Золотой век немецкой диаспоры в России. Императоры и колонисты

Редактор Ольга Антонова

Корректор Дарья Берген

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Артур Грюнер, 2021

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-1934-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Вопрос о том, почему мы немцы, а живем в России, возникал, очевидно, в любой немецкой семье у любого ребенка, как это автор мог воссоздать по воспоминаниям в своей семье и у себя лично.

Этот вопрос еще не занимал его, пятилетнего малыша, во время высылки семьи в Сибирь с переходом Второй мировой войны на территорию России. Тогда ему поездка на поезде, хотя и в «вагоне-телятнике» и на нарах, застланных как общая постель на три семьи, представлялась замечательным путешествием, позволявшим через маленькое окошко вагона с высоты второго этажа этих нар каждый день и каждый миг видеть новые картины природы и новые бытовые сценки на станциях. В общем, в противовес взрослым, сидевшим, ходившим и раговаривавшим с печальными и озабоченными лицами, малышу жизнь казалась интересной и удивительной.

И даже тогда, когда семью из семи человек высадили в маленькой деревушке в Сибири, в предгорьях Алтайских гор, он должен был на некоторое время удовлетвориться ответом отца, что «так надо». Но уже через несколько месяцев, когда ему исполнилось шесть и из дома один за другим стали уходить в какую-то трудармию взрослые мужчины, 17-летний брат матери Гельмут, отец, а затем и старший брат Гарри, сразу после того, как ему исполнилось 16, то матери кратким ответом «так надо» отделаться от него уже не удавалось. Ему нужно было знать – почему?

Она была вынуждена объяснять нам, троим оставшимся в ее семье «мужчинам» 11, 6 и 3 с половиной лет, почему мы высланы с Кавказа, где все было так хорошо, сюда, в эту Сибирь, где все так плохо. Объяснять, почему мы не русские или казахи, как остальные ребята в поселке, почему нас дразнят немцами и фрицами, и много-много другого.

А когда и ее, хрупкую молодую женщину, тоже забрали в лес для работы на лесоповале, и мы, трое детей, остались в совхозной бригаде, в деревушке на 40 дворов без детского сада и даже начальной школы, совсем одни, тогда вопросов возникало еще больше, но ответить на них было некому.

Только заминка с дальнейшей отправкой женщин со сборного пункта в лес и решительность матери, позволили ей, вопреки всем строгим предписаниям, вернуться в село, убедить единственного начальника, одноногого старика бригадира Михеича в том, что ей, якобы разрешили взять детей с собой. Этим святым обманом ей удалось спасти свой «выводок» от неминуемой голодной смерти. На лесоучастке, глубоко в тайге, с примечательным названием Большая Яма, в бараке бывшего лагеря для заключенных, мать уже на следующий день сумела распознать смертельную болезнь, воспаление легких, у старшего, достать необходимые средства для лечения домашними средствами и выходить его, а далее на скудный паек прокормить и сохранить жизнь всех троих.

И вот тут-то, вечерами, если оставались силы у матери после тяжелой работы по пояс в снегу на валке вековых пихт и сосен, мать отвечала нам на все наболевшие у нас вопросы. Вот тогда начались наши семейные «университеты», тогда мы узнали, какое отношение имеем мы, немцы, живущие в России уже более 200 лет, к тем, кто теперь пришел в Россию с оружием в руках, чтобы поработить народы страны, с которыми мы мирно жили бок о бок, по братски делясь в трудное время последним куском хлеба или щепоткой соли. От матери узнали мы огромную разницу между нами, уже давно россиянами, и теми, вроде бы единокровными немцами, которые пришли убивать грабить и разрушать, чем нанесли и нам, российским немцам, непоправимый вред, вызвав к нам недоверие и злобу местных жителей.

