Призрачная тень

Он выглядел щеголем. Ботинки с пряжками и высокими каблуками, на чулках ни единой складочки, абсолютно безупречные бриджи. На нем были белоснежная рубашка, красный жилет и черная куртка. Иссиня-черные волосы аккуратно убраны под треугольную шляпу. Кейти знала, что Бартоломью особенно любит фестиваль «Пираты в раю» и всегда настаивает, чтобы они следовали за музыкантами и присоединялись к празднующим, так как ему нравилось комментировать современных пиратов, которыми кишел Ки-Уэст.

– Ты в порядке? – спросила Кларинда, возвращаясь к Кейти. – Ты опять говоришь сама с собой. Один из тех парней хочет угостить тебя выпивкой. Он думает, что ты уже достаточно набралась.

Кейти посмотрела на группу, где сидел ее поклонник. Она нахмурилась, неизвестно почему, узнав этого человека.

– Поблагодари его от меня и скажи, что я не хочу пить. Я напевала себе под нос – вот и все. Кларинда, кто этот парень?

Кларинда повернулась и махнула рукой. Парень пожал плечами. У него были русые волосы, аккуратно подстриженная борода, и на вид ему можно было дать лет тридцать пять. Он казался необычайно знакомым.

– Он выглядит… как будто мы знаем его, а?

– Но я не думаю, что он местный, – сказала Кейти. – Может, он здесь недавно – приехал порыбачить? – предположила Кларинда.

– Ну, давай не будем заводить себе врагов. Передай ему благодарность от меня, но скажи, что я не пью на работе. Я просто напевала вместе с музыкой.

– Конечно. И не беспокойся. Я уже сказала ему, что ты не пьешь во время работы. Он возразил, что все хозяйки караоке пьют. Ну а я ответила, что ты нет.

– Спасибо. Только будь с ним вежливой. Я сумею позаботиться о себе, – заверила ее Кейти.

– Еще бы! Потому что я на твоей стороне, – сказал Бартоломью. – И я могу перерезать глотку любому ублюдку моей абордажной саблей.

Кейти сердито уставилась на него.

– Ладно, ладно, если нельзя действовать саблей, то могу подставить ему подножку. Для призрака я очень ловко это делаю.

– Отлично, – улыбнулась Кейти.

– Что – отлично? – спросила Кларинда.

– Что близится время закрытия. Скоро будет петь Марти. О, я знаю, что нам делать.

– Кейти, я не пою…

– Это будет великолепно, – убеждала ее Кейти. Шагнув назад, чтобы посмотреть на состояние клиентов, Кейти повернулась к Бартоломью. – Заткнись, пока я работаю, слышишь? Тебе будет очень смешно, если меня запрут в психушку?

– Здесь? В современном Ки-Уэст? Чепуха! Я все время вижу полоумных, которые живут здесь или приезжают сюда, – сказал Бартоломью.

– Заткнись, или будет плохо! – предупредила Кейти.

Разумеется, она сама не знала, чем можно угрожать призраку. Ее годами преследовало проклятие в форме способности видеть тех, кто «проходил сквозь вуаль в свет», как многие это называли.

Бартоломью возмущенно засопел и перегнулся через стойку – хорошее настроение возвращалось к нему, когда он мог подслушивать окружающих.

Вскоре Марти начал исполнять новую песню, толпа местных и туристов пришла в экстаз. Он пригласил всех принять участие в празднике Фантазии. Кто-то спросил его, что это такое, и Марти объяснил, что это нечто вроде бразильского карнавала – выбирают короля и королеву – и похоже на Хеллоуин. Костюмированные вечеринки происходят по всему острову. Устраивают парад людей, облаченных в шкуры домашних животных, и раздетых, раскрашенных краской. Это сказочный праздник души и тела.

Марти гордился своим объяснением. Другой посетитель спросил о «Пиратах в раю», и Марти слегка смутился. Но, подумав, он ответил, что в отличие от праздника Фантазии во время пиратского шоу практикуются и иные развлечения – все пьют грог и носят исторические костюмы. Там можно увидеть инсценировку суда над Энн Бонни[14] и другие сценки.

Когда к трем часам ночи толпа начала расходиться, Кейти и Кларинда вместе исполнили песню из «Джекила и Хайда», несмотря на возражения Кларинды. У нее был красивый сильный голос, но она этому не верила и решалась петь только поздно ночью, и дуэтом с Кейти.

