Время меховых змей. Сборник рассказов

Двор был необычайно тихий для центра Москвы. Возможно, где-нибудь в Питере такой глухой двор – обычное дело, но стремительный поток жизни приучил москвичей к другому. В этом городе трудно хотя бы на мгновение остановить поток мыслей и ход событий. Все вокруг так и подталкивает тебя: эй, давай, давай, вперед! Скорее, двери закрываются! Кто не спрятался, я не виноват. А спрятаться-то и негде. Даже редкие общественные парки и площадки, будто в силу какого-то заговора, остаются пустой формальностью. А ценят тут проходные дворы и переулки, через которые можно срезать дорогу. Иной раз мелькнет у прохожего мысль, а вот бы посидеть там, на скамейке во дворе. Но нет, уже загорелся зеленый, надо спешить.

В этом дворе не было ни скамеек, ни сквозного прохода. Был только газон с деревом и парой кустов, стены, окна и квадратик неба над всем этим. В углу двора стояла старая черная «Волга», а возле входа в особняк бронзовая группа: нескладный мужчина с дурацкой улыбочкой в пенсне и толстяк с примусом. Возле «Волги» прохаживался большой серый кот.

Во двор через арку зашли трое: две девушки и мужчина. У девушек уже заранее был восторженный вид.

– Прямо тут он жил?

– Или тут нехорошая квартира была?

– Ой, смотрите, кот! Они что, специально его тут держат?

– Котик, иди сфотографируйся! Давайте тут перед входом! Киc-кис.

Кот с готовностью подошел к ступеням, потерся о девичьи ноги и живописно расположился перед входом.

– А он что дрессированный?

– Ха, специальный кот!

На мужчину кот не произвел особого впечатления, и это было взаимно. А вот девушкам пушистый зверь охотно позировал и на фоне машины, и на ступеньках, а потом еще дал себя погладить.

– Девушки, в музей пойдем? – спросил их спутник, втайне надеясь их отвлечь и от этой мысли, и от кота.

Обе отказались, хотя и были большими поклонниками писателя, который тут жил. Так много еще хотелось увидеть и обсудить за время прогулки. Поэтому было никак невозможно застрять в музее, пусть и любимого писателя.

– Тогда пойдемте, – и он увлек их назад, к шумному никогда не замолкающему Садовому Кольцу.

Кот вернулся к автомобилю и, казалось, задремал.

Тут в просвете арки показалась женщина средних лет в очках и коричневом пальто, а следом целая толпа разноцветных школьников. Они тут же заполнили весь двор смехом и веселой возней.

– Ух ты! Смотри! Смотри! – дети уставились на бронзовые скульптуры.

– Это же они. Как настоящие!

Невозмутимая экскурсовод заняла стратегически выгодное положение на ступеньках. Оттуда она могла следить, чтобы никто не ускользнул обратно в арку, а саму ее было хорошо видно и слышно.

– Писатель родился пятнадцатого мая одна тысяча восемьсот девяносто первого года в семье профессора Киевской духовной академии и учительницы женской гимназии. Он оставил после себя богатое литературное наследие: романы, рассказы, пьесы, заметки, очерки и фельетоны…

Кот оставался в стороне от происходящего, пока его не высмотрела девочка с двумя косичками.

– Кис-кис-кис, – позвала она, протягивая ему сэндвич с колбасой и трогательным листком салата.

Кот вежливо подошел, понюхал и тут же отвернулся, изображая всем своим видом, что он и рад бы поесть, но очень занят. Есть срочное дело – облизать хвост. А кто давно дружит с котами, знает, что кошачий этикет гласит: когда сомневаешься, как поступить – умывайся. Например, когда человек нравится, а еда нет.

Дети скрылись за дверями музея, шумно взбираясь по крутой лестнице. Во дворе все ненадолго стихло. Но вот в арочном просвете уже показались следующие посетители. Высокая пара зашла во двор. Молодой мужчина в офисном костюме, белой рубашке и галстуке был из тех, кто привлекает женское внимание непринужденностью, с которой носит пиджак, галстук и ослепительный воротничок. Женщина же была постарше. Ее волосы уже посветлели от седины, но спина оставалась прямой, а походка такой же легкой, как у брата. Она была одета в темный костюм необычного кроя и выглядела, пожалуй, еще элегантнее.

