Борт 147. Дневник мизантропа

© Роман Грачев, 2022

ISBN 978-5-0059-0517-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я работал в такси всего полтора месяца. За это время перевез с места на место около сотни пассажиров. И мне хватило.

Короткая и нелепая, похожая на неумелый поэтический экспромт, карьера таксиста для меня закончилась 4 января 2010 года. Это был довольно мрачный вечер, один из тех, что способствуют развитию мизантропии…

4 января 2010 года, минус 20

…Вечер, мороз. Народ продолжает гулять на рождественских каникулах, пить и запускать фейерверки, а я только что заступил на смену. Перед началом немножко потряхивает от волнения. В обычной жизни я человек довольно стеснительный, поэтому для меня каждый новый незнакомец – испытание.

Глупо? Возможно. Но мне эта глупость простительна, потому что я не профессиональный таксист. У меня, как у многих людей доброй воли, случился кризис.

Первого клиента в тот дурацкий вечер я ожидал на северо-западной окраине, в новостройках. Там жилые дома стоят на улицах, существующих лишь на картах генерального плана. Представьте: на пустыре перед старым татарским кладбищем торчит фешенебельный особняк, огороженный забором, с охраной и пафосной надписью на табличке «Улица академика Королева, 75». Где прячутся предыдущие семьдесят четыре дома, совершенно не понятно. Недалеко от «Академика Королева, 75» стоит «Академика Макеева, 84» с той же самой сомнительной родословной, а всего в сотне шагов от обоих несчастных академиков, удостоенных невиданной чести, в темном лесу воет студеный ветер, волки ходят заснеженными тропами и вылезают из могил татарского кладбища высохшие зомби, возмущенные близким соседством цивилизации.

Чертовщина всякая лезет в голову, когда ждешь клиента вечером на северо-западной окраине. Я посмотрел на дисплей телефона. Статус «На месте» начинал раздражать. Тихо урчала печка, гоняя по салону воздух с ароматом лимона, в динамиках, встроенных в дверцы автомобиля, плакало голосом Далиды радио «Ретро FM», и чтоб мне лопнуть, если это оплаченная реклама.

Вскоре появился пассажир. Толстый, с портфелем, в распахнутом пальто и без шапки (это при минус двадцати), спешил ко мне на полусогнутых. Открыл дверцу, рухнул в салон. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «как поживаете».

– Мебельная фабрика? – уточнил я.

– Да! – радостно подтвердил толстяк.

Я навел курсор в телефоне на статус «Встретил клиента» и поехал прочь.

Поначалу ехали молча, и меня это вполне устраивало. Терпеть не могу разговаривать о пустом-порожнем с малознакомыми людьми. Причин тому две: во-первых, как уже упоминалось, я вообще с детства слыву малоразговорчивым парнем, а во-вторых, мне всегда казалось, что своей болтовней я досаждаю людям, которым хотелось бы помолчать. Воистину, поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой. Жаль, не все со мной солидарны в этом вопросе, и мой нынешний пассажир как раз принадлежал к числу этих «не всех».

– Как машинка бегает? – спросил толстяк, хлопнув рукой по торпеде.

– Нормально, – отозвался я и, сунув в рот зубочистку, вперился в ночную ленту дороги.

– Не жалеете?

– Отнюдь.

Клиент умолк. Зачем-то еще погладил торпеду, подставил ладонь под дефлектор с теплым воздухом, хотел еще что-то сказать, но, взглянув на меня, прикусил язык. Наверно, у меня что-то с лицом.

Черт бы побрал этих автолюбителей. Каждый второй считает своим долгом поинтересоваться: «Как машинка?». Каждому второму кажется, что он делает мне приятное, изображая искренний интерес к состоянию авто – нестандартного авто, прямо скажем. Дело в том, что пару лет назад, когда я понял, что мои заработки позволяют выплачивать средних размеров автокредит, мне приглянулся серебристый китаец под диковинным названием «чери амулет». Не помню, в каком журнале я увидел его симпатичные черты, напоминающие одновременно и БМВ, и русскую «Волгу», но я запал на эту тачку, хотя никогда не замечал за собой священного трепета перед лошадиными силами. По мне, главное, чтобы машина ездила и чтобы я при этом не испытывал особого дискомфорта. Словом, через две-три недели с момента, как я увидел тот журнал, серебристый «амулет» уже стоял у меня во дворе, и все было при нем: гидроусилитель руля, кондиционер, подогрев передних сидений, боковые молдинги, литые диски, электроподъемники – и все это уже в базовой комплектации. Но китайское. И собранное в Калининграде. Совершенно иррациональный выбор, что тут скажешь, особенно если учесть, что впоследствии не один человек пытался мне доказать, что за те же деньги я мог купить «ланос» или «логан», не говоря уже о последних творениях ВАЗа.