Бар не закрывался до четырех утра, но Кейти закончила свое караоке в три, давая людям время доесть и оплатить счета. Обезопасив оборудование на ночь – проследив, чтобы компьютер караоке, акустические приспособления и микрофоны были заперты, – она была готова идти домой спать. Кларинда остановила ее у двери:

– Джонас придет за мной через час. Подожди, и мы проводим тебя домой.

Кейти покачала головой:

– Со мной все в порядке. Не забывай, что я выросла здесь. Я знаю, как отделываться от пьяных.

– Теперь тут появились настоящие бандиты, – напомнила Кларинда.

– Я собираюсь прямо домой. Пойду по Саймонтон, а не по Дюваль.

Кларинда выглядела встревоженной, но Кейти оставалась непреклонной. Ее дядя был в Сент-Огастине, и баром управлял Джон Мерильо, поэтому она намеревалась ускользнуть беспрепятственно. В субботу Кейти должна была официально вступить во владение музеем мифов и легенд семейства Беккет и хотела поскорее уйти. – Сама будь осторожна с этими пьянчугами, – предупредила она Кларинду.

– О, единственное, чему я научилась, пока ты была в колледже, – это управляться с пьяными. Иди, со мной все будет прекрасно. И Джонас скоро придет.

Махнув рукой и прижимая к себе сумку, Кейти вышла из бара.

В три часа ночи Дюваль-стрит была отнюдь не пустынной. Кейти поинтересовалась, что подумал бы дю Валь – первый губернатор Флориды – об улице, названной в его честь.

Ки-Уэст был полон историями, которые трудно забыть. Само название являлось переделкой Кайо-Уэсо – остров Костей по-испански – и было обязано тому факту, что для англоязычных британцев, приобретших штат у Испании, ueso звучало похоже на west – запад. Название подходило, так как остров был самым западным из островов Мучеников, как называли испанцы цепочку флоридских «Кис» – «ключей». В действительности острова Драй-Тортугас находились еще западнее, но название было дано и оказалось прилипчивым. Улицы именовались в честь первых американцев – Саймонтона, его друзей, коллег и их семей. Саймонтон приобрел Ки-Уэст у испанца по имени Салас, когда Флорида стала американской территорией. Салас получил остров в подарок – или в уплату долга – от испанского губернатора, управлявшего островом перед американским губернатором. Остров повидал и британское правление, а зачастую не был управляем вовсе.

Место было колоритным как в прошлом, так и ныне.

– Ты любишь это место, – заметил Бартоломью, шедший рядом.

Кейти пожала плечами:

– Это дом. Если ты привык к красивым осенним краскам Массачусетса, то домом становится он. Здесь это вода и безумие. Да, я люблю его.

Она остановилась и нахмурилась, глядя через Саймонтон-стрит.

– Что такое? – спросил Бартоломью. – Я ничего не вижу. Даже красавицы в белом, которая появляется ночь за ночью.

– Свет.

– Свет? Он повсюду, и я не помню, когда его не было.

– Нет! Свет у входа в старый музей Беккета. Мой музей!

– Ты говорила, что официально приобретешь его только в субботу.

– Да, в субботу у меня встреча в банке – Лиам собирается прийти и помочь мне – и я подпишу последние бумаги, но…

В музее никто не должен был находиться. Беккет умер в восемьдесят восемь лет почти год назад – милейший старик, который мог бы жить вечно. У него было отличное здоровье. Но его жизнь зависела от единственной любви. Когда Леандра, его жена, скончалась в возрасте шестидесяти с лишним лет, он так и не оправился. Беккет не приставил пистолет к голове и не принял чрезмерную дозу лекарства – он просто утратил любовь к жизни. Лиам Беккет, друг Кейти со времени ее возвращения – они не были друзьями ранее, так как Лиам окончил высшую школу до того, как она начала учиться в старших классах, – был душеприказчиком состояния, и он скорее снес бы музей, чем вложил бы деньги в его ремонт. Здание годами стояло закрытым, но Кейти любила его с детства и давно мечтала вдохнуть в музей жизнь. Она уговорила Лиама согласиться. Дэвид Беккет, кузен Лиама и содушеприказчик состояния, еще не написал о своем решении. Последние несколько лет он работал в Африке, Азии, Австралии и других дальних краях, и Лиам не сомневался, что Дэвиду безразлична судьба музея. Если бы он даже вернулся, то вряд ли остался бы на островах. Уехав десять лет назад, Дэвид не хотел возвращаться домой.

Его бывшая невеста, главная любовь его жизни, хотя она покинула его, была убита. Задушена. Ее оставили здесь, в семейном музее, в позе легендарной Элены Милагро де Ойос.

