- -
- 100%
- +
Джоан заметила этот маневр, но ничего не сказала, лишь одарила его понимающей, теплой улыбкой и раскрыла меню.
– Здесь потрясающий луковый суп, как я и говорила. И киш лорен просто тает во рту, – с искренним энтузиазмом защебетала она. – А еще у них есть тарт татен, который заставит вас поверить в чудеса.
Киган взял меню, бросил на него короткий взгляд, словно это был оперативный отчет, и отложил в сторону.
– Стейк и картофель фри. Средней прожарки. И черный кофе.
– Отличный выбор, – ничуть не смутившись, кивнула Джоан. Себе она заказала луковый суп и маленький салат.
Когда официант ушел, повисла тишина, которую Гарольд, казалось, находил вполне комфортной. Джоан же, напротив, решила ее деликатно нарушить.
– Знаете, я все думаю о символизме. Церковь, склад, вагон метро… Это все места, которые когда-то служили людям, а теперь заброшены. Словно он находит красоту в упадке и забвении, – задумчиво произнесла она, глядя в окно на моросящий дождь.
– Он находит в них безопасность, – прагматично возразил Киган, не отрывая взгляда от двери. – Минимум свидетелей, известные пути отхода. Упадок – это просто побочный эффект. Его интересует функция, а не эстетика.
– Возможно, для него это одно и то же, – мягко предположила Джоан. – Я почти уверена, что он рос в Сиэтле. Он знает эти места не по картам, он их чувствует. Они – часть его личной географии.
Она перевела на него свой ясный взгляд.
– Вы давно в Сиэтле, Гарольд?
– Три дня, – коротко ответил он.
– И как вам… после Бостона? – сделала она еще одну попытку.
– Больше дождей, – был его исчерпывающий ответ. Он взял со стола нож и машинально проверил его баланс и остроту подушечкой пальца, прежде чем положить обратно.
Джоан внутренне улыбнулась. Это было похоже на попытку пробить стену из обсидиана с помощью пухового пера. Она решила сменить тактику.
– Вы очень наблюдательны. Не в смысле работы, а вообще, – сказала она тихо. – Я заметила, как вы сели. Вы всегда выбираете место, с которого все видно?
На секунду его взгляд оторвался от зала и сфокусировался на ней. В нем не было раздражения, скорее, сухое любопытство. Он не ожидал прямого вопроса.
– Привычка, – просто ответил он.
– Тяжелая, должно быть, привычка. Никогда не расслабляться, – произнесла она не с жалостью, а с сочувственным пониманием.
В этот момент принесли их заказ. Ароматный пар поднялся от тарелки с супом Джоан. Стейк Гарольда выглядел именно так, как он и заказывал – простой, функциональный источник белка. Они начали есть в тишине. Джоан ела медленно, с наслаждением. Гарольд – методично, эффективно, разрезая стейк на ровные куски.
– Ваш отец был прав, – неожиданно произнес он, когда его тарелка была уже наполовину пуста.
Джоан удивленно моргнула.
– Простите?
– Насчет хорошо накормленного напарника, – пояснил Киган, прожевав кусок мяса. – Продуктивность повышается на семнадцать процентов при своевременном поступлении калорий. Это снижает уровень кортизола и улучшает когнитивные функции.
Джоан не смогла сдержать смех – тихий, мелодичный.
– Боже, вы даже это перевели на язык статистики. Я просто имела в виду, что это приятно.
Он посмотрел на нее, и на его суровом лице снова промелькнула та самая, едва заметная тень улыбки.
– Приятно – это субъективная категория. Эффективно – объективная.
Они закончили обед. Джоан расплатилась картой, оставив щедрые чаевые. Когда они встали, чтобы уйти, Гарольд остановился у выхода и повернулся к ней. Он не смотрел ей в глаза, его взгляд был направлен куда-то ей за плечо.
– Обед был… адекватным топливом для дальнейшей работы. Спасибо, – произнес он ровным, почти механическим голосом.
Но Джоан услышала в этой фразе все, что он не смог или не захотел сказать. Она услышала признание ее заботы, искреннюю благодарность, выраженную на единственном языке, который был ему доступен – языке прагматизма и функции.
Она улыбнулась ему своей самой теплой и искренней улыбкой.
– Всегда пожалуйста, Гарольд. Эффективная команда должна быть хорошо заправлена.
