Полёт опаленных крыльев

Фотограф Елена Сорокина

© Алина Грэй, 2021

© Елена Сорокина, фотографии, 2021

ISBN 978-5-0053-1263-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Экзамен

Вот и настал этот волнующий для абитуриентов день. Карина еле стояла на ногах. Многочасовое пребывание на жаре, голод, усталость давали о себе знать. Еще и куда то запропастился Серик с обещанными пирожками. Наконец объявили что через пять минут огласят список поступивших на гранты. Волнение усилилось, родители подошли поближе к своим детям, а она стояла одна. Не стала подвергать стрессу маму, у которой последняя надежда дать дочери высшее образование была на эту новую конкурсную систему.

Жили они в ста километрах от города студентов и мама, заслышав звук проезжающей машины, нетерпеливо выглядывала в окно. Не поступит – ничего страшного, – пыталась она себя успокоить. Может, в колледж или в училище успеет документы подать. Эх, на сельскую квоту рассчитывать не приходится, будет соревноваться с городскими детьми. Может, за победы на олимпиадах баллы прибавят, – надеялась мать, вырастившая одна уцелевшую в том страшном ДТП дочь.

Роковая ночь когда она потеряла сына и мужа разделила ее жизнь на До и После. Прошло десять лет, но она так и не научилась спокойно реагировать, слыша их имена, когда кто-то окликал своих близких. По ночам мысленно обращалась к ним, в надежде что их души ее слышат. Когда воспоминания разрывали сердце на клочки, не зная куда деться от преследующего смеха сына, их счастливых лиц на фото, она напивалась до отключки. Пока в такой же жуткий февраль, спустя три года, чуть не угорела с малолетней Кариной. Вычистив и побелив дом, сложила все оставшиеся фото и вещи сына с мужем и унесла на чердак. Наплакавшись до состояния когда веки больно открывать и вместо глаз видны щелочки, спускаясь с лестницы, запоминала какое сегодня число, так как подниматься туда себе поклялась не чаще раза в месяц.

«Объявляется список обладателей образовательных грантов и кредитов!» – объявили в микрофон. Шум, гам, говор исчезли моментально.

Услышав свою фамилию, одни не могли сдержать восторга, а другие спешили скорее выбраться из толпы, смахивая слезы. Карина ощущала как колотится сердце, надеялась, но так и не услышала своего имени в числе поступивших. Серик, приехавший ее поддержать, тоже заметно нервничал, держал за руку.

У Карины екнуло в груди когда объявили последнего поступившего по ее профилю. Счастливую загорелую девочку с сертификатом в руке обнимали родители. Монотонный голос в микрофон продолжал объявлять счастливчиков. «На следующий год поступишь», – пытался успокоить, выбираясь из толпы, ее верный друг. Она растерянно брела за ним, уже зачисленным на платное отделение престижного вуза. Он не был виноват что родился в обеспеченной семье. Что у них был красивый большой дом с огромным забором, а дом Карины на два хозяина, стоял на окраине, огражденный ветхой калиткой. Заметало за ночь до середины окна, глядя из которого, Карина узнавала приходящих к ним по сапогам. Вдвоем с Сериком чистили снег, рыли дорожки к дороге и уличному туалету. Сейчас он снова испытывал вину перед ней.

«Образовательный грант присуждается Омаровой Карине Руслановне!», – нереально прогремело в воздухе.

– Это же ты! – радостно закричал соклассник, – вот мы дураки, кредиты-то отдельно зачитывают, а гранты – отдельно!

– А это точно я!? – не верила Карина, пока Серик, проворно минуя пробки из людей, тащил ее за руку назад, к импровизированной сцене на крыльце университета.

День выписки после ДТП пришелся на ее день рождения. В больнице они с мамой провели почти месяц. Брата и отца похоронили без Карины. Мама протянула ей коробку. Она рванула ленточку и достала белую курточку, такого же цвета шапочку, шарф и перчатки, именно такие как она мечтала, где каждый палец отдельно, а не варежки, к которым мама вечно пришивала резинку и просовывала через пальто, чтоб не потерялись. «Мама, где Тимка с папой? Их не выписали еще? Мамочка, ну не молчи пожалуйста». В первый раз она не слышала звука своего голоса когда плакала. Слезы беззвучно катились отдаляя ее от детства.

