Злодейка желает возвышения

Глава 1. Шэнь Улан

Три недели. Три недели я томилась в золотом плену Запретного города.

Двадцать один день, каждый из которых тянулся словно густой, тягучий мед, сладкий от бессилия и горький от осознания собственной глупости. Мое новое жилище – пара скромных комнат в покоях на самом отшибе императорского дворца как нельзя лучше отражали мое нынешнее положение. Не темница с каменным полом и решеткой на окне, о, нет. Здесь были шелковые покрывала на жестком ложе, лаковый столик для чая и даже свиток с изображением цветущей сливы на стене. Самая настоящая, тщательно продуманная клетка, где каждую резную перегородку и каждый вздох за дверью оплатили моим унижением.

Я стояла у узкого окна, в которое едва проникал бледный свет скупого на солнце дня, и смотрела на внутренний дворик, заросший бамбуком. Его тонкие, упругие стебли гнулись под порывами ветра, но не ломались. Они не ломались, а я близка к падению.

Складывалось впечатление, что сама природа хочет преподнести мне урок.

Меня не убили. Эта мысль, холодная и рациональная, была моим единственным утешением. Бывшая и краткосрочная глава клана Шэнь, пусть и опозоренная, пусть и плененная, все еще оставалась пешкой на доске правителей. Слишком знатна, чтобы просто устранить, слишком опасна, чтобы отпустить. Особенно теперь, когда на границах снова сгущались тучи, а война с государством Чжоу, которую мы все считали почти законченной, грозила вспыхнуть с новой силой. Джан Айчжу и ее верный пес Мэнцзы нуждались в моих шпионах из княжества Шань. Я была их ключом к сведениям, и понимая, что от этого зависит моя жизнь, не поддавалась на их уловки и угрозы.

Впрочем, они пытались действовать и не через меня. Пару раз в маленьком оконце своих комнат я наблюдала, как выводили плененного принца и наследника государства Чжоу. При императоре Юншэне с ним обходились почтительно, но при регентше Джан Айчжу наследника низвели на последнюю ступень дворцовой иерархии. Хоть не в темницу отправили.

Молодой мужчина терпел все унижения, но не забывал напоминать, что его страна воинственная и позора не простит. Увы, регентша не славилась дальновидностью.

Ох, зачем я журю вдовствующую императрицу? Я тоже когда-то не умела думать наперед.

Память, словно назойливая муха, возвращала меня к тому дню, когда под строгим конвоем я впервые увидела принца из Чжоу.

Его, как и меня, провели по дальним коридорам, и наше с ним краткое скрещение взглядов было подобно вспышке молнии в предгрозовой тьме. Я вспомнила все, что знала о нем из прошлой жизни. Его отец, император Чжоу, был жестоким и импульсивным тираном, с которым договориться было все равно, что заключить сделку со львом. Но наследник… он был иным. Разумным, взвешенным. Его любили в родной стране, уважали в княжестве Шань. С ним можно было вести речи. Эта мысль упала в мое сознание, как семя в бесплодную почву, и теперь тихо прозябала, ожидая своего часа.

«Надо не забыть с ним как-то поговорить», – прошептала я сама себе, чувствуя, как в груди шевельнулся первый за эти недели проблеск чего-то, отдаленно напоминающего план.

Но следом за ним накатила знакомая, удушающая волна отчаяния. Небеса, я оказалась в западне, сплетенной из моих же слов, моего гнева и моего доверия к тем, кто его не стоил. И я была одна. Совершенно одна. И сама отправила на верную смерть единственную подругу.

Слезы, горячие и горькие, как полынь, выступили на глазах и покатились по щекам, не встретив препятствий. Я не сдерживала их. Здесь, в этой золоченой пустоте, не было никого, перед кем нужно было хранить лицо. Я плакала по Юншэну. По его наивной вере в добро, которую я сама в прошлой жизни растоптала, а в этой так и не успела по-настоящему защитить. Я плакала по Лин Джиа, по ее беззаботному смеху и легкомысленным увлечениям астрологией, которые обернулись для нее смертельным приговором. Их лица стояли передо мной, как безмолвные укоры, напоминавшие о цене, которую приходится платить за близость к трону.

А потом мысли неизбежно возвращались к Лю Цяо. Я сжимала кулаки до боли, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Крыса. Я пригрела на своей груди крысу, вдохнула в нее жизнь, делилась с ней крохами тепла в те годы, когда сама была лишена его, а она… она отплатила мне ядом одного-единственного слова, подхваченного и превращенного Мэнцзы в смертоносный клинок. Как же я могла быть так слепа?