Он коротко кивнул. Перемирие за обеденным столом было окончено. Они вышли под холодные капли сиэтлского дождя, и теперь им предстояло снова погрузиться в мир, где царили не ароматы французской кухни, а запах смерти и безумия. Пора было отрабатывать зацепки.
Обратный путь до офиса прошел в почти полном молчании, нарушаемом лишь монотонной работой дворников на лобовом стекле. Дождь превратился в унылую изморось. Вернувшись в здание ФБР, они разделились, чтобы проверить несколько зацепок по своим каналам, и снова встретились в кабинете Джоан два часа спустя. На столе громоздились распечатки, а на большом мониторе были открыты вкладки с фотографиями, отчетами криминалистов и картами.
Атмосфера была густой от напряжения и невысказанных теорий. Джоан сидела в своем кресле, вглядываясь в психологический портрет третьей жертвы, Хелен Рид. Гарольд стоял за ее спиной, скрестив руки на груди, его тень падала на стол.
– Доктор Деви… Джоан, – внезапно произнес он. Голос был ровным, но в нем слышалась просьба. – Не возражаете, если я воспользуюсь вашим терминалом? Мне нужно сопоставить несколько карт маршрутов, на большом экране будет удобнее.
– О, конечно, Гарольд, пожалуйста, – тут же отозвалась она, словно только этого и ждала. Она быстро поднялась, освобождая ему место, и перебралась на маленький кожаный диванчик у стены.
Устроившись, она взяла свой планшет, но прежде чем включить его, наклонилась и достала что-то из-под дивана. Это был плюшевый медведь среднего размера, сшитый из темно-коричневого бархата, с немного потрепанными ушами и серьезным выражением на мордочке. Джоан прижала его одной рукой к себе, другой включила планшет и снова погрузилась в материалы дела.
Киган, уже вошедший в систему под своим логином, замер на мгновение, глядя на эту сцену в отражении темного экрана. Он медленно повернул голову.
– Не знал, что плюшевые медведи входят в стандартный набор профайлера Бюро, – его голос был сухим, без явной насмешки, скорее констатация абсурдного факта.
Джоан подняла на него взгляд поверх очков, ничуть не смутившись.
– Он меня греет, – просто сказала она. – Я ведь упоминала, что не люблю холод.
– Обогреватель в полуметре от вас, – прагматично заметил Киган, кивнув на гудящий аппарат в углу.
– Он греет снаружи, а Барашкин – изнутри, – с мягкой улыбкой ответила Джоан и снова уткнулась в планшет.
Киган ничего не ответил, лишь едва заметно покачал головой и вернулся к работе. Несколько минут он молча щелкал мышкой, сравнивая карты.
– Вы уверены, что Майкл Брэди заезжал в тот район за три дня до исчезновения? По его рабочему графику у него был рейс в другую сторону, – спросил он, не оборачиваясь.
– Абсолютно, – уверенно ответила Джоан. – Смотрите транзакции по его личной кредитной карте, а не по рабочей топливной. В 14:32 он купил кофе в 'The Grind House' на углу Пайк и 4-й авеню. Это в двух кварталах от места, где жила Эмили Картер, первая жертва.
– Совпадение. Это популярная кофейня, – усомнился Киган.
– Возможно. Но за четыре года работы дальнобойщиком он ни разу не использовал личную карту в этом районе. Никогда. А за неделю до смерти он оказался там дважды. Это не совпадение, это изменение паттерна поведения, – доказательно произнесла она.
Киган молча смотрел на карту.
– Принято, – коротко ответил он.
На несколько секунд в кабинете снова воцарилась тишина. Джоан почувствовала, что задела его профессиональную гордость своей уверенностью. Он не любил ошибаться. Чувствуя укол вины за свою резкость, Киган снова повернулся к ней. Его взгляд упал на игрушку.
– Барашкин? – спросил он, и в голосе прозвучало неподдельное любопытство.
Джоан улыбнулась.
– Его зовут Барашкин. Его подарила мне Меган, моя лучшая подруга, когда я только пришла в Бюро три года назад. Сказала, что в этом мире цинизма и жестокости каждому нужен кто-то, кого можно обнять без лишних вопросов.
– И вы принесли его на работу в Федеральное Бюро Расследований, – это был не вопрос, а утверждение, окрашенное изумлением.
– Ну, я же не беру его на совещания к директору Фоксу, – ответила она с теплым юмором в голосе. – Он просто живет здесь, под диваном. И отлично справляется с функцией борьбы с холодом и цинизмом.
Киган хмыкнул, но на этот раз в звуке не было прежней едкости. Он снова повернулся к компьютеру.