Мама не ходила на работу. И пол не мыла. На обед часто ели макароны или наспех пожаренную яичницу, с треском скорлупы на зубах. Карина не ходила в школу. Когда звонили по телефону или в дверь, мама не открывала и просила сидеть тихо. Изредка выпускала во двор, где гоняли в футбол друзья Тимура. Как-то подходя к подъезду, она услышала разговор соседок на лавочке: «Ой, не говори, все же ради дочери могла бы себя в руки взять. У Каринки все рукава на куртке аж черные, кажется, Алия совсем запила». Увидев Карину, женщины растерялись: «Кариночка, как мама? Что-то даже во двор не выходит, привет передай!». «Спасибо», – пробормотала Карина и, чувствуя, как краска стыда заливает лицо, забежала в подъезд. Дома содрала с себя куртку, бросила в тазик, бухнула порошок и с яростью жамкала рукава, взбивая густую серую пену. «Доча, представляешь, Советский Союз распался», – от мамы опять пахло алкоголем. Ой, куда ты столько порошка то… да ладно… Бог с ним… Иди, доча… Я сама прополощу». Карина, не переодеваясь в пижаму (этой традиции больше не было), легла в кровать, накрылась с головой. Жалость к матери, злость на ее слабость, обида на безжалостные языки взрослых людей смешались в сумбурный коктейль из слез, пропитавших подушку.

В надежде притупить боль и выбраться из депрессии, Алия продала квартиру, уволилась и уехала из города, где все напоминало о погибших сыне и муже. Особенно мучительно было слышать смех друзей Тимура. Она плотно закрывала окна, накрывалась одеялом с головой, но детские голоса звенели в ушах. Ненавидела ночи. Уставший мозг атаковали вопросы. За что? Почему именно со мной? Почему мы не умерли все вместе?.. Жестокие мысли железным обручем давили на виски. Выпивала залпом крепкий китайский самопал из пластиковой бутылки. Получала спасительное расслабление и сознание благодарно проваливалось в нетрезвый сон. Но неизбежно наступало утро. И напоминало что все произошедшее – не страшный сон, проснувшись от которого радостно вздыхаешь – уфф, слава богу! К всевышнему у Алии накопилось много вопросов.

Она проснулась от голоса проводника, объявившего их станцию. Вернулась в родной поселок, откуда молодой девушкой уезжала учиться. Замужество. Двое детей. В последнее время говорили о третьем. Муж шутил – может, успею еще гол забить. Но игроков в их команде наоборот убавилось вдвое. Остались – резко постаревшая сорокалетняя женщина и девочка с ногами-спичками.

Глава 2. Друг детства

Она хорошо запомнила тот день, когда они с мамой вышли из вагона на станции, которая открывала новую главу их жизни. Это был провинциальный поселок, где как правило все знакомы, а одна четвертая часть – друг другу родственники.

Карина из городской девочки быстро превращалась в сельского подростка. Научилась топить печь, сепарировать молоко, доить корову, разводить корм теленку. Шоколадные конфеты и апельсиновый сок исчезли из их рациона еще до переезда. Зато появились домашние сливки, молоко, свежие куриные яйца. В школу ее никто не возил, как в той жизни, не знавшей похоронных хлопот. Максимум что сделает мама чтобы уберечь от мороза, это завяжет лицо шарфом по самые глаза. В то непростое время когда они пытались строить новую жизнь без своих мужчин, появился добрый смешной друг Серик. С вечно подбитым глазом и парой жевачек Turbo со вкусом дыни.

По окончанию школы оставалось два варианта- либо поверить в возможность поступить бесплатно, либо пойти работать, не получив высшего образования. Дни и ночи подготовки – зубрежка, книги, цифры, сны, вперемешку с литературными героями и историческими личностями. Она верила и не верила в возможность поступить. Особенно страшно было расстроить маму. И вот мама, вытерев об фартук, дрожащими руками держала сертификат. «Доча, даст бог и ты выбьешься», – голос задрожал и они обнялись, смахивая слезы.

Алия втайне мечтала что Серик станет ее зятем. Как только пришла оформлять документы в новую школу, ей на глаза попался этот шустрый мальчонка.

– Это вашу дочь к нам в класс переводят?

– А пятый Б – ваш класс?

– Наш! А она хорошо учится?

– В своей школе отличницей была, – улыбнулась мать.

– Тогда я скажу, чтоб ее со мной посадили!

