Корона Золотого леса

Глава 11. Тропами Осени

За время, что мы спали, от костра осталась лишь кучка тлеющих угольков и обожженная палка. Я так и уснула – укутанная в плащи парней, прижавшись к нагретому дереву.

Холодный утренний воздух обжигал моё лицо, и сквозь слипшиеся спросонья ресницы я смотрела на то, что осталось от ночного огня.Небо было бледное, будто вымытое дождём, и свет пробивался через кроны редкими золотыми полосами. Где-то вдали непривычно громко для этого места щёлкала птица, непривычно громко для этого места.

Рядом, чуть поодаль, спорили Ерин и Арлен. Тихо, почти шёпотом, но иногда голоса срывались, становились жёстче. Что ж, я начинала к этому привыкать.

Кажется, они не заметили, что я уже не сплю. Я затаила дыхание, стараясь не выдать, что уже проснулась.

– Она уходит, потому что видит, – сказал Ерин глухо. – Видит, что рядом с тобой гибнут те, кто тебя защищает.

Молчание. Потом – короткий, резкий смешок Арлена.

– О да, – произнёс он с той холодной усмешкой, которую я уже знала. – Конечно. Только из-за меня. Не выгнала меня, не запретила приближаться к вашей дражайшей избранной.

Ерин пробормотал что-то, но я не смогла различить ни слова. Голос Арлена повысился, он заговорил резко и отрывисто, будто каждая фраза давалась ему через боль:

– В одном ты прав. Она видит. Только не то, что ты. Она уходит не из-за меня, а потому что не хочет делить ответственность. В этом все вы – ждать, пока кто-то другой умрёт за вас, пока судьба сама всё решит.

Я уже слышала это всё. Но, после смерти Туила, эти слова стали правдой. Горькой, болезненной правдой, где жизнь одного отдается ради призрачного спасения других.

– Осторожнее, – отозвался Ерин, и его голос стал жёстче. – Ты говоришь о моём народе.

– О твоём? Я всё ещё фейри, если ты не забыл, – Арлен усмехнулся, но в этой усмешке было что-то надломленное. – Ты сам наполовину изгой, Ерин. Ни один Двор тебя не принял. Так что не строй из себя рыцаря, защищающего честь тех, кому ты не нужен.

Я слышала, как он выдохнул, почти со стоном, и звук этот был не злым – уставшим.

– Если я изгой, то потому, что хотя бы пытаюсь что-то изменить. В отличие от тебя, я не стою в стороне, наблюдая, как всё рушится.

– О, твой дед наверняка считает иначе!

– Не смей говорить о нём! Ты и имени его упоминать не досто…

– Ты будешь тише, или нет? Хочешь разбудить её?

На миг голоса стихли.

– Не переводи тему.

– О, я не перевожу! Но это ты так печешься о её мнении. О, Шарлотта, Шарлотта! Ты веришь в неё?

Я прикусила губу. Он говорил с весельем, но каждое слово отзывалось внутри глухим ударом.

Я не была наивной, не думала, что в действительности могу положиться на них. Фейри не зря считались загадочным и жестоким народом, могла ли я думать, что для них значу что-то большее, чем забавное развлечение? Что они идут со мной ради меня, а не из-за пророчества или… желания позабавиться? Я не понимала, что двигало Арленом, но осознать их пренебрежение оказалось больно.

– Очнись, Ерин, Лес умирает! Он не может отличить своих детей от врагов, а вы хотите, чтобы он выбрал… – от такого вопля проснулся бы даже мертвец. Я едва не вскочила от неожиданности, дернулась, но парни, кажется, не заметили бы сейчас и оссхаера, притаись он за их спинами.Я не хотела, но я поверила. Привязалась к ним, ведь во всей неразберихе они были рядом со мной. Спасали, помогали, защищали… Только теперь я по-настоящему задумалась о том, какие мотивы стояли за каждым из них.

– Ты не понимаешь, – голос Ерина стал тише, почти шепот. – Она – не просто кровь. Она свет. Единственное, что ещё способно удержать этот мир.

– Свет, – передразнил Арлен. – Прекрасно. Только вот любой свет сгорает быстрее, чем успевает осветить дорогу. Я не верю. Ни в Трон, ни в судьбу, ни в девчонку, которую Лес выбрал, потому что ей повезло родиться с нужной кровью.