И сквозь всю эту пелену гнева и скорби пробивался другой, более острый и тревожный шип.

Что он думает обо мне теперь? Яо Веймин. Тот, чья спина, холодная и неприступная, стала последним, что я видела в тот день. Он моментально поверил в то, что я способна на такую низость. Эта мысль жгла изнутри сильнее любого стыда.

Единственной светлой точкой в этом мраке была мать. Чен Юфей, мой верный Езоу, сумел ее укрыть. Он же шепнул, чтобы я о ней не беспокоилась, но даже эта уверенность была отравлена неизвестностью. Где она? В безопасности ли? Он не сказал, оставив меня в подвешенном состоянии, где надежда сменялась леденящим душу страхом. Я волновалась, и это слабое слово не могло описать ту пустоту, что разверзалась у меня внутри, когда я думала, что из-за меня она снова может пострадать.

Внезапно тишину покоев разорвал скрип двери. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел. Меня навещали одни и те же люди. Воздух сгустился, наполнился тяжелым, сладковатым ароматом сандала, который он теперь предпочитал. Это был запах власти, новый и потому особенно навязчивый. Если кому-то этот аромат и нравился, то я сочувствовала. Запах сандала стал для меня вонью предательства.

– Сестрица, – прозвучал бархатный голос Мэнцзы. – Как поживаешь в своих новых апартаментах? Надеюсь, тебе здесь… удобно.

Я медленно обернулась, смахнув остатки слез тыльной стороной ладони. Мой пленитель стоял на пороге, облаченный в роскошные парчовые одежды. Думаю, он возомнил себя канцлером, а то и примерял роль императора. Каков глупец. Его поза, его взгляд – все в нем кричало о триумфе, о головокружении от успеха.

– Как рыба в воде, дорогой Мэнцзы, – ответила я, и мой голос прозвучал удивительно спокойно. – Особенно учитывая, что воду эту отравили твоими милостями.

Он усмехнулся, делая несколько неспешных шагов ко мне. Его глаза, когда-то смотревшие на меня с подобострастным обожанием, теперь пожирали мою фигуру с еще большей силой, и в этом взгляде было нечто неуместное, извращенное. Голод, смешанный с жаждой обладания.

– Всегда такая острая на язык, Шэнь Улан. Это твоя беда. Но сейчас… сейчас я могу позволить себе не обращать на это внимания.

Он оказался передо мной в один миг.. .В прошлые визиты он не позволял себе подобного, но сегодня его рука легла на стену возле моей головы, отрезая путь к отступлению. Он наклонился так близко, что я почувствовала его дыхание на своей коже. От него пахло вином.

Опять?

– Знаешь, а ведь ты по-прежнему прекрасна, – прошептал он, и в его голосе прозвучала та самая нотка одержимости, которую я с ужасом узнала. – Как черная орхидея, в честь которой тебе дали имя, ядовитая, но оттого еще более желанная. Ты думала, я забыл те дни, когда был для тебя никем? Когда ты смотрела сквозь меня? Теперь все изменилось.

Его пальцы потянулись, чтобы коснуться моей щеки.

Волна омерзения, горячая и тошнотворная, подкатила к моему горлу. Я не думала, не планировала. Древняя, дремавшая во мне сила, та самая, что вела меня по темному пути в прошлой жизни, проснулась сама собой. Я не взывала к ней. Это был всплеск воли, сконцентрированной ненависти. Я ощутила, как моя собственная энергия, Ци, что текла по моим жилам, сжалась в плотный комок в груди и выплеснулась наружу невидимым, но ощутимым толчком.

Это не был удар. Скорее, внезапное, необъяснимое давление, заставившее его отшатнуться. Он не упал, лишь споткнулся, сделав шаг назад. Легкое недоумение, а затем, тень страха мелькнула в его глазах. Мэнцзы выпрямился, поправил одежду, пытаясь сохранить маску уверенности, но я увидела то, чего он не хотел показать. Мой братец, победивший в последней битве, он… меня… боялся. Он почувствовал во мне что-то, что не мог объяснить, но инстинктивно опасался. Поэтому-то и напился.

– Не прикасайся ко мне, Мэнцзы, – обозначила я твердо. – Ты можешь запереть меня в этих стенах, ты можешь играть в свои игры, но не забывай, кто я. И чего я стою.