Они сидели вместе с пятого класса до самого последнего звонка в 11-м. Вместе ходили в школу, возвращались, участвовали в конкурсах и олимпиадах, на вечеринки и дискотеки ее отпускали только с ним. Из вихрастого задиристого мальчишки, с вечно расстегнутой ширинкой, он превратился в высокого кареглазого парня. Вытянулся он к десятому классу за одно лето, радости не было предела еще и потому, что, не придется просить Карину обувать китайские мокасы на плоской подошве, которых на рынках, благодаря отлаженной работе китайского производства было пруд пруди и он ей подарил их на день рождения. Кто-то из гостей перевел надпись на обуви, она означала «СПИ СПОКОЙНО». Такими живыми трупами щеголяло полшколы.

Взрослые как обычно бывает после первого стола затевали разговор о распаде СССР, кто что и у кого украл, а фамилия Горбачев казалась уже родной, настолько часто говорили о мужчине с грустными глазами и родимым пятном на голове. Карине почему-то было его жалко. Ведь когда отец и Тимка были живы, именно он по телевизору поздравлял всех с Новым годом.

А у Серика не было мамы. Ему было 5 лет, когда она умерла от рака. Из того немногого, что он помнил, было то, что она его кормила яблочным пюре из баночки (баночка хранилась у Серика в старой картонной коробке. Краешек наклейки, где был нарисован ребенок, ободрался и пожелтел. Там же в лоскутке ткани, он хранил свой первый волос, фотографии матери, ее открытки). Лет через пять отец женился на девушке лет на десять лет старше Серика.

Вскоре у них родилась девочка. Когда ей отмечали 40 дней и звали гостей, он ушел с ночевкой домой к Карине.

Предатель, – говорил он мысленно отцу, глотая злые слезы и пытаясь уснуть под теплым верблюжьим одеялом. Видел же как ОНА сняла их семейный черно-белый портрет. Отец рассказывал что в тот день мама долго выбирала платье и они нарядные пришли в фотоателье с годовалым Сериком.

Позже он спрашивал отца: «Почему такие лица серьезные у вас? Это же мой день рождения!». «Да, мы просто моргнуть боялись», – грустно улыбнулся отец. Теперь же на месте их портрета красовалось цветное фото с выписки из роддома. Посередине Она с розовым пискливым кульком, рядом отец, пытавшийся поставить сына рядом с собой, но тот юркнул и встал последним. С краю, возле соседа, и в итоге его плечо и рука не вошли в кадр. Раушанка виновато протянула пасынку прежний портрет где не было ее, но была жива мама: «Серик, не обижайся, но пусть теперь в твоей комнате стоит». Он вырвал фото из рук и убежал. Отец несколько раз порывался зайти к Серику, но боялся услышать то, что могло омрачить этот день. Впервые за долгое время он был по настоящему счастлив, вдыхая нежный младенческий запах и трогая крохотные пальчики. Он даже сбрил усы, чтобы вдоволь чмокать маленькую дочку, не раздражая ее кожу.

Глава 3. Выпускной

Как стремительно и беспощадно летит время. Где они шальные 90-е, с привкусом сникерса, музыки, так быстро ставшей ретро, и любимых сериалов, ради которых наспех доились коровы, поливались огороды, чтобы успеть к началу, и семья сплоченно переживала за судьбу «Просто Марии». Где книги с закладками и пометками на страницах, девчачьи анкеты без секрета, где самым важным был ответ на вопрос, нравится ли вам хозяйка анкеты. А эта романтичная забава – объекту любви звонить на городской телефон и молча дышать в трубку или включать медлячок?

Выпускной бал. Прощание с детством. Брызги шампанского, смех, щелканье фотоаппарата, песни под гитару, все это обретало особенную ценность еще и потому, что многие, знавшие друг друга с шести лет, возможно, больше никогда не увидятся. Разъедутся по разным городам строить свои жизни. Как много всего еще впереди. Спросите у сегодняшних сорокалетних: «Как прошло 20 лет?». Они вам ответят: «Как вспышка». Насмешка молодости. Когда щемит в груди от мысли, что ведь вроде все вчера было. Родителям, а не вам по сорок с небольшим лет. И они казались пожившими, такими взрослыми.

Утомленные, взволнованные ребята начали понемногу расходится. Когда Карина с Сериком остались вдвоем, оба примолкли, задумались, причем это была не одна четко оформленная мысль, а целый коктейль эмоций и скачущих хаотично мыслей.

