На протяжении многих лет я пытаюсь разгадать загадку своего отца. Что за существо заняло его тело, вытеснив душу? И почему оно так и не нашло покой после его смерти? Тсс! Слышите? Я чувствую, что оно снова здесь, рядом… Мне страшно. Я не могу больше писать…
По мотивам реальных событий…
Посвящается моему отцу, Алексею Юрьевичу Жезлову, который после смерти оставил больше вопросов, чем ответов.
В оправдание дьявола следует сказать, что до сих пор мы выслушивали лишь одну сторону: все священные книги написаны Богом.
Сэмюэл Батлер
Я зверь, зверь, зверь,
Я дверь, дверь, дверь,
Держи мою черную руку
Крепче, не отпускай.
Я боль, боль, боль,
Я ноль, ноль, ноль
Путь лежит в самую чащу, куда
Ведут следы волчьих стай.
Я гной, гной, гной,
Я бой, бой, бой,
Но ты ничего не бойся, давай
Переступи через край,
Открой свои веки
Открой свои веки
Видишь?
(автор: И. В. Жезлов)
Пролог. 2012 год.
Марианна сидела за кухонным столом, объятая полутьмой, которую разбивало лишь тусклое сияние свечи. Мерцающее пламя отражалось в обсидиановом зеркале, в котором сегодня предсказательница отчаялась хоть что-то разглядеть. Турка закипала на заляпанной жиром газовой плите. Марианна налила себе чашку кофе, который предпочитала пить в компании, нежели одна, как сейчас. Сделав глоток, она уставилась на черную гладь зеркала и задумалась: из головы не выходила вчерашняя клиентка, которая пришла к ней погадать. Та была серьезно встревожена из-за смерти отца, хоть и старалась не подавать виду, ведь приходила узнать о делах любовных. Но вместе с ней пришло нечто еще. В обсидиановом зеркале промелькнуло что-то темное. Марианна вздрогнула от неожиданности. Дверь в комнату скрипнула.
– Василий? – она позвала кота.
На кухню вальяжно вплыл рыжий обитатель квартиры, тридцать два метра которой они делили пополам вот уже более десяти лет, с тех пор как ее муж, интеллигент высшей масти, почил в Бозе. Едва успев сделать шаг, Василий зашипел, вздыбился и попятился назад.
– Эй, ну ты чего? – предсказательница склонилась над котом, чтобы взять его на руки.
Вдруг Марианна ощутила, как чьи-то невидимые пальцы сомкнулись плотным кольцом на ее старой морщинистой шее, и нечто подняло ее под самый потолок. Она хватала руками воздух, не в силах высвободиться, и открыла рот, чтобы закричать, но вместо крика раздался лишь сдавленный гортанный хрип.
Спустя две минуты бездыханное тело Марианны с грохотом упало на пол.
Демьян. 2000 год.
Я очнулся возле кровати, стоя по щиколотку в воде. Взглянул на часы, висящие на стене напротив: они показывали четыре часа. Осенние сумерки опускались на город, но в квартире почему-то нигде не горел свет. Может, это было раннее утро, я не знал наверняка. Голова раскалывалась, будто ей совсем недавно играли в боулинг. Штаны и футболка на мне намокли. Я опять не мог вспомнить, что со мной происходило до этого момента и почему моя жена, запершись в туалете, плачет, разговаривая с кем-то по телефону. Обрывки фраз долетели до моих ушей:
– …пожалуйста, скажите, что мне делать… Я не понимаю, что с ним происходит… Куда?
Всхлипывания разбивали ее слова на части. В моей груди все сжалось от сочувствия к ней. Боже, что же я опять натворил?! Я подошел к запертой двери, не решаясь постучать. Телефонный разговор внезапно оборвался. Я потрогал рукой лоб. На ладони осталась кровь.
– Вера, открой, – я попросил тихим голосом.
Всхлипывания смолкли. Вода все прибывала. Я зашел в ванную, чтобы перекрыть хлещущую через край на пол воду. Я осмотрелся: раковина разбита, полочка повисла на одном гвозде, флакончики и тюбики плавали в воде, как дохлая рыба.
