Сборник рассказов

Корзиночкины.

**Глава первая. Утро в доме Корзиночкиных**

Рассвет в городе N наступал, как водится, неохотно: сначала серело окно, потом – душа местного полицейского, а уж затем и всё остальное. Туман, привыкший к безмолвию болот, цеплялся за заборы чиновничьих особняков, будто боялся, что его прогонят за неимением прописки. Но в доме губернатора Алексея Павловича Корзиночкина утро уже было в полном разгаре – точнее, в полном блеске.

Сам губернатор, свежевыбритый, в халате цвета «императорского одобрения» (то есть лилового с золотыми пуговицами в виде миниатюрных корон), мерил шагами гостиную. Его сапоги – несмотря на то, что он был дома – были начищены до такой степени, что в них отражалась не только люстра, но и совесть соседа. Скрип их был громок, как доклад на совете министров.

– Ни-и-икита! – пропел он, растягивая имя сына так, будто это была ария из оперы «Сын как заслуга».

Из глубин спальни донёсся стон, похожий на вздох обиженного ангела.

– Ни-и-икитушка! Вставай, солнышко! Сегодня же церемония! Церемония, говорю я тебе! – губернатор подошёл к зеркалу, поправил усы и добавил шёпотом: – А завтра, быть может, и орден «За выдающийся визит в уборную» учрежу… лишь бы не забыли, чей он сын!

Дверь скрипнула. На пороге появился Никита Корзиночкин – в ночной сорочке с вышитыми лилиями (подарок от матери, покойной, но очень предусмотрительной), в плюшевых туфлях и с колпаком на голове, сбитым набекрень так, что кисточка свисала ему прямо на нос. Взгляд его был полон той усталости, которую обычно испытывают только святые мученики и студенты перед экзаменом по латыни.

– Ещё медаль? – взорвался он, зевая так, будто пытался заглотить весь этот день целиком.

– Не просто медаль, Никитушка! – воскликнул отец, обнимая его за плечи и тут же поправляя колпак, чтобы тот смотрелся «патриотичнее». – Сегодня вручим тебе Золотой знак «За образцовое дыхание в присутствии начальства»! С бриллиантовой точкой над «ё»! Представляешь, как это блеснёт перед глазами тайного советника?

– Какого советника? – испуганно нахмурился Никита.

– Ах, разве я не говорил? – Алексей Павлович замахал руками, будто отгонял мух от пирога с государственной тайной. – Приехал из Столицы! Сам! Хапалов-Лапкин! Инспектор по делам морального состояния губерний! Так что сегодня ты не просто сын. Сегодня ты – дипломатическое достижение!

Никита браво, но тяжело вздохнул. Его колпак, как будто чувствуя приближение трагедии, медленно сполз на ухо.

**Глава вторая. Распорядок дня будущего орденоносца**

Завтрак в доме губернатора Корзиночкина подавали не просто на серебре – его подавали **с намёком на государственную важность**. На столе стояли: чай в чашке с портретом императора (взгляд строго следил, чтобы никто не наливал себе больше трёх ложек сахара), булочка в форме герба губернии и кусочек сливочного масла, вырезанный в виде миниатюрной медали «За утреннюю бодрость».

Никита сидел за столом, как пленник на допросе: сорочка была вывернута наизнанку, волосы торчали в разные стороны, а на одной ноге красовалась туфля, на другой – носок с изображением спящего кота. Он молча ковырял варенье, будто пытался найти в нём смысл жизни.

Алексей Павлович, напротив, сиял. Он сидел прямо, как шомпол, и разглаживал салфетку так, будто из неё собирался соткать знамя победы.

– Ну-с, Никитушка! – начал он, отхлёбывая чай так, чтобы пар не испортил завиток усов. – Сегодня у нас расписание строжайшее! Как у генерала перед парадом! Слушай внимательно:

Первое: гигиена! – Он поднял палец, будто провозглашал указ. – Чистая попа – чистые руки! В прямом и переносном! Чтобы ни пятнышка, ни мысли дурной! Сегодня ведь приехал **инспектор Хапалов-Лапкин**, человек с глазами, как у совы, и совестью, как у… ну, в общем, он всё замечает!

