она прошла на кухню и выпила стакан воды, стараясь ни о чем не думать. Ее мозг, натренированный годами, умел по команде отключать аналитический процесс, уходя в режим сохранения энергии. Лежа в большой прохладной постели, она провалилась в сон без сновидений – пустота была единственным спасением.

Будильник деликатно пропел ровно в 5:30 утра. За окном занимался мягкий, серый рассвет Сиэтла. Джоан никогда не позволяла себе нежиться в постели. Утренняя рутина была ее броней, тем, что позволяло ей оставаться собой, не позволяя ужасам работы поглотить ее светлую, идеалистичную натуру.

Первым ритуалом была тишина. Она проходила на кухню, залитую первыми лучами света, и ставила чайник. Никакого кофе, только дорогой белый чай с жасмином. Сам процесс был медитацией: она наблюдала, как горячая вода раскрывает скрученные листочки в изящной стеклянной чашке, как поднимается тонкий аромат. Это был акт созидания маленького, контролируемого совершенства в противовес хаосу и разрушению, с которыми она имела дело.

С чашкой в руках она садилась на коврик для йоги в гостиной, лицом к огромному окну. Второй ритуал – освобождение. Она не занималась сложными асанами. Она просто сидела в позе лотоса, делая глубокие вдохи и выдохи. С каждым выдохом она представляла, как из нее уходит вязкий, холодный осадок вчерашнего дня – эхо страха жертвы, ледяное спокойствие убийцы. Она буквально выдыхала тьму, а на вдохе представляла, как наполняется чистым, нейтральным светом утреннего неба. Это позволяло ей отделить чужие эмоции, которые она пропускала через себя, от своих собственных.

Третий и самый важный ритуал был актом сознательной доброты. Она садилась за свой элегантный письменный стол, открывала ноутбук и писала одно короткое письмо. Каждый день – разному человеку. Сегодня это был ее бывший профессор из университета, пожилой и немного эксцентричный гений когнитивной психологии. Она написала ему всего несколько строк, поблагодарив за лекцию о структурах патологического мышления, которая вчера неожиданно помогла ей в работе, и пожелав ему хорошего дня. Это было ее противоядие яду цинизма. Активное напоминание себе и миру, что существуют благодарность, уважение и светлые человеческие связи. Что мир состоит не только из жертв и хищников.

Закончив, она почувствовала, как внутри воцаряется хрупкое, но реальное равновесие. Теперь она была готова. Она быстро оделась – строгие, идеально сидящие брюки, шелковая блузка и мягкий кашемировый джемпер. Ничего лишнего, ничего кричащего. Профессионально, но с оттенком мягкости. Надев очки, она в последний раз взглянула на себя в зеркало. Маленькая, хрупкая женщина, в глазах которой теперь горел не отголосок чужого ужаса, а спокойная, сфокусированная проницательность доктора Джоан Деви, готовой к новому дню.

Она спустилась к машине и поехала в офис ФБР. Улицы уже наполнялись жизнью, и утреннее солнце, пробившееся сквозь облака, играло на мокром асфальте. Ночь осталась позади. Работа ждала.

Парковка у Федерального бюро в Сиэтле была уже почти заполнена. Выйдя из машины, Джоан направилась ко входу, мысленно прокручивая детали ночного дела. Погруженная в свои размышления, она неловко взмахнула сумочкой, пытаясь достать пропуск, и тот, выскользнув из пальцев, полетел в лужу, оставшуюся от ночного дождя.

– Ох, нет, – выдохнула она с искренним огорчением.

Крупный охранник на входе, наблюдавший за сценой, рассмеялся добродушно.

– Не волнуйтесь, доктор Ди! Не вы первая, не вы последняя. – Он вышел из своей будки с салфеткой, поднял пластиковую карточку и протянул ей.

– Хорошего дня.

– Спасибо, Фрэнк! И вам! – поблагодарила она, и ее лицо озарила та самая лучезарная, обезоруживающая улыбка, которая заставляла даже самых суровых агентов смягчаться.

Внутри гудел улей оперативного центра. Джоан вошла в просторную комнату их команды, где за десятком столов, заставленных мониторами, уже кипела работа.

– Доброе утро всем! – ее голос прозвучал мягко, но отчетливо в общем гуле.