– Карина, пойдем к реке.

– Ага, я на каблуках, голову шпильками сдавило и поспать надо перед походом.

– Выспаться можно и в походе, туфли снимай, а волосы… – он расстегнул заколку и двухчасовой труд подружки, рассыпался по плечам. Он неожиданно схватил ее на руки и начал кружить.

– Отпусти, я тяжелая, мне неудобно, ой все кружится, сейчас упаду. Их лица оказались совсем рядом.

– Я люблю тебя, – выпалил он и, резко отпустив ее, начал удаляться.

Она растерялась и побежала за ним. Молча сидели у реки и не знали как себя вести. Карина впервые услышала такие слова от парня в свой адрес (если не считать записок и шоколадок от мальчика в 6м классе вскоре переехавшего в Германию). Он втянул голову в плечи и выглядел очень робким и сконфуженным. Неужели это он, первый в драках и тусовках, дерзкий и остроумный, такой всегда понятный и родной, не может поднять глаз?..

– Я никогда никому этого не говорил… Ты понимаешь? – он взволнованно посмотрел на нее.

В то утро произошло важное событие – первый поцелуй. Карина не могла понять себя. Неужели это и есть то, что так романтично показывают в сериалах? Ей казалось что что-то важное в их дружбе было разрушено.

А он хотел ее по-взрослому, хотел быть первым и единственным, прикоснуться к каждому сантиметру кожи. Обняв, он впился зубами ей в плечо, чтобы унять зов плоти, а Карине было страшно, потому что она не узнавала своего старого доброго друга. Она тоже мечтала о большой любви, даже мысленно сформировался собирательный образ любимого мужчины, похожего на Атоса из Трех Мушкетеров, но поцелуй с Сериком показался инцестом.

Вскоре они с отцом уехали поступать в институт и покупать квартиру студенту. Накануне был грандиозный скандал с женой.

– Серик если поели, идите с Анелей с летней кухни, нам надо поговорить.

Пасынок нервно хлопнул дверью. За ним засеменила шестилетняя сестренка, прихватив пару яблок.

– Мы же собирались сами переехать в город! Хотели открыть бизнес! – когда она кричала, голос неприятным визгом резал слух. Поседевший смуглый мужчина нервно закурил.

– Ты хотела. Не я.

– Мало того, что твой сын не поступил своим умом и все пять лет будем платить бешеные деньги, еще и квартиру! Зачем студенту двухкомнатная квартира в самом центре?

– А вот в этом ты права…

Раушан облегченно вздохнула и ополоснув последнюю пиалку, присела наконец сама выпить чаю. Она любила, покормив семью, остаться одна на кухне и не спеша пить чай с малиновым вареньем. Он затушил сигарету в баночку из под томатной пасты.

– Серик так и остался только моим сыном, —закончил он невеселую мысль. – Хочешь – разведемся, – глухо обронил он.

Раушан не ожидала таких слов. Бывало, и ссорились они за эти восемь лет, но никогда муж не говорил о разводе.

Глава 4. Вторая жена

Раушан вышла за вдовца с ребенком назло обманувшему однокурснику. Приехала к маме погрустить о своем девичьем, развеяться. Даулет после смерти жены стал у них молоко да сметану покупать. В детстве они любили с подружками хихикать над совсем молодым тогда агаем. Он упорно добивался внимания Карлыгаш. Дрался из за нее на дискотеках, помогал ее семье то огород вскопать, то сено уложить. Отец Карлыгаш сыновей не имел. Зато пятеро дочек. Карлыгаш – самая младшая. Даулет ему всегда нравился. Серьезный, спокойный. Таким веришь. Раушан хорошо помнила, как весело было у них на свадьбе. На ковре символичная аппликация – два лебедя из ваты, палатка во дворе, столы буквой «П», огромные колонки. «Аяяя – яяй – яй, Ак саулеее», – доносятся строчки из детства… Они так хохотали над нелепыми танцами взрослых. Вроде все как вчера было… Такой короткой оказалась линия жизни Карлыгаш.

Даулет за молоком иногда приходил с сыном, и мама Раушан оставляла их на чай. В то лето он стал чаще бывать. На свидания не звал. Но придя вроде как по делу, оставался подольше. А мама уходила сериал смотреть. Маленький Серик с собакой во дворе играл. Там, на летней кухне, он ей и «предложение» сделал.

– Раушан, ты скоро назад в город?