Я должна была притвориться, что сплю. Что не слышу. Но не смогла, не выдержала – подняла голову.

– Хватит, – выдохнула я. Голоса застыли. Оба обернулись. – Вы говорите обо мне так, будто меня здесь нет.

Арлен глянул поверх пламени. В его глазах отражался тусклый огонь угольков, и я вдруг увидела – не злость, не насмешку, а боль. Глубокую, тихую, спрятанную под маской равнодушия.

– А разве ты хочешь, чтобы мы говорили иначе? – произнёс он ровно. – Ты – причина, по которой погибли Туил и десятки других до него. Тебя защищают, потому что так велит пророчество. Потому что ты должна спасти всех. А ты сможешь?

Не хотела ли я, чтобы кто-то другой был «избранным»? Чтобы не мне приходилось нести этот крест, эту кровь, этот свет?Я замерла, потому что он сказал то, чего я сама боялась подумать вслух.

– Замолчи, – тихо сказал Ерин. Но в его голосе не было уверенности.

Всё, что они сказали, эхом прокатилось внутри.

«Ты причина».

«Ты свет».

«Ты должна».

Умерли.

Умрут.

Умирают прямо сейчас.

Слова сливались, становились гулом, и чем дольше я слушала, тем сильнее хотелось исчезнуть.

Пусть бы остался кто угодно – только не я.

Сердце перекрывало горло, втолкнуть в себя воздух вышло не с первого раза. Глубокий вдох тяжелым комом прокатился внутри. Смотреть в ледяные металлические глаза было сложно. Хотелось сжаться, отвернуться, опустить взгляд.

– Давай проверим, – вышло не так легко, как хотелось. – Не узнаешь, пока этого не случится. Или я действительно окажусь бесполезной. Что с того? Что изменится? Или ты можешь прямо сейчас отправить меня домой? Вперёд! Я с удовольствием верну свою гребанную обычную жизнь слабого никчемного человека. Поможешь мне?

Арлен замер. На миг в его взгляде погасло всё – насмешка, раздражение, даже холод.

Словно что-то внутри него дернулось. Он медленно выпрямился, потом опустил взгляд. Пальцы, до этого лежавшие на рукояти меча, сжались, костяшки побелели. – Ты правда этого хочешь? – голос прозвучал глухо, почти шёпотом. Не вызов, не издёвка – просто вопрос, от которого у меня внутри что-то оборвалось.

Он шагнул ближе, но остановился, как будто споткнулся о невидимую черту.

И только потом, словно спохватившись, усмехнулся – резко, неестественно.

– Ну, конечно. Что ещё я ожидал? Стоит сказать правду – и сразу драма, слёзы, героические речи о свободе выбора. Хочешь сказать, тебе его не дали?

Он говорил быстро, на выдохе, будто прикрываясь словами. Но губы дрожали, и усмешка вышла кривой.

Я смотрела, не понимая – злость ли это, раздражение или что-то другое. Я перевела глаза на Ерина, на его отрешённое выражение лица. Он замер, напряженно вцепился в синеволосого взглядом. Вернулась к глазам Арлена, серебряным и влажным, к его раскрасневшемуся лицу.

– Хватит, Арлен, – вмешался Ерин. Голос у него был ровный, спокойный, чуть приглушённый. Он шагнул ко мне, как будто собирался стать между нами. – Она не обязана это слушать.

Его рука легла мне на плечо. Тепло, тяжело. Но он продолжал смотреть не на меня.

– Не трогай её, – сказал Арлен. Голос снова стал сухим, но под ним будто звенело что-то неуловимое. Он отвёл взгляд, провёл рукой по волосам, потом по лицу – будто хотел стереть с себя усталость. – Не извиняйся за меня, рыцарь. Я сам умею.

– Я сказал это не потому, что ты бесполезна, – произнёс он тихо. – А потому, что не хочу увидеть, как ты умираешь, пытаясь доказать обратное.Он посмотрел на меня. Прямо в глаза впервые за всё это время.

После всего, что он наговорил, я не понимала, зачем теперь он пытался лгать. Он не скрывал своего отношения к пророчеству, к моей роли в нем. Я вцепилась в юбку, скомкала гладкую ткань в руках.