Я до сих пор плачу за свой выбор тем, что каждый второй пассажир, волею судеб оказывающийся в салоне моего пепелаца, считает своим долгом осведомиться: «Как машинка бегает? Как ходовка? Не сыплется?» Они верят, что делают мне приятное.

Тот, что подсел ко мне сейчас, толстячок с розовыми щеками, пышущий здоровьем, словно только что из ванны, понял, что ничего от меня не добьется. Я знаю, как заставить их замолчать. Когда новый болтун присаживается рядом и затягивает свою волынку, я отвечаю одним простым русским словом: «Отнюдь». Допрос тут же прекращается. Человек либо понимает, что сел в машину к сраному интеллигенту, с которым бесполезно вести нормальный разговор, либо просто не знает, что означает слово «отнюдь» и как на него реагировать.

Итак, получив мой ответ, толстяк умолк. Дальше ехали в тишине. Точнее, под эстраду семидесятых годов…

Муля

Да, машинка бегает. Поскрипывает иногда, но бегает. Это она меня выбрала, а не я ее. С ней получилось как с женщиной. Если верить некоторым философам, не мы выбираем даму, а наоборот. Любому мужчине, который гордится большими яйцами, не суждено стать принцем, пока она в тебе не увидит такового. А возьмешь замуж насильно – рано или поздно пожалеешь.

Я никогда не был фанатом «железа». Я не тягал гантели и штанги в спортивном зале, не питал слабость к тренажерам, высасывающим из тебя пот и деньги, и, наконец, я не видел себя заядлым автомобилистом, чахнущим над карбюраторами, инжекторами и сайлентблоками. Первая машина мне досталась от деда-фронтовика. Синяя «копейка» 1981 года доживала последние дни в протекающем гараже, и в одно прекрасное утро отец сказал, что собирается продать ее на запчасти. Но прежде чем навсегда расстаться с семейной реликвией, нужно ее окончательно разбить, чтобы не было мучительно жалко. Почетная миссия выпала мне, потому что я как раз едва вернулся из армии и получил водительские права.

Вслед за «копейкой» была «четверка», купленная у соседа. Мы с ним пили водку в гараже под окнами, и где-то на втором литре он сказал: «Есть двадцать штук? Бери, пока я добрый». Ну я и взял, отчего ж не взять у доброго человека, когда есть двадцать штук. Через полгода я отдал машину за пятнадцать тысяч другому соседу по гаражу. Кажется, чуть живая «четверка» до сих по кочует по окрестным дворам, пугая голубей. Все-таки выносливые машины делали в Советском Союзе, царствие ему небесное.

Потом была «шестерка», более-менее крепкая и даже тюнинговая, с двигателем один и шесть, резвая и приемистая, ослепительно белого цвета, вся из себя расфуфыренная и натертая до блеска. На ней я и летал по городу несколько лет, делая карьеру шоумена. О смене марки авто начал задумываться лишь когда стабильность моих доходов перестала внушать опасения. Все решил случай. Однажды я получил заказ на проведение юбилея начальника регионального представительства столичного банка N. Точнее, начальницы. Милой женщине понравилась моя работа, и уже на следующее утро я заручился ее поддержкой при обращении в банк за автокредитом. А еще через неделю заявился в магазин дилера.

Мой «Амулет», или моя «Муля», если уж признать, что все машинки – девочки, стояла в самом углу выставочной парковки. Их там пылилось штук десять, черных и серебристых, но мой взгляд упал именно на эту. Продавец, что обслуживал меня в тот день, лениво обмахивался стопкой бумаг. Он не походил на человека, чье призвание – продавать автомобили. Наверно, он с гораздо большей эффективностью втюхивал бы алюминиевые трубы или зеленый чай. Мужчина все время смотрел сквозь меня. Он не предполагал, насколько этот день важен для меня. А может, просто умирал в духоте, от которой не спасали даже мощные вентиляторы.

