Отроки в Сайсарах

Пашка-братан и Вася-дружище,

вы навсегда останетесь козырными тузами в моей колоде.

Светлая вам память.

Благодарность Мише Григорьеву, он же MG2000, за усердную помощь в корректуре

Написано, для сына.

– Надеюсь, когда нибудь ты сможешь нас понять.

От автора:

Все персонажи и действия рассказа являются вымышленными,

все совпадения с реальной жизнью – просто случайность.

P.S. Извините за грамматику и вообще за всю хуйню…

Отроки в Сайсарах

«Псы с городских окраин. Есть такая парода…»

«Чайф».

«Город Якутск – это юго-западная окраина Сайсар»

Сайсарская поговорка.

Часть 1. Первый поцелуй

– Что ж вы, гады?! Что ж вы… Что ж вы творите-то, засранцы…?! – брызгая прокуренной слюной, орал на нас дядя Петя. – На хуя вы их?!! На хуя?!!!

Мы молчали. Знаете, обстановка в детской комнате милиции не очень располагает к беседе. Все эти розовощёкие пионеры в красных галстуках, что осуждающе смотрят на нас с советских плакатов на обшарпанных стенах.

– Кто, блядь, придумал трубой ебашить??? Кто из вас, придурков, блядь, это придумал?! Ёбаной железкой, блядь, по живой башке, блядь!!! На хуя?! Откуда в вас столько злости? Вы ж дети, блядь!

Вот смотришь на этих пионеров с целыми зубами в белых рубашках и ненароком думаешь – вот жили же, наверное: не очковали, понятки не разводили, скрипкой после школы занимались и пацанам залётным черепа арматурой не кроили. Но это чужая жизнь – незнакомая мне, забытая до нас, «Ералаш» – одним словом.

– Что ж вы такие беспредельные-то? Вам, блядь, чего не хватает? Чего вам всем надо? Жрёте досыта, спите сладко у мамы под сиськой. Так какого лешего вам, уёбкам, ещё надо? В школе, блядь, учат. Жопу подтирают. А вам, блядь, все мало.

Дядя Петя подошёл к столу и поднял дискету от «Сеги», ту, что мы у залётных отбили.

– Чего не хватает. Ебаного Денди? Кроссовок на липучках? На хуя они вам? Я, блядь, и все советские дети– он пальцем указал на всё тех же пионеров – носили сандалии и играли в казаков-разбойников и ничего… чтоб носить кеды и играть в классики, сука, никого разбойничать не надо. Воровать не надо. Выйди, блядь, на улицу и играй сколько душе угодно. И выросли же нормальные здоровые люди. А вы чем лучше? Вам, блядь, сразу Денди подавай. Вы чё, без него сдохнете что ли? – с отвращением бросил дискету обратно на стол. – Куда, блядь, мир катится?! Человека, блядь, из-за куска пластика в реанимацию. Раньше, блядь, за бабки мочили, за жизнь, за веру… а теперь, блядь, за кусок ебаного пластика.

Старый мент схватил меня за шкирку.

– Вот ты мне скажи, сейчас что – война? Или ты – сирота? Тебе вот лично что, жрать нечего? От холода погибаешь?

Крыть было нечем, и я молчал. Не война сейчас, и не сирота, и с голода не пухну, а вот говна в мире побольше стало. Ублюдков порядком больше. И, чтоб отстоять своё, всё равно приходится браться за «пику». Это ведь не я кашу заварил, а всего-то дал ответку за разбитый нос и отобранную дискету. И сраным пионерам это не под силу, таких петушков у нас на районе без масла сожрут – не подавятся. Наверное, поэтому их и отменили… пионерам в Сайсарах не место.

А дядя Петя все негодовал.

– Тебе эта дискета что – поможет разбогатеть? За неё что – миллион баксов дают, и ты, блядь, в свою сраную Америку с Таратутой свалишь? Ну, отобрал он у тебя дискету, ну и хуй с ней – мамка с папкой новую купят, не разорятся. Но человека мочить? На хуя?!