– Как трогательно, – тихо бросил Ерин, и в его голосе мелькнула легкая усмешка, будто он хотел разрядить обстановку. – Ты переживаешь за неё, но делаешь всё, чтобы ей было больно. Отличный способ защиты.

– Зато я хотя бы не притворяюсь, – ответил он. – И не называю страх заботой.Арлен вскинул голову. В его лице мелькнула тень, короткая, как вспышка.

– Страх – это и есть забота, если боишься потерять кого-то.Ерин прищурился.

Он снова повернулся ко мне, чуть улыбнулся – спокойно, мягко, как будто хотел сказать: я рядом, я на твоей стороне.

Оба смотрели на меня, и от этого хотелось исчезнуть – стать ветром, пеплом, чем угодно, лишь бы не стоять здесь между ними.Я не ответила.

Серое небо отражалось в глазах Арлена, и вдруг в этом отблеске я заметила что-то, чего не видела раньше: не злость, не презрение, а усталость. Глухую, безысходную, как в человеке, который слишком часто говорил неправду, чтобы скрыть то, что действительно болит. Вот только он был фейри, и даже это могло быть ложью. Искусной, честной ложью, той, на которую способны лишь те, кто не может лгать открыто и откровенно.

– Ты несправедлив, – наконец выдавила я. – Я не виновата, что оказалась здесь. Никто не виноват. Просто всё… происходит.

Арлен посмотрел на меня долго, не моргая, потом отвернулся. Поднял с бревна плащ, который успел свалиться с меня, резким движением накинул на плечи и отошёл вглубь леса. Я смотрела ему вслед. Внутри всё горело – от стыда, от злости, от обиды.

Арлен исчез между деревьями, даже не обернувшись.

– Пусть проветрится, – пробормотал Ерин, но в его голосе что-то дрогнуло. – Он не умеет говорить, когда… ну… когда чувствует слишком много.

Я не стала отвечать. Просто опустилась на бревно, чувствуя, как дрожат колени.

Даже птицы перестали щёлкать.Лес вокруг тихо стонал.

Всё пахло гарью. И пеплом. И смертью.

Когда крик внутри утихает, а остаются только пустые стены – выжженные изнутри.Вот оно – то самое чувство, которое накатывает после шока.

Я сжала нож в руках так сильно, что пальцы заныли. Металл нагрелся от ладоней, будто впитывая моё дыхание.

Пепел от костра был тёмным, почти черным – и слишком похожим на ту пыль, в которую рассыпался Туил. Стоило мне увидеть эти крошечные хлопья, и в животе что-то болезненно скрутилось.

«Он отдал всё за тех, кто его не знал».

И я – первая среди этих «тех».

Отвращение подкатило к горлу кислым комком. Отвращение не к ним, а к себе. К этой крови, что текла во мне, к этому «свету», который был не благословением, а меткой, привлекающей смерть. Я была якорем, который тянул всех на дно.

Мысли проносились, звучали голосом Арлена, не крик, а какое-то надтреснутое, уставшее признание: «Ты становишься щитом для всего этого мира, хочешь ты того или нет».

Щитом.

Тяжёлым, железным, в который впиваются удары, который покрывается вмятинами и трещинами, пока не разлетится на куски. И все будут смотреть не на него, а на то, что за ним, благодаря его прочности и проклиная его тяжесть.

Мне не хотелось быть щитом.

В этой простой, детской мысли не было ни героизма, ни бунта. Была лишь простая, животная правда. Мне хотелось дышать, а не задерживать дыхание перед ударом. Чувствовать солнце на коже, а не холод металла. Быть живой.

– Ты не должна слушать его, – Ерин говорил тихо, осторожно, словно опасался, что любое неверное слово сделает хуже. – Он… он просто злой. Это не про тебя.

– Нет, – выдохнула я, и голос сорвался. – Это про меня.

Я чувствовала его тепло, но оно не успокаивало – наоборот, обжигало.Он сел рядом. Очень близко.

– Шарлотта…

– Он прав. – Я подняла взгляд, и слова сами рвались наружу. – Все вокруг погибают или погибнут потом, а я… просто стою и смотрю. Иду дальше, будто так и надо. Будто это вписано в контракт. Один мертвый, второй, третий – и все ради кого? Могра сказала, это происходит давно. Ради меня, которая… – я сглотнула, будто проглатывала собственный стыд, – которая вовсе не хочет быть этим гребаным ключем.