От матери узнали мы, что первые немецкие поселенцы появились на Волге по приглашению императрицы Екатерины Второй, но наши предки, как по линии отца, так и матери, приехали в Россию, вернее Малороссию, а теперь – Украину, на сорок лет позднее, но тоже уже очень давно, так что жили здесь, то есть, на Украине, не менее 7—8 поколений.

Ах, мама, милая мама, она старалась передать нам все, что знала из истории, но больше всего из своего жизненного опыта, поскольку сама закончила только 4 класса церковно-приходской школы, а затем была вынуждена работать в крестьянском хозяйстве отца, где была старшей и нужно было прокормить еще 5 сестренок «мал-мала» и братика.

Потом замужество за учителем, уехавшим за 200 километров из родного села после того, как посадили его отца, трудолюбивого крестьянина, откровенно высказавшегося на деревенском сходе относительно пьяниц и бездельников, ставших после октябрьского переворота хозяевами в немецкой колонии. Сын еще раньше отказался от претензий на отцовское крестьянское наследство, решив жить своим учительским ремеслом. Но и здесь молодого учителя новая власть не оставила в покое.

Под угрозой расстрела его, далекого от политики человека, но грамотного, насильно включили писарем в безграмотную комиссию по раскулачиванию, у которой в списке на первом месте стояла фамилия тестя. Да и как мог он потом, после окончания работы этой комиссии, смотреть в глаза своим ученикам, отцов которых увезли в район, и дети их больше не видели. Он не мог больше здесь работать, не мог же он объяснять каждому ребенку, что он был включен в комиссию насильно, под угрозой немедленного расстрела за «саботаж» правительственного постановления, что он не имел решающего голоса, был только писарем. Снова уехал за двести километров, лишь только бы забыть кошмар этого страшного 29 года.

Так началась у молодой семьи жизнь с постоянными перемещениями, потому что отец семейства отлично чувствовал момент, когда какой-нибудь рассерженный на него сослуживец может написать донос в органы внутренних дел. А попав однажды в их цепкие лапы, вывернуться от них было нелегко, они работали по плану, отпущенному сверху, а план нужно было выполнять, еще лучше перевыполнять, так что разбираться, сказал ты что-то против советской власти, или нет, не имело смысла, проще было состряпать дело и «шлепнуть».

Отец, уже в молодые годы наученный горьким опытом общения с представителем Губчека, размахивавшим перед ним револьвером, когда убеждал стать писарем команды по раскулачиванию, с годами хорошо чувствовал, когда наступил момент, чтобы удрать туда, где никто о тебе ничего не знает. А семья росла, и каждый новый ребенок, четверо, и все мальчики, рождались все в новом населенном пункте, все дальше от первого, не меньше 200 километров.

Кроме четырех сыновей у матери Амильды был на руках еще и принятый в семью несовершеннолетний брат ее, которого хотели перед войной усыновить, чтобы на нем не висел советский жупел «лишенца», как сына раскулаченного и посаженного в тюрьму отца.

А теперь вот война и новые вопросы, и мы тут, в этом бараке, в этой самой Большой Яме, на краю цивилизации, где даже дороги дальше нет, за складом заготовленного леса накатанная лесовозами дорога делает круг обратно. Дальше только крутые склоны гор, заросшие вековыми деревьями хвойного леса, и за горами Китай. Рассказы матери затронули не только период нашей семьи, который мы, дети, переживали сами и со временем могли часами, одни в бараке, осмысливать, но и жизнь матери в отцовском доме, еще в самые молодые годы ее, в царское время. В то время, когда жить крестьянину-земледельцу было трудно, нужно было тяжело работать, но зато жить можно было хорошо. И жили хорошо.

По-видимому, эти рассказы матери о хорошей, трудной, но действительно хорошей жизни в царское время, натолкнули автора на тему этой книги, на то, что первое столетие немецкой крестьянской колонизации, начавшейся с манифестов Екатерины II, можно назвать «золотым веком» немецкой диаспоры в России. Золотым веком не потому, что у переселенцев в это время не было никаких забот, и они встретили в России сказочные «молочные реки и кисельные берега». Нет и нет. Жизнь первопоселенцев была связана с неимоверными трудностями, болезнями и смертью близких, взрослых и детей, трудностями устройства на новом месте, часто в голой степи, незащищенностью от набегов диких соседей.