– Из принципа. – чего-то вырвалось у меня.

Устал его слушать.

– Принципы? Какие, на хуй, принципы? Какие у вас, сопливых хуйлаков, могут быть принципы?

Мент уселся за стол, растер глаза и расстегнул затёртый китель, надетый поверх свитера.

– Принципы, блядь… понятки у вас. Урками от вас несет за километр. Зоной воняет. Я, блядь, на вас смотрю и понять не могу, куда вы рвётесь? Куда…?

Вот, блядь, это всё ваши родители рвачи и коммерсы виноваты, иномарку покруче, бабок побольше, в квартире чтоб видик, с мраморным унитазом. И вы, блядь, за ними.

Как на вас надеяться? Вы ведь вырастете и станете рабочими людьми. Как вы эту страну поднимать собираетесь, если у вас только бабло на уме – ни идеи, ни смысла?

В вас же уже души не осталось, ни капли доверия к вам. Вы ни жертвовать не сможете, ни бескорыстно людям помогать – положиться не на кого! Какие из вас, к чёрту врачи, пожарные, шахтёры…? Одни брокеры-бухгалтеры, сука.

Вы ведь то, что осталось от Советского Союза, просрёте и будете жить в стране таких же шакалов.

Мне-то по хер! Я давно живу и видел, блядь, людей трудолюбивых, бескорыстных, добрых, настоящих… я настоящих людей знаю… мне вот пиздец как за вас страшно.

Запыхавшись, наш участковый капитан милиции Федоров Петр Иванович, в простонародье дядя Петя, откинулся на стуле и устало продолжил, глядя куда-то в потолок.

– Уму, блядь, непостижимо – целая страна сраных, ненасытных шакалов, которым, блядь, всего мало. И вам всегда будет мало. Вот ты мне, блядь, скажи, что с вами, засранцами, делать, а? Что, блядь, делать?

– А ни хуя ты сделать не сможешь, по закону не положено, – начал я нервничать.

– Значит так, да? – участковый, прицыкнул сквозь зубы, вышел из-за стола и на пару секунд замешкался, глядя на портупею, что висела на батарее. – Нет, братцы… так дело не пойдет.

Знаете, как пахнет настоящая боль? Кровью, кожаным ремнем и перегаром.

Так наступило лето 1996 года. Это год фильмов «На игле» и «От заката до рассвета». Год Пентиумов, модемов Зухель и Дюка Нюкема. Из кассетных плееров горланят Nirvana, Onyx, Cypress Hill, Dr Alban и Offspring. Время уличного беспредела и видеопиратства, время безбожного пьянства и расцвет «травокуров» с токсикоманами. Якутия тогда считалась северо-востоком Сибири, а не западом Дальнего Востока.

Мне 13 лет – чёртова дюжина, будь она неладна. В голове бедлам, на голове тоже. В тот год я отрастил волосы и заплетал их в две косички, как американские индейцы. Рваные, изрисованные ручкой шорты, то бишь зарезанные джинсы Кардинал, футболка с Куртом Кобейном на груди – тоже рваная, на ногах новые кеды Huang Xueng, в глазах дерзость и откровенный похуизм. Трудно быть единственным неформалом на весь район – легко схватить пиздюлину от повсеместных гопников. Поэтому-то в заднем кармане шортов всегда торчала заточенная отвертка – «пика».

Почему отвертка? Это практично и удобно – мусора не заёбывают и всегда можно что-нибудь открутить – к примеру, зеркало у машины или магнитолу. Отверткой бить надо умеючи. Только по рукам и ногам, лучше в жопу, в самый седалищный нерв, за это, максимум, условный светит. А вот если животину пропороть, то и на тюрьму загреметь недолго. Но мне по фиг – ещё год я считаюсь малолеткой.