Дэвид попал под подозрение, но у него было алиби – дедушка и бабушка. Правда, это алиби не вызывало особого доверия – в конце концов, что они могли сказать? Но он не убежал – ждал окончания расследования и потом уехал, чтобы больше не возвращаться.

Кейти знала, что некоторые все еще подозревают Дэвида. Она помнила его, но лишь смутно. Здесь он был школьной спортивной звездой. Шон, его старший брат, тоже любил спорт.

Кейти с любопытством перешла улицу. Было тихо, фонари освещали дорогу. Она смотрела на здание, служившее семейным музеем Беккетов.

Дом был построен Перри Шейном в конце 1850-х годов. Шейн бросил его, чтобы сражаться за федералистов в его родном Нью-Джерси. Семья Беккет приобрела дом в 1920-х годах, потому что это было дешевое строение семидесятилетней давности, к тому же одна из гранд-дам улицы похвалялась балконами и галереей вдоль чердака. Кейти сомневалась, что оттуда можно было видеть воду и корабли, но это было модным аксессуаром в то время, когда дом соорудили.

Ранее в нем было шесть спален на втором этаже и две в мансарде. Внизу находились гостиная, библиотека, столовая, кабинет и буфетная. Кухня располагалась сзади, футах в двадцати. Имелся также каретный сарай. Теперь, входя в парадную дверь, вы видели ворота и турникеты. Экскурсия начиналась на втором этаже и проходила через комнаты, после чего посетители спускались по черной лестнице на первый этаж и шли назад к входу.

– Что ты делаешь? – осведомился Бартоломью, следуя за ней.

– Хочу узнать, почему горит свет, – ответила Кейти.

– Потому что там кто-то есть. А ты еще не приобрела музей. Это может быть опасно.

– Возможно, это хулиганят студенты, и я выставлю их отсюда, прежде чем они причинят вред. Крейг Беккет закрыл музей несколько лет назад, все экспонаты еще на месте, – сказала Кейти.

– А если это не студенты? – запротестовал Бартоломью. – Кейти, не ходи туда.

– Ты со мной. Значит, все будет в порядке.

– Кейти! Проснись и посмотри на восход солнца, девочка! Я – призрак. Мне нравится вспоминать дни, когда я был сильным, крутым и мог защитить девушку. Если ты попадешь в неприятность из-за того, что музей грабят преступники…

– Бартоломью, какие воры зажигают свет? – осведомилась Кейти.

Бартоломью застонал. Кейти перепрыгнула через низенькое ограждение.

– Кейти!

– Что?

– Да – убийство из убийств![15] – вскричал Бартоломью.

Ему всегда нравилось цитировать и перефразировать Шекспира.

– Убийцы не зажигают свет, – бросила Кейти через плечо.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

Кейти игнорировала его и подошла к известняковой дорожке, ведущей к широким ступенькам крыльца и двери.

Она чувствовала позади присутствие Бартоломью.

Была ли она безумна? Нет! Музей должен был перейти к ней, и она могла за две секунды вызвать полицию по телефону. Кейти не собиралась подходить к свету – ее интересовало, что скрывается в темноте. Она хорошо знала это место.

У двери Кейти остановилась. Она потянулась к ручке, но в этот момент дверь с легким скрипом открылась, как будто от внезапного порыва ветра.

– Я этого не делал! – прошептал Бартоломью.

Кейти нетерпеливо покачала головой и вошла.

Она сразу заметила, что некогда красивый деревянный пол нуждается в починке. Экскурсанты бродили здесь годами, и их башмаки успели причинить вред. У ворот все еще стояли старомодный кассовый аппарат и стол красного дерева, где кассир продавал билеты – ранее он служил письменным столом капитана на старом торговом судне. Вращающийся стул позади него был столь же старым, но все еще удобным. Кейти все это знала – она ходила по музею с Лиамом Беккетом всего несколько дней назад.

Свет, который она видела с улицы, исходил от входа. Это была люстра вестибюля.

Кейти открыла рот, собираясь кого-то окликнуть, но не сделала этого. Она предпочла не поворачивать турникет – звук был бы подобен взрыву. Кейти села на стол, перебросила через него ноги и шагнула на другую сторону.

Из полумрака выступали первые экспонаты. Фигуры Папы Хемингуэя и его второй жены Полин словно спускались по лестнице. Это всегда было одним из главных хитов музея – восемьдесят процентов посетителей фотографировали пару.