Тишина повисла между нами плотным занавесом.

Ерин молчал. Он хотел что-то сказать – я видела по дрожанию его ресниц, по тому, как он сжал край плаща, – но не решался.

Пламя последнего уголька треснуло. И в этот момент я ощутила странное покалывание под кожей. Сначала лёгкое, почти как от холода. Потом – сильнее.

Я опустила взгляд на ладони.

И замерла.

Под кожей, тонкими дорожками, мерцали красные прожилки. Как будто кровь внутри стала светиться – не ярко, но достаточно, чтобы я увидела. Тонкие, как паутинка, прожилки алого света. Они пульсировали, будто сама кровь в жилах решила восстать и прожечь себе путь наружу.

Нет… нет, нет, нет…

Ужас, холодный и стремительный, обжёг меня изнутри. Я судорожно сжала кулаки, пытаясь спрятать это чудовищное, нежеланное сияние. Дёрнула руки к себе, спрятала их в складки юбки, сжалась, будто хотела исчезнуть.

– Что? – Ерин наклонился ближе, и в его голосе проскочила настороженность. – Шарлотта, что случилось?

– Нет! – я отшатнулась так резко, что чуть не упала. – Не трогай. Не смотри.

Выбранная.Мне казалось, что если он увидит, если хоть кто-то увидит – всё станет реальным. Что я и правда… не такая. Особенная.

Как будто это слово – клеймо, а не дар.

– Шарлотта… – он протянул руку, очень медленно, будто к раненому зверю. – Это не плохо. Дай мне посмотреть?

– Не трогай меня! – выкрикнула я. – Я не хочу, чтобы от меня что-то зависело! Понимаешь? Я хочу быть живой. Просто живой, а не проклятой дверью в ваш чёртов Трон!

Мне показалось, что лес прислушивается.Тишина вокруг стала звенящей.

Его глаза были мягкими – слишком мягкими. Но за мягкостью пряталось что-то ещё. Я не могла понять что. Это было… холодное. Выверенное.Ерин сжал губы.

– Ты справишься с этим, – произнёс он наконец. – Лес не ошибается.

– А если ошибся? – я чувствовала, что голос снова дрогнул. – Если я ничего не спасу? Если только гублю?

Каждое слово било по мне самой.

Он попытался взять меня за руку.

Наверное, потому что сил не осталось.Я дёрнулась, но не отстранилась.

Я закрыла глаза. Хотелось, чтобы тёпло проникло глубже. Чтобы оно вытеснило холод внутри.Его пальцы легли поверх моих – лёгкие, тёплые, будто он боялся сломать.

– Ты нужна им, Шарлотта, – сказал он. Очень тихо. – Нужна нам.

– Может, я просто нужна, чтобы умирать рядом с теми, кто был сильнее? – слова вышли хриплыми, почти сломанными.

И в этой паузе было что-то неправильное. Слишком долгое раздумье. Слишком тихий вдох.Он не ответил сразу.

– Тогда я пойду рядом, – наконец произнёс он.

Не «этого не случится».Не «я защищу тебя».

Только: «пойду рядом».

Это почему-то прозвучало хуже всего.

Хотела сказать: «Ты же меня не знаешь».Я хотела спросить: «Зачем?»

Он сказал это так тихо, что слова почти потонули в шелесте листьев над головой. Но я услышала. И от этого стало ещё страшнее. Эта слепая, безрассудная преданность. Она была тяжёлой, как камень на шее.

– Не надо, – прошептала я, отодвигаясь. – Не надо идти рядом. Просто… оставь меня в покое.

Ерин замер. Его рука повисла в воздухе, а в глазах промелькнуло что-то похожее на боль. Но я уже не могла доверять и этому. Была ли это боль за меня или за свой пошатнувшийся идеал?

Я встала, отряхивая с колен прилипшие травинки и серый пепел. Плащ, пахнущий дымом, лесом и Ерином, свалился на землю. Мне было холодно, но его тепло стало чужим и обжигающим.

– Шарлотта… – начал он, поднимаясь.