«Золотой век» лишь потому, что это было время благоприятного отношения к поселенцам со стороны центральной власти. И это был действительно столетний период от первых декретов Екатерины до ликвидации предоставленных льгот во время правления Александра II, правнука Екатерины II.

Для лучшего понимания причин иноземной колонизации на землях становящейся Российской Империи следует заглянуть еще глубже в историю, в то время, когда еще не было ни Малороссии, ни Новороссии, ни Украины, а было «Дикое поле», и Петром I и Елизаветой Петровной проводилась политика сербской колонизации, еще задолго до немецкой.

Стоит обсудить вопросы о том, какие были предпосылки и как происходили процессы заселения «пустующих» земель, как изменялись взгляды монархов на вопросы колонизации, какие плюсы и минусы для новой Родины могли принести с собой немцы-колонисты, уже при въезде в страну дававшие клятву верности Российской короне за себя и за всех будущих потомков.

Правда ли, что нас, всех российских немцев скопом, как об этом говорят старики, при выезде из германских земель прокляла старуха, то ли провидица, то ли колдунья, и что это проклятие дамокловым мечом висит над головой каждого, кто живет в России, независимо от того, сознает он себя немцем, или же не сознает, но имеет несмываемое немецкое клеймо – совсем не по-русски звучащее имя.

Глава 1

Приглашение иностранцев в Россию

до Екатерины Великой

В то время, когда эмиссары западных стран Испании, Португалии, затем владычицы морей Англии, а за ними и Франции и Германии рыскали по миру для захвата островов, стран и территорий для объявления их своими колониями, у Российской Державы были другие задачи. Во-первых, нужно было защитить свои территории, исконно русские земли, веками освоенные русскими людьми, отважными первопроходцами. Эти земли простирались далеко на восток, до самого океана, и даже за океан, на Аляску.

Земли было так много, что не знали, как ее сохранить, как защитить. Примером является та же Аляска, часть территории другого континента, которую решили продать. Продать, хотя и дешево, но все-же лучше, чем ждать, пока отнимут силой.

Во-вторых, у государства была необходимость вернуть себе исконно русские южные земли, захваченные Османской империей, что к тому же блокировало выход России в Европу через теплые Азовское и Черное моря, по которым была возможна круглогодичная навигация – единственный надежный путь сообщения со странами Европы в то время.

А это требовало движения на юг и юго-запад для освобождения от турок и крымских татар захваченных ими территорий Приазовья и Причерноморья, мест обитания с древнейших времен славянских и родственных им скифских племен. Известно, что со времен дописьменной истории эта местность была ареалом обитания скифов, хороших земледельцев и скотоводов, но постоянно подвергавшихся набегам со стороны кочевых народов, хазаров, печенегов, половцев, татар.

В исторических исследованиях нет указаний на то, чтобы скифы мигрировали, как множество народов, прошедших через Причерноморье «дунайскими воротами» в Европу. Высказывается мысль, что они были ассимилированы более многочисленными славянами, обитавшими также в этих местах. Позднее эти два народа, слившись вместе, переместились на север, в леса Восточно-Европейской низменности. По-видимому, не зря в Западной Европе жителей Московского государства еще в XVIII веке называли не славянами и не русскими, а именно скифами.

Людские потоки через Причерноморье шли почти непрерывными волнами, поэтому местности в Приазовье, Причерноморье и юго-запад Российской Империи до середины XVII века представляли собой очень мало заселенную территорию.