Он смотрел на меня, и его лицо исказила гримаса злобы и досады. Победитель, все еще побаивающийся своей пленницы. Пожалуй, я была резковата, и мне следовало промолчать, чтобы не нарваться на неприятности, но в этот момент, когда напряжение между нами достигло пика, в покои, не таясь, ворвалось спасение.

Дверь распахнулась с таким грохотом, что мы оба вздрогнули. На пороге стоял юный император Юнлун. Его маленькое личико было раскрасневшимся от быстрого бега, а в глазах, широко распахнутых, плескалась смесь любопытства и детской решимости.

– Улан, – выпалил он, не обращая ни малейшего внимания на Мэнцзы. – Мне сказали, что ты здесь. Почему ты не приходила играть? Я тебя искал.

Его появление было подобно порыву свежего ветра, развеявшего удушливый смрад нашей беседы. Мэнцзы застыл, пытаясь натянуть на себя маску почтительности, но сквозь нее явственно проступало раздражение.

– Ваше Величество, – он склонился в низком поклоне. – Мы как раз обсуждали с госпожой Шэнь важные дела.

Я тоже упала ниц, чтобы поприветствовать нового императора. До этого дня я не могла с ним встретиться, а сейчас торопливо его осматривала, искала следы насилия или какого-то скрытого послания.

Но нет. Кажется, с мальчиком обращались хорошо. А моему двоюродному брату он даже лучезарно улыбнулся, правда потом нахмурился.

– Вы все время обсуждаете важные дела, – проворчал он. – Это скучно. Я хочу, чтобы Улан рассказала мне еще какую-нибудь историю. Про феникса. Как он возродился. Мы так давно не виделись.

1.1

– С великой радостью, Ваше Величество, – подняв голову, я ответила тепло, ловя его взгляд. – Я расскажу вам любую историю, какую только вы пожелаете. Историю о фениксе, о драконе, о храбрых воинах и мудрых правителях.

– Ваше Величество, – с нажимом произнес Мэнцзы. Он шагнул вперед, заслоняя меня от мальчика. – Я понимаю вашу привязанность, но, возможно, сейчас не самое подходящее время для сказок. Положение госпожи Шэнь… шатко. Ее близкая дружба с генералом Яо Вэймином, который, как нам теперь известно, предательски покинул столицу, скрывая свое низкое происхождение и оставив вас, своего императора, в одиночестве… это бросает тень и на нее. Благоразумие требует соблюдать дистанцию.

Как ловко они обернули ложь в красивую обертку. Значит, для Юнлуна они выставили все так, что это он ушел и бросил брата? Жестоко, особенно если учитывать, как поступили с Юншэном и Лин Джиа.

Как меня не пытались отгородить, но слухи по Запретному городу разносились быстрее, чем ветер в коридорах и террасах. Я успела выяснить, что не было никакой болезни, Джан Айчжу подала собственному внуку отправленное вино, а еще, словно она совсем не боялась наказания небес, она все провернула на глазах у мальчика. Тут даже и слухи были не нужны. Мэнцзы сам похвастался, хотя и признал, что действовать в присутствии Юнлуна было очень опрометчиво.

Слова Шэнь Мэнцзы попали в цель. Личико Юнлуна помрачнело, его нижняя губа дрогнула. Он не понимал всех этих хитросплетений, но понял одно: у него хотят отнять еще одного близкого человека.

– Но почему? – дрогнувшим голосом спросил он, и его маленькие ручки вдруг обвились вокруг моей талии, прижимаясь ко мне с детской беззащитностью. – Он всегда был так добр ко мне! Генерал никогда не бросал меня! Неужели… неужели я больше не могу считать его своим братом? Потому что его отец не генерал Яо Хэси?

Внутри у меня все закипело. Едкий гнев подступил к горлу.

«Ах ты, лицемерный шакал!» – пронеслось в моей голове. За время моего плена, а может и раньше, Мэнцзы методично подбирался к мальчику.

Юнлун был одинок. У него не осталось никого, кроме евнуха Цзян Бо, чье положение не позволяло говорить открыто. И вот является милый, щедрый «дядя» Мэнцзы, который не ругает, дарит игрушки, говорит ласковые слова. Конечно, доверчивое детское сердце потянулось к нему. Конечно, мальчик стал слушать его во всем… и верить.

– Ваше Величество, – мягко, но настойчиво я освободилась от его объятий и взяла его маленькую ручку в свою. – Прогулки на свежем воздухе куда полезнее для императора, чем душные покои. Что скажете, если мы пройдемся по саду? Воздух прояснит мысли.