– Не вздумай подниматься по этой лестнице, – строго предупредил Бартоломью.

Кейти усмехнулась:

– Бартоломью, ты трус. Призраки не могут бояться. Господи, ты же был пиратом!

– Капером. Мой корабль был официально уполномочен правительством, – раздраженно поправил Бартоломью. – И не говори глупости – я не боюсь. Вернее, я боюсь за тебя, глупая девочка. Что с тобой? Я знаю, что твоя семья воспитывала тебя как следует. Порядочные молодые леди не шляются по темным переулкам.

– Это не темный переулок.

– Это еще хуже. Ты можешь попасть в западню.

– Я не стану подниматься, – заверила она его.

Кейти отошла в сторону, понимая, что нарушает исторический порядок осмотра. Она не собиралась подниматься наверх, а только хотела посмотреть, что происходит.

– Кейти, – позвал Бартоломью, следуя за ней.

Она повернулась и уставилась на него:

– Что? Сейчас я увижу призраков?

– Призраки редко причиняют вред. Куда опаснее плохие люди – преступники, насильники, убийцы и воры, – сурово произнес Бартоломью.

– Еще минуту… Мы проверим все внизу, и я вызову копов. Или Лиама. Он ведь тоже коп. Просто я не хочу кричать «Волки!».

– Что-что?

– Не хочу поднимать тревогу без надобности. Может быть, Лиам был здесь раньше и оставил свет включенным.

– И дверь открытой? – с сомнением спросил Бартоломью.

Кейти пожала плечами.

Она отошла налево, где продолжалась экскурсия, когда посетители спускались на первый этаж. Первая комната демонстрировала одну из самых драматических легенд Ки-Уэст – историю с куклой. Когда Роберт Юджин Отто был маленьким, ему подарили очень страшную куклу, очевидно проклятую рассерженным слугой, знавшим кое-что о вуду[16]. Отто стал одержим куклой – даже назвал ее Робертом в свою честь. Кукла Роберт бродила по дому и проделывала трюки. Позднее она до безумия напугала жену Роберта.

За этой психопатической историей следовал печальный мемориал в честь моряков, погибших на «Мейне», когда судно взорвалось в гаванской гавани в 1898 году. Экспонаты музея демонстрировали матросов, работавших на корабле. Далее за занавесом танцоры двигались вокруг серебряной туфельки. Первая мировая война началась и закончилась. Объявили сухой закон, и контрабандный алкоголь потоком устремился из Гаваны на Ки-Уэст.

Дорожка через буфетную сзади вела вокруг к другой стороне дома. Там было темно – свет едва просачивался из вестибюля. Папа Хемингуэй вновь появился в 1931 году – дядя Полин купил им дом на Уайтхед-стрит в качестве свадебного подарка.

Кейти знала, что последует дальше – механические куклы графа фон Козеля и Элены де Ойос. Всего лишь маленький сектор, занавешенный тканью в арке. Это всегда было популярным местом, покуда фигуру бедной Элены не заменили телом задушенной молодой женщины. Начало конца.

Людям нравились причудливость, романтика и даже трагедийность истории, но после этого события страх подступил слишком близко. Одно дело – выглядеть эксцентричным в музейной экспозиции, а другое – настоящее насилие.

Впрочем, были и забавные экспонаты. Слоппи Джоунс, передвигающий свой бар на другую сторону улицысреди ночи, сердясь на экскурсантов, разгуливающих по его недвижимости. Теннесси Уильямс, работающий в отеле «Ла Конча» над пьесой «Трамвай „Желание“». Еще одна война, солдаты и матросы, блокада дороги, заставившая Ки-Уэст отделиться и стать, хотя бы на несколько часов, республикой Конч.

Но остальные истории всегда бледнели в сравнении с историей фон Козеля и Элены.

Патологическое любопытство. Неужели он действительно спал с трупом? Боже, какая гадость!

Разумеется, Кейти знала эту легенду. Она слышала ее всю жизнь. Она много раз пересказывала ее в колледже друзьям, отрицавшим ее правдивость, пока они не заглядывали в Интернет. Это было трагично, печально, тошнотворно, но всегда привлекало людей.

Как и сегодня ночью. Кейти протянула руку, чтобы отодвинуть занавес перед экспонатом.

– Нет, Кейти, не надо! – прошептал Бартоломью. Кейти на мгновение закрыла глаза.

Она внезапно испугалась, что наткнется на труп.

И все же занавес надо отодвинуть.

Она сделала это и вскрикнула.