Дикое поле Российской Империи

Эта область между реками Днестром на западе и Доном и Хопром на востоке, была бескрайних размеров и располагалась между тремя великими державами: Российским Государством, Речью Посполитой и захватившим все Северное Причерноморье Крымским ханством, пользовавшимся всемерной поддержкой Османской империи. Русские и поляки так ее и называли «Степь». Обширные территории, по которым два раза в год, туда и обратно, проходили со своими стадами кочевники. Эти земли нужно было вернуть под Российскую Корону, заселить, хоть как-то обустроить и защитить славянское население, издревле проживавшее здесь, от набегов диких племен, половцев, печенегов, ногайцев, и осколков «золотой орды – татар», разорявших поселения, убивавших и уводивших христиан в рабство.

Эта проблема существовала еще со времен царя Алексея Михайловича, отца Петра Первого. Что значит, пройти армадой войска через степь, испытали и князь Голицын, и Петр I во время своих походов на Азов в конце XVI века. Значительная часть войска погибала от жары и болезней уже при длительном переходе степи. На польских картах, выполненных французским инженером и военным картографом де Бопланом впервые с 1648 года появляется обозначение «Дикое поле», как синоним безлюдных пространств Причерноморья. Позднее части Дикого поля были под контролем создававшихся здесь стихийно казачьих формирований, донских, хоперских, запорожских и других казаков.

В XVI—XVII веках защита этих мест, наряду с казацкими станицами, стала особой заботой Московского государства. Стала создаваться система оборонительных сооружений, получившая название Черта, и включавшая земляные валы, рвы и засеки, строились крепости, в которые переселяли служилых людей из центральных областей России. В «Выписке в Разряд о построении новых городов и Черты» от 1681 года указано: «…для защищения Святых Божиих церквей и целости и покою христианского от бусурманских татарских безвестных приходов на поле построить Черту…, (далее идет детальное описание участков строительства) …всего на 956 верстах, и по Черте построить городы, а промеж городов по полям земляной вал и рвы и остроги и надолбы, а в лесах засеки и всякие крепости, чтобы на ево государевы Украины теми местами татарского приходу не было».

Русские служилые люди жили здесь семьями, и кроме сторожевой службы должны были заниматься скотоводством и земледелием, так как довольствия из государственной казны за свою службу не получали. Всю работу на своем дворе они выполняли сами, но и были полноправными хозяевами на своей усадьбе, так что со временем появился класс собственников земли, которых стали называть однодворцами.

В течение XVI и начала XVII веков на землях Дикого поля было построено более 40 крепостей, в которые переселялось население, в основном, из Воронежской и Тамбовской губерний. Укреплялись старые и строились новые сторожевые линии. При Петре I и его преемниках продолжалось дальнейшее расселение русских людей на этих землях. Часто это происходило и стихийно. Так, имеется челобитная 26 чембарских (из Пензенской губернии, прим. авт.) мелкопоместных дворян от 3 сентября 1701 года «…били челом великому государю… а есть де в Саранском уезде порозжая земля и леса, и всякие угодьи… в поместье и в оброк никому не отдано и никто теми землями не владеет. И великому государю пожаловать их велеть тех порозжих земель Дикова поля им в указанное число в оклады…».

Петр, очевидно, удовлетворил просьбу, чего же пропадать без толку «порозжим землям и лесам», а тут тебе и налоги в казну и пусть помогают служилым людям от татар защищаться.

Несмотря на постройку защитной Черты, почитай верных полторы тысячи километров длиной, которая со временем постоянно дополнялась новыми укреплениями, заселение Дикого поля происходило медленно и трудно. Это подтверждается тем, что и через полтора века эти малозаселенные территории всплывают на карте Ляскоронского от 1898 года, названной «Безлюдные места вдоль южной границы Русского царства в начале XVII века». По-видимому, настолько безлюдные, что и карту не имело смысла уточнять.

Что-ж, не хватало в России людских ресурсов, чтобы заселить все необжитые территории и надлежащим образом защитить этих внутренних добровольных и вынужденных правительством мигрантов от губительных набегов степных «осколков золотой