Со всех сторон послышались ответные приветствия. Команда любила Джоан. Она была не просто блестящим профайлером, она была сердцем их коллектива – тем, кто помнил о днях рождения детей и всегда замечал, если у кого-то плохой день.

Она налила себе чашку черного кофе – утренняя уступка в пользу скорости, а не ритуала – и села за свой стол. Первым делом она загрузила ночную фотографию в систему, прикрепив короткую заметку для лаборатории:

– Пожалуйста, проанализируйте положение книги относительно других предметов на полке. Потенциальный маркер компульсивного поведения, не свойственного жертве. – Затем она начала просматривать сводки и отчеты, которые накопились за ночь.

Ее внимание привлек парень за столом в углу. Это был Джек, новый аналитик, переведенный к ним всего неделю назад. Он сидел, вцепившись в волосы, и смотрел в монитор с таким отчаянием, будто на экране был вынесен смертный приговор. Его плечи поникли, и Джоан показалось, что он вот-вот расплачется. На его мониторе хаотичным водопадом бежали цифры и графики – сырые данные по их ночному делу.

Джоан молча встала, подошла к офисной кофемашине, налила еще одну чашку и тихо подошла к столу Джека. Она осторожно поставила кофе рядом с его рукой, стараясь не привлекать лишнего внимания.

– Привет. Джек, верно? – спросила она мягко. – Все в порядке?

Он вздрогнул и поднял на нее покрасневшие, затравленные глаза.

– Доктор Деви… Здравствуйте. Я… я просто не понимаю. Это бессмыслица. Финансовые отчеты, записи звонков, соцсети… Это просто гора мусора, в ней ничего нет.

Джоан одарила его теплой, ободряющей улыбкой.

– Это совершенно нормально, Джек. В первый раз это всегда похоже на попытку выпить океан из наперстка, – ее голос был спокойным и успокаивающим. – Не пытайся увидеть все данные сразу. Ты смотришь не на цифры, ты смотришь на жизнь человека, переведенную в код. И ты ищешь не подтверждение нормы, а сбой в коде. Аномалию. Не пытайся найти в этом мусоре иголку, попробуй найти то, чего в этом мусоре быть не должно. Одну деталь, которая выбивается из общего хаоса.

Джек растерянно посмотрел на нее, потом на экран.

– Сбой? Аномалию? Например? – задал он наводящий вопрос, цепляясь за ее слова, как за спасательный круг.

– Например, человек каждый день покупает кофе в одном и том же месте в 8:15 утра, а за три дня до смерти начинает покупать его в другом месте в 11:00. Или он всегда платит картой, а потом внезапно снимает крупную сумму наличных. Не ищи само событие, ищи слом привычки. Паника, страх, подготовка к чему-то – все это оставляет в цифровом следе такие же шрамы, как нож на теле.

Джек удивленно моргнул, в его взгляде появилась искра понимания.

– То есть… искать не то, что он делал, а то, что он перестал делать или начал делать иначе?

– Именно. Ты ищешь эхо эмоций в строчках кода, – кивнула Джоан.

– Спасибо… – выдохнул Джек, с благодарностью глядя на нее. – И спасибо за кофе.

– Всегда пожалуйста, – ответила она, подмигнув, и вернулась на свое место.

Она села за компьютер, но прежде чем снова погрузиться в работу, ее взгляд упал на календарь. Сегодняшнее число было обведено в кружок. Меган! У Меган, их блестящего и язвительного судмедэксперта, с которой Джоан связывала теплая дружба, сегодня день рождения.

Джоан улыбнулась своим мыслям. Она открыла ящик стола и достала небольшой, аккуратно завернутый в крафтовую бумагу сверток. Внутри была книга – редкое издание анатомического атласа XIX века с гравюрами, которую она несколько месяцев искала в букинистических магазинах. Джоан знала, что Меган оценит такой подарок. Взяв сверток, она встала и направилась вниз, в царство холодной стали и тишины – в морг, где, скорее всего, и можно было найти именинницу.

Воздух в коридоре, ведущем в подвальные помещения, стал заметно холоднее и приобрел стерильный, едва уловимый запах антисептика. Джоан остановилась перед тяжелой металлической дверью с табличкой «Медицинская экспертиза» и тихо постучала.

– Можно? – спросила она.