К счастью для меня, деление молодежи было не только по музыкальным пристрастиям, но и по районам. Я относился к гордым Сайсарским пацанам, и поэтому у меня была своя банда и смотрящий над нами. Говорят, круче нас были только ребята с 17-го квартала, но мы с ними никогда не пересекались. Поэтому это утверждение нами воспринималось скептически, а точнее, за такое высказывание легко и непринужденно давали просто: в тычу. Хотя Сайсары большой район и тоже делился на Гимеинских, Айхальских (кинотеатр), Вальтовских (69 квартал), Ильменских, Ёлочкинских, Геологов и Овощей (виноводочный магазин на углу Чайковского и Каландаришвили).

4 июля – День независимости пендосов. В тот день я получил в табло от отца за то, что пропил с гимеинскими ребятами все бабки, которые мне подарили на день рождения. С разбитым носом и маминой истерикой я ушёл из дома, предварительно спиздив у бати двадцать баксов из заначки.

До моего первого поцелуя оставалось 17 часов и 42 минуты.

Идти надо было к пацанам на Маяковского, через студенческий рынок и вальтовские петяги.

На рынке всегда есть что украсть: чупа-чупс там, или мелкую китайскую игрушку, которыми торговали глухонемые из речевой школы. Воровать у глухонемых было хорошо тем, что они не могут поднять кипиш, зато могут забить до смерти, если поймают. Так что воровать у них надо либо незаметно, либо очень быстро. В очередной раз, проделав трюк с нечаянно споткнувшимся, навалился на прилавок и «приватизировал» чупа-чупс с парой жвачек. После чего, извиняясь, быстро ретировался. Все честно наворованное запихал в рот и с довольной мордой поплёлся дальше.

Не люблю ходить через 69-ый квартал, там на подъездах абитура бухает. А эти обезьяны вечно пьяные, и ищут, кому бы навешать люлей. Мне хоть и было всего 13, но выглядел я с моим ростом лет этак на семнадцать, поэтому, по их дебильному мнению, меня можно было отпинать на «раз-два». В те годы, мужики не дадут соврать, всегда было ощущение «измены», в особенности летом. Пиздюлина летала по городу, как ангел смерти и могла зацепить кого угодно. Поэтому, расхаживая по чужому району, держи ушки на макушке. Когда исчезает бдительность, появляются фингалы и переломы. Ещё я не любил 69-ый за то, что на подъезде дома под номером 40/5 мне первый раз всадили перо в спину. И каждый раз, проходя мимо него, по шраму на спине пробегали мурашки.

У меня было несколько простых правил:

Во-первых. Проходя между домами, оглядывайся по сторонам.

Во-вторых. Увидел компанию на подъезде – перейди на другую сторону дороги и присмотри камень потяжелее.

И в-третьих: если начнут окликать, никогда не останавливайся – не выёбывайся! Кинул камень, и беги со всех ног поближе к своему району.

Правила по большей своей части срабатывали, потому что бегал я как гончая, пусть и дымил, как паровоз.

Перейдя через улицу Лермонтова, 69-ый квартал остался позади. На душе стало как-то поспокойнее, вальяжнее. Тут меня боятся, тут – моя территория. Банда моя, как обычно, страдала хуйнёй на футбольном поле между девятиэтажками. Еблан, Баба-Яга-против, Кудряшка Сью, Черт, Салями и Литр, который пробивал «банку» Хвостику.

Теперь всё по порядку. Еблан – это производная от Уйбаан (Иван), парень старше меня на год и уже имел свою девушку, это было, наверное, его единственное достоинство, все остальные качества под стать кличке. Баба-Яга-против (Йошка) – нытик, прицепившийся к банде как банный лист – вечно всем недовольный и всегда был против каждой нашей затеи. Кудряшка Сью (Кудря), крепкий такой, но очень добрый парень, смуглый и кучерявый. Чёрт, младший брат Сью, мелочь пузатая, но пролазил в любую дырку, что в заборе, что в стене. Ему тогда лет девять исполнилось. Салями – длинный дрыщ, ещё длиннее меня, как-то раз перепил и выебал районную давалку Лику, после чего та обозвала его Салями, так и прицепилось. Хотя, наверное, в том «юном» возрасте нам было и невдомек, за что именно Лика дала нашему товарищу такое двусмысленное прозвище. Литр и Хвостик были старше нас на пару лет. Литр он же Пол-литра, как вы уже догадались, выпил бутылку водки залпом на спор, чем страшно гордился. А Хвостик был прожжённым токсикоманом, в вечном неадеквате и тащил за собой приличный хвост проблем различного рода. Ну а меня все тогда звали Матрешка. Знаю, ебанутая кличка, но так повелось, после того как я отморозил скулы и проходил с кроваво-красными щеками две недели.