– Гарольд, – позвала Джоан. – Посмотрите на фото узлов, которыми были связаны жертвы. Вы когда-нибудь видели такие? В 'Дельте' или где-то еще?
Он увеличил изображение. Его лицо стало еще более серьезным.
– Нет. Это не военный узел. И не морской. Слишком сложный, вычурный. Похож на декоративный, но затянут с невероятной силой. Палаческий узел проще и эффективнее. Этот… он для красоты. Часть ритуала, как вы и говорили.
– Значит, этому можно было где-то научиться? Какие-то курсы, книги? – уточнила Джоан.
– Возможно. Шибари, японское искусство связывания. Или просто очень специфическое хобби. Но тот, кто его вязал, делал это сотни, если не тысячи раз. Движения доведены до автоматизма, – ответил он, и Джоан заметила, как напряглись его плечи. Разговор о насилии, доведенном до искусства, явно вызывал у него отторжение.
Она увидела, как он сжал и разжал левую руку, ту самую, со шрамом. Ему было некомфортно.
– Гарольд, давайте сделаем перерыв на пять минут, – мягко предложила она. – Я сделаю вам кофе.
– Я в порядке. Нужно работать, – отрезал он, не поворачиваясь.
– Вы не в порядке, – ее голос стал еще тише, но в нем появилась невероятная сила и теплота. – Вы снова там, правда? В том месте, о котором не хотите говорить. Я вижу это по вашим плечам. Гарольд, посмотрите на меня.
Он медленно повернулся. Его глаза были холодными, как сиэтлский дождь.
– Вам не нужно быть здесь скалой, – продолжила она, глядя ему прямо в глаза, искренне и по-доброму. – Эта работа выматывает. Она высасывает душу, если позволить. Я здесь не для того, чтобы анализировать вас. Я здесь, чтобы прикрыть вашу спину, помните? Иногда это означает просто вовремя принести чашку кофе и дать человеку пять минут тишины. Позвольте мне быть вашим напарником.
Его защита, выстроенная годами боли и тренировок, дала трещину. Он смотрел на нее, на эту маленькую женщину с плюшевым медведем, и впервые за долгое время почувствовал не угрозу своему контролю, а искреннюю, неподдельную заботу. Он тяжело вздохнул, и его плечи опустились.
– Хорошо, – сдался он. – Кофе. Черный. Без сахара.
Он потер лицо рукой.
– Ваш метод… эта ваша доброта… она работает. Раздражающе, но работает.
– Это не метод, Гарольд. Это просто я, – тихо ответила Джоан, вставая.
В этот самый момент дверь кабинета распахнулась без стука, и в проеме возник взъерошенный директор Фокс.
– Киган, Деви, у нас труп! Похоже, наш клиент! По коням!
Джоан застыла на полпути к кофейнику. Гарольд мгновенно преобразился: вся усталость исчезла, он был собран и готов к действию.
– Адрес – заброшенный театр 'Орфеум' на 5-й авеню. Сара и Джек уже выехали, – выпалил Фокс.
– Периметр установлен? Местные не топчутся по уликам? – четко спросил Киган, уже надевая пиджак.
– Сара держит все под контролем, но чем скорее вы приедете, тем лучше. Двигайте! – скомандовал Фокс и исчез в коридоре.
Джоан оставила Барашкина на диване, схватила свою сумку. Гарольд уже ждал ее у двери. Они молча, быстрыми шагами направились к лифту, ведущему на парковку, к его черному, неприметному седану. Пятиминутный перерыв отменился.
Глава 3
Мой шедевр завершен.
Тишина театра «Орфеум» – это не просто отсутствие звука. Это плотная, бархатная материя, сотканная из пыли, забвения и эха тысяч аплодисментов, давно обратившихся в прах. Я стою в партере, запрокинув голову. Единственный луч света, пробивающийся сквозь заколоченное досками окно в куполе, падает точно на сцену, на мой алтарь.
Он висит там, в центре. Идеальный. Руки раскинуты, прибиты к старой декорации изображающей дерево. Голова поникла на грудь. Я превратил его крик в произведение искусства. Я заставил его боль вознестись. Это не убийство. Это – вознесение. Я даровал этому ничтожному телу величие, которого оно никогда не знало при жизни. Его страдания стали моей литургией, его застывшая агония – моей симфонией. Я вдыхаю этот воздух, густой, как церковный ладан, пропитанный запахом остывающей крови и священного ужаса. Благодать.
