Вересковый променад. Том 1

ГЛАВА 4

Тишина в пригороде Верескового Променада была иного рода. Не гнетущая тишина заброшенных мест, а притворная, фальшивая тишина благополучия. Аккуратные газоны, подстриженные живые изгороди, симметричные дорожки. Здесь пахло не плесенью и тленом, а деньгами и порядком. Именно этот порядок был теперь осквернен.

Элиас стоял на пороге двухэтажного особняка в районе «Вересковые Холмы». Дверь была не взломана, а аккуратно открыта ключом. Окна целы. Ни следов борьбы на идеально подметенном крыльце, ни тревожных сигналов соседей. Они, как выяснилось, видели вечером припаркованную машину хозяев и свет в столовой. И больше ничего.

«Он вошел как гость», – тихо произнес Элиас, переступая порог.

Романова уже была внутри, ее лицо – маска холодной ярости. «Или как призрак. Соседи не видели никого постороннего. Ни подозрительных автомобилей. Ничего».

Воздух в доме был густой и сладкий. Запах дорогого вина, жареного мяса и чего-то тяжелого, металлического – крови.

Они прошли в столовую.

Картина была одновременно шокирующей и отстраненно-театральной, как и все творения Анонима. Стол был накрыт для романтического ужина: белая скатерть, хрустальные бокалы, свечи в серебряных подсвечниках, которые давно прогорели. На тарелках – застывшие остатки еды.

Муж и жена сидели друг напротив друга. Оба – в нарядной домашней одежде. Их позы были неестественно прямыми, как у манекенов. Глаза широко открыты, застыли в выражении не столько ужаса, сколько глубочайшего изумления. Между ними, в центре стола, стояла изящная серебряная подставка для десерта. На ней лежала не еда, а маленькая, резная фигурка – два голубка, сплетенные вместе. И буква «В», вырезанная на основании.

«Он убил их за ужином, – сказал судмедэксперт, подходя. – Быстро. Профессионально. Колотые раны в спину, точное попадание в сердце. Они даже не успели вскочить».

Элиас медленно обошел стол, его взгляд скользил по деталям. Идеальный порядок. Ни одна тарелка не сдвинута, ни один бокал не опрокинут.

«Он был за спиной у каждого из них, – прошептал Локвуд. – Они сидели, смотрели друг на друга, и… он вошел в их доверие. Они пригласили его. Или он заставил их думать, что он свой».

«Вот он, минус частных домов, Локвуд, – мрачно констатировала Романова. – В многоквартирке кто-то мог услышать. А здесь… здесь можно творить что угодно. Он меняет тактику. Он эскалирует. От заброшенных зданий к частным домам. От одиночных жертв к парным».

Элиас кивнул, его разум уже работал, выстраивая новую ось в системе координат Анонима. «Архетипы… Учитель. Дирижер. А теперь… пара. Супруги. Основа общества. Ячейка. Он методично разрушает столпы. Буква „В“… „В“ как в „Влюбленность“? „Верность“? Или „Вина“?»

Он подошел к каминной полке, где стояли семейные фотографии. Счастливые лица, путешествия, улыбки. Ничего, что могло бы связать этих людей с предыдущими жертвами. Он были владельцами местного антикварного магазина. Никакого отношения к школе или музыке.

«Почему они?» – задал он вопрос вслух.

«Может, просто потому, что могли? – предположила Романова. – Чтобы доказать, что может достать кого угодно и где угодно. Даже здесь, в их крепости».

«Нет, – Элиас покачал головой. – Для него все – символ. Все – часть учебного плана. Он не станет тратить время на случайных людей. Они что-то символизируют. Что-то, что связано с его травмой».

Внезапно его взгляд упал на одну из фотографий. Молодые супруги на фоне старого, величественного здания, которое он узнал. Это был Институт Этики и Семейных Ценностей имени Губерта Вереского – ультраконсервативная организация, известная своими лекциями о «правильном» построении семьи и жесткой критикой современного образования.

Локвуд почувствовал, как в голове щелкает новый замок. Институт. Лекции. Контроль. Установление правил.

«Они не были учителями, – сказал он, поворачиваясь к Романовой. – Они были проповедниками. Проповедниками той самой системы, которую он ненавидит. Они продавали идею идеальной семьи. Идеального контроля. Как учитель в классе. Как дирижер в оркестре».

Он снова посмотрел на мертвую пару за столом, на их застывшие маски изумления. Они не просто стали жертвами. Они стали иллюстрацией. Уроком о том, как хрупка эта идеальная картинка. Как легко ее разрушить, проникнув в самое ее сердце.

«Он не просто убивает, Валерия, – голос Элиаса дрогнул. – Он проводит экскурсию по собственной боли. И мы – его единственные зрители».

Он вышел на улицу, чтобы глотнуть воздуха, но и здесь его преследовал тот же сладковатый запах, что и в доме. Только теперь он понял, что это запах – смесь дорогих духов и смерти.

Аноним был здесь. Он сидел с ними за столом. Он был их гостем. И Элиас с ужасом осознал, что следующая буква алфавита уже выбрана. И она будет еще страшнее.