– Ну, какая-такая мистика?! Ты посмотри вокруг: машины, люди, медицина, небо это серое. Где тут мистике место? Я, например, точно знаю, что завтра лечу в командировку в Екатеринбург, через неделю в отпуск на Лазурный берег. Все заранее известно и предсказуемо. Возможно скучновато, но зато удобно планировать, – энергично втолковывал ей брат.

– Смотри, мы как раз подходим к дому с нехорошей квартирой. Помнишь, что там случалось со всеми скептиками? – говорила улыбаясь его спутница.

– Лена, ты просто очень долго в этом музее работаешь. Без отпусков. Поехала бы со мной!

Женщина покачала головой.

– Может ты и в приметы веришь? Загадаю тогда в твоем стиле, что-нибудь мистическое, – мужчина облокотился на бронзовую скульптуру толстяка, – итак, желаю познакомиться с амазонкой, а к морю полететь на крылатой лошади, например, а не на самолете. И чтоб никаких командировок!

Елена сделала движение его остановить, но насмешливый тон заставил ее передумать. Вместо этого она на прощание чмокнула младшего брата и взялась за ручку двери.

– Очень ты у меня умный! – сказала она ему таким тоном, каким взрослые говорят с подростками.

– Пока, сестренка! – махнул он ей в ответ и зашагал обратно к арке, слегка пнув большого серого кота, который вертелся на пути.

Мужчину звали Степаном, он работал менеджером в телекоммуникационной компании и не верил ни во что, кроме физики и социологических исследований. Сегодня у него складывался отличный день. Он получил повышение на работе и вовремя поздравил сестру с днем рождения, что было редкостью. Елену он очень любил, но память на сентиментальные даты не была его сильной стороной. Они договорились встретиться днем и пообедать в ресторане на крыше с прекрасным видом и хорошей кухней. Степан знал, что сама Елена вряд ли пойдет в такое место, а на ухажеров-филологов особо не надеялся.

Насвистывая, он почти пересек арку, соединяющую уютный двор с шумным Садовым, как неожиданно услышал:

– Здравия желаю!

Долговязый незнакомец отлепился от стены ему навстречу и приподнял кепку в приветственном жесте, как будто это был цилиндр. От неожиданности Степан остановился. Он пребывал в самом добродушном расположении духа после встречи с сестрой.

– Часы приобрести не желаете? – продолжил незнакомец, поблескивая очками в полумраке ворот, и полез в карман своего клетчатого пиджака.

Степан нахмурился и только хотел отстранить с дороги странного типа, как тот выхватил из внутреннего кармана старинные часы с цепочкой. Лицо Степана разгладилось. Это не было похоже на улов карманника. Наверное, бедствующий историк, великовозрастный романтик-реконструктор или еще кто-то умом тронулся. У Степана было давнее предубеждение в отношении любого занятия гуманитарными науками. Возможно, потому что на работе именно такие клиенты задавали самые непредсказуемые вопросы и ставили необычные задачи, время от времени загоняя его в тупик. Они будто существовали в другой реальности и мыслили каким-то иным, непонятным образом. Так что Степану было спокойнее считать, что это его реальность настоящая и правильная, а другие точки зрения выживают в ней по недоразумению. Но все это не повод покупать что-то у чудаков в подворотнях.

Незнакомец, воспользовавшись заминкой, подвесил блестящий круг часов за цепочку и продолжил:

– Вы же понимаете, стиль – это наше все. Когда человек выглядит безупречно, то и отношение к нему другое. У нас, интеллигентных людей, стиль – это и средство влияния и защита. Михаил Афанасьевич, как никто, это понимал. Всегда одевался, как франт. Помню, бывало, идет по улице, а городовой ему так честь и отдает, так и отдает. И в новое время пригодилось. Умер в своей постели, как-никак.

Степан слушал собеседника, поглядывая то на трещину очков, то на раскачивающиеся часы.

– Вот и вы, подумайте, как будет доволен ваш столоначальник, когда вы пожалуете на новую должность в надлежащем виде.

– Действительно, – отчего-то подумал Степан, – совсем другое дело, с такими-то часами.

И тут его сознание заволокло туманом. Последнее, что он видел – это круглая кошачья морда, выглянувшая из-за локтя так называемого антиквара.