Я перекрывал кран, когда раздался стук в дверь. Наверное, соседка снизу. Я взглянул на себя в зеркало и отпрянул: посеревшее лицо, ввалившиеся глаза, пробивающаяся сквозь черные кудрявые волосы робкая седина. Первые морщины на лбу и возле глаз стали резче и глубже. Моя красота плавно исчезала, растворяясь в пучине лет. Я ополоснул лицо водой. Стук в дверь стал настойчивее. Я собрался с духом, готовясь к обороне. Соседка снизу была бойкой полной женщиной с истеричным характером, которую могли терпеть только ее жирные коты. Я открыл верхний замок, но дверь почему-то оказалась заперта и на нижний. Когда наконец я смог приоткрыть дверь, за ней показался высокий лысоватый мужчина средних лет. Он суетливо заглядывал внутрь через дверную цепочку, пытаясь разглядеть что-то в полутьме, которая висела в нашей квартире.
– Простите, у вас все в порядке? – на удивление спокойно спросил он.
Я уставился на него, не в силах собрать мысли, которые разбегались в моей голове, как бусины с распущенного браслета. Странно, я не видел его раньше. Соседка точно жила одна, если не считать двух котов.
Мужчина, видя мою растерянность, продолжил:
– Я ваш сосед снизу. У меня в коридоре обои… так сказать… немного намокли.
«Ха, обои немного намокли! Хорошо, что я сделал качественную гидроизоляцию во всей квартире пару лет назад», – подумалось мне. Тут его взгляд упал на мои ноги, и я увидел, как глаза мужчины округлились, а челюсть медленно начала отвисать.
– У нас небольшой прорыв, мы уже почти справились. Простите. Я завтра к вам зайду, чтобы оценить ущерб.
Глаза соседа забегали.
– Давайте лучше я сам загляну к вам завтра, а то… ну… До встречи! – сосед натянуто улыбнулся и ушел.
Я запер дверь на верхний замок и снова вернулся в ванную. Водосток был заткнут пробкой. Выдернув ее, я начал оглядываться в поисках таза, чтобы собрать воду. Я нашел его под ванной с зияющей огромной трещиной ровно посередине. Оставалось только ведро, но оно в туалете, где заперлась Вера.
Я опять ее позвал. Замок на двери туалета щелкнул, Вера медленно приоткрыла дверь. Ее и без того худое лицо осунулось еще больше. Темные круги легли под глазами. Махровый халат на ней был весь мокрый. Ее изящные руки, которые меня всегда так восхищали, дрожали. Мне хотелось расспросить ее о том, что же произошло, но решил попробовать сначала разобраться во всем сам: выглядеть сумасшедшим в глазах собственной жены мне не хотелось. Это было для меня слишком унизительным. Но я даже не мог понять, как стоило с ней разговаривать: извиняющимся тоном или как будто ничего и не было. Я решил, что второе будет надежнее.
– Вер, мне нужно ведро. Подай, пожалуйста.
Вера настороженно смотрела на меня, не отводя глаз. Через несколько секунд ее правая рука нашарила ведро и просунула мне его в дверь.
– Спасибо, – кивнул я, взяв его.
Вода из ванной слилась примерно наполовину. Я начал вычерпывать воду из коридора, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то из сегодняшних событий, но в голове висела черная пустота, будто меня просто выключили, словно телевизор. Неужели я схожу с ума? Меня замутило. Руки задрожали, и я выронил ведро. Я начал оседать на пол. Подбежала Вера и крепко меня обняла. Ее слезы капали на мое лицо, мне стало так хорошо, спокойно и я провалился в сон. Или в нечто отдаленно похожее на сон…
***
Кровь на снегу. Яркая, алая – она так сильно контрастировала с белейшим снегом, что, казалось, обжигала глаза. Я навис, покачиваясь над телом какого-то парня в черной куртке и джинсах. Оно явно было теплое и живое. Вздрагивало то ли от боли, то ли от холода. Я посмотрел на свои руки и увидел содранные до крови костяшки пальцев. В голове, как шарик, скачущий по ступенькам, пульсировала лишь одна фраза: «За дело получил. За дело. За дело…»
Я огляделся: маленькая поляна, совсем рядом разлитый чернильным пятном густел лес, где-то недалеко маячили крыши многоэтажек, подсказывая, в какой стороне город. Я не мог вспомнить, как попал сюда. Запустил руку в карман черного пальто и нащупал ключи: у меня есть машина? В другом кармане нашелся выключенный, а может быть, и разряженный мобильник. Я развернулся и пошел по своим следам, ведь рано или поздно они должны были привести меня к тому месту, где я оставил автомобиль.