ГЛАВА 5

Порт Верескового Променада был его рабочими легкими, которые едва дышали. Ржавые контейнеры, склады с облупившейся краской и бесконечные запахи мазута, рыбы и гниющей древесины. Туман здесь смешивался с дымом и паром, создавая ядовитую, непроглядную смесь.

Синие огни полицейских машин отражались в лужах машинного масла, окрашивая индустриальный пейзаж в тревожные, почти инопланетные тона. Элиас, кутаясь в пальто, смотрел вверх. Туда, где на стреле гигантского портового крана, упиравшегося в грязное небо, была распластана человеческая фигура.

Даже на такой высоте силуэт был узнаваем. Распятие.

Романова стояла рядом, ее лицое было каменным. «Алексей Семенов. Сорок пять лет. Докер. Работал на этом терминале двадцать лет. Вчера задержался на сверхурочную смену. Утром его нашел сменщик».

Подъем наверх в корзине аварийной службы занял вечность. Ветер рвал одежду, туман обжигал лицо ледяной влагой. И чем ближе они подплывали, тем четче проступали жуткие детали.

Это не было точной копией религиозного сюжета. Это была его брутальная, индустриальная пародия. Тело Алексея было приковано к металлическим балкам стрелы массивными цепями, раскинутые руки обмотаны колючей проволокой, впивавшейся в плоть. На его груди, прямо на замасленной робе, кто-то прикрепил кусок картона. На нем была выведена буква «Г».

Но самое жуткое было не это. На голову жертвы была надета импровизированная терновая корона, свитая из той же колючей проволоки. И снова – ни следов борьбы, ни признаков того, что жертву тащили наверх силой. Все было проделано здесь, наверху, методично и холодно.

«Он привел его сюда как агнца на заклание», – пробормотал Элиас, чувствуя, как подкатывает тошнота.

Когда тело спустили вниз и уложили на носилки, к ним подошла доктор Сорокина. Ее обычно спокойное лицо было бледным, а в глазах стояло неподдельное потрясение. Она не смотрела на тело. Она смотрела на лицо.

«Я его знаю, – тихо сказала она. Голос дрогнул. – Алексей Семенов. Он лечился у меня. Год назад».

Элиас и Романова переглянулись. Это был первый луч света в абсолютной тьме. Первая ниточка, связывающая жертв.

«От чего?» – резко спросила Романова.

Ирина Сорокина с трудом отвела взгляд от носилок. «От депрессии. Тяжелой, затяжной. Он был… сломленным человеком. Чувствовал себя в ловушке. Говорил, что несет на себе крест, который никогда не сможет сбросить. Работа, долги, чувство вины…»

«Вина? За что?» – вклинился Элиас.

«Он был водителем в небольшой аварии много лет назад. Никто не погиб, но его пассажир, друг детства, получил травму позвоночника. Остался инвалидом. Алексей винил себя. Он называл себя «убийцей чужой жизни».

Элиас закрыл глаза, пытаясь совместить эти кусочки. Учитель, дирижер, образцовые супруги и теперь… мученик. Человек, взваливший на себя чужую вину.

«Буква „Г“, – прошептал он. – „Грех“. „Голгофа“. „Гнет“».

«Он выбирает не просто архетипы, – голос Сорокиной стал тверже, вернувшись в профессиональное русло. – Он выбирает людей, которые сами являются носителями определенных ролей, отягощенных внутренней болью. Учитель, несущий знание, но, возможно, чувствующий себя в ловушке рутины. Дирижер, контролирующий ритм, но не способный контролировать свою жизнь. Супруги, играющие роль идеальной пары. И Алексей… человек, добровольно взваливший на себя крест вины».

«Он не просто их наказывает, – продолжил Элиас, подхватывая мысль. – Он… доводит их роль до абсурда. До логического конца. Учитель получает азбуку. Дирижер – метроном. Супруги – вечный ужин. А мученик… получает свою Голгофу».

Он посмотрел на Романову. В ее глазах горел тот же огонь. Они наконец-то поняли правила игры. Аноним не просто убивал. Он ставил живые картины, используя реальных людей с реальными травмами.

«Его база данных… – сказала Романова, и в ее голосе впервые прозвучало нечто, похожее на страх. – Он знает их тайны. Их страхи. Как?»

Элиас смотрел на удаляющиеся носилки. Ответ был очевиден и пугал до глубины души.

«Потому что он один из нас, Валерия. Он не призрак. Он… архивариус. Но не дел. А душ. И он пользуется нашими же архивами. Больничными. Полицейскими. Социальными».

Он повернулся и пошел прочь, к машине. Туман сгущался, поглощая порт. Где-то там, в этой серой мгле, Аноним уже выбирал следующую жертву. Следующую букву. И Элиас знал, что они должны найти его быстрее, чем он найдет ее. Иначе сценарий следующего урока будет написан еще одной смертью.

ГЛАВА 6

Капитан Романова встретила столичного гостя в своем кабинете. Марк Волков – детектив с репутацией охотника на маньяков. Высокий, подтянутый, с пронзительным взглядом и уверенностью человека, привыкшего к результатам. На его счету действительно было шесть раскрытых серийных убийств. Он пожимал руку Романовой, кивал Элиасу, и его взгляд скользнул по доске с фотографиями жертв с легкой тенью скепсиса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.