– Смотри пацаны, Матрёна идет, – ударив в очередной раз по мячу, сказал Литр.

– Иди в жопу, – привычно поприветствовал товарища. – Сколько ещё осталось?

– Три банки, – кряхтя, ответил Хвостик, схватив пятой точкой очередной запущенный Литром мяч.

– Хочешь пробить?

– Не-е… – подошел к скамейке и поочередно пожал руки всем на ней сидящим. – Здаров мужики!

– Вальтовские? – Сью посмотрел на мой разбитый нос. Кровь на нем давно засохла и начала отваливаться.

– Не-е… батя, – я смачно высморкал остатки крови. – Чё делаем?

– Денег нет. Тупим, – вздохнул Черт. – Пифка бы.

– Отдыхай, мелкий, – шлёпнул его по лысой голове Кудряшка.

– А что, если я у бати из заначки 20 баксов ёбнул?– я вытащил из кармана зеленую бумажку. – Чё тогда делать будем?

– О, дай-ка посмотреть, – накинулся Еблан.

– Тебе и говно-то своё жалко давать, и его ведь проебёшь.

– А чё так неправильно базаришь…? – нарывался он.

– А где мой Мортал Комбат? – парировал я, и он отстал.

Все знали, что Еблан просто так отдал мою кассету Ильменским цыганам, потому что труханул после наезда. Отбивать её ходили всем двором, но так её и не вернули, зато напинали нам задницы так, что неделю дымились.

После того как Еблан, ворча, ретировался, решили найти какого-нибудь мужика с паспортом, чтоб нам доллары обменял в пункте обмена валют на автовокзале. На Чехова жил один такой… звали его Кича – здоровый двадцатилетний детина, а мозгов, как у первоклашки. Дружить он с нами не дружил, но на драки за нас вписывался исправно и пивандрий любил, как кот валерьянку. Кича жил в частном доме, точнее, в меньшей его половине. По захламленному двору бегал здоровенный Тузик – тупая и злая псина, все норовил отхватить кусок от чьей-нибудь задницы. Поэтому во двор делегация из семи человек входить не стала.

– Кича!!! Кича, выходи!!! – орал Черт, забравшись на калитку и задразнив Тузика до истерики. – Кича, мать твою!

– Это кто это там матерится? – вышла мать Кичи. – Егорка! Сейчас как по заднице, да кипятильником! Кто тебя научил чужих мам ругать?!

– Тетя Фёкла, а Кича где? – залез я на калитку.

– Ах, ну вот и вся банда тут, – мама Кичи вышла на палисадник и беззлобно навешала подзатыльников мне и Черту. – Костю позвал к себе Князь. Видно, пить будут.

– А давно ушел-то? – стал в уме подсчитывать, в какой степени опьянения сейчас Кича.

– Ну, часа два назад, может больше.

– Значит, в стельку…

– Значится, так, – стыдливо согласилась тетя Фёкла.

– Ладно, мы пойдем. Скажите Киче, то есть Косте, что мы заходили, – я развернулся и стал было уходить.

– Может, надо чего? – Сью всегда был добрая душа и опять полез со своими «тимуровскими делами». – Воды с колонки натаскать?

– Нет, спасибо, мальчики. Увидите Костю, скажите, чтоб не напивался сильно, – полная женщина устало вздохнула и присела на скамейку под рябиной.