– Я сказала, оставь меня в покое! – мой голос сорвался, превратившись в хриплый крик. – Я устала! Устала от ваших споров, от ваших взглядов, от того, что вы решаете, кто я и что я должна чувствовать!

Я отступила ещё на шаг, спина уперлась в шершавый ствол дерева. Финиг, спавший у костра, встревоженно поднял голову, его уши затрепыхались.

– Я не хочу быть вашим «ключом»! – выкрикнула я, и слёзы наконец потекли по лицу свободно, горячие и солёные. Я не вытирала их. – Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то умирал! Я не хочу этой крови!

В ярости и отчаянии я сжала кулаки, и в ту же секунду знакомое свечение пробежало под кожей. На этот раз оно было ярче. Тонкие прожилки алого света проступили на тыльной стороне ладоней, пульсируя в такт бешеному стуку сердца.

Я вскрикнула от страха и отвращения. «Убери это!» – прошептал какой-то внутренний голос. Я судорожно разжала пальцы и попыталась спрятать руки за спину, прижимаясь к дереву, как будто оно могло поглотить это проклятие.

Ерин смотрел на меня, и в его глазах не было страха, лишь ошеломлённое понимание. Он видел.

– Не смотри! – простонала я, закрывая лицо руками. Свет пробивался сквозь пальцы, окрашивая мир в кроваво-красный.

Боже, как же убрать это?! Прекратить, нужно прекратить!

Бабушка бы точно сказала, что с этим делать.

Бабушка…

Что бы она сказала?

К своему ужасу, я не могла вспомнить ничего. Даже лицо моей бабули в воспоминаниях расплывалось. Почему я не могу её вспомнить? Голос, её слова. Рассказы. То, что я должна была знать и помнить с малых лет сейчас растворилось в тумане также, как то, почему я вообще оказалась в ведьмином круге.

Всё в моей голове смешалось в пудинговую кашу, из которой я с трудом вырывала образы однокурсников, Дублинских улочек и обрывки детских воспоминаний. Нужное же ускользало, путало, и я дрожала, продолжала вжимать лицо в ладони.

– … Лотта!

Я медленно опустила руки. Свет на них стал тусклее, но не исчез полностью, затаившись в глубине, как спящий вулкан. Я посмотрела на Ерина – на его преданное, полное веры лицо.

– Я не знаю, кто я, – сказала я тихо, и голос мой больше не дрожал. В нём была лишь ледяная, бездонная усталость. – И я не знаю, чего хочу. Но я знаю, что я хочу закончить здесь всё и вернуться домой. Я не создана для вашего мира и ваших законов. Просто позволь мне дойти до конца и уйти к моей семье после.

– Дура, – Финиг шлёпнул меня по колену. Я даже не заметила, когда он подошёл. – Про мир забудь, иди свой путь! Распустила сопли и воет как банши. Противная девчонка, уууу. Слизнявая!

Меня всё ещё трясло, но теперь от усталого смеха.

– Могра у Границы, ты в веренице, – Финиг цокнул и мотнул головой, уши хлопнули его по щекам. – Идём, у меня уже пятки чешутся от лесных укусов! Лес ждет наш путь. Поднимайте своё дряблое сало и и-и-ик-дём!

Я нагнулась, обняла его – впервые сама, без подсказки.

Маленькое тельце было холодным и хрупким.

Выдохнула ему в самую морду “спасибо”. Финиг в моих руках захихикал, его хвост заметался как у радостной собаки.

– И куда нам?

Финиг повернул голову в сторону, будто прислушивался к чему-то за пределами нашего слышимого мира.

– Туда.

Тонкая перепончатая лапа ткнула вглубь леса, туда, где не так давно скрылся Арлен. Туда, где начиналась тропа.

Почти незаметная.Узкая. Извилистая.

Когда я посмотрела на неё, у меня внутри что-то ёкнуло.

Будто я уже видела её. Ощущения были такими, как если бы я встретила старую и неприятную знакомую.

– Это дорога в Осенний Двор? – тихо спросил Ерин.

– Это дорога к Лабиринту, – поправил Арлен.

Мы одновременно обернулись.

Он стоял между деревьями, мрачный, бледный. Мокрые волосы приобрели ещё более глубокий, чем до этого, оттенок синего. На лице – никакого веселья. Ни ярости, ни сарказма. Только усталость.