– Любишь ты беседы разводить. Примусом бы засветили, да и все, – мрачно мяукнул кот.

– Мой друг, ты, как работник физического труда, не понимаешь всего удовольствия от искусства беседы, – ответил долговязый, заталкивая бесчувственного Степана в неприметную дверь между афишами.

Сознание возвращалось к Степану постепенно. Сначала он начал различать шум, ритмично нарастающий и затем стихающий вдали. Потом стал замечать детали: шум был то как огромная звуковая волна, то просто как шорох гальки.

– Как море, – подумал он, – может я на море?

И догадался открыть глаза. Степан стоял на обочине шоссе, по колено в сорной траве. Мимо него ритмично проносились машины, и именно шуршание их шин по грубому асфальту создавало иллюзию волн, перекатывающих гальку. По бокам в обе стороны до горизонта тянулась лесополоса.

Впервые в жизни Степан не подумал ничего. Даже нецензурного слова или чего-то банального, наподобие «Где я?». В голове была полная тишина. Он просто подошел ближе к краю дороги и изумленно уставился на проезжающие машины. Вид у него был такой дикий и неуместный, что первая же фура остановилась, пренебрегая обычной для безлюдного участка осторожностью.

– Куда едем? – спросил его веселый голос.

– В Москву, – хрипло ответил Степан и прочистив горло все-таки добавил, – Где я?

– Трасса «Дон». Богучары скоро, – так же весело ответила ему сверху небритая голова.

Степан мрачно взглянул на нее, ему было не до смеха.

– А до Москвы далеко?

– Ха! По трассе будет примерно восемьсот пятьдесят километров. Лучше в Ростов поезжай, он ближе. Мужик, откуда ты вообще тут взялся? – совсем развеселился водитель, высунувшись из кабины и разглядывая чудака, одетого в костюм и белую рубашку со съехавшим на сторону галстуком.

– Черти принесли, – в тон ему ответил Степан. Навыки коммуникации и способность мыслить начали наконец к нему возвращаться, – Мужик, отвези меня куда-нибудь, а?

– Садись уже. До Москвы не обещаю, но до населенки подкину.

Степан забрался в кабину и только теперь ощутил, как он продрог в предрассветном тумане. Кожаные туфли и брючины совсем намокли от высокой росы.

– Ну что там у вас в Москве? – завел обычную пластинку водитель.

– Музеи, – ответил Степан, пытаясь унять дрожь.

Фура притормозила возле лагеря дальнобойщиков, состоящего из ряда кафе и дешевых гостиниц.

– Здесь тебя точно кто-нибудь подберет. Походи поспрашивай, кто дальше едет, – напутствовал его водитель, – и свою историю больше никому не рассказывай. Сочиняй проще.

– Спасибо, – от души поблагодарил Степан.

– Привет столице! – крикнул в окно водитель уже выруливая на полосу.

На заднем забрызганном грязью бампере красовалась аккуратная табличка PEGAS Inc., видимо, сохранившаяся из прошлой жизни.

– Пегас, крылатая лошадь, – к чему-то подумал Степан и зашагал к бревенчатым домикам, построенным в нарочито русском стиле.

Через полчаса он уж сидел в сонном придорожном кафе перед горячим чаем и пирожками, которые ему бесплатно приготовила хозяйка заведения. Ни денег, ни телефона у него с собой не оказалось, только старые круглые часы, которые смутно о чем-то напоминали. Но вот о чем именно, вспомнить никак не удавалось.

Хозяйка кафе, полная добродушная женщина, их отказалась брать.

– Побойся бога, родительское из дома выносить, – с укором сказала она, – ты лучше не пей больше.

Доказывать, что он пьет редко и в основном хорошие красные вина, Степан больше не пытался, и только еще раз поблагодарил хозяйку.

Тут в кафе зашла необычайно оживленная для раннего утра группа людей. Впрочем, необычность этим не ограничивалась. Трое из них были в просторных китайских рубахах и штанах, а остальная разновозрастная компания просто в спортивной одежде. Они расселись по лавкам вокруг большого стола и заказали, что было в меню: чай и пирожки. Две девушки в одинаковых футболках с иероглифами сели рядом, положив на лавку длинные чехлы. Они выглядели и похожими, и полной противоположностью друг другу. Одна, невысокая со светлыми глазами и волосами, была по-мужски сдержана. Вторая, темноглазая брюнетка, была подвижная, грациозная, радостная и красивая до боли в глазах. Степан разглядывал их из своего угла, потягивая чай.