– Не знаю, – уклончиво ответила она. Прошло три месяца, а любимый так и не объявился. Ни звонка, ни тем более приезда. Хотя кумалаки ей замужество обещали.

– Сама видишь… пацан у меня растет. Тетям его не отдам никому. И ты тоже… симпатичная… – он кашлянул неловко. – В доме ремонт сделал… удобства провели все. А то Серик вон бегал в уличный туалет. Потом лечили ему там… – он потерял мысль.

Ее мама зашла и он засобирался. Раушан заволновалась. Все-таки хотелось услышать, как ее замуж позовут. Хоть и неожиданно.

– Я вас провожу, до калитки, Раушан-тате, – подбежал оживленный Серик. – Можно щенка у вас взять черного?

– Конечно, возьми, – улыбнулась Раушан. Счастливый Серик побежал вперед. Она взяла Даулета за руку, – я согласна, агай.

После слов о разводе Даулет и Раушан не спали до утра. Она – в спальне с дочкой. Он – внизу в гостиной. Это мучительное чувство, когда и мозг и тело устали, а тревога и давящие мысли не дают провалиться в спасительный сон. Первые два года после смерти Карлыгаш, он месяцами жил в таком состоянии. Друзья предлагали попариться в бане, выпить, снять напряжение. Но он понимал, что если даст слабину, то скорее всего напрочь запьется. А у него есть сын, ради которого нельзя просто жить по инерции: день да ночь – сутки прочь. Как-то учительница сына намекнула, что Серику бы нужно постричься. Даулет не знал куда деваться от стыда. Глянул на сына – рубаха измятая, штаны короткие. Он вспомнил как три года назад Карлыгаш суетилась, наглаживала рубашки ему и будущему первокласснику Серику. Как они собирали школьный рюкзак. Отправив сына спать и оставшись один в спальне, как ни старался заглушить боль, не мог сдержать слезы отчаяния. Грезил, как проснется и скажет утром живой жене: «Уфф, такая фигня приснилась, пошли чай пить». Но утром звонил будильник и напоминал о суровой реальности.

Чтобы облегчить быт, Даулет полностью обустроил дом – стиральная машина, канализация. Достроил баню. Все, о чем мечтала Карлыгаш при жизни, теперь было у них. Многие были не против выйти за него замуж. Статус начальника и репутация порядочного семьянина играли не последнюю роль.

Родные говорили – подумай о сыне. Ему нужна мать. Даулету казалось, что если жениться по этой причине, то это не будет предательством Карлыгаш. И очень не хотел внутренне признавать, что и сам устал от одиночества. Ему хотелось, подходя к дому, видеть свет в окнах, и чтобы с порога пахло жареными баурсаками.

Когда женился на Карлыгаш – сбылась мечта. Родился Серик – от радости полупьяный ходил. Хлопоты приносили удовольствие. Особенно любил купать первенца. Жену жалел – и ночью вставал к сыну, и полы мыл (предварительно закрыв дверь на ключ, чтоб никто из соседей не зашел и не назвал за глаза подкаблучником). Вечером торопился домой – успеть поужинать, рассказать новости, понюхать сына, очередную серию фильма посмотреть, а если повезет и малыш уснет пораньше, то и с женой уединиться.

Как-то сосед ему признался, что не хочет идти домой. Жена вечно недовольна и много кричит. А Карлыгаш, жена соседа, наоборот жаловалась, что валится с ног от усталости, а муж ведро угля ленится занести и поэтому выбегая полураздетой, она застудила грудь. У них же никогда не было ссор и громких выяснений. Даулету иногда даже хотелось, чтоб жена высказалась. Ему приходилось догадываться, что ей что-то не нравится по задумчивому молчанию.

– Что случилось?

– Ничего, – отвечала она и уходила в детскую.

Ему уже мерещилось, что остыла, что, может быть, устала от однообразия и надо бы выехать в город прогуляться. Теряясь в догадках, потихоньку, чтобы не разбудить сына, ложился рядом, обнимая ее.

– Даулет?

– Ау?

– Ты ж говорил, что Венера Нигматулина из всех актрис в фильме самая красивая?

– Ну да.

– Так она ж там накрашенная!

– Ой баай, ты поэтому что ли ходишь молчишь? – он хохотал и над ней и над своими страхами.

– Тебе смешно, а я потолстела на два размера аж, завтра к Галие понесу материал, платье сошью побольше.