Из-за двери донесся приглушенный, но энергичный женский голос:

– Зависит от того, принесла ли ты кофе или очередного клиента. Входи, если первое.

Джоан с улыбкой толкнула дверь. Внутри, в залитом холодным светом помещении, среди столов из нержавеющей стали, стояла Меган Кроули. Ее рыжеватые волосы были собраны в небрежный пучок, а проницательные глаза были устремлены в монитор с рентгеновским снимком.

– Кофе нет, но есть кое-что получше, – сказала Джоан, и ее лицо озарила та самая фирменная лучезарная улыбка. – С днем рождения, Меган. С сорок седьмым.

Меган оторвалась от экрана и обернулась. Уголки ее губ дрогнули в саркастической усмешке.

– О, боже. Еще один год ближе к тому, чтобы самой оказаться на одном из этих столов. Спасибо, что напомнила. – Она смерила Джоан взглядом, и ее лицо смягчилось. – Иди сюда.

– Можно я тебя обниму? – с надеждой спросила Джоан.

– Только если обещаешь не оставлять на мне следов эктоплазмы из твоих эмпатических видений, – фыркнула Меган, но уже раскрыла объятия.

Джоан подошла и крепко обняла ее. Хрупкая фигурка Джоан почти потерялась в объятиях высокой, сильной женщины. Это был миг настоящего тепла посреди царства холода и смерти.

– Это тебе, – сказала Джоан, отстраняясь и протягивая сверток.

Меган с нарочито нетерпеливым видом сорвала бумагу. Ее глаза расширились, когда она увидела тяжелый фолиант в кожаном переплете. Она провела пальцами по тисненому названию старинного анатомического атласа. Ее обычная язвительность на мгновение испарилась, сменившись неподдельным восторгом.

– Черт возьми, Деви… – выдохнула она, осторожно листая пожелтевшие страницы с изящными гравюрами. – Где ты его откопала? В склепе у какого-нибудь викторианского потрошителя? Это же чудо.

Она подняла на Джоан взгляд, в котором светилась искренняя благодарность. – Спасибо тебе, Светлячок.

Джоан тут же покраснела от прозвища, которое Меган дала ей три года назад, когда она только пришла в Бюро.

– Я очень рада, что тебе понравилось. Я подумала, что это будет… уместно для твоей коллекции.

– Уместно? Да это ее жемчужина! – Меган аккуратно положила книгу на свободный стол.

– Так, сентиментальную часть закончили. Пойдем ко мне в кабинет, надо же отпраздновать. Посплетничаем.

– Ой, Меган, я не могу, у меня столько работы… Новое дело, аналитика… – начала было отнекиваться Джоан, чувствуя укол профессиональной совести.

– Слышать ничего не желаю, – отрезала Меган, ее голос снова обрел привычные стальные нотки, но в глазах плясали смешинки. – Убийца никуда не денется, а мой сорок седьмой день рождения бывает только раз в жизни. У тебя есть десять минут, чтобы рассказать мне, почему ты до сих пор одна, а не завоевываешь мир.

Не давая Джоан и шанса возразить, Меган взяла ее за руку своей прохладной, сильной ладонью и уверенно потащила за собой из секционной в уютный беспорядок своего кабинета.

Кабинет Меган был ее точной копией – организованный хаос, в котором она одна могла найти логику. Анатомические плакаты висели рядом с фотографиями ее дочери, на полках медицинские справочники соседствовали с бульварными романами, а на столе, рядом с микроскопом, стояла кружка с надписью «Я говорю с мертвыми. Что у тебя за суперсила?».

Меган без церемоний усадила Джоан в потертое кожаное кресло для посетителей. Затем она, как фокусник, извлекла из недр нижнего ящика своего стола бутылку красного вина и два бокала.

– Ой, Меган, я не… я же не пью почти, – вежливо запротестовала Джоан, намекая на свою почти мгновенную и очень плохую реакцию на алкоголь.

– Знаю, – отрезала Меган, щедро наливая себе и плеснув Джоан на самое донышко. – Поэтому это не "питье", а ритуальное возлияние в честь моей неувядающей молодости. От одного глотка ты в кому не впадешь.

Джоан нехотя, но с благодарной улыбкой взяла бокал. Она подняла его.

– За лучшего судмедэксперта, мудрого друга и самую прекрасную именинницу. С днем рождения, Меган.