– Тёть Фёкла, мы его приведем, – подозревая, что Кичу придется волочить, ответил Сью.

– Чё теперь? К Князю пойдем? – Салями озвучил свои опасения.

Князь – Игорь Иванович Князев, был старым уркаганом, прожившим большую часть своей жизни в бегах, либо за решёткой. Гордо звал себя «вором» и нигде не работал. Как-то так получилось, что старшие пацаны, неизвестно каким способом, назначили Князя смотрящим на районе. Правда, смотрящего он строил только перед шкетами, а во взрослые дела не лез. Он исправно – раз в месяц собирал с нас пайку на зону, «разруливал стрелки», решал вопросы с участковым и залётными мусорами, за процент сливал наше «барахло» барыгам. Нормальный был бы мужик, если бы не его наркоманские ломки. Ребята придумали даже такой стишок:

«Когда Князю «невдогон» -

Напрягайся, весь район!».

В периоды ломок Князь был хуже фашиста в сорок первом и «дрочил пацанов на дозу», как сидоровых коз. В это время к нему лучше не соваться, а то и бабки отберёт и ещё заставит к цыганам на Ильменскую бежать «винт» на халяву выпрашивать, а за это можно и пиздюлину отхватить.

– Да нормальный он. Я с утра его в магазе видел, когда хлеб покупал, – Хвостик успокаивал Салями.

– А чего делать? Пойдём. Только я один к нему не сунусь. Кудря, ты со мной? – что-то мне было как-то не по себе. Странное такое ощущение, грядущего напряга.

– Давай толпой завалим? – Сью тоже боялся лишний раз на глаза Князю попадаться.

– Толпой нельзя. Вздрочнуть может.

– Я пойду, если он пивка мне нальёт, – непринужденно воткнулся Чёрт, за что получил очередной подзатыльник от старшего брата.

Пока решали, кто и с кем пойдёт, мы дошли до Академического переулка к старому, вросшему в землю дому. За сеткой «рабица» розовыми цветками колосился шиповник, закрывая окна дома от посторонних взглядов. Перекошенная калитка, как всегда, была настежь открыта, через которую был виден неухоженный двор, заваленный спизженными запасными частями от неизвестных автомобилей, мотоциклов, телевизоров и прочим ненужным хламом, что тащили сюда со всего района.

– Здорова, пацаны! – лисьей походкой подкрался к нам Князь. – А я как раз вас искал.

«Блядь!» – пролетело в моей голове, значит, чего-то от нас все-таки надо. С подозрением оглядел старого урку: иссохшееся, испещрённое глубокими морщинами красное лицо, его вытатуированные руки с длинными пальцами не тряслись, выцветшие глаза смотрели пристально, но без злобы, прокуренные желтые зубы кривой улыбкой выглядывали из-под тонких губ.

– Матрёна, Сью, дело к вам есть. Заходите, – пригласил Князь меня и Кудряшку, пока я в уме прикидывал, чего он от нас хочет.

Дом на контрасте со двором был чистым и убранным. Зоя, подруга Князя, любила чистоту. В углу неестественно громко горланил телевизор с очередным фильмом Жан-Клода Ван Дамма на экране, в воздухе висела неозвученная напряжённость. Мы прошли в зал через кухню, но Кичи я так и не увидел.

Князь привычно засуетился, наливая горячего чифиря из эмалированной кружки.

– Чё, думаешь, ему надо? – я шепотом спросил Кудрю.

– Щас послухаем. Лишь бы за ханкой не послал.

Урка наконец-то закончил химичить и уселся за стол.

– Чё, пацаны, балду пинаете, да? А у меня к вам дело фартовое поимелось. Интересно?

Мы кивнули.

– В общем, так… Серёга, мархинский который, к завтрему заказал мне «волжанское» литье с хорошей японской резиной. Тачку цеплять по району не надо. Уже выцепили: она ночью на «трёх богатырях» стоит – тех, что на Ёлочке.