Обойдя окраину леса, я действительно увидел зеленую «Пятерку». Ключи подошли. Я сел внутрь и завел машину. В салоне было пыльно и грязно. Пустая бутылка пива валялась на полу со стороны пассажирского сиденья. От моего носа шел пар. Я задрожал от холода, а мой пустой желудок свело. Я подышал на руки, чтобы хоть сколько-нибудь согреть замерзшие пальцы. Мне показалось, будто все мои чувства внезапно включили разом. Кто этот парень, которого я избил? Почему я это сделал? Я снова ничего не мог вспомнить. Я безнадежно напрягал свой мозг, но передо мной вместо раскрытой книги воспоминаний была лишь пустая тетрадь. Я облокотился на руль и начал биться головой об руль.
Настала пора признать, что я больше не контролирую себя. Что-то жрет мою душу изнутри, крадет мою жизнь и мое тело. Надо домой. Скорее домой. Как там Вера и Аришка?! Аришка… Гордость моя. Перешла в третий класс уже, большая такая. Только бы ее не настигла такая же беда, как и меня!
Темнота снова накрыла меня.
***
Я держал в руке стопку водки, видимо, собираясь ее выпить. Меня передернуло от отвращения. Я отнял ото рта руку с непочатой стопкой и поставил на затертый стол. Бросил взгляд на свои руки. Они были покрыты ссадинами. Наскреб какую-то мелочь и кинул ее бармену, если так можно назвать бомжеватого вида работника захудалого бара, в котором я очутился. Вышел. Меня шатало – видимо, я все же успел опрокинуть несколько стопок ранее. Под ногами захлюпал подтаявший снег с водой. На улице стоял слегка теплый зимний день. Или весенний? Я поморщился от яркого света: в кабаке висел полумрак и глаза не сразу привыкли. Надеюсь, сегодня выходной, и у меня все еще есть работа. Как обычно, я ничего не мог вспомнить.
– Эй, этого мало! Ты не за все заплатил! – закричал мне в спину выбежавший из бара работник, грозя тощим кулаком.
Я остановился и развернулся к нему. Пошарил по карманам – пусто. На левой руке нашел часы, подаренные батей. Не весть какие дорогие, но не обручальное же кольцо отдавать, Вера обидится. Я снял часы и отдал бармену.
– Держи! Больше ничего нет, извиняй.
Бармен вздохнул и поплелся обратно, качая головой и бормоча себе что-то под нос.
Я поднял воротник повыше и поплелся, куда глаза глядят. Пройдя три квартала, я остановился возле церкви. Ноги промокли насквозь. Старый облезлый храм шестнадцатого или семнадцатого века словно звал зайти внутрь теплым светом свечей. Из приоткрывшейся двери пахнуло ладаном. Сухонькая сгорбленная старушонка, выйдя из храма, развернулась лицом к нему, перекрестилась три раза и пошла восвояси. Может быть, стоит обратиться к батюшке? Пьяный, некрещенный и без денег. Наверное, не стоит. Не сегодня. Я зашагал прочь.
Подойдя к подъезду, я нащупал ключи: на месте, не потерял. Бабки на лавке зашептались, глядя на меня. Не хватает терпения дождаться, пока я скроюсь из вида, вот же куры! Вставить ключ в замочную скважину с первого раза не получилось, пришлось немного повозиться. Войдя в квартиру, я понял, что жены и дочери нет. Снова в голову пришла мысль о том, что хорошо бы сегодня был выходной. А как понять? У бабок точно спрашивать не стоит – и так шепчутся, не стесняясь. Сосед Александр, может, и подскажет, да позориться не хотелось. Мобильник! Я начал шарить по квартире в поисках телефона, но его и след простыл. Только коробка от него пылилась на антресоли среди прочего ненужного хлама.