Мой взгляд скользнул по Мэнцзы, бросая ему безмолвный вызов. Он не мог отказать императору в такой безобидной просьбе. Его губы сложились в тонкую улыбку, но в глазах бушевала буря.

– Превосходная идея, – процедил он, и мы вышли.

Идя по извилистым дорожкам маленького, запущенного сада, я не могла не заметить, как Мэнцзы, шагая рядом с Юнлуном, пытался копировать манеру держаться Яо Вэймина.

Его спина была неестественно прямой, плечи отведены назад, подбородок высоко поднят. Он пытался воспроизвести ту самую военную, небрежную невозмутимость, что была так естественна для генерала. Но выходило это ужасно фальшиво, словно актер, играющий роль великого человека, не понимая его сути. Это было настолько комично, что меня бы смешило, не будь все так грустно. Он даже подарил Юнлуну воздушного змея – точную копию того, что когда-то подарил мальчику Яо.

Войдя в рощу кленов, Юнлун внезапно оживился.

– А давайте играть в прятки! – воскликнул он и, не дожидаясь ответа, пустился наутек. – Ищите меня.

Мэнцзы бросил на меня раздраженный взгляд, но мы молча разошлись в поисках. Я прекрасно знала, где он спрячется. В прошлой жизни маленький Юнлун не славился богатой фантазией. Свернула за большой резной павильон и нашла его, притаившегося в зарослях бамбука. Он сидел на корточках, прижимая к груди какой-то камешек.

– Ты нашла меня. – прошептал он.

– Нашла, – улыбнулась я, опускаясь перед ним на колени. Мгновение было драгоценным. Я знала, что нас могут услышать, посему следовало торопиться. Опустив голос до едва слышного шепота, я сказала: – Ваше Величество, слушайте меня внимательно. Что бы вам ни говорили, генерал Яо верен вам. Он любит вас как родного брата…

Его глаза расширились.

– Но он ушел…

– Он ушел не потому, что бросил вас. Он ушел, чтобы набраться сил и вернуться, чтобы защитить. Чтобы никто и никогда не мог причинить вам вред. Помните это. Не доверяйте всем подряд. Сейчас даже самый добрый человек может оказаться страшным врагом.

Я увидела, как в его глазах загорелся огонек понимания, маленькая искра надежды в том море лжи, что его окружало. Он снова бросился ко мне в объятия, и я на мгновение прижала его к себе, чувствуя, как хрупка детская вера.

– Какая трогательная сцена, – раздался позади шум, и мы узнали интонацию нашего сопровождающего.

Он стоял в нескольких шагах, и на его лице застыла маска презрительного спокойствия. Он открыл рот, чтобы добавить что-то, что, несомненно, должно было отравить этот миг. Но слова застряли у него в горле.

Из-за поворота аллеи, сопровождаемая свитой придворных дам и евнухов, медленной, величавой походкой выплыла сама вдовствующая императрица Джан Айчжу. Ее лицо, невозмутимое и холодное, как резная нефритовая маска, было обращено прямо на нас. На меня.

Кто-то донес. Кто-то всегда доносит.

1.2

Время застыло, как озеро в зимнюю стужу. Взгляд Джан Айчжу, тяжелый и безразличный, скользнул по мне, и в нем не было ни капли интереса. Просто пыль, соринка на рукаве ее власти. Она не удостаивала меня своим вниманием все эти недели, и я не удивлялась. В ее глазах я была ничем, мелкой неприятностью, которую следовало изолировать, а не удостаивать аудиенцией.

Но так было не всегда. Всплыла память, острая, как клинок. В прошлой жизни мне удалось переиграть эту старую тигрицу. Я была моложе, прекраснее, и слова мои находили дорогу к сердцам и ушам чиновников, чьи интересы она так долго игнорировала.

Мысль, дерзкая и внезапная, уколола меня: а почему бы и нет? Я снова здесь. Я все так же молода. Все так же знаю, какими слабостями болен каждый значимый сановник при дворе. Разве это не новый старый путь?

Однако все смолкло, когда она остановилась на Юнлуне. Мальчик, обнимавший меня, задрожал, отпустил руки, отстранился и выпрямился.

Он… поклонился… Джан Айчжу.

Немыслимо.

А она даже не сделала подобие поклона, наоборот, сдвинула брови и часто-часто задышала, выказывая свою немилость.