Продавец что-то поискал у себя в бумагах, а потом кивнул в окно на улицу.

– Вон в углу стоит отказник. Берите.

– В каком смысле отказник?

– Покупатель внес предоплату, но через два дня отказался выкупать. Мы уже почти все оформили, а он переобулся.

– Почему? Машина плохая?

Продавец, пятидесятилетний мужчина с волосами на груди, торчащими из-за расстегнутой рубашки, посмотрел на меня снизу вверх.

– Нет, отчего ж, машина хорошая. – Казалось, он сам не верил в то, что говорил. – Но покупатель перешел на другую сторону улицы.

– А-а… – Я понимающе кивнул.

На другой стороне улицы раскинулась «долина дилеров» – Тойота, Мицубиши, Нисан, сверкающие дворцы из стекла и бетона, гигантские цветовые короба и неоновые спирали. Немудрено, что продавец автосалона «Чери» квалифицировал переход потенциальных покупателей через дорогу так же, как гаишник воспринимает соблюдение водителями всех правил.

– Оформление займет немного времени, – напомнил о своем предложении мужчина. – Машина готова к продаже.

Я снова кивнул. Я тоже был почти готов. Мне уже нравилась моя «отказница», стоявшая в углу парковки. Серебристая, задумчивая, с полиэтиленовыми накидками на серых креслах. Я уже предвкушал близкое знакомство с ней. Она меня выбрала. Я даже не настаивал на тест-драйве, за что впоследствии также выслушал немало удивленных комментариев друзей, я просто подошел к машине, погладил ее спинку, заглянул в салон, вдохнул запах свежего пластика и молча улыбнулся продавцу. Лишних слов не требовалось.

Оформление заняло чуть больше времени, чем я предполагал. За пару дней банк перевел нужную сумму дилеру, я внес в кассу магазина еще немного наличных на резиновые коврики и еще какую-то мелочь, связываться с которой производитель считал ниже своего достоинства, и стал ждать. Всё время, оставшееся до получения новой машины, я насиловал «шестерку», прощаясь с ней. Я легко прощался с железками, наверно, потому что ни одна из них так и не стала мне родной. Ведь главное, что мне требовалось от транспорта, это уверенное движение по городским улицам хотя бы со скоростью шестьдесят километров в час.

Но после знакомства с Мулькой руки у меня откровенно зачесались. Когда мне в конце мая позвонили, великодушно разрешив забрать товар, я готов был бежать к салону на своих двоих. Как хорошо, что никто не видел выражения моего лица в тот день. Никто, кроме жены. А она прокомментировала увиденное так: «Не обкакайся по дороге».

Жена у меня хорошая. Но иногда хочется ее удавить.

Первые проблемы возникли уже на стоянке перед магазином. Я посмотрел на машину. Новая, сверкающая на солнце после мойки шампунем, но что-то в ней было не так. Появилось что-то лишнее, чего я раньше не заметил.

– Что это за ерунда? – спросил я у продавца. За прошедшее время энтузиазма у него в глазах не только не прибавилось, но, кажется, стало еще меньше.

– Где?

– Вот тут, над колесом? Что за Энди Уорхолл?

Мужчина присел над колесом. Он честно пытался делать вид, что удивлен, но я ему не верил.

– А, это вам подарок, – ответил продавец, поднимаясь.

– Чем я его заслужил?

– Вы у нас… юбилейный покупатель, так скажем.

И глаза – честные-честные, как у кота, нагадившего в ботинок.

Я покачал головой и сам присел к машине. Над колесной аркой красовалась длинная наклейка – языки пламени серого цвета, тянущиеся к заднему бамперу. Наверно, этот орнамент символизировал скорость и драйв. Такая же хохлома украшала и другой борт. Машину они, конечно, не уродовали, но я все-таки не просил делать мне подарки.

– Юбилейный покупатель, говорите?

– Угу, – улыбался продавец. В глазах его светилась мольба: «Не заставляйте меня это отдирать!»

– Хорошо. Давайте документы.