Но смертные суетливы. Их мир груб и лишен понимания. Синие и красные огни начинают осквернять темноту снаружи, беззвучно мечась по облупившимся стенам, как панические всполохи в аду. Они прибыли. Мои критики.
Я не спешу. Я растворяюсь в тенях, поднимаясь по ветхой лестнице на верхний ярус, в ложу, откуда открывается лучший вид. Я – часть этого места. Я – его призрак, его холод, его память. Отсюда, сверху, они кажутся муравьями, копошащимися на пороге храма, не в силах постичь его сути.
Дверь со скрипом поддается. Входят двое.
Первый – Волк. Он носит шкуру человека, черный костюм, скроенный так, чтобы скрыть зверя внутри. Но я-то вижу. Я вижу сломанного солдата, механизм из шрамов и дисциплины. Камень. Его лицо – руины крепости после долгой осады. Скулы острые, как осколки. Седина на висках – иней на надгробии. А глаза… о, его глаза. В них нет света. В них – выжженная земля, где когда-то бушевал пожар, и теперь остался только пепел и знание того, что огонь вернется. Он не смотрит на мой шедевр с ужасом. Он его сканирует. Оценивает. Он ищет слабость в моей работе, в моем искусстве. Он не боится тьмы. Он сам – ее осколок, отколовшийся и потерявшийся.
А затем входит она.
Глина.
Такая маленькая, хрупкая, словно воробышек, случайно залетевший в склеп. Я вижу ее так ясно. Вижу, как бьется жилка на ее тонкой шее. Вижу, как большие, влажные глаза за круглыми стеклами очков расширяются, вбирая в себя величие моей работы. Ее губы, полные и мягкие, приоткрываются в беззвучном стоне. Она – светильник, принесенный в непроглядную ночь. Идеальная, чистая глина, еще не тронутая резцом страдания. В ней столько света, столько тепла, столько жизни. И все это так и просится, так и молит, чтобы это разбили. Чтобы осквернили. Чтобы сломали.
Я чувствую ее эмпатию даже отсюда, с высоты. Она – не просто смотрит. Она чувствует его. Она пытается заглянуть в его последние мгновения, пытается понять… меня. Это так восхитительно наивно. Она хочет понять бурю, зачерпнув ее ладошкой.
Они стоят рядом, Камень и Глина. Волк и Агнец. Он – защита. Она – то, что нужно защищать. Какой восхитительный контрапункт. Какой потенциал.
Мой нынешний апостол на сцене уже отдал мне все, что мог. Его песнь спета. Но эти двое… они принесли с собой новую музыку. Новые возможности. Я смотрю на нее, на эту маленькую девочку-доктора, и чувствую, как в венах стынет голодный огонь. Ее душа светится так ярко во тьме. Я хочу увидеть, как она погаснет. Я хочу взять эту чистую глину в свои руки и вылепить из нее новый шедевр – скульптуру отчаяния. А он, Волк, будет смотреть. Бессильный. Сломанный окончательно.
Я отступаю в самую гущу тьмы, в сердце театра. Я сливаюсь с ней, становлюсь ею. Мое присутствие тает, оставляя после себя лишь холод на коже и ощущение чужого взгляда на затылке.
Спектакль только начинается. И я уже нашел своих главных актеров.
Черный седан Гарольда бесшумно разрезал мокрые улицы Сиэтла, мигалки полицейских машин впереди превращали капли на лобовом стекле в расплывчатые рубины и сапфиры. Внутри царила напряженная тишина. Гарольд вел машину с той же отстраненной эффективностью, с какой делал все остальное, его взгляд был прикован к дороге. Джоан смотрела в окно на серые, плачущие здания, но видела не их. Она видела ритуальную позу, пустые глаза и рану в сердце.
Театр «Орфеум» встречал их, как зияющая пасть давно умершего левиафана. Полицейская лента лениво трепетала на ветру. Внутри пахло сыростью, пылью и чем-то еще – сладковато-металлическим, тошнотворным запахом, который Джоан научилась распознавать безошибочно.
Сара Дженкинс, высокая и резкая, как лезвие ножа, стояла, прислонившись к облупившейся колонне, и скрестив руки на груди. Рядом с ней, ссутулившись над ноутбуком, стоял Джек. Его лицо было бледным, а глаза бегали по сторонам, стараясь не смотреть на сцену, где криминалисты в белых костюмах работали под единственным лучом света, падавшим на тело.
Увидев Джоан, Джек шагнул ей навстречу, едва не споткнувшись о провод.