– На Ёлочке?

– Да, блядь, на Ёлочке.

– Но ёлочкинские просили пока на их квартале машины не «вставлять». У тамошнего участкового месячник по борьбе с преступностью.

У Сью двоюродный брат был тамошним «околоплавающим», вот через него ёлочкинские и держали контакт.

– Он что, баба? Какой, на хер, месячник? Не колышет. Завтра к утру резина должна быть.

– Вот и подписались, – снова шепнул на ухо Сью.

– Это… а сколько дают за колеса? – уже громче, для всех.

– Не ваше дело. Я вам лично ящик пиваса выставляю. Годится?

– Нормалёк, – я и Сью пожали Князю руку и решили было уходить, но Кудряшка толкнул меня локтем в бок и губами прошептал «Кича».

– Слышь! Ты это… не знаешь, где Кича? Его тётя Фёкла искала, сказала ему домой идти.

– Тута он. В гараже. Пусть Ивановна не волнуется – трезвый он.

– А чего он там делает? – Сью надеялся выманить Кичу для разговора так, чтобы Князь был не в курсе.

– Пошли, посмотришь, – урка обнял Сью за плечо.

На сыром земляном полу гаража корчились и стонали два пацана, рожи у них были разбиты, кровь местами свернулась и засохла. Били их давно, наверное, с утра. Над ними стояли Кича и Пика, он же Пикадор.

– Это кто? – высокомерно осматривая избитых, спросил я у Князя.

– Да пидоры. Те, что сожгли два гаража на шестьдесят девятом, – ответил Пика. – Признаваться, суки, не хотят. А меня из-за них три дня в ментовке прессовали.

– Вальтовские мужики попросили их найти и объяснить, как нехорошо чужие машины жечь, – закончил Князь.

– Матрёна, спорим, с одного удара вырублю? – Кудряшка решил похвастаться и показал пальцем на парня в синей куртке.

– С ноги или с руки?

– С руки.

– Тогда давай.

– Давай, давай! – видно было, что Князь вошёл в азарт. – Кича, поставь его на ноги и держи.

Сью подождал, пока поднимут назначенную грушу в виде человека и без лишних разговоров врезал крепким хуком в челюсть прямо под левое ухо. Груша застонала, но не вырубилась. Раздался дружный смех.

– Сука! – не успокаивался Сью, разминая плечо для следующего удара. – Давай ещё!

– Задрал! Харэ! Опять руку как в прошлый раз сломаешь, а вечером вместо тебя кто колеса таскать будет? Бить сначала научись, пендюх! – я издевательски подковырнул Сью. – Кича, ты когда домой пойдешь?

– А чё надо? – пробасил Кича, откашливаясь от смеха.

– Мама тебя искала.

– Не-е, сегодня я тут останусь. С этими закончим, да побухаем.

– Ладно, мы тогда пойдем, – протянул руку урке. – Давай, Князь.

Подходя к калитке, меня одернул Кудря.

– Слушай, Князь вроде бы в норме. Может, его попросим обменять? – Сью, как обычно в моменты сомнения, почесал затылок.

– Очко чё-то у меня играет. Что-то не так… – последние слова я сказал, глядя в глаза Князю, который, как обычно, неожиданно подкрался.

– Матрёна, запомни раз и навсегда: абсолютно всё в этом мире «не так». Если бы всё было как нужно, то такие, как я, до сих пор бы чалились на зоне, а ты не носил бы эти ёбанные косички, – Князь беспардонно дернул меня за волосы и хитро улыбнулся. – Мир непредсказуем и это прекрасно.

– Тронешь ещё раз – дом сожгу! – в дерзкой защите выпалил я.

– Хуйню не базарь! А то ответишь! Чё за кипиш? Чё хотели-то? – Князь сменил тему. Нет, он не боялся моих угроз, он просто не видел смысла в препирательствах с тринадцатилетним юнцом.