– Я люблю аппетитных, иди сюда.

Он был так счастлив, что иногда казалось что так не может быть всегда. Что все слишком хорошо чтобы быть правдой жизни, а не красивым фильмом. И, к своему горькому сожалению, не ошибся…

Полюбил ли он Раушан за эти годы? Боялся задавать этот вопрос даже самому себе. После смерти жены привык к тупой ноющей боли в груди. Особенно горько было видеть издалека кого-то похожего на нее или слышать песню, под которую они танцевали. Брат как-то сказал ему: «Время лечит». А он не хотел забывать. Не хотел, чтобы наступал тот день, когда он не будет ее вспоминать. Это значит предать ее и все, что было у них. Любил включать любимую кассету и мелодия воскрешала ее образ – руки, раскатывающие тесто, прядь волос, выбившуюся из-под платка.

Но человек – существо живучее. Устает страдать. Хочет тепла. Захаживая к матери Раушан за молоком, он невольно радовался приглашению попить чай. Хотя и стеснялся показаться навязчивым. Шустрая общительная девушка помогала ему преодолевать неловкость в разговоре. Однажды возвращаясь от них с бидоном, он шел без настроения. В тот вечер Раушан не было дома. Он решил, что она снова уехала в город. Спросить постеснялся. Набрал городской номер. Может, все же не уехала. «Алло», – услышал он ее звонкий голос и скорей бросил трубку, как будто она могла узнать кто на том конце провода. На следующий день он и сделал ей то неуклюжее предложение, которое она, к его удивлению, приняла. Самым сложным было теперь сказать сыну. Столько всего передумал, но так и не нашел ни слов, ни момента. Когда сонный Серик выглянул на шум в дверях, Даулет, затаскивая баулы, не глядя в глаза, бросил: «Тетя Раушан будет с нами жить».

Раушан хотелось, чтобы и ее бывший, и все подруги поскорее узнали, что она вышла замуж. И не за абы кого, а за обеспеченного, уважаемого в районе человека. Огорчало то, что Даулет отказался не то чтобы от свадьбы, но даже от небольшой вечеринки. Хотя расписались они официально. И сватовство как положено провели. Родные приехали, поддержали беседу за столом. На подарки Даулет не поскупился. А уже позже, на день рождения Раушан, разрешил собрать гостей. Ей подарил кольцо с настоящим бриллиантом. Она с радостью всем показывала коробочку с биркой и пробой. Он был благодарен ей за уют, за то что не обижает сына, смотрящего на них злыми глазами.

Раушан было жалко ребенка, потерявшего мать. Была уверена, что в ее сердце возникнут теплые чувства. Но одно дело – пригреть ласкового одинокого малыша, и совсем другое – позвать ужинать упрямого подростка смотрящего исподлобья и захлопнувшего дверь с такой силой, что у нее отслоился и почернел ноготь. Всхлипывая, рассказала мужу. Она не хотела чтобы он его бил или серьезно наказывал. Но надеялась, что хотя бы заставит извиниться. Но муж промолчал. Долго курил на улице и не поужинав лег спать.

На следующий день она отпросилась к маме в гости с ночевой. Дома, разревевшись, и рассказала, что за эти два месяца супружества они ни разу не ночевали вместе, что сын ее ненавидит и даже не отвечает на ее вопросы, огрызается.

– Даулет тебе нравится?

– Ну да, он хороший человек, деньги дает, не спрашивает, куда трачу. Поест – всегда «спасибо» скажет. Только сына вообще не воспитывает. Что хочет, то и творит.

– А как муж нравится?

– Ну… я ж не знаю пока.

– А хотела бы узнать?

– Вообще-то, да… – покраснела Раушан. – У него глаза и брови… красивые… И ерунду не болтает… Не хвалится, хоть и начальник. Но Серик все портит между нами… Говорю, надень кофту – назло не наденет. Прошу, сходи в магазин – не идет. Зову кушать – не идет. Потом среди ночи потихоньку ест, еще и в холодильник назад не ставит, портит продукты.

– Дочка, послушай. Вообще не трогай, ничего не говори. Он думает, ты хочешь маму заменить, занять ее место. Предателем быть не хочет. Даулет пусть сам воспитывает, ты не лезь. Хоть голый пусть ходит. Постирала, погладила, сварила, а дальше сам знает. В его возрасте мы уже сено косили. И о помощи не просили.