– Лесбиянки, – только успел он подумать, как хозяйка кафе указала прямо на него.

– Может возьмете его с собой? От пьянства вылечите, по-вашему, по-китайски. А то где пил, с кем пил, ничего не помнит. И собутыльники хороши, бросили товарища. Мой бы Гена никогда такого не сделал, царствие ему небесное, – продолжала женщина.

Вся компания дружно повернулась к Степану, а тому захотелось провалиться в подпол от такой рекомендации. Но ехать было надо, поэтому он выдавил:

– Здрасьте.

И правда, напился он что ли. Но не с сестрой же в обеденный перерыв?! А это было последнее, что он помнил.

– А вы действительно не знаете, как сюда попали из Москвы? – спросила брюнетка, глядя пытливыми черными глазами на взъерошенного мужчину в неуместном здесь костюме и помятой белой рубашке.

– Напился, наверное, – сказал он смирившись.

Ему очень захотелось, чтобы он ошибся насчет девушек.

– Но вы не похожи на пьющего, – не согласилась она, – может с вами что-то случилось?

– Может, – не стал спорить Степан, – а вы могли бы меня подвезти в город?

– Мы сейчас, наоборот, едем подальше от города – к морю. У нас ретрит, практика медитации и китайской дыхательной гимнастики. Хотите, едемте с нами. Через неделю мы обратно в Москву возвращаемся, и вас отвезем. Возьмем его, а? – спросила девушка, поворачиваясь к троице в китайской одежде, которые, похоже, тут были главные.

– Не думаю, что медитация – это мое, – честно ответил Степан, – я больше опираюсь на точные науки, где все объяснимо.

– Например, на физику? – подал голос старший из тройки.

– Да, например.

– А как же вы объясните двойственную природу света? Как что-то может быть и частицей и волной одновременно?

– Ну, это уже затертый пример. Вы еще вспомните Пастера, который молился у себя в лаборатории.

– Медитация, как ее ни назови, всегда дает отдых разуму. И помогает увидеть главное за привычным.

Степан хмыкнул.

– Искусственный интеллект до сих пор не создан именно по той причине, что инженеры не могут подняться над привычными техническими задачами, а гуманитарии не могут переложить философские проблемы на простой человеческий язык, – продолжил китаевед.

– Я и без медитаций хорошо соображаю, – пробормотал Степан.

– Но ведь оказались же вы здесь, – нокаутировал его собеседник.

Степан промолчал, потом что-то вспомнил.

– А не мог я вас видеть на конференции интернет-технологий в прошлом году? – спросил он.

– Да, я делал там доклад по новым методам лингвистической обработки.

– Ну, вот. Получается, мы с вами по одну сторону.

– Конечно. Только я стараюсь смотреть шире, молюсь, так сказать, в лаборатории. А вы зачем-то держитесь за шоры на своих глазах, не давая им приоткрыться. Так что, едете с нами?

– А разве у меня есть выбор?

– Считайте, что это тоже своего рода конференция.

Молчаливая светловолосая девушка получила большой пакет с пирожками из рук хозяйки.

– А почему тут не завтракаете? – удивился Степан.

– Сначала нужно разбудить энергию ци, – обернувшись, ответила ему темноглазая красотка, ее длинная темная коса задорно перескочила через плечо и обратно.

Степан засмотрелся.

На улице стало заметно теплее и светлее. Лучи солнца уже скользили по резным деревянным конькам и петухам на крышах придорожного городка. Вся компания вышла в поле, разбрелась там и повернулась к восходу. Девушки открыли чехлы – в них оказались настоящие длинные мечи. У блондинки рукоять и чехол были покрыты металлической гравировкой с причудливыми сюжетами. У красавицы с темной косой они были простые деревянные. Степан с беспокойством оглянулся на остальных. Люди приняли живописные позы и, казалось, погрузились в себя, поводя руками по воздуху, то ли приветствуя солнце, то ли что-то еще. А девушки замерли, занеся меч над головой, потом стали делать красивые движения, то плавные, то резко размахивая саблями. И если блондинка выглядела как шаманка, совершенно погруженной в себя, то темноволосая девушка с мечом будто превратилась в воинственную армянскую принцессу. Он слышал, как кто-то назвал ее по имени – Анаит.