Продавец отправился внутрь магазина, а я взял ключи и сел в машину. Я никогда не злобствую без достаточных оснований. Во всяком случае, тогда, два года назад, я ничего подобного за собой не замечал. Пусть сейчас друзья и законная супруга видят во мне законченного мизантропа, но были времена, когда я доверял людям и не наказывал их слишком строго даже за подлости. Может, я действительно юбилейный покупатель и дилер таким образом решил сделать мне приятное? Надоест наклейка – отдеру и выброшу, хлопот всего на пять минут.

Главное – вот она, моя первая собственная иномарка! Сподобился наконец! Как говорил один из персонажей четвертого «Индианы Джонса», сколько же времени в своей жизни мы тратим на ожидание…

Я колесил по городу целый час и был вне себя от восторга. Я слушал тишину в салоне, я нащупывал пульс, искал ритм. Я подгонял машинку, подстегивал, как настоящую лошадь, и разговаривал с ней, как с живым существом. Словом, полный придурок.

Жена Катя, наверно, так и подумала, когда я подкатил к ее офису в конце рабочего дня. Она заглянула в окно автомобиля, потом, осторожно подтаскивая ноги, села в пассажирское кресло, погладила меня по щеке и сказала:

– Секса у нас, похоже, сегодня не будет.

Секс был, но не с Катериной.

Вечером я решил-таки отодрать наклейки с боков. Чем больше я думал о виноватой улыбке продавца, тем сильнее меня подстегивало желание заглянуть Мульке «под юбку». И, как говаривал классик, затаил я в душе некоторую грубость.

Припарковался у гаража недалеко от своего дома. Присел на корточки по левому борту, потянул за край. Наклейка пошла легко. Здесь все оказалось чисто и стерильно, как и полагается новой машине, а вот на правом борту на самом краешке арки над колесом зияло черное пятно размером с десятирублевую монету и с явными следами обработки абразивными материалами. Точно помню, что при первом знакомстве оно отсутствовало. Очевидно, во время предпродажной подготовки техники поцарапали мою тачку, а потом не успели зачистить и окрасить, решили скрыть наклейкой. Или вообще подсунули мне другую машину.

Юбилейный покупатель, говоришь…

В тот же вечер я позвони дилеру. Продавец сообщил мне, что мы учились в одной школе, едва ли не в одной параллели. На мое скромное замечание, что, несмотря на преклонный возраст школы, я через полгода отпраздную лишь свой тридцатый день рождения, а ему уже перевалило за полтинник, дядюшка ответил, что мы все равно земляки и должны по-человечески относиться друг к другу. Еще я узнал, что «чери амулет», мать ее, хорошая машина, что китайцы давно обогнали наш российским автопром, что за такие деньги и в такой комплектации я бы вообще ничего не купил, что в Калининграде, где собирали мой экземпляр, кроме «чери» еще делают БМВ, что земля квадратная, а свобода лучше, чем несвобода. Не узнал я лишь одного – какого черта делает это пятно на правом боку моей машины.

Зато продавец услышал много интересного о себе. Я раскрыл ему глаза. Представляете, столько лет жить и не знать, что ты мудак! Это очень серьезная проблема для многих наших сограждан. Я объяснил бы мужчине и еще что-нибудь, но связь оборвалась.

На следующий день у меня начались недельные гастроли в другом городе, а потом нужно было отвезти жену к ее маме, а потом я свалился с простудой… В общем, к концу июня я уже привык к пятнышку над задним правым колесом и даже стал считать его элементом, подчеркивающим индивидуальность. У каждой машины, как у старого зонтика Бараша, есть своя история, и история моей Мульки началась уже в салоне дилера. Почему я должен лишать себя воспоминаний? Я знаю каждую царапину и вмятину и помню обстоятельства получения каждой из них. Я не трясусь над железом, как над пипиской, поэтому железо мне служит практически исправно.

Чего не скажешь о пиписке. Жена подтвердит.

Минус 22

Холодало на глазах. Когда мы проезжали мимо отделения одного столичного банка на Комсомольском проспекте, электронное табло над его крыльцом показывало минус 20, а через десять минут на башне элеватора хлебокомбината красовалось уже другое число. Видать, градусники у всех разные, со своим индивидуальным характером – и у столичных банков, и у провинциальных хлебокомбинатов.