Мои ладони уже не искрились, но теперь я боялась смотреть на них. В какой момент они потухли? И как надолго?

Я сделала шаг вперёд, прочь от дерева.

– Ты говоришь правду, Арлен. Я не могу это остановить. – Я повернулась к Ерину. – И ты прав. Лес выбрал меня. Но никто из вас не знает, что это значит на самом деле. И я тоже не знаю.

Я подошла к тому месту, где ночью сидела Могра, и опустилась на колени. Тот самый росток, зелёный и сияющий, всё ещё был там. Он казался таким хрупким на фоне моей внутренней бури.

– Но я узнаю, – прошептала я, глядя на него. – Я узнаю, почему я такой оказалась. И решу сама, что с этим делать. И если мне придётся жертвовать этому миру… то я сделаю выбор сама, а не так, как нужно кому-то другому. Возможно, в этом весь смысл? Дать выбор тому, кто никак не зависит от Леса и кому чужды здешние разногласия?

Я коснулась пальцами ростка. Он был теплым и слегка пульсировал. От чего-то мне сделалось очень спокойно.

Я подняла голову. Мои спутники смотрели на меня. Ерин – с новой, озадаченной надеждой. Арлен – с молчаливым согласием. Финиг подпрыгивал и переминался с ноги на ногу, то и дело приседая от нетерпения.

– Мы идём в Осенний Двор, – заявила я, поднимаясь. – И мы идём не потому, что так велит Лес. А потому, что иначе ничего не закончится.

Я повернулась и пошла прочь от потухшего костра, вглубь леса, где воздух уже отдавал холодной медью и запахом гниющих яблок. Я не оглядывалась, чтобы проверить, идут ли они за мной. Впервые за всё это время мне было всё равно.

Позади раздались шаги. Сначала быстрые и лёгкие – это Финиг, проскочивший мимо меня и скрывшийся в зарослях, чтобы, как всегда, быть проводником. Потом – тяжёлые, размеренные. Ерин. И чуть поодаль – тихие, почти бесшумные. Арлен.

Мы шли уже довольно долго, и тяжесть прошлой ночи постепенно растворялась в утренней прохладе. Пахло мокрой корой, холодом и едва уловимо влажной землёй и прелой листвой.

Сначала я подумала, что мне показалось.

Под ногами, прямо на тропу, вылез маленький буровато-серый жук. Он медленно переполз через влажный ком мха и неспешно скрылся под опавшим листом. Самый обычный. Такой, каких полно в любом парке Уиклоу.

Я моргнула.

Финиг лишь пискнул раздражённо, будто жук ему мешал, и шлёпнул лапой по дороге. Ерин, довольно быстро обогнавший меня, шагал чуть впереди, сосредоточенно смотря под ноги. Арлен – вообще будто не заметил ничего.

Я замедлила шаг, огляделась внимательнее.Ничего странного.

Просто – Лес. Мы прошли ещё с десяток шагов. Кроны стали реже, солнечный свет просачивался мягкими полосами. Воздух стал теплее. Я выдохнула, впервые за всё утро ощущая, как плечи понемногу опускаются.

Краем глаза я зацепилась за быстрый рыжий всполох справа. Я подняла взгляд – и замерла.

На ветке ближайшего граба сидела белка. Рыжая, с пушистым хвостом, такая обычная и такая непривычная в мире фейри, с которым я успела познакомиться. Она жевала что-то желтое и круглое, фыркнула, встряхнула хвостом и уставилась на нас с самым обыкновенным возмущением. Я ждала, что она сейчас заговорит, но белка громко заверещала, чуть не выронив своё сокровище, продолжая пялиться на нас глазами-бусинами.

– Вы это видите? – прошептала я.

Ерин коснулся рукояти копья, но через секунду лишь моргнул.

– Это… белка?

Белка – настоящая, живая, пушистая, грациозная – перебежала по ветке над нашими головами и, усевшись напротив Арлена, начала чистить лапкой мордочку. Таких я часто фотографировала на 1400-ый Олимпус в начальной школе. От чего-то это воспоминание стало таким легким, будто я могла вспомнить что угодно. Но нет, я всё ещё не могла вспомнить ни лица, ни имени бабушки. Зато помнила, как бегала по парку, пытаясь заснять очередную белку.