– Твое Величество, – ее голос был ровным, но каждый слог обжигал, как пощечина. – Разве этикет не учит тебя, что императору не подобает общаться с подлой тварью и возможной изменницей? Ее место в темнице, которую мы по необходимости и доброте пожалели. Аты якшаешься с ней, словно она твоя сестра.

Юнлун весь напрягся. Он не просто не любил бабку – он ненавидел ее тихой, детской, но абсолютной ненавистью, что пылала в его глазах ярче любого костра.

– Она не изменница! – выкрикнул он, и весь сад ахнул от ужаса. Перечить старшим, да еще и вдовствующей императрице? Это было неслыханно. – Она добрая! А генерал…

– Молчать! – ошеломленно взвизгнула Джан Айчжу. Лицо ее оставалось неподвижным, но я увидела, как побелели костяшки ее пальцев, сжимавших руку служанки. – Твое поведение недостойно. Раз ты забыл о долге и уважении, тебе напомнят о них. Палки!

Леденящий ужас сковал меня. Ударить императора? Его неуважение к старшим объяснялось, бабушка стала его главным кошмаром. Но чтобы она посмела наказать правителя?

Вот это было немыслимо, кощунственно. Но никто из свиты не шелохнулся. Все они, включая Мэнцзы, стояли с опущенными головами, бледные как смерть. Они боялись ее больше, чем гнева Небес. Готовы были выполнить любой приказ.

Я была пленницей. Всего в шаге от того, чтобы меня объявили рабыней или самой надавали палок. Одно неверное слово – и участь моя будет решена. Но я не могла позволить этому случиться. Не могла смотреть, как этот ребенок, уже переживший ад, будет унижен и избит по ее прихоти.

В сознании проступило озарени. Я не могла выступить открыто, но я могла заставить сделать это другого.

Пока все взоры были прикованы к Джан Айчжу и дрожащему Юнлуну, я сделала крошечный, почти невесомый шаг, сместив центр тяжести. Это не было физическим толчком. Это был направленный импульс, сгусток той самой энергии, что текла по моим меридианам. Невидимая воля, острая как игла, ткнула в спину Мэнцзы.

Он не упал. Он непроизвольно, нелепо шагнул вперед, нарушив застывший церемониал. Все взгляды тут же устремились на него.

– Ты хочешь что-то сказать, господин Шэнь? – заледенела вдовствующая императрица.

– Прошу вашего снисхождения, – его голос прозвучал сдавленно, пока он сам пытался понять, что заставило его выдвинуться. Но не объясниться он уже не мог. – Его Величество еще ребенок, и гнев ему не на пользу… Ради его здоровья и спокойствия империи…

Он не успел договорить. Глаза Джан Айчжу вспыхнули таким бешеным огнем, что, казалось, воздух вокруг затрещал.

– Ты? – Она буквально сорвалась. Она повернулась к нему всем телом, отрезав его от Юнлуна и от меня. – Ты смеешь указывать мне? Пес, которого я пригрела у трона, вдруг возомнил себя голосом разума? Твое место – слушать и выполнять, а не высказывать мнение, которого у тебя нет!

Она отчитывала его, унижала, словно он был провинившимся слугой,, а не ее помощником и зятем человека, который поддерживал их алчные амбиции. Ее слова были бичами, хлеставшими по его самомнению. Мэнцзы стоял, и по его затылку было видно, как он пылает от стыда и ярости. Я достигла цели – ее гнев был перенаправлен.

Оскорбленная, но сохранившая видимость контроля, Джан Айчжу резко развернулась.

– На сегодня достаточно, – бросила она ледяным тоном и подалась вперед. Ее пальцы вцепились в руку Юнлуна. – Вы сопровождаете меня, Ваше Величество. И больше я не желаю видеть вас возле этой… особы.

Она потянула за собой мальчика, а он, бледный и испуганный, бросил на меня умоляющий взгляд. И я ничего не могла для него сделать.

– Евнух Цзян Бо, – обратилась Джан Айчжу к воспитателю императора, – с этого момента ты лично отвечаешь за то, чтобы Его Величество ни под каким предлогом не приближался к покоям госпожи Шэнь. Ни в коем случае. Ты понял?

Цзян Бо низко склонился, его лицо было совершенно бесстрастным.

– Как прикажете, вдовствующая императрица.

1.3

Свита удалилась, уводя за собой Юнлуна. Воздух в саду, лишь мгновение назад наполненный гневными вибрациями, застыл, густой и неподвижный. Мы остались одни – я и Шэнь Мэнцзы. Тишина между нами была звенящей, напряженной, как тетива лука перед выстрелом.