Толстяк по-прежнему молчал. Меня это по-прежнему устраивало. Правда, радио никак нельзя было заткнуть, потому что если его выключишь, то в тишине будет слышно, как у моей машины что-то свистит по правому борту. Неприятный металлический свист появился пару дней назад, в самые ядреные морозы, когда под новый год ударило тридцать пять. Что-то, видать, в железных кишках сначала оттаяло, а потом замерзло и до сих пор издает такие странные звуки. В сервисном центре источник не нашли. Сказали – покатайтесь недельку, послушайте, потом снова приезжайте. Ага, как будто в ваших ушах через недельку что-то изменится.

Словом, радио работало, и в какой-то момент наткнулись мы на выпуск новостей. Я сделал чуть погромче, чтобы узнать, нет ли свежей информации об убитом таксисте.

В декабре в городе произошел ужасный случай: таксист выехал на заявку и пропал. Девушка-диспетчер не дождалась от него доклада, стала звонить сама и не дозвонилась. Не объявлялись и клиенты. Либо они дождались машину, либо вообще не вызывали. Но дальше этих умозаключений дело не пошло, машина с человеком словно испарилась, как самолет на радаре диспетчера: вот он вроде есть, а в следующую секунду его нет, и ты покрываешься холодным потом.

Парня нашли только через два дня в овраге на окраине частного поселка возле автоматного завода. Его изуродовали почти до неузнаваемости. Машина, новенькая «вольво», разумеется, пропала с концами. За две недели следствие не продвинулось ни в какую сторону, а новости со временем перестали будоражить общественность. Однако я никак не мог забыть этот страшный случай. Дело в том, что парень работал в нашей конторе и выполнял заказ, который предстояло выполнить мне…

В свежем выпуске новостей, конечно, ничего нового не сказали, и я перестал его слушать, задумавшись о судьбе бедного таксиста.

– Вот мне всегда было интересно… – начал толстяк. Я из вежливости слегка склонил голову в его сторону.

– …какого черта они церемонятся с этими козлами?! – закончил пассажир.

Я сморщился. Лексика не очень подходила для разговора с человеком, которого видишь впервые в жизни.

– Кто с кем церемонится?

– Да с этими черножопыми, бля!

Я едва не ударил по тормозам. Будь у меня чуть меньше выдержки, мою Мулю со всем ее содержимым раздавил бы грузовик, шедший позади в весьма опасной близости.

«Вот же черт», – подумал я и коротко взглянул на пассажира. Милый толстячок с двойным подбородком, с глубокими морщинами, свидетельствующими о добродушном характере, маленькие глазки, пухленькие ручки, аккуратно одетый и приятно пахнущий, – словом, ничто в нем не выдавало махрового ксенофоба. Не помню, в каком фильме звучала фраза: «С самого начала вы мне понравились, но потом вы заговорили».

– Извините, что вы сказали? – переспросил я.

– Да вот сейчас новости были. Вы не слушали?

В его вопросе звенело негодование. Очевидно, я совершил ужасный поступок.

– Что-то случилось?

Толстяк сжал губы.

– Случилось! Двое черных с рынка опять изнасиловали нашу девчонку! Писец!

Я оцепенел. Нижняя челюсть плавно, как дверь с пневматическим доводчиком, заняла нижнее положение. По радио плакала над нелегкой судьбой паромщика Алла Борисовна, а пассажир с торжеством смотрел на меня. Он ждал ответа.

Что я мог сказать? Попытаться убедить эту тупую квадратную репу в том, что они изнасиловали девчонку не потому, что «черные», а потому что уроды, каких хватает в любом этносе? Едва ли эта гипотеза совпадет с его представлениями об устройстве мира, а если начать пропихивать ее в замученную голову силой, чего доброго, закончится всё обвинением меня в симпатиях к Америке и мировому сионизму. И хотя Америку я люблю значительно меньше, чем свою жену Катю, заканчивать смену дракой с идиотом очень не хотелось.

Толстяк же поспешил развить тему:

– Вообще, скотов надо вязать черед одного, вывозить отсюда вагонами на полигон и травить там, как тараканов, иначе они…

Ладно, сам напросился.

– Заткнись, – сказал я негромко, но твердо.

– Эмм… – Толстяк опешил.

– Я сказал – сиди молча, если хочешь доехать. Не надо срать в моей машине.