– Тут такое дело, – Сью вопреки моим опасениям открыл свой рот. – Матрёна двадцать «бакинских» подрезал, теперь не знаем, как их обменять.

– Ага…? – Князь скрестил руки на груди и взглянул в небо, видно уже подсчитывал, сколько это на рублях.

– Ну, ты сможешь нам сменять бабло или как? – я втёрся в разговор.

– Правильно, что сначала зассали. Глупо было бы нарика просить бабло сменять. За это вас и люблю, уродов.

– Сотню? – урку оборвал своим предложением Кудря. Он никогда не любил разглагольствований Князя о «правильном и вечном».

– Дорого. Девяносто, и то только завтра. Сейчас семьдесят есть.

– Если сейчас, то за восемьдесят отдадим.

– Добро. Ждите тут, – Князь развернулся и вошел в дом, а Сью от радости аж присел и захихикал.

Из теплицы вышла Зоя. Лица на ней не было. То есть, оно было, но его не было видно из-за большущего багрового синяка. В переднике она несла свежевыкопанную редиску и колючие маленькие огурцы. Зоя была одноклассницей моей старшей сестры и при этом приличной стервой, за что периодически нарывалась на кулачные поучения своего гражданского супруга.

– Чё припёрлись, босота? В гараж за пиздюлиной очередь заняли? – своим хрипловато-наглым голосом рассмеялась Зоя.

– Не-а. На рожу твою пришли посмотреть, – огрызнулся я – Хоть раз в жизни увидеть, как выглядит баклажан с пиздой.

Сью громко заржал, Зойка с истеричным криком запустила в меня огурцом.

– Ты хули жратвой разбрасываешься! – Князь схватил за локоть девушку. – Ну-ка в дом.

Урка затворнически вывел нас за ворота и прикрыл калитку. Из его кармана появились пять засаленных, зелёных десятитысячных купюр.

– Давай баксы, – Князь неестественно нервничал и нарочито подозрительно вокруг озирался. – Давай по-быстрому.

– А чё только пятьдесят? Должно же быть восемьдесят?

– Да тише ты! Буду должен. Давай скорее, а то Зойка увидит, что у меня бабло есть и пиздец… Давай сюда быстрее, а то она щас обратно в теплицу попрется.

Князь начал наводить кипиш: щёлкал пальцами, дергал меня за карман и переминался с ноги на ногу. А я, как бандерлог перед удавом, вытащил двадцатку, которая вмиг исчезла в руках урки, взамен оставив мне комок измочаленных рублей. Обмен был совершён. Я только потом понял, что он просто нас развел, «как марганцовку – грамм на литр». Просто так развёл, с понту! Зойки Князь не боялся и деньги у него были. Просто он вор, а мы лохи. Предъявить нечего: деньги я сам отдал, а вор может быть должен только свою жизнь. Убивать нам его за пятьдесят «косых» никто не даст. И расклад в итоге такой: мы нехило так «потерпели».

– Пацаны, с бухлом поосторожнее: вам ещё на дело сегодня, – закрывая дверь, сказал Князь и довольно подмигнул. Вот сука, да разве на пятьдесят косых нажрёшься, тем более что нас толпа?

К моей с Кудрей радости, из ожидавшей нас «толпы» перед палисадником Князя остались только Чёрт и Хвостик.

– А где остальные? – спросил я Хвостика.

– Свалили на район. Еблан припёрся, притащил откуда-то сисяндру «Амстердама».

– Без нас ушли, падлы! – я малость огорчился. – А вы чё остались?

– Я пивандрий не люблю, а Чёрт…

– Я без Кудри никуда не пойду, – Чёрт мимоходом зашвырнул засохший комок грязи в пробегавшую мимо шавку.

– Им же хуже. Матрёна, покажи, чего мы у Князя выторговали, – Сью, не дожидаясь от меня соответствующих телодвижений, с поразительной легкостью вытащил из моего кармана деньги и представил их на общий обзор.

– Гуляем, босота! – почти с гордостью сказал я.