Я вернулся в комнату и стал листать газеты и журналы, валявшиеся на открытой полке телевизионной тумбы, надеясь, что хоть что-то сможет натолкнуть меня на разгадку, и замер, разглядывая обложку «Телесемь». Во всю первую страницу был нарисован китайский дракон, и красовалась надпись «Встречаем миллениум». То есть сейчас двухтысячный год! Я осел на пол. Дыхание перехватило. Меня кинуло в жар. Куда делись два года моей жизни? Два года!
Я прекрасно помню корпоратив в нашей организации, на котором встречали девяносто восьмой. Мы вышли из кабака, я с кем-то шел, разговаривал, что-то крутил в кармане, то ли зажигалку, то ли монету, а потом… потом темнота. Несколько смутных проблесков сознания, где я куда-то иду, что-то делаю и вот я стою по щиколотку в воде, а Вера с кем-то говорит по телефону, запершись в туалете…
Я понимал, что со мной происходит что-то неладное, но что все окажется настолько плохо, даже не представлял. Вошел в ванную. Разбитая раковина торчала горьким напоминанием о том, что я до сих пор так ничего и не сделал. Вера, наверное, ненавидит меня за это. Как же неудобно перед ней! Какой же я ужасный муж…
Я открыл кран, чтобы вымыть руки, и несколько минут тупо смотрел на струю. Вода образовывала небольшой водоворот, закручивающийся влево, и с бульканьем уходила в водосток. Интересно, почему всегда в эту сторону, а не по часовой стрелке? Мне хотелось поднять глаза и посмотреть на себя в зеркало, но я боялся того, что я там увижу. Тяжело вздохнув, я все же сделал это. Морщины еще резче впились в мои глаза. Пятидневная щетина торчала в разные стороны, как иголки на кактусе. Глаза были какими-то… чужими. Жесткими. Колючими. Я закрыл кран и вышел из ванной.
Заварив чаю, я сел за кухонный стол и стал думать, что же мне делать. Взгляд упал на пол. Прожженный линолеум. Огромное пятно чернело посреди кухни. Что же здесь происходило? Вера, наверное, в бешенстве. Она всегда щепетильно относилась к нашему пусть и недорогому, но все же свежему ремонту. Может быть, все же стоит попросить Веру показать меня психиатру? А если меня упекут в психушку, и я проведу там всю оставшуюся жизнь?! Я уставился на чашку, размешивая ложкой сахар и гоняя мысли по кругу вслед за чаинками. В замочной скважине послышался скрежет. Я взглянул на часы: пятнадцать десять. Если только Аришка, значит, сегодня будний день, и она пришла со школы. Если Аришка с Верой, значит, выходной, и они пришли от бабушки с дедушкой. Я напряг слух. Обе. Выдохнул. Есть шанс, что с работы меня еще не выгнали. Может быть, все не так и плохо… Я вышел в коридор встретить их. По испуганному лицу Веры пробежала тень улыбки.
***
Мы сидели и смотрели телевизор так, словно ничего и не было. Аришка торчала на кухне, наверное, делала уроки. Отличница моя. Надо хоть спросить, как у нее дела. Не помню, когда в последний раз вообще говорил с ней. Раньше мы часто любили по вечерам засесть на кухне и за жареньем картошки с кабачками по долгу беседовать обо всем на свете.
Я все думал, как мне стоит начать разговор с Верой, да и вообще, стоит ли. Что я ей скажу? Спрашивать о том, что происходило все это время, мне было унизительно и отчасти немного страшно. Я решил, что завтра утром схожу в библиотеку и поищу информацию про психические отклонения. Ведь все происходящее со мной должно иметь разумное объяснение.
– Как ты? – наконец заговорила Вера, когда очередная вечерняя мыльная опера прервалась на рекламу.
Она была спокойна и дружелюбна. Может, все действительно не так уж плохо?! Разбитая раковина всплыла перед глазами и резанула мою и без того сжавшуюся от стыда совесть.
– Вер, я завтра схожу куплю раковину и поставлю, – извиняющимся тоном сказал я.
– На какие деньги ты купишь? – Вера потупила взгляд.
– Прости, я забыл, а какое сегодня число?
Я старался как можно более обыденно задать этот так сильно волновавший меня вопрос. Видимо, мне это удалось.