Солнце показалось над лесом, и Степан засмотрелся. Он что-то такое ощущал, чего не мог передать словами. Живя в городском ритме, он уже и забыл, как выразить восторг и смиренное восхищение красотой мира, которая когда-то охватывала Пастера в его лабораториях. И как в эти минуты суетные мысли отступали прочь, словно в храме всего мира, главном и общем для всех.

Тут Степан нащупал в кармане что-то круглое и достал старинные часы, неизвестно откуда взявшиеся. Латунь блеснула на солнце, и внезапно он вспомнил все. И обед с сестрой, и разговор в подворотне. Он машинально похлопал по карманам, хотя проверял их уже раз десять. И вдруг нащупал бумажник и телефон, который тут же завибрировал, и неизвестный кусок плотной бумаги. Степан отключил телефон – сейчас не до него – и достал бумагу. Это оказался билет на самолет из Ростова в Москву на сегодняшнюю дату. Он помедлил, повертел его в руках, потом скатал в трубочку и забросил в кусты.

– Окей, сестренка, будем считать это конференция, – Степан развернулся и стал догонять своих новых знакомых, которые уже потянулись к автобусу.

В Москве тоже наступило утро. Светофоры на Садовом переключились в дневной режим, отдельные машины на дороге постепенно образовали обычный плотный поток.

Первая экскурсионная группа вошла во двор музея.

– Это вечный вопрос, ответ на который никак не могут найти ни люди по отдельности, ни человечество в целом. То нас качнет в мистицизм настолько, что даже самые значительные решения в светских делах принимают с картами Таро, астрологией и гаданием. А разговоры с умершими родственниками становятся более популярны, чем телефонная связь. Потом вдруг – раз, и бога нет. И действительно, для целого поколения, и даже не одного, бога не существовало. Разве что кто-то вспомнит о нем перед лицом болезни или крайней опасности и пойдет в ветхую церковь со свечкой. Человечество хочет, но до конца не может поверить в существование бога. Но и отвернуться от идеи всевышнего тоже не в состоянии. Поэтому даже если в результате чудовищного эксперимента вырвать у человека веру и память о ней, зияющая пустота затянется и заполнится бытовым шаманизмом и суеверием. Конечно, и тогда, и сейчас, и потом будут существовать люди, способные жить без руки поводыря, воображаемого или реального. Но их процент невелик и примерно одинаков во все времена, – увлеченный экскурсовод обращался к аудитории, онемевшей от его воодушевления.

Девушки перестали смотреть в телефоны, а мужчины на девушек. Кот тоже подошел поближе.

– Эта мысль и была сформулирована и гениально раскрыта в романе, который принес автору всемирную, но увы, посмертную славу. Однако осознание своей правоты и миссии у писателя были так сильны, что, как мы можем надеяться, вознаградили его еще при жизни. Жизни гения признанного, но не признаваемого. Убеждения вели его навстречу судьбе не менее твердо, чем иных религиозная вера.

Экскурсовод замолчал. Повисла тишина сродни театральной, которая усиливает впечатление от каждого сказанного слова. Всем вдруг показалось, что даже в начале дня в этом дворе сумерки до конца не рассеялись, а притаились по углам. В конце концов у кого-то тренькнул телефон, и наваждение рассеялось.

– А теперь зайдем в сам музей и дом писателя.

И гид-теолог, расстриженный монах, стал подниматься по лестнице, увлекая за собой экскурсантов. Сам-то он в этом споре сделал ставкой всю свою жизнь, сначала посвятив ее служению, а потом забрав назад против всех правил. Сейчас он хотел бы посвятить ее только одному человеку – Елене Павловне, прекрасной женщине и своему другу, которая работала в этом музее. Но храбрости сделать эту ставку еще раз как будто больше не осталось.

А экскурсанты, все как один, старались дотронуться до бронзового Коровьева и Бегемота, прижимающего к себе вечный примус. И загадывали желания.

Кролик в синем камзоле

Утром Таня еще только просыпалась, когда Антон пришел с работы. Вопреки опасениям Таниной мамы Антон не оказался законченным лоботрясом. Его поиски самореализации увенчались местом креативного директора одного из московских ночных клубов. Правда, теперь он приходил домой как раз к тому времени, когда Таня завтракала и собиралась на работу. Они вместе ели тосты, болтали, после чего Антон шел отсыпаться, а Таня в издательство.