Он медленно повернулся ко мне. Его лицо, еще несколько мгновений назад пылавшее от унизительной отповеди, превратилось в бледную маску. В его глазах плескалась буря – злоба, замешанная на том самом страхе, что я заставила его испытать перед императрицей.

– Это ты, – его голос был тихим, но каждое слово падало, как камень в колодец. Он не спрашивал. Он констатировал. – Ты толкнула меня.

Я сделала вид, что поправляю складки на платье. Внутри все сжалось, но внешне я оставалась спокойной гладью озера.

– Ты переоцениваешь мои возможности, Мэнцзы. И, похоже, недооцениваешь мощь твоего собственного порыва. Возможно, твое сердце, вопреки твоей воле, все же дрогнуло при виде несправедливости. – Я позволила легкой насмешке зазвучать в голосе. – Если это так, я буду думать о тебе лучше.

Он фыркнул, резким движением отряхивая несуществующую пыль с рукава. Ему ненавистна была сама мысль о какой-либо слабости, особенно сострадании.

– Не веди себя, как дурочка, Улан. Я не слеп. – Он шагнул ко мне, и его тень накрыла меня. От него все еще тянуло перегаром дорогого вина и уязвленным тщеславием. – Я не знаю, как ты это провернула, но с тебя станется. Так чего же ты добилась этим дешевым фокусом? Унизила меня в глазах старой карги? Поздравляю, ты лишь сильнее приковала себя к этой клетке.

Он замолчал, будто реально обдумывал и прикидывал, как бы я успела его толкнуть, но доказать, конечно, ничего не мог.

Его взгляд скользнул по моему лицу, по шее, задержался на моих губах. В этом взгляде было нечто неприкрытое, голодное. Та самая помешанность, которую я с ужасом начала осознавать. Для него я была не просто врагом или заложницей. Я была трофеем, запретным плодом, который он жаждал сорвать, чтобы доказать свое превосходство над всем миром и над моим прошлым к нему безразличием.

– Я мог бы быть милостив, – прошептал он, сократив дистанцию до неприличной. – Гораздо милостивее. Ты все еще можешь замолить свою вину. Все эти дерзости, все неповиновения… я готов забыть.

Его пальцы потянулись, чтобы коснуться моей пряди волос, но я осталась недвижна, не отступая и не поощряя. Он принял это за знак.

– Ты могла бы стать моей наложницей, – выдохнул он, и его дыхание, горячее и тяжелое, коснулось моего лица. – Заложницей, но… важной, самой любимой. Представь: ты больше не будешь томиться здесь, в забвении. Ты будешь рядом со мной. В моих покоях, в моей постели. Все, что от тебя требуется – это ласка, доброе слово и помощь. Твои шпионы, твое знание сети торговых путей… все это пригодится мне в предстоящей войне. Помоги мне, Улан. Помоги, и я сделаю тебя счастливой и свободной.

От его слов, от этого абсурдного, чудовищного предложения, меня чуть не вырвало. Меня? Главу клана Шэнь? То, что он сейчас отвечает за клан – моя ошибка. Он говорит о счастье, стоя на костях моих друзей, попирая все, что у меня осталось. Он видел во мне не человека, а инструмент и украшение для своей новой власти.

Я медленно выдохнула, заставляя лицо оставаться невозмутимым. Гнев был плохим советчиком. Но холодный расчет совсем другим.

– Я… подумаю, – произнесла я, сделав свой голос тихим и задумчивым, будто его слова действительно нашли во мне отклик.

На его губах дрогнула победоносная улыбка. Он уже чувствовал себя победителем.

– Но знаешь, Мэнцзы, – продолжила я с беспокойной и, надеюсь, с искренней интонацией, – мне кажется, ты сам себя обманываешь. Ты строишь планы, будто твое положение прочно, как скала. Но разве то, что случилось сегодня, не доказало обратное?

Его улыбка сползла с лица.

– О чем ты? – буркнул он.

– Джан Айчжу держит тебя на коротком поводке, как верного пса. Ты полезен, пока за тобой стоит войско Фэнмин. Но, прости за прямоту, разве твоя полезность не становится уже сомнительной? Основные битвы выиграны, столица взята. Вы расправились с императором и его женой. Что ты можешь предложить вдовствующей императрице такого, чего не смог бы предложить, скажем… сам господин Мэнхао?