– Зарплата будет послезавтра. А сегодня Восьмое марта, – Вера встала, – пойду чайник поставлю, хоть чаю с тортом попьем.
Какая же я скотина! Даже не поздравил. Я рванул за ней на кухню. Она что-то капала в мою кружку с чаем из какого-то маленького темного пузырька. Я почувствовал, как мою грудь разрывает от бешенства, словно какое-то первобытное существо очнулось ото сна. К голове начало подступать что-то темное, и я снова провалился во тьму.
***
Я стоял перед зданием библиотеки, выполненным в стиле неоклассицизма. Как и многие бюджетные учреждения нашего города, оно не просто говорило, а уже кричало о том, что ему нужен ремонт: штукатурка местами отвалилась, а раствор выкрошился из швов между обнажившимися кирпичами, которые уже начала грызть эрозия.
Я ощупал карман. Паспорт был со мной, поэтому надежда, что мой читательский билет смогут найти, не угасала до последнего. Дворник в военном бушлате и с торчащими в разные стороны из-под шапки-ушанки волосами долбил заледеневшие ступени, словно робот. Я вошел внутрь. На лице библиотекаря при виде меня застыла маска ужаса. Видимо, я здесь уже бывал… Ну что ж, стоит попытать удачу.
– Добрый день! – я протянул ей паспорт и изобразил подобие улыбки на лице.
Невысокая худая женщина в очках, с прилизанными сальными волосами на прямой пробор поджала губы и выдавила из себя спустя несколько секунд:
– Мужчина, после вашего последнего визита я не буду вас обслуживать.
– Простите, я был не в себе, – и подумал: – «черт, что же я тут отмочил?»
– Это еще мягко сказано! Вы изорвали нам несколько экземпляров редких книг.
– По психологии? – решил я уточнить.
Она посмотрела на меня поверх очков как на сумасшедшего и ничего не ответила.
– Я могу увидеть эти экземпляры?
– Только после того, как оплатите штраф.
Внутри меня что-то оборвалось.
– Извините, но у меня нет с собой денег. Я к вам пешком пришел, зарплата будет только завтра.
– Вот и приходите завтра, – сухо бросила она, сделав акцент на последнем слове.
Она опустила глаза в книгу, лежащую у нее на столе, показывая всем видом, что разговор окончен, вердикт обжалованию не подлежит.
Будет ли зарплата у меня завтра, я не знал, потому что понятия не имел, сколько вообще времени прошло с того момента на кухне, как весь мир в очередной раз померк перед моими глазами.
Я побрел по улице, сам не зная куда. Дойти бы до какой-нибудь церкви. Я помнил, что, если пройти в глубь вон той улочки и куда-то направо, там будет небольшая милая церквушка, где крестили Аринку. Туда я и пошел. Мне посигналила проезжавшая мимо старая черная иномарка. Водителя, улыбающегося лохматого армянина с золотым зубом, я не узнал.
Наконец, я добрался до церкви. Дверь плохо поддавалась. Или это я так сильно ослаб? Внутри было пусто. Я зашел и перекрестился, хотя раньше никогда этого не делал. Родители, воспитанные при советском режиме, не были воцерковленными и азам христианства меня не учили.
Храм был наполнен светом, исходящим от позолоченных икон, в которых отражались свечи. Мне стало тут так тепло и уютно, что захотелось остаться здесь насовсем. «Вот оно, благолепие». Я начал разглядывать иконы. От Божьей Матери Владимирской словно веяло елейным теплом. Подошел батюшка, перекрестился перед иконой. Я развернулся к нему:
– Батюшка, помогите мне! Я не могу понять, что со мной происходит!
Он посмотрел на меня полным тепла и любви взглядом и произнес:
– А что с тобой происходит, сынок?
***
Пятью годами ранее…
Электричка подъезжала к станции московского метро Новослободская. Впереди меня ждала пересадка на Серпухово-Тимирязевскую линию и дальше на автобус до родного города. Вера не очень обрадовалась, когда я ей сказал, что мне надо уехать к родителям, но ничего, потерпит: надо же привезти ключи от деревенского дома, в этом году я точно в Бурыкино больше не поеду. Я подошел к выходу. Передо мной стоял парень, и я не мог понять, выходит он или нет. Я вперился ему в затылок, почему-то мысленно задав вопрос:
– «Парень, ты выходишь?»