– Доктор Деви! Мы опознали жертву. Аарон Коул, сорок два года. Шеф-повар и владелец ресторана «Амброзия». Бумажник был при нем. Коронер дает предварительное время смерти между полуночью и двумя часами ночи. Множественные колото-резаные ранения, после чего тело было… вот так размещено. Что касается цифрового следа, то я проверил все, что мог. Его телефон был новым, зарегистрирован на вымышленное имя. Социальные сети – чистые, как у младенца. Он будто призрак. Словно кто-то методично стирал его из сети последние пару месяцев.
– Это не "ничего", Джек. Это отличная работа, – мягко ответила Джоан, и парень заметно расслабился под ее ободряющим взглядом. – Это значит, что наш субъект не просто выбирает жертв, он готовит их, заставляя обрывать связи еще до того, как нанесет удар. Спасибо.
Гарольд тем временем подошел к Саре.
– Доклад.
– Одна точка входа – эта дверь. Остальные окна и выходы заколочены еще с восьмидесятых, – кивнула Сара в сторону распахнутых дверей. – Никаких следов взлома. Периметр чист, местные копы молодцы, никого не пустили. Тело обнаружил бездомный, искал место для ночлега.
– Что-нибудь выглядит не на своем месте, кроме… очевидного? – спросила Джоан, обводя взглядом огромный, погруженный в полумрак зал.
– Кроме того, что знаменитого шеф-повара распяли в заброшенном театре? Нет, все на своих местах, – язвительно ответила Сара, но в ее голосе не было злобы, лишь профессиональная усталость.
Киган подошел к Джоан, которая, не отрываясь, смотрела на сцену, на застывшую фигуру.
– Что вы видите, доктор?
Джоан медленно выдохнула.
– Я вижу эскалацию. Церковь, склад, вагон – это были репетиционные залы. А это… это премьера. Театр. Сцена. Зрительный зал. Он больше не просто совершает ритуал, он ставит спектакль. Он – режиссер, артист и жрец в одном лице. Ему нужна аудитория. Ему нужно, чтобы мы увидели. Он упивается не только властью над жертвой, но и нашим вниманием. Он чувствует себя богом на этой сцене.
– Нарциссизм и комплекс бога. Стандартный набор, – прокомментировал Гарольд, но в его голосе слышалось внимание.
– Может, нам стоит проверить всех, кто когда-либо работал в этом театре? Актеров, осветителей? – робко спросил Джек.
– Конечно, Джек, – тут же отрезала Сара. – И всех, кто покупал сюда билеты с 1926 года. Давай сузим круг до всех жителей Сиэтла мужского пола.
Джек сжался и покраснел.
– Я просто…
– Идея правильная, Джек, – мягко вмешалась Джоан, не давая конфликту разгореться. – Мыслить нужно широко, искать связи там, где их не видно. Но Сара права, на данном этапе это слишком большой объем данных. Мы вернемся к этому, если другие зацепки не сработают.
Гарольд посмотрел на Джоан с новым выражением.
– Вы управляете не только профилем, но и командой, – тихо заметил он.
– Команда работает лучше, когда каждый чувствует себя ценным, – так же тихо ответила она, и в ее голосе прозвучала искренняя забота.
Они разделились, осматривая зал. Гарольд методично проверял точки входа и возможные пути отхода. Сара и Джек опрашивали криминалистов. А Джоан, повинуясь интуиции, поднялась по шаткой лестнице на верхний ярус, в одну из бархатных лож, откуда открывался идеальный вид на сцену.
Прошло около двадцати минут.
– Гарольд! Сара, Джек, сюда! – голос Джоан был тихим, но настойчивым, и он эхом пронесся по пустому залу.
Когда они поднялись, то увидели Джоан, стоящую на коленях в тени ложи. Она ничего не трогала, лишь подсвечивала фонариком маленький участок пыльного пола.
– Что там, Деви? – спросила Сара.
На полу, рядом со следом от ботинка, который явно не принадлежал ни одному из криминалистов, лежало нечто крошечное. Джоан аккуратно, кончиками пинцета, взяла это и поместила в пакетик для улик. Это был маленький, оплавленный огарок от тонкой восковой свечи, а рядом с ним – едва заметная капля застывшего воска на полу.
– Свеча? – удивился Джек. – Часть ритуала?
– Что это значит, Джоан? – спросил Киган. Его тон был ровным, но Джоан поняла – он уже сложил два и два.