Я невозмутимо смотрел на дорогу, но внутри у меня все клокотало. Мы приближались к кольцу на мебельной фабрике, конечному пункту нашей поездки, и я был этому несказанно рад.

Толстяк стал недобро улыбаться. Его презрение к моей чистоплюйской персоне я почувствовал виском.

– Всё с вами ясно, – сказал он и полез в бумажник.

– С вами тоже, – ответил я.

Интеллигентское чистоплюйство? Пожалуй. Не стану утверждать, что оно у меня в крови. Более того, до попадания в армию я и не представлял, что вообще могу, даже с натяжкой, считать себя интеллигентом. Сержант Чумаков по прозвищу Кувалда в связке со старшим прапорщиком Дурындой (я долго не мог понять, это фамилия или прозвище) сумели объяснить, в какой капусте меня нашли и в какой канаве похоронят, если не научусь быстро и беспрекословно выполнять их приказы. Я учился как мог, постепенно утверждаясь в мысли, что на мои хрупкие плечи легла важная миссия – стать интеллигентом в первом поколении. Родители мои всю жизнь проработали на одном заводе, выпускающем неповоротливые тракторы, и одновременно вышли на пенсию. Среди братьев и сестер, теток и дядьев, дедушек, бабушек и их далеких предков самым продвинутым считался купец третьей гильдии Афанасий Селиверстов. Правда, чем он торговал, никто уже не помнил. Может, семечками на базаре.

В школе в иерархии малолетних негодяев я стабильно занимал среднее положение, но если ребята из «высших каст» в моем присутствии издевались над младшими или изгоями, я никогда не вступался и не покидал помещения, хоть и старался не принимать участия в экзекуциях. Школа воспитывала в нас чувство коллективизма: если чморить кого-то, то чморить от души и всей толпой, если бойкотировать уроки ненавистного препода, то всем классом, даже если ты категорически не разделяешь цели забастовки. Если твои товарищи жрут дерьмо – будь любезен присоединиться и не выпендриваться. Я и не выпендривался. Иногда внутри все вопило, порой на лице выступала краска стыда, но я не выпендривался.

Жизнь все поправила. Я где-то читал, что уже в пятилетнем возрасте человек складывается таким, каким он останется навсегда. Мне кажется, это не совсем так. Человек учится всю жизнь, и даже в тридцать и сорок ты не можешь ручаться, что знаешь о себе все.

Однажды я понял, что не могу слышать слово «черножопый». И совсем недавно посетила другая мысль: я способен не подать руки человеку, его произнесшему. Ну а сегодня, похоже, меня подстерегло новое открытие: я в состоянии выкинуть такого человека из машины, хотя по долгу службы должен доставить его в пункт назначения целым и невредимым.

Жалко ли мне изнасилованную девочку? Безусловно. Но стал ли от этого красномордый толстяк, приветствующий этнические чистки, менее омерзителен?

– Приехали, – произнес я, припарковавшись перед мебельным центром. Я не хотел грубить.

– Спасибо, – в тон мне ответил пассажир. Он старался не пересекаться со мной взглядом. Очевидно, что-то в его голове все же повернулось, какие-то шестеренки проскрипели, приоткрыв ранее не доступный угол зрения. Я часто замечал интересную деталь: если человек из привычной среды обитания, где чувствует себя своим, попадает в другую, незнакомую, где ему могут выговорить за ковыряние в носу или громкую отрыжку, он начинает задумываться.

Толстяк положил деньги в нишу под магнитолой. Ни о каких чаевых не могло идти и речи, он даже не протянул деньги мне в руки.

И не попрощался. С кряхтеньем выбрался из салона и вышел в ночь, хлопнув дверцей. Я еще некоторое время смотрел, как он закутывается в пальто и поднимает воротник.

Похоже, моя жена права: я становлюсь мизантропом. После таких встреч я действительно начинаю ненавидеть людей.

Я остался на стоянке «Мебельная фабрика». Выставил на телефоне статус «Свободен» и стал ждать.

Минут через пять телефон зазвонил.

– Алло, сто сорок седьмой, – пропела на московский манер, растягивая гласные, девушка-оператор. Мне очень нравился этот голос. Жаль, что я редко на него натыкаюсь.

– Да, слушаю.

– Новую заявку получили?