Парень закивал и почесал ухо. Мне это показалось забавным. Я повторил.
– «Парень, ты выходишь?»
Парень поправил лямку сумки и рявкнул в ответ:
– Да выхожу я, выхожу!
От неожиданности я отшатнулся назад.
– Смотри, куда прешь! – раздался сзади грубый мужской голос, и мне в спину уперся чей-то кулак.
Я вышел. Вокруг меня кишела людская толпа, а я стоял как истукан посередине станции и не мог пошевелиться. Никак не мог осознать, что же сейчас произошло. Навстречу мне, сгорбившись, шла маленькая худая женщина слегка за пятьдесят в бело-рыжем платке и синей куртке. Она тащила за собой тяжелый тюк, вызывая жалость у прохожих. Я посмотрел на нее в упор и отчетливо услышал у себя в голове женский голос: «…Какой же козел, эх, и какой же козел! Я ведь знала, что он туда не просто так шастает…». Повернувшись направо, я увидел неопрятного вида пузатого мужика в кожаной куртке с озадаченным видом: «Зарплата будет через два дня, где же мне взять денег-то? Может, у Ленки занять?» Рядом с матерью шел ребенок того же возраста, что и моя Аришка. В голове четко отпечатались его мысли: «…Мама не купит, сто пудово, надо попросить у Кости поиграть, может, даст…». Только мне пришла мысль, что же будет, если я одновременно начну слышать всех, как в мое сознание хлынул мощный поток мыслей всех проходящих мимо людей. Женские, мужские, детские голоса заполонили мою голову, оглушая и сводя меня с ума. Я схватился за голову и закрыл уши, но, конечно же, мне это не помогло. Меня начало мутить, и я присел на корточки.
– Вам помочь? – ко мне подошел худощавый милиционер.
В ту же секунду все прекратилось. Я отдышался и поднял глаза на подошедшего:
– Спасибо, мне просто стало плохо. Но уже все хорошо. Спасибо!
Милиционер кивнул и пошел дальше. Я встал, отряхнулся и хотел было идти в сторону перехода на другую станцию, когда увидел стоящего на краю платформы парня в красной куртке с цифрами 96 на спине и черной шапке набекрень. Он стоял совсем близко к краю и раскачивался. То ли пьяный, то ли самоубийца. Я услышал, что электропоезд уже совсем рядом. Побежал, чтобы схватить его и оттолкнуть. Парень был всего в метрах семи от меня, когда он повернул голову направо и шагнул. Моя вытянутая рука схватила воздух. Люди на станции закричали. Раздался визг тормозов состава. В следующее мгновение в меня врезались два высоких несуразных подростка, полностью перегородив мне весь обзор. Даже не извинившись, они продолжили свой путь, открыв моим глазам абсолютно пустую платформу. Никаких признаков произошедшей трагедии, будто это все было лишь мороком. Стоявший в ожидании электропоезда старик посмотрел на меня, как на умалишенного. Я закрыл глаза и медленно выдохнул.
– Да что же это такое со мной происходит?! – прошептал я сам себе под нос.
Мне казалось, что я сказал это совсем тихо, однако стоящая рядом сгорбленная старушка ухмыльнулась и, вытянув корявый указательный палец вверх, ответила на мой риторический вопрос:
– Бесы тебя водят, вот что.
Я развернулся и зашагал к переходу: еще немного – и я опоздаю на шестичасовой автобус. Я слился с общим потоком, безнадежно пытаясь всех обогнать, когда за моей спиной раздался визг тормозов и послышались крики людей. Я встал как вкопанный. Кто-то сзади налетел на меня, выругавшись. Я развернулся и побежал обратно к платформе. Сердце застучало в бешеном ритме, лоб покрылся испариной, а ладони вмиг стали мокрыми.
– Что случилось? – спросил я у первого попавшегося прохожего.
– Да парень под состав сиганул, – ответил мне кто-то.
– Как он выглядел? Какого цвета была куртка? – уточнил я.