А сейчас она слушала, не открывая глаз, как Антон играет с малышом. Смотри,       это не простой кролик, – Антон достал с полки винтажную игрушку, подаренную Тане писателем-французом. Его роман был первый книгой, над которой работала Таня. И с тех пор этот сувенир стал для нее чем-то вроде талисмана. Это был кролик в старомодном камзоле с поэтическими тенями вокруг глаз, искусно сделанный французским же мастером.

– Это кролик-диджей. Там-там-бум, сейчас мы ему сделаем диджейский пульт.

Малыш в ответ радостно булькнул и повторил все слова, как мог.

– Только он у нас какой-то скучный. Настоящие диджеи так не выглядят. Мы его сейчас сделаем настоящим клаббером.

Таня перестала улыбаться и открыла глаза: Антон уже достал из кармана флуоресцентный маркер и разрисовывал мордочку и синий фрак кролика. Тут зазвонил телефон, Антон положил игрушку и вышел из комнаты. Малыш добрался до кролика, взял его за ушки, потряс и забросил на середину комнаты. Выбравшись из-под одеяла, Таня подняла свою игрушку: покрытая полосками мордочка кролика напоминала теперь боевую раскраску футбольного болельщика. Она вздохнула, посадила его обратно на полку и направилась в ванную. Новый день наступал, и теплый душ помогал принять этот факт.

Когда она вышла, Антон уже хозяйничал на кухне. Он сварил кофе, поджарил тосты и намазывал их толстым слоем ореховой пасты, сидя с ногами на кухонном диване. Малыш был тут же, сидя на полу, он увлеченно открывал для себя устройство гейзерной кофеварки.

– Как вечер?

– В два часа уже пустой танцпол, представляешь? Слабенький народ пошел.

– Так ведь четверг только, не выходные.

– Нас же как-то хватало на все.

Таня улыбнулась. Антон был младше ее на четыре года, а рассуждал так, будто это ему, а не ей месяц назад исполнилось тридцать четыре.

– Как там ваш будущий бестселлер? – поинтересовался Антон, уплетая третий сэндвич и наблюдая за стремительными перемещениями подруги по комнате.

– Застряли, – помрачнела Таня, – не знаю, что буду говорить сегодня.

– Справитесь, у вас же так здорово получилось с предыдущей книжкой, – ободрил ее Антон и зевнул, – Поиграю с малышом до прихода Галины Петровны – и спать!

Тут же раздался звонок в дверь.

– А мы вас только через два часа ждали! – добродушно удивился Антон, открывая дверь пожилой энергичной женщине.

– Кто рано встает, у того все получается, – сообщила ему дама, раскладывая вокруг сумку, куртку, пакеты и заполняя тем самым всю прихожую.

– До вечера! – Антон перегнулся через плечо няни и поцеловал Таню, которая одновременно пыталась обуться и застегнуть плащ.

От Антона приятно пахло вкусными гренками и табачным дымом, принесенным из клуба. Жаль было так быстро расставаться с ним.

Дел на сегодня было предостаточно, но главное разобраться с версткой. Таня работала в маленьком издательстве, выпускающем «книжки для высоколобых» по выражению самого же директора. И атмосфера в их небольшом коллективе была соответствующая, за исключением некоторых моментов. Сидеть по восемь часов в офисе ни от кого не требовалось: работали на результат. В этом была и прелесть, и сложность. Припарковавшись возле ларька с кофе на вынос, она достала телефон и ежедневник.

– Люда, добрый день! Как дела? Как поживаешь?

– Привет, Танюшечка! Та знаешь, как-то не очень. Наверное, погода влияет – никак проснуться не могу. Уже и кофе выпила, и чай. Это наследственное. У моей мамы тоже…

– Люда, прости, а как там верстка?

– Работаю, но ты же понимаешь, объем большой. А я как подумаю обо всем этом, руки опускаются. Вчера вот с самого утра думала, сяду, буду работать, а тут бывшая свекровь звонит, говорит, Ваню хочет взять на выходные. У меня прямо кровь в голову бросилась. Это после всего-то, что она мне наговорила! Из рук все так и повалилось.