– Боже, какая пресность. Как будто тост для королевы читаешь, – подколола Меган, но глаза ее потеплели. Она чокнулась с бокалом Джоан. – Эх… не была бы замужем, давно бы крепко поцеловала тебя, Светлячок…

Щеки Джоан мгновенно залил румянец. Она опустила глаза и сделала крошечный глоток вина.

– Меган… – выдохнула она смущенно.

– Ладно-ладно, сиди спокойно, – усмехнулась та. – Рассказывай. Как жизнь? Хотя о чем я спрашиваю. Какая у тебя к черту жизнь? Кроме работы, конечно.

– У меня все хорошо. Работа интересная, – тихо ответила Джоан, как будто оправдываясь.

– Светлячок, работа – это не жизнь. Это способ платить за квартиру, в которой ты живешь одна, – прямолинейно заявила Меган. – Ты же невероятно красивая девушка. В твоей жизни должен быть кто-то, кто будет приносить тебе кофе в постель и спрашивать, как прошел твой день.

– По сравнению с тобой я выгляжу как уставшая от жизни тетка, – скромно пробормотала Джоан, искренне так считая.

– Ой, замолчи! – фыркнула Меган. – Я выгляжу хорошо для своих лет, а ты выглядишь так, будто ангелам стало скучно, и они слепили себе подружку поиграть. Не прибедняйся. С твоим лицом и… остальным, мужчины должны в очередь выстраиваться.

– Они не выстраиваются, – с тихой улыбкой ответила Джоан.

– Почему? Тебе почти тридцать, а ты все еще как монашка в отпуске. Что не так?

– Я… последние три года была очень занята, – Джоан снова сослалась на работу в ФБР.

– Занята она, – передразнила Меган. – Что там с тем парнем из Tinder, или как его там? С которым ты ходила на свидание в прошлом месяце?

Джоан слегка поморщилась от воспоминаний.

– Мы встретились в кофейне. Он был милый, программист. Мы хорошо говорили, но потом я потянулась за сахаром и опрокинула на его ноутбук целый латте. Думаю, на этом свидание закончилось.

– Гениально. Просто гениально. Способ убить романтику – утопить рабочий инструмент, – саркастично прокомментировала Меган. – А тот другой? Которого ты случайно встретила в книжном? Который выглядел как молодой Хью Грант?

– С ним все было отлично… поначалу, – призналась Джоан. – Мы гуляли в парке, он рассказывал о себе, и я… я заметила микровыражения, указывающие на глубокую неуверенность, и паттерны речи, свойственные людям с проблемами доверия, вероятно, из-за отношений с отцом. Я попыталась мягко дать ему совет, как проработать эти травмы… Он сказал, что ему пора, и больше не звонил.

Меган закатила глаза.

– Господи, Джоан! Ты пошла на свидание, а не на сеанс психотерапии! Ты просто не можешь отключить свой мозг?

– Я не виню их, они оба хорошие парни, – тихо сказала Джоан.

– Вечно ты, Светлячок, видишь свет даже в куче испражнений… – вздохнула Меган.

– Но ведь в каждом есть что-то светлое, правда? – искренне возразила Джоан.

Меган посмотрела на нее долгим, теплым взглядом.

– Я просто волнуюсь за тебя, милая. Вот и все.

– Я знаю. Спасибо, – улыбнулась Джоан, чувствуя прилив благодарности. – А как у тебя дела? Как Томми? И Лейси?

– Все в порядке, – отмахнулась Меган. – Если не считать того, что Лейси на прошлой неделе решила стать готом. Теперь ходит во всем черном и слушает такую музыку, под которую, мне кажется, в аду пытают грешников. Но это пройдет. Пубертат – он как насморк.

Она сделала еще глоток вина.

– А с Томми мы вчера чуть не поубивали друг друга из-за того, кто должен был вынести мусор.

– О, боже, Меган! У вас все хорошо? – в глазах Джоан появилось неподдельное беспокойство.

– Уже да. Мы помирились вчера вечером, – усмехнулась Меган.

– Как? – с облегчением спросила Джоан.

– Как всегда в таких вопросах, – Меган хитро прищурилась. – Мне пришлось взять процесс примирения в свои руки. Скажем так, Томми пришлось извиняться передо мной всю ночь. Очень усердно.