– Это значит, что моя версия о "миссионере" была верна, – медленно произнесла она, поднимаясь. – Но важнее другое. Этот воск еще теплый. Он был здесь, когда мы приехали. Он сидел в этой ложе и смотрел на нас. На свой спектакль и на зрителей.
Лицо Гарольда окаменело. Инстинкт бойца взял верх.
– Перекрыть квартал! Собаки, тепловизоры. Фоксу доложить, что у нас "горячий" след! – скомандовал он, уже достав рацию.
– Нет, Гарольд, стойте! – голос Джоан остановил его.
Он резко обернулся.
– Почему? Он здесь, рядом! Мы можем его взять!
– Мы не можем, – ее взгляд был твердым и уверенным. – Подумайте, как он действует. Он дисциплинирован, методичен, он все планирует. У него есть заранее подготовленный путь отхода. Если мы поднимем тревогу, мы будем гоняться за тенью по всему району, а он будет сидеть в двух кварталах отсюда, в кафе, и наблюдать за хаосом по новостям. Мы не только его упустим. Мы покажем ему, что он нас переиграл. Мы покажем ему, что заметили его привычку наблюдать, и он ее изменит. Мы потеряем единственное его слабое место – его эго, его потребность в зрителях.
– Она права, Киган, – неожиданно поддержала Сара. – Этот парень слишком умен, чтобы бежать сломя голову. Погоня – это то, чего он ждет.
Джоан кивнула.
– Мы дадим ему именно то, что он хочет – иллюзию контроля.
Гарольд медленно опустил рацию. Его лицо выражало внутреннюю борьбу между инстинктом хищника и холодной логикой. Логика победила.
– Ваши предложения? – спросил он.
– Мы должны думать не о том, куда он побежал, а о том, откуда он смотрел, – ответила Джоан, ее глаза горели идеей. – Эта ложа. Почему именно она? Какой отсюда вид? Что он мог видеть, кроме сцены? Мы должны проанализировать его точку обзора, его взгляд. Джек, мне нужны все чертежи театра и все записи с уличных камер в радиусе трех кварталов за последние два часа, которые смотрят на выходы из переулков позади театра. Он не вышел бы на главный вход.
Гарольд смотрел на нее несколько долгих секунд. Затем он коротко кивнул.
– Логично. Действуйте.
Кабинет Джоан превратился в командный центр. На пробковой доске висели распечатанные чертежи театра, перечеркнутые красными маркерами. На столе, среди остывших бумажных стаканчиков из-под кофе, ноутбук Джека транслировал мозаику из десятков камер видеонаблюдения.
– Есть, – отрапортовал Джек, его пальцы летали по клавиатуре. – Все, что вы просили, доктор Деви. Чертежи, схемы вентиляции и все записи с камер в радиусе трех кварталов, ориентированные на задние дворы и переулки. Я уже отфильтровал дублирующиеся ракурсы.
Часы на стене бесстрастно отсчитывали время. Сара, со свойственной ей прямотой, встала около десяти вечера, зевнув.
– Ладно, дети, если наш призрак оперы не выложит селфи с тесаком в инстаграм, я до утра тут бесполезна. Позвоните, если найдете что-то умнее, чем "он был в здании".
Джек продержался еще час, его глаза начали слипаться. Он виновато посмотрел на Джоан.
– Простите, доктор Деви, я, наверное…
– Иди домой, Джек. Ты проделал колоссальную работу. Отдохни, – мягко улыбнулась ему Джоан.
И вот они остались вдвоем. Гарольд, похожий на гранитную статую, склонился над распечатанной картой района, методично сверяя ее с видеопотоком на своем ноутбуке. Его концентрация была абсолютной, почти нечеловеческой. Он не моргал, не двигался, лишь изредка его палец перемещался по карте.
Джоан наблюдала за ним несколько минут. Глубокая складка между его бровей стала еще резче, а под глазами залегли темные тени. Он работал на чистом упрямстве, сжигая последние резервы. Встав, она бесшумно вышла из кабинета. Гарольд даже не поднял головы.
Она вернулась через десять минут, держа в руках поднос с двумя сэндвичами из автомата в холле и двумя бутылками воды. Она молча поставила поднос на край его стола, отодвинув стопку папок.
Киган наконец оторвался от карты, его взгляд был недоумевающим. «Не стоило».
– Вы не ели с обеда, агент Киган, – тихо сказала Джоан, открывая свою бутылку с водой. – Чтобы ловить монстров, нужно адекватное топливо. Вы сами так сказали.