– Красная. Красная куртка была, с номером каким-то на спине. Эх, глупые, глупые люди, все торопятся на тот свет, своей жизни не ценят. Не понимают…
Мое дыхание сперло. Я начал пятиться назад. Моя голова как-то сама повернулась направо. Там стояла все та же старуха. Кривая улыбка, обнажая гнилые зубы, расползлась по ее лицу, словно кто-то невидимый дергал за ниточки, привязанные к уголкам ее рта:
– Бесы! Бесы всех вас крутят! Скоро он совсем твою душу сожрет, ничего не оставит.
Я зашагал прочь.
***
– И вот теперь я выпадаю из собственной жизни на целые месяцы… и годы, – продолжил я изливать душу батюшке.
Он задумчиво погладил свою бороду.
– Вот сегодня какое число? – спросил я у него.
– Второе.
– А месяц?
– Декабрь.
– А я помню, что март был, понимаете? Март!
– Креститься тебе надо, сын мой. Бесы издавна зарятся на душу человеческую. Кто слаб верой, того они и мучают пуще всех. Ты вот, сынок, давно Библию-то открывал?
Я задумался. Открывал как-то. Читал Ветхий Завет. Помню, сделал вывод, что бог был великим политиком, раз в Библии описываются разные исторические события с такой детальностью, которой от современных СМИ и ждать не приходится. Помню, что Иисус воскрес на Пасху. Что Пасха была еще до Христа и означает она «прохождение мимо», когда евреи, живя на земле египетской, мазали двери своих домов кровью агнца, чтобы кара Господня не забрала их детей. И я еще смеялся, что не все христиане знают это, и что мало кто из них знает, почему яйца в этот день красят в красный цвет. Кровавая религия: насаждалась мечом и огнем. И вообще, Ветхий Завет передран с эпоса «Сказание о Гильгамеше», а само христианство – с зороастризма. Обновленная версия, так сказать. Что-то начало медленно распаляться во мне, но я решил оставить свои еретические измышления при себе, ведь впервые за долгое время я имел необычайную возможность открыться перед кем-то, рассказать о том, что меня мучает.
– Давно не открывал, батюшка, – соврал я.
Он ухмыльнулся, словно распознав ложь, и произнес:
– Отцом Михаилом меня звать. А тебя?
– Демьян.
– Демьян, а ты помнишь, после чего твои провалы в памяти начались?
Глаза отца Михаила сузились, он провел рукой по окладистой бороде.
Я напряг память. Помню, вышел на новое место работы, тогда и начал слышать мысли других. Провалы начались вскоре после этого.
– Может быть, ты какую-то вещь находил? – пытался помочь отец Михаил.
– Да нет, вроде, – поспешил я с ответом, а сам взялся вспоминать…
***
…Я всегда любил ездить в деревню. Мне нравилось работать на свежем воздухе и слушать пение птиц. Родная земля предков мне придавала сил, излечивала, наполняла душу спокойствием. Город душил меня своим бетоном и асфальтом, и только на природе я чувствовал себя по-настоящему человеком, частью этого мира.
В тот день я разбирал вещи во дворе, где раньше держали овец. Старый, давно почивший инструмент предстояло выкинуть, а годный – очистить от грязи. Барахла во дворе оказалось немерено. Все нужно было отсортировать и определить дальнейшую судьбу этих вещей. Вдруг на пороге показался сосед, дед Пантелей. Правый подол рубахи заправлен в вытянутые на коленях кальсоны, а из дырки в домашнем тапочке проглядывал серый носок:
– Привет, дорогой. Не подсобишь колодец почистить? А то совсем черт-те чем там зарос.
Я вытер руки о подол рубахи и пошел за ним.
На заднем дворе стоял старый колодец, срубленный из дерева. Сколько ему было лет – неизвестно. Я еще мальчишкой был, а он уже тогда старым считался.
– Я всю воду вычерпал, а залезть туда силов не хватат. Старость не в радость. Подсоби, – Пантелей подставил мне лестницу и приготовил ведро со скребком и тряпкой.
– А фонаря-то у тебя нет? Тут темно, не видно ни черта, – спускаясь вниз, спросил я соседа.
– Уже бегу, золотой мой! – подорвался Пантелей, обрадовавшись подмоге.
Через некоторое время он вернулся, держа в руках фонарик.