Никита вздохнул и уронил ложку в чай.

– Второе: героическое занятие с деревянной саблей! – продолжал отец, не замечая падения столового прибора. – Ровно пять минуток! Не больше! Чтобы не утомить твою хрупкую натуру поэта, но, чтобы дух воина проснулся! Представляешь, как ты будешь стоять перед Хапаловым-Лапкиным – с саблей, как юный Суворов! Только без пота, конечно. Пот – это для простых смертных.

– А если я не хочу быть Суворовым, а хочу быть Пушкиным? – заныл нудно Никита.

– Что? – Алексей Павлович приложил ладонь к уху. – Не слышу! В этом доме не произносят слов «не хочу», если речь идёт о **государственной необходимости быть сыном**!

Он сделал паузу для эффекта, потом перешёл к третьему пункту с таким видом, будто объявлял начало войны.

– Третье: один выстрел из мушкета! Под присмотром целой роты солдат! Ведь любой мужчина должен понюхать порох в жизни! – Губернатор вдруг сжал кулаки, глаза его наполнились слезами. – Ох, как я переживаю! А вдруг отдача? А вдруг искра попадёт в волосы? А вдруг он упадёт в обморок от патриотического волнения?.. Но нет! Он справится! Мой сыночек! Моя гордость! Моя… медаль на груди Отечества!

Никита смотрел в чашку, будто надеялся, что чай превратится в портал в другую жизнь. Ведь папаня ни слова не сказал о его выступлениях в стихах.

– И наконец, четвёртое: подготовка твоего военно-парадного мундира к параду! – закончил отец, вставая и хлопая в ладоши. – Портной уже ждёт в гардеробной с иголкой, нитками и слезами на глазах – говорит, никогда ещё не шил одежду, в которой так много карманов для будущих наград! Тридцать девять, Никитушка! Тридцать девять карманов! Хотя… может, добавим сороковой? На всякий случай?

Никита молча встал, натянул колпак на глаза и потащился из столовой, оставляя за собой шлейф утренней тоски и одинокий носок со спящим котом.

-–

**Глава третья. Мундир как подвиг**

В гардеробной губернаторского дома царила атмосфера, достойная святыни: здесь пахло лавандой, воском и лёгким отчаянием. У зеркала в полный рост стоял Никита Корзиночкин – уже не в ночной сорочке, но ещё не в человеке. Его хрупкое тело сопротивлялось превращению в «государственное достояние», но не слишком упорно: ведь он был избалован не только лаской, но и привычкой – всё, что говорит отец, есть закон, а всё, что на него вешают, – честь.

Гувернантка, мадемуазель Жаннет (француженка по паспорту, по духу – мученица), с трудом натягивала на него парадные штаны от мундира. Ткань, увы, не растягивалась – зато растягивалась её душа.

– *Mon petit prince…* (фр. – мой маленький принц) – вздыхала она, подтягивая подтяжки, – вы сегодня – как пудинг в перчатке!

– Ага, – согласился Никита, не открывая глаз. – Только не говори папе про пудинг. Он скажет, что это не патриотично.

Наконец штаны были на месте. Затем настала очередь самого мундира – тяжёлого, как совесть целой губернии. Мадемуазель Жаннет еле подняла его с вешалки: на груди его уже красовались «медали прошлых подвигов», каждая – свидетельство отцовской любви и городского терпения.

Вот лишь часть того, что блестело на юной груди:

– Почётное звание «Молодой патриот, не пачкающий сапог в грязи» – в виде золотой подковы с миниатюрной метёлкой;

– Золотой значок «Благодарный сын Отечества» – с надписью «Спасибо, папа!» на обороте;

– Орден «За выдающееся молчание в присутствии важных особ» – в форме закрытого рта с бриллиантовым замком;

– Медаль «За умелое держание чайной ложки при приёме гостей» – II степени, с бантиком из настоящего шёлка;

– А также Знак «За то, что не уснул во время молебна», Грамота «За безупречное присутствие на собственном дне рождения» (лежала на туалетном столике, но тоже считалась частью ансамбля) и Брошь «Сын – опора трона», хотя трон находился за тысячи вёрст и, вероятно, даже не знал о существовании города N.

Когда мундир, наконец, был застёгнут, Никита еле дышал – не от тяжести металла, а от величия момента. Щёки его порозовели, губы сами сложились в улыбку, будто кто-то внутри шепнул: «Ты не человек – ты коллекция».

– Папа будет доволен, – прошептал он и, взяв со стола деревянную саблю (с гравировкой «Вручено за отвагу в бою»), гордо направился к выходу.

**Глава четвёртая. Героизм под присмотром**

Никита спускался по парадной лестнице гордо и важно с прямой спиной – не столько для величия, сколько из соображений выживания. Мундир, увешанный медалями, звенел, как колокольчик на корове, только громче и патриотичнее. Каждый шаг давался с трудом: не то чтобы он боялся упасть – он боялся покатиться, как ядро с пушечного лафета, и случайно убить кого-нибудь из лакеев, которые и так дрожали при одном виде губернаторского настроения.

– Осторожно, ваше высокоблагородие! – прошептал один из слуг, протягивая руку, но Никита гордо отмахнулся. Он ведь не мальчик. Он – носитель ордена «За выдающееся молчание». А носители таких орденов не держатся за перила.

На дворе его уже ждала деревянная сабля и соломенная кукла – грубоватый манекен с нарисованными усами и надписью «Генерал грязная шпала». Кукла стояла на треноге, которая, судя по всему, ещё со времён Суворова не видела смазки.

Никита взял саблю двумя руками (левая дрожала сильнее правой) и нанёс первый удар. Кукла не рассыпалась, не вскрикнула, не призналась в измене – она просто отскочила назад, как будто обиделась, и с такой силой вернулась вперёд, что чуть не сбила Никиту с ног.

– Эй! – воскликнул он, поправляя фуражку, которая теперь висела на затылке. – Она… она нападает!

Алексей Павлович, наблюдавший за происходящим из окна балкона, мгновенно почувствовал приближение конфуза – того самого, что может испортить впечатление даже у такого важного гостя, как Хапалов-Лапкин. Он спустился во двор быстрее, чем обычно подписывал прошения о пенсии.

– Эй ты, морда! – рявкнул он на ближайшего солдата, стоявшего у ворот с таким видом, будто его только что вынули из формочки для каши. – Держи этого… ну этого… врага Отечества! Пока мой сыночка не расправится с ним по-мужски!

Солдат, не задавая лишних вопросов, подскочил и вцепился в куклу обеими руками, будто держал бешеного барана.

Никита, вдохновлённый поддержкой, нанёс ещё два удара – один в плечо, второй – мимо, в воздух. На лбу у него выступила одна-единственная капля пота.

– Ах! – ахнул Алексей Павлович, хватаясь за сердце. – Пот! Он утомился! Героизм – дело тяжёлое! Хватит, Никитушка! Ты победил! Ты… ты морально уничтожил врага! Этого достаточно для настоящего патриота!

Он тут же повернулся к секретарю, который, как водится, материализовался из ниоткуда:

– Запишите: «Грамота „За моральное уничтожение негодяя без физического контакта“». Учреждаем сегодня же! С позолотой вокруг бумаги!

Никита, довольный, опустил саблю. Щёки его пылали, глаза блестели – не от усталости, а от осознания: он снова оправдал надежды. Взяв отца под руку (осторожно, чтобы не задеть орден «За не чихание в храме»), они направились к мушкету.

**Глава пятая. Пух и перья**

Мушкет стоял на треноге, как памятник самому себе – тяжёлый, блестящий, совершенно не предназначенный для рук, которые до сих пор дрожали после пяти минут с деревянной саблей. Никита подошёл к нему с благоговейным ужасом. Он брал его то левой, то правой, то обеими сразу, но оружие упрямо отказывалось ложиться в руки так, как показывали на гравюрах из «Альбома юного патриота».

– Может, под углом? – предположил он вслух.

– Под любым углом, лишь бы не под углом сомнения! – подбодрил отец, поправляя на сыне орден «За умелое держание чайной ложки», который почему-то съехал в подмышку.

Никита, наконец, решил, что лучшее положение – посередине. Он упер ствол себе в грудь, будто собирался застрелиться от скуки, и, колыхаясь, как осина под порывом ветра (а ветра, впрочем, не было), нажал на спуск.

БАХ!

Выстрел прозвучал так громко, что даже воробьи на соседней колокольне подумали о переезде. Пуля, не найдя цели (мишенью служил нарисованный на доске «французский шпион»), устремилась в небо – но, словно обидевшись на такую небрежность, резко свернула вниз и **взорвала проходившего мимо петуха**.

– Етит твою мать! – взвизгнул Никитка и замер.

– Взорвался! Петух взорвался, папенька! – понижая вопль, заскулил орденоносец.

В воздух взметнулось облако перьев – красных, золотых, даже немного чёрно-белых. Петух исчез, как будто его и не было, оставив после себя лишь одинокий гребешок, лежащий посреди дорожки, как печать утраченной невинности.

Никита побледнел. Его руки, ещё мгновение назад на мушкете, теперь висели, как плети. В глазах мелькнуло нечто новое – ужас. Не перед отцом, а перед реальностью. Он убил живое существо. Не манекен. Не «негодяя». А петуха. Который, возможно, только что пел гимн восходящему солнцу.

Чувство бутафории – той самой, что окружало его с детства, как вата, – начало рваться. Медали вдруг стали тяжелее. Мундир – теснее. А мир – острее.

Но Алексей Павлович не заметил (или не захотел заметить) этого пробуждения. Он бросился к сыну, обнял его так крепко, что одна из медалей впилась в щеку Никиты, и воскликнул:

– Браво, Никитушка! Какая точность! Какое хладнокровие! И слово крепкое, мужское! Ты не просто стрелял – ты демонстрировал решимость Отечества! А этот петух… ну, что ж… – он махнул рукой, будто отгонял муху от пирога, – сегодня у нас будет суп из курятины! В честь твоего первого боевого крещения!

Никита молчал. Он смотрел на перья, медленно опускающиеся на землю, как снег в июне.

В этот момент из дома выбежал лакей, бледный, как губернаторская совесть в день проверки.

– Ваше превосходительство! – задыхаясь, выпалил он. – Прибыл… прибыл Хапалов-Лапкин! Уже наверху! В кабинете! Ждёт!

Алексей Павлович мгновенно переменился в лице. Из отца-льстеца он превратился в грозного чиновника.

– Что?! – заревел он, хватая лакея за воротник. – Почему не предупредил раньше?! Ты что, хочешь, чтобы инспектор подумал, что мы не готовы к его встрече?!

Лакей задрожал, как лист перед грозой.

– Я… я думал… вы на стрельбе…

– Думал?! – Губернатор фыркнул. – В этом доме не думают! Здесь действуют! Бегом за мной, Никитушка! И улыбайся! Ведь сегодня ты – не просто сын. Ты – государственное событие!

Никита машинально поправил фуражку и пошёл за отцом, оставляя за собой дорожку из перьев.

-–

**Глава шестая. Чайный намёк**

Кабинет губернатора Корзиночкина был убран так, будто в нём должен был подписать капитуляцию сам Наполеон: портреты императоров смотрели строго, но снисходительно; шторы – из бархата «цвета лояльности»; а на столе красовался сервиз с позолотой, которую, по слухам, Алексей Павлович «временно одолжил» у казённой палаты.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.