Mis Cuentos Preferidos de los hermanos Grimm
First published in Catalan and Spanish languages by Combel Editorial an imprint of
© 2007 Editorial Casals, S.A.
© 2007, Albert Jané for the texts.
© 2007, Joma for the Illustrations
Translation into Spanish by Jimena Licitra
Foreword by Albert Jané
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Предисловие
Авторы сказок этого сборника, братья Якоб и Вильгельм Гримм, были знаменитыми немецкими языковедами; они жили в первой половине XIX века. Родились они, соответственно, в 1785 и 1786 годах в небольшом городке под названием Ханау, который в то время входил в состав независимого княжества Гессен (Германия была объединена намного позже). А умерли в Берлине, сначала в 1859 году не стало Вильгельма, в 1863 году скончался и Якоб. Они много лет прожили в Касселе, столице княжества (и недолговечного королевства) Вестфалия, где работали библиотекарями; там особенно чтят их память.
Перу братьев Гримм, этих неутомимых тружеников, принадлежит много значительных исследований по литературе, грамматике и лексике немецкого языка. Эти труды, созданные как обоими братьями вместе, так и каждым из них по отдельности, занимают важное место в истории немецкого языкознания. И всё же сейчас, около двух столетий спустя, весь мир помнит их по сборникам сказок, опубликованным в 1812 и 1814 годах под названием «Детские и семейные сказки».
Якоб и Вильгельм Гримм, прекрасные лингвисты, были одними из первых, кто осознал, какой огромный интерес представляют народные сказки для изучения и познания языка, а ведь до тех пор эти сказки не удостаивались внимания со стороны литераторов. Братья Гримм не только разглядели, как в народном творчестве отражается образ жизни и мышления людей, но и нашли целую сокровищницу языковых форм, слов, фраз и выражений, имеющих большую ценность и достойных того, чтобы их знали, изучали и распространяли. Поэтому они так бережно собрали и переписали их с максимальной точностью, с уважением к стилю каждого рассказчика, чтобы сохранить отражение образа мыслей народа, такого разнообразного, такого многоликого.
С тех пор сказки братьев Гримм пользовались большой популярностью. Оба собрали и опубликовали более двухсот сказок, которые постоянно переиздавались в течение почти двух столетий. Переводились они и на многие языки, хотя чаще всего в неполном варианте. К тому же в тексты часто вносились изменения, что привело к появлению адаптаций, иногда немного, а порой и существенно отличающихся от первоисточника. Некоторым сказкам присуща откровенная грубость; их обрабатывали, чтобы по возможности смягчить это впечатление. С другой стороны, исследователи сравнивают эти волшебные народные сказки с произведениями других культур и находят в них частые совпадения. Это открывает возможности для поисков происхождения этих сказок и путей их распространения в мире. Многие учёные отслеживают в народных сказках сведения о древних верованиях, об испытаниях, которые необходимо преодолеть, чтобы обрести знания. Не всё можно установить точно, и всё же где-то в этих сказках прячется зерно истины.
Сегодня мы предлагаем нашим читателям известные сказки из сборника «Детские и семейные сказки» братьев Гримм, которые, на наш взгляд, пользуются наибольшим успехом. Наше издание представляет собой точную версию оригинальных сказок без каких-либо изменений и смягчений, несмотря на грубость и даже жестокость некоторых моментов. Мы считаем, что не стоит искажать тексты, являющиеся классикой изучения народного творчества. Мы просто стараемся, чтобы наше издание с его простым и доступным языком соответствовало элементарным литературным нормам.
Нельзя не сказать и несколько слов об иллюстрациях к этой книге. Их создатель, Хома (Joma), в настоящее время является одним из самых выдающихся иллюстраторов. На протяжении двух веков над сказками братьев Гримм трудились самые разные, в том числе и знаменитые художники, работы которых вдохновили многих последователей. Однако Хома не пошёл проторённым путём и создал собственные работы, которые, при кажущейся простоте, оставляют в памяти яркий след. При этом он избежал каких-либо временных привязок и гротескных анахронизмов. Ведь мы должны помнить, что сказки братьев Гримм, собранные двести лет назад, в действительности могут уводить нас и в более отдалённое прошлое: и на пятьсот, и на тысячу лет. Они существуют как бы вне времени. Опытный и мудрый иллюстратор, Хома постарался уловить и передать суть каждой сказки, каждого эпизода, выразить характер каждого персонажа, при этом избежав привязок к какой-либо эпохе и делая упор на цвете и на перспективе. Поэтому неудивительно, что некоторые из женских персонажей, например Замарашка, оказались настоящими шедеврами. Любоваться ими на иллюстрациях так же радостно, как и читать сами сказки. Это прекрасный подарок для любого восприимчивого читателя.
Альбер Жане
Король-лягушонок, или Железный Генрих
В старые годы, когда стоило лишь пожелать чего-нибудь и желание исполнялось, жил-был на свете король; все дочери его были одна краше другой, а уж младшая королевна была так прекрасна, что даже само солнышко, так много видавшее всяких чудес, и то дивилось, озаряя её личико.
Близ королевского замка был большой тёмный лес, а в том лесу под старой липой вырыт был колодец. В жаркие дни заходила королевна в тёмный лес и садилась у прохладного колодца; а когда ей скучно становилось, брала она золотой мячик, подбрасывала его и ловила: это была её любимая забава.
Но вот случилось однажды, что подброшенный королевной золотой мяч попал не в протянутые ручки её, а пролетел мимо, ударился оземь и покатился прямо в воду. Королевна следила за ним глазами, но, увы, мячик исчез в колодце. А колодец был так глубок, так глубок, что и дна не было видно. Стала тут королевна плакать, плакала-рыдала всё громче да горестней и никак не могла утешиться.
Плачет она, заливается, как вдруг слышит чей-то голос:
– Да что с тобой, королевна? От твоего плача и в камне жалость явится.
Оглянулась она, чтобы узнать, откуда голос ей звучит, и увидела лягушонка, который высунул свою толстую уродливую голову из воды.
– Ах, так это ты, старый водошлёп! – сказала девушка. – Плачу я о своём золотом мячике, который в колодец упал.
– Успокойся, не плачь, – отвечал лягушонок. – Я могу горю твоему помочь; но что дашь ты мне, если я тебе игрушку достану?
– Да всё, что хочешь, милый лягушонок, – отвечала королевна. – Мои платья, жемчуг мой, каменья самоцветные, а ещё в придачу и корону золотую, которую ношу.
И отвечал лягушонок:
– Не нужно мне ни платьев твоих, ни жемчуга, ни камней самоцветных, ни твоей короны золотой; а вот если бы ты меня полюбила и стал бы я везде тебе сопутствовать, разделять твои игры, за твоим столиком сидеть с тобой рядом, кушать из твоей золотой тарелочки, пить из твоей стопочки, спать в твоей постельке: если ты мне всё это обещаешь, я готов спуститься в колодец и достать тебе оттуда золотой мячик.
– Да, да, – отвечала королевна. – Обещаю тебе всё, чего хочешь, лишь бы ты мне только мячик мой воротил.
А сама подумала: «Пустое городит глупый лягушонок! Сидеть ему в воде с подобными себе да квакать, где уж ему быть человеку товарищем». Заручившись обещанием, лягушонок исчез в воде, опустился на дно, а через несколько мгновений опять выплыл, держа во рту мячик, и бросил его на траву. Затрепетала от радости королевна, увидев снова свою прелестную игрушку, подняла её и убежала вприпрыжку.
– Постой, постой! – закричал лягушонок. – Возьми ж меня с собой. Я не могу так бегать, как ты.
Куда там! Напрасно ей вслед во всю глотку квакал лягушонок: не слушала беглянка, поспешила домой и скоро забыла о бедном лягушонке, которому пришлось не солоно хлебавши опять лезть в свой колодец.
На следующий день, когда королевна с королём и всеми придворными села за стол и стала кушать со своего золотого блюдца, вдруг – шлёп, шлёп, шлёп, шлёп! – кто-то зашлёпал по мраморным ступеням лестницы и, добравшись доверху, стал стучаться в дверь:
– Королевна, младшая королевна, отвори мне!
Она вскочила посмотреть, кто бы там такой мог стучаться, и, отворив дверь, увидела лягушонка. Быстро хлопнула дверью королевна, опять села за стол, и страшно-страшно ей стало.
Увидел король, что сердечко её шибко бьётся, и сказал:
– Дитятко моё, чего ты боишься? Уж не великан ли какой стоит за дверью и хочет похитить тебя?
– Ах, нет! – отвечала она. – Не великан, а мерзкий лягушонок!
– Чего же ему нужно от тебя?
– Ах, дорогой отец! Когда я в лесу вчера сидела у колодца и играла; упал мой золотой мячик в воду; а так как я очень горько плакала, лягушонок мне достал его оттуда; и когда он стал настойчиво требовать, чтобы нам быть отныне неразлучными, я обещала; но ведь никогда я не думала, что он может из воды выйти. А вот он теперь тут за дверью и хочет войти сюда.
Лягушонок постучал вторично и голос подал:
Королевна, королевна!
Что же ты не отворяешь?!
Иль забыла обещанья
У прохладных вод колодца?
Королевна, королевна,
Что же ты не отворяешь?
Тогда сказал король:
– Что ты обещала, то и должна исполнить; ступай и отвори!
Она пошла и отворила дверь. Лягушонок вскочил в комнату и, следуя по пятам за королевной, доскакал до самого её стула, сел подле и крикнул:
– Подними меня!
Королевна всё медлила, пока наконец король не приказал ей это исполнить. Едва лягушонка на стул посадили, он уж на стол запросился; посадили на стол, а ему всё мало:
– Придвинь-ка, – говорит, – своё блюдце золотое поближе ко мне, чтоб мы вместе покушали!
Что делать?! И это исполнила королевна, хотя и с явной неохотой. Лягушонок уплетал кушанья за обе щёки, а молодой хозяйке кусок в горло не лез.
Наконец гость сказал:
– Накушался я, да и притомился. Отнеси ж меня в свою комнатку да приготовь свою постельку пуховую, и ляжем-ка мы с тобою спать.
Расплакалась королевна, и страшно ей стало холодного лягушонка: и дотронуться-то до него боязно, а тут он ещё на королевниной мягкой, чистой постельке почивать будет!
Но король разгневался и сказал:
– Кто тебе в беде помог, того тебе потом презирать не годится.
Взяла она лягушонка двумя пальцами, понесла к себе наверх и ткнула в угол.
Но когда она улеглась в постельке, подполз лягушонок и говорит:
– Я устал, я хочу спать точно так же, как и ты: подними меня к себе, или я отцу твоему пожалуюсь!
Ну, уж тут королевна рассердилась до чрезвычайности, схватила его и бросила, что было мочи, об стену.
– Чай теперь уж ты успокоишься, мерзкая лягушка!
Упавши наземь, обернулся лягушонок статным королевичем с прекрасными ласковыми глазами. И стал он по воле короля милым товарищем и супругом королевны. Тут рассказал он ей, что злая ведьма чарами оборотила его в лягушку, что никто на свете, кроме королевны, не в силах был его из колодца вызволить и что завтра же они вместе поедут в его королевство.
Тут они заснули, а на другое утро, когда их солнце пробудило, подъехала к крыльцу карета восьмериком: лошади белые, с белыми страусовыми перьями на головах, сбруя вся из золотых цепей, а на запятках стоял слуга молодого короля, его верный Генрих.
Когда повелитель его был превращён в лягушонка, верный Генрих так опечалился, что велел сделать три железных обруча и заковал в них своё сердце, чтобы оно не разорвалось на части от боли да кручины.
Карета должна была отвезти молодого короля в родное королевство; верный Генрих посадил в неё молодых, стал опять на запятки и был рад-радёшенек избавлению своего господина от чар.
Проехали они часть дороги, как вдруг слышит королевич позади себя какой-то треск, словно что-нибудь обломилось. Обернулся он и закричал:
– Что там хрустнуло, Генрих? Неужто карета?
– Нет! Цела она, мой повелитель… А это
Лопнул обруч железный на сердце моём:
Исстрадалось оно, повелитель, о том,
Что в колодце холодном ты был заключён
И лягушкой остаться навек обречён.
И ещё, и ещё раз хрустнуло что-то во время пути, и королевич в эти оба раза тоже думал, что ломается карета; но то лопались обручи на сердце верного Генриха, потому что господин его был теперь освобождён от чар и счастлив.
Бременские уличные музыканты
У одного хозяина был осёл, который уж много лет сряду таскал да таскал кули на мельницу, да наконец-таки обессилел и начал становиться к работе непригодным. Хозяин стал соображать, как бы его с корму долой сбыть; но осёл вовремя заметил, что дело не к добру клонится, убежал от хозяина и направился по дороге в Бремен: там, мол, буду я городским музыкантом.
Прошёл он сколько-то по дороге и наткнулся на легавую собаку, которая лежала на дороге и тяжело дышала: видно было, что бежала издалека.
– Ну, что ты так запыхалась, Хватайка? – спросил осёл.
– Ах, постарела ведь я да ослабла и к охоте негодна становлюсь, – отвечала собака, – так хозяин-то мой убить меня собирался! Ну, я и удрала из дому! Да вот только не знаю, чем мне будет теперь хлеб заработать?
– А знаешь ли, что я придумал? – сказал осёл. – Иду в Бремен и собираюсь там быть уличным музыкантом. Пойдём вместе, поступай тоже в музыканты. Я стану на лютне играть, а ты в медные тарелки бить.
Собака согласилась с удовольствием, и пошли они далее.
Немного прошли, повстречали на дороге кота; сидит хмурый такой, пасмурный.
– Ну, тебе что не по нутру пришлось, Усатый? – спросил осёл.
– Небось не очень развеселишься, когда до твоей шкуры добираться станут! – отвечал кот. – Из-за того, что я стар становлюсь и зубы у меня притупились и что я охотнее сижу за печкой да мурлычу, чем мышей ловлю, хозяйка-то моя вздумала меня утопить. Я, конечно, от неё таки улизнул и вот теперь и не знаю: куда голову приклонить?
– Пойдём с нами в Бремен. Ведь ты ночью вон какую музыку разводишь – значит, и в уличные музыканты пригодишься.
Коту совет показался дельным, и он пошёл с ними по дороге. Пришлось затем нашим трём беглецам проходить мимо одного двора, и видят они – сидит на воротах петух и орёт что есть мочи.
– Чего ты это орёшь во всю глотку так, что за ушами трещит? – спросил его осёл.
– Да вот я предсказал на завтра хорошую погоду, – сказал петух, – потому что завтра Богородицын день; но из-за того, что завтра, в воскресенье, к нам гости будут, хозяйка всё же без жалости велела меня заколоть на суп, и мне сегодня вечером, наверно, свернут шею. Ну, и кричу я во всё горло, пока могу.
– Ишь ведь, что выдумал, красная головушка! – сказал осёл. – Да тебе же лучше с нами уйти! Идём мы в Бремен. Всё это лучше смерти будет! Да и голос у тебя такой славный: а если мы все вместе заведём музыку, так это будет очень и очень недурно.
Понравилось петуху это предложение, и вот они все четверо направились далее.
Однако же в один день им не удалось добраться до Бремена. Вечером пришли они к лесу, где и задумали заночевать. Осёл и собака легли у корня большого дерева, кошка и петух забрались в ветви его, а петух взлетел даже на самую вершину дерева, где ему казалось всего безопаснее.
Прежде чем глаза сомкнуть, он ещё раз огляделся во все стороны, и показалось ему, что вдали что-то светится: вот он и крикнул товарищам, что где-нибудь неподалёку есть жильё, потому огонёк мерцает.
Осёл и сказал:
– Ну, так надо с места сниматься и ещё-таки вперёд брести, потому что тут приют у нас неважный.
Собака при этом подумала, что пара косточек да мясца кусочек ей были бы и очень кстати.
Вот и пошли они на огонёк, и огонёк светил всё светлее, становился больше и больше – и наконец вышли они к ярко освещённому дому, который был разбойничьим притоном.
Осёл был повыше всех, подошёл к окошку да и стал смотреть.
– Ты что там видишь. Серый? – спросил петух.
– Что вижу? Накрытый стол, а на нём и яства, и питьё, и разбойники за столом сидят и угощаются.
– Это бы и для нас не вредно было! – сказал петух.
– Да, да, хорошо бы и нам быть там! – сказал осёл.
Тогда стали они между собою совещаться, как бы им ухитриться и разбойников из дома повыгнать…
Наконец-таки нашли способ. Осёл должен был упереться передними ногами в подоконник, собака – вспрыгнуть ему на спину, кошка – взобраться на спину собаки, а петух должен был взлететь и сесть кошке на голову. Как установились, так по данному знаку разом и принялись за свою музыку: осёл заревел, собака залаяла, кот замяукал, а петух стал кукарекать. А потом и вломились в дом через окно, так что оконницы задребезжали.
Разбойники, заслышав этот неистовый рёв, повскакали со своих мест; им показалось, что в окно лезет какое-то страшное привидение, и они в ужасе разбежались по лесу.
Тут уселись наши четверо приятелей за стол, принялись за остатки ужина и так наелись, как будто им предстояло голодать недели с три.
Покончив с ужином, все четверо музыкантов загасили огни в доме и стали себе искать постели, каждый по своему вкусу и удобству.
Осёл улёгся на навозе, собака прикорнула за дверью, кошка растянулась на очаге около тёплой золы, а петух взлетел на шесток; и так как они все были утомлены своим долгим странствованием, то и заснули очень скоро.
Когда минула полночь и разбойники издали увидели, что огни в их доме погашены и всё, по-видимому, спокойно, тогда их атаман сказал им:
– Чего мы это сдуру так пометались! – и велел одному из шайки пойти к дому и поразнюхать.
Посланный видит, что всё тихо, и вошёл в кухню, чтобы вздуть огня; подошёл к очагу, и покажись ему кошачьи глаза за горящие уголья. Он и ткнул в них серной спичкой, чтобы огня добыть. Но кот шутить не любил: как вскочит, как фыркнет ему в лицо да как цапнет! Разбойник с перепугу бросился к чёрному ходу, но и тут собака сорвалась со своего места да как укусит его в ногу!
Он пустился напрямик через двор мимо навозной кучи, а осёл-то как даст ему заднею ногою!
В довершение всего петух на своём шестке от этого шума проснулся, встрепенулся и заорал во всю глотку:
– Ку-ка-ре-ку!
Побежал разбойник со всех ног к атаману и доложил:
– В доме там поселилась страшная ведьма! Она мне в лицо дохнула и своими длинными пальцами поцарапала! А у дверей стоит человек с ножом – мне им в ногу пырнул! А на дворе дрыхнет какое-то чёрное чудище, которое на меня с дубиной накинулось. А на самом-то верху сидит судья да как крикнет: «Давай его, плута, сюда!» Едва-едва я оттуда и ноги уволок!
С той поры разбойники не дерзали уж и носа сунуть в дом, а четверым бременским музыкантам так в нём полюбилось, что их оттуда ничем было не выманить.
Кто их там видал, тот мне о них рассказывал, а я ему удружил – эту сказку сложил.
Дружба кошки и мышки
Кошка познакомилась с мышкой и столько пела ей про свою великую любовь и дружбу, что мышка наконец согласилась поселиться с нею в одном доме и завести общее хозяйство.
– Да вот к зиме нужно бы нам наготовить припасов, а не то голодать придётся, – сказала кошка. – Ты, мышка, не можешь ведь всюду ходить. Того гляди, кончишь тем, что в мышеловку угодишь.
Добрый совет был принят и про запас куплен горшочек жиру. Но не знали они, куда его поставить, пока наконец после долгих рассуждений кошка не сказала:
– Я не знаю места для хранения лучше кирхи: оттуда никто не отважится украсть что бы то ни было; мы поставим горшочек под алтарём и примемся за него не прежде, чем нам действительно понадобится.
Итак, горшочек поставили на хранение в верном месте; но немного времени прошло, как захотелось кошке отведать жирку, и говорит она мышке:
– Вот что я собиралась тебе сказать, мышка: звана я к сестре двоюродной на крестины; она родила сынка, белого с тёмными пятнами, – так я кумой буду. Ты пусти меня сегодня в гости, а уж домашним хозяйством одна позаймись.
– Да, да, – отвечала мышь, – ступай себе с Богом; а если что вкусное скушать доведётся, вспомни обо мне: я и сама бы не прочь выпить капельку сладкого красного крестинного винца.
Всё это были выдумки: у кошки не было никакой двоюродной сестры, и никто не звал её на крестины. Пошла она прямёхонько в кирху, пробралась к горшочку с жиром, стала лизать и слизала сверху жирную плёночку. Потом прогулялась по городским крышам, осмотрелась кругом, а затем растянулась на солнышке, облизываясь каждый раз, когда вспоминала о горшочке с жиром.
Только ввечеру вернулась она домой.
– Ну, вот ты и вернулась, – сказала мышь, – верно, весело денёк провела.
– Да, недурно, – отвечала кошка.
– А как звали новорождённого?
– Початочек, – коротко отвечала кошка.
– Початочек?! – воскликнула мышь. – Вот так удивительно странное имя! Или оно принято в вашем семействе?
– Да о чём тут рассуждать? – сказала кошка. – Оно не хуже, чем Крошкокрад, как зовут твоих крестников.
Немного спустя опять одолело кошку желание полакомиться. Она сказала мышке:
– Ты должна оказать мне услугу и ещё раз одна позаботиться о хозяйстве: я вторично приглашена на крестины и не могу отказать, так как у новорождённого отметина есть: белое кольцо вокруг шеи.
Добрая мышь согласилась, а кошка позади городской стены проскользнула в кирху и съела с полгоршочка жиру.
– Вот уж именно ничто так не вкусно, как то, что сама в своё удовольствие покушаешь, – сказала она, очень довольная своим поступком.
Когда она вернулась домой, мышь опять её спрашивает:
– Ну, а как этого детёныша нарекли?
– Серёдочкой, – отвечала кошка.
– Серёдочкой?! Да что ты рассказываешь?! Такого имени я отродясь не слыхивала и бьюсь об заклад, что его и в святцах-то нет!
А у кошки скоро опять слюнки потекли, полакомиться захотелось.
– Бог любит троицу! – сказала она мышке. – Опять мне кумой быть приходится. Детёныш весь чёрный как смоль, и только одни лапки у него беленькие, а на всём туловище ни одного белого волоска не найдётся. Это случается в два года раз: ты бы отпустила меня туда.
– Початочек, Серёдочка… – отвечала мышь. – Это такие имена странные, что меня раздумье берёт.
– Ты всё торчишь дома в своём тёмно-сером байковом халате и со своей длинной косицей, – сказала кошка, – и причудничаешь: вот что значит днём не выходить из дому.
Мышка во время отсутствия кошки убрала все комнатки и весь дом привела в порядок, а кошка-лакомка дочиста вылизала весь горшочек жиру.
– Только тогда на душе и спокойно, когда всё съешь, – сказала она себе и лишь позднею ночью вернулась домой, сытая-пресытая.
Мышка сейчас же спросила, какое имя дали третьему детёнышу.
– Оно тебе, верно, тоже не понравится, – отвечала кошка, – малютку назвали Последышек.
– Последышек! – воскликнула мышь. – Это самое подозрительное имя. Я его что-то до сих пор не встречала. Последышек! Что бы это значило?
Она покачала головой, свернулась калачиком и легла спать.
С той поры никто уже кошку больше не звал на крестины, а когда подошла зима и около дома нельзя было найти ничего съестного, мышка вспомнила о своём запасе и сказала:
– Пойдём, кисонька, проберёмся к припасённому нами горшочку с жиром, то-то вкусно покушаем.
– О, да, – отвечала кошка, – вкусно будет! Так же вкусно, как если бы ты свой тонкий язычок в окошко высунула.
Они отправились, а когда дошли до цели, то нашли горшочек, хотя и на своём месте, но совсем пустым.
– Ах, – сказала мышь, – теперь я вижу, что случилось: теперь мне ясно, какой ты мне истинный друг! Ты всё пожрала, когда на крестины ходила: сперва почала, потом до серёдочки добралась, затем…
– Замолчишь ли ты?! – вскричала кошка. – Ещё одно слово – и я тебя съем!
У бедной мышки уже на языке вертелось:
– Последышек! – и едва сорвалось у неё это слово, как одним прыжком подскочила к ней кошка, схватила её и… проглотила.
Вот так-то! Чего только на свете не бывает!..