Я опустился на дно и принялся сгребать со стенок осклизлый жижеподобный налет.
– Поднимай! – крикнул я ему, отправляя очередное ведро с гущей наверх.
Пантелей начал крутить ручку колодца, и ведро, покачиваясь, поплыло вверх, навстречу свету. И тут я заметил, как что-то блеснуло у меня под ногами. Свет фонарика выхватил кусок какого-то узорчатого металла. Нагнувшись, я достал с илистого, уже начавшего медленно заполняться водой дна колодца небольшую резную монетку.
– Опускаю! – крикнул Пантелей, и ведро пошло вниз.
Я сунул монетку в карман, успев лишь пальцем снять с нее слой грязи.
***
– Ну не находил, значит, не находил, – отец Михаил ударил себя по бокам. – Был бы ты обычный человек, отправил бы тебя попоститься, молитвы почитать, причаститься. Но не буду я тебя томить, не успеешь ты все это сделать. Проторил бес дорогу в душу твою. Крестить тебя надо и как можно скорее. Идем.
Отец Михаил махнул мне рукой, зовя меня наверх, на второй этаж церквушки. Деревянные продавленные ступени скрипели под тяжестью моего веса. Узкие стены коридора начали давить на меня с обеих сторон, заставляя подумывать о бегстве. Я заволновался. Может, это я зря, и мне надо к психиатру?! Отец Михаил обернулся на меня, грозно подняв бровь, словно услышал мои трусливые мысли. А я вот его не слышал. С тех пор, как я начал проваливаться в темноту, все прежние спецэффекты кудо-то пропали. Я теперь не слышу чужие мысли, не предвижу события и больше не обладаю той сверхсилой…
***
Четырьмя годами ранее…
Было раннее зимнее утро обычного буднего дня. Мороз стоял вот уже неделю, а то и больше. Я пришел на остановку вместе с Верой, чтобы сесть на троллейбус, которой должен был отвезти меня на работу. Рядом топтался школьник лет двенадцати с огромным синим рюкзаком на спине, туго набитым учебниками. Он то и дело подходил к краю дороги и выглядывал, не едет ли троллейбус. Кто-то переминался с ноги на ногу, замерзая. Вера активно размахивала руками в бежевых шерстяных варежках, описывая, как на дне рождения ее начальника тот напился и начал вытворять разные непристойности со своей секретаршей. Из ее рта шел пар. Минус двадцать пять градусов румянили ее щеки. Я поднял глаза на заиндевевшие провода. Не колышутся. Значит, троллейбус не едет. Я стал рассматривать Верино лицо: какая же у меня красивая жена – первые морщины слегка тронули ее лоб и глаза, но они лишь еще больше придавали ей шарма. Прядь светлых волнистых волос выбилась из-под шапки.
Вдруг я услышал громкий звук удара и увидел, будто в замедленной съемке, как за спиной Веры «Буханка» переворачивается и летит в остановку. Я оттолкнул Веру, затем школьника, который стоял на поребрике. Когда я убедился, что мальчишка валяется в сугробе на безопасном расстоянии, я посмотрел на Веру. Она кричала, прижав ладони к лицу, на котором застыла гримаса ужаса. Я повернул голову в сторону дороги: «Буханка» летела колесами вперед, и до меня ей оставалось метра три. Я выставил обе руки вместо того, чтобы закрыться от удара. Затем я почувствовал, как мои руки коснулись холодной стали. Ударная волна передалась моим рукам, в которых она и завязла, точно муха в желе. На остановке воцарилась тишина. Машина замерла и лишь крутящиеся колеса разбивали всеобщее оцепенение.
Вера подбежала ко мне и прижалась, обнимая. Школьник так и сидел в сугробе, хлопая глазами. Остальные люди выдохнули разом. Какой-то парень подошел ко мне:
– Слышь, мужик! Я че-то так и не понял, что это было?!
– Да я т-тоже не понял, – смутился я.
К остановке подъехал троллейбус.
***
Небольшая уютная комната была наполнена светом лампад, создавая атмосферу благодати. Приятный запах ладана висел в комнате, слегка дурманя голову. Отец Михаил пригласил меня подойти к купели, стоящей в центре комнаты, и раздеться до трусов.