Душа в дипломате

Деньги пахнут новой кожей и безнадежностью. Макс пересчитал пачку в пятый раз, сидя на краю чужой кровати в съемной квартире на окраине Москвы. Сто тысяч. Смешные деньги за украденную жизнь.

Впрочем, жизнь была не его. Ее.

Сумка-дипломат лежала распахнутой, как рана. Эти деньги должны были стать его билетом на юг, к теплому морю, где его никто не знает. Где он сможет начать все с чистого листа. Но пачки были хилыми, а будущее – туманным и липким, как подмосковная гряза в ноябре.

Из ванной доносился шум воды. Он вздрогнул, сердце на мгновение ушло в пятки. Потом выдохнул. Это Дима, его друг, единственный, кто знал. Кто помогал. Лицо Димы в ту ночь, залитое лунным светом и ужасом, стояло перед глазами ярче, чем должно было.

– Макс, ты там вообще? – голос Димы из-за двери прозвучал неестественно громко.

– Да, – сипло отозвался Макс. – Считаю.

Вода выключилась. Через минуту Дима вышел, натягивая футболку. Его волосы были мокрыми, но он все равно казался грязным. Его глаза метались по комнате, избегая смотреть на дипломат.

– Ну что?

– Хуже некуда, – Макс швырнул пачку в открытый кейс. – На два месяца, если очень экономно.

– Тебе бы скрыться нужно, а не экономно жить, – Дима нервно провел рукой по лицу. – Слушай, мне надо домой. Катя звонила, спрашивает, где я.

– Скажешь, с мужиками пил. Как обычно.

– Она не дура, Макс. Она что-то чует.

Макс резко поднял на него глаза. – А что, по-твоему, она может почуять, Dim? А? Конкретно.

Дима замолчал, отвернулся, начал натягивать кроссовки. Его пальцы дрожали. Макс видел это. Он ненавидел эту дрожь. Она заразительна.

– Просто поторапливайся, ладно? – пробормотал Дима, не оборачиваясь. – Решай с билетами. Чем быстрее ты отсюда смотаешься, тем лучше для всех.

«Для всех» означало «для меня». Макс кивнул, хотя Дима этого не видел.

– Завтра всё решу.

Проводив друга, он захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Звук щелчка показался ему неестественно громким в пустой квартире. Тишина навалилась сразу же, густая и давящая. Он прислонился лбом к холодной металлической двери, пытаясь загнать обратно образы, которые лезли в голову.

Белый пар изо рта на холодном воздухе. Хруст ветки под ногой. Глаза, широко распахнутые от непонимания, а потом – пустые, остекленевшие, уставившиеся в мутное ночное небо за кольцевой.

«Одолжил у бати…» – пронеслось в голове оправдание, которое он сам себе твердил. Не украл. Одолжил. Как будто это что-то меняло.

Он оттолкнулся от двери, потянулся за сигаретой. Рука снова предательски дрогнула. Он закурил, глубоко затянулся, пытаясь прогнать другой запах. Тот, что стоял в ноздрях всю прошлую неделю. Сладковатый, медный, органический. Запах потрохов.

Вдруг он замер.

Его взгляд упал на пол у порога. Там, где только что стояли мокрые ботинки Димы, лежала маленькая, темная, мокрая кучка земли. Глины. Та самая, рыжая, с вкраплениями щебня. Та, что осталась у него под ногтями после той ночи и которую он отскребал в этой самой ванной.

Он нахмурился. Дима идиот, притащил на ботинках. Надо будет вымыть.

Макс сделал еще одну затяжку и прошел в комнату, чтобы закрыть дипломат. Его взгляд скользнул по кровати, на которой он сидел.

На светло-сером пододеяльнике, прямо посередине, четко виднелся мокрый след. Форма следа была странной, расплывчатой, но отдаленно напоминавшей очертания человеческой фигуры. Как будто кто-то мокрый прилег отдохнуть.

Ледяная игла пронзила Максу спину. Он застыл, сигарена задымила у него в пальцах.

Это Дима. Дурак, вылез из ванной и прилег. Хотя нет, Дима вышел сухой, он вытерся полотенцем.

Макс медленно, будто скованный, подошел к кровати и потрогал пятно. Палец стал влажным и холодным. Он поднес его к носу.

Вода. Просто вода. Он почти выдохнул с облегчением.

Но в следующую секунду его ноздри уловили другой аромат, смешавшийся с табачным дымом. Едва уловимый, но абсолютно узнаваемый. Дорогие духи, которые он подарил ей на день рождения. «Ангельская пыль», назывались.

Сердце его бешено заколотилось, ударяя по ребрам. Он отшатнулся от кровати, сигарета полетела на пол.

– Галлюцинация, – прошептал он хрипло, зажимая переносицу. – Не спал нормально неделю. Нервы.

Он поднял сигарету, затоптал ее, затем схватил со стола бутылку виски и отпил прямо из горла. Жидкость обожгла горло, принеся с собой долгожданное тепло и уверенность.

Он снова посмотрел на кровать. Мокрое пятно уже почти испарилось, стало почти невидимым. Духов тоже уже не было слышно.

– Придурок, – сказал он сам себе с облегчением. – Собирайся, Макс. Завтра покупаешь билет и уезжаешь. Навсегда.

Он повернулся, чтобы наконец закрыть ненавистный дипломат, и его взгляд упал на темный экран телевизора.

На глянцевой черной поверхности, как в зеркале, отражалась комната. Пустая кровать. Распахнутый чемодан с деньгами. И он сам, бледный, с бутылкой в руке.

А за его спиной, чуть сбоку, у двери, стояла еще одна фигура. Смутная, размытая, будто состоящая из пара и теней. И два бледных пятна на месте глаз.

Макс резко обернулся.

Дверь была закрыта. Никого.

Сердце его остановилось, а потом рванулось в бешеной скачке. Он впился взглядом в телеэкран. Теперь там отражался только он один.

Дрожащей рукой он допил из бутылки и швырнул ее в черный экран.

Звук удара оглушительно прокатился по пустой квартире. Тишина, наступившая следом, была еще страшнее.

Дождь начался внезапно, как и всё плохое в его жизни. Косой, колючий, он хлестал по лобовому стеклу «Рено», который Макс взял у одного знакомого за тридцать тысяч и обещание вернуть через неделю. Обещание, которое он, как и все остальные, выполнять не собирался.

Дворники с противным скрипом отгоняли потоки воды, но мир за стеклом все равно расплывался, плыл, как дурной сон. Фары встречных машин превращались в гигантские размытые сферы, слепили его. Он ехал по МКАДу, петляя между фур, стараясь не замечать черные провалы за отбойником – те самые, что уводили в никуда, за пределы большого города.

Туда, где он был неделю назад.

Мысль вонзилась в сознание острой занозой. Он резко перестроился в правый ряд, заставив сигналить какого-то торопыгу на «БМВ». Ему нужно было в аэропорт, налево, к «Шереметьево», а его понесло куда-то направо, почти на выезд из Москвы. На автомате. По старой памяти.

«Соберись, тряпка!» – мысленно крикнул он сам себе, с силой сжимая руль, чтобы остановить дрожь в пальцах.

В кармане жужжал телефон. Дима. Уже пятый звонок за последний час. Макс проигнорировал. Он знал, о чем Дима. О том же, о чем и он сам думал без остановки. О мокром пятне. О земле на полу. О том, что мелькнуло в черном экране телевизора.

Бред. Нервы. Паника.

Он включил радио. Из динамиков хрипло ударил какой-то реп, парень читал про любовь и предательство. Макс вырубил. Тишина снова навалилась, густая, давящая, нарушаемая только шуршанием шин по мокрому асфальту и мерным стуком дворников.

Ш-ш-ш-скреб. Ш-ш-ш-скреб

Стук начал отдаваться в висках. Нет, это не дворники. Это совпадало с ритмом его сердца. Тупой, навязчивый звук. Словно кто-то скребется снаружи.

Он резко посмотрел в боковое зеркало. Ничего. Только брызги грязной воды и свет фонарей.

Ш-ш-ш-скреб. Ш-ш-ш-скреб

Звук стал четче. Он шел… сзади. Со стороны багажника.

Макс ощутил, как волосы на затылке медленно поднимаются. Холодный пот выступил на спине. Это невозможно. Он едет сто двадцать по мокрой трассе. Никто не может скрестись снаружи.

Он прибавил газу. «Рено» дернулось вперед, подвывая мотором. Скрежет прекратился.

Макс выдохнул, чувствуя, как бешено колотится сердце. Галлюцинации. Надо просто добраться до аэропента. Сдать машину. Улететь. Выспаться.

На очередном повороте, когда машина слегка накренилась, с заднего сиденья послышался тихий, влажный шорох. Будто что-то мягкое и тяжелое перекатилось с одного бока на другой.

Он замер, не дыша, уставившись в зеркало заднего вида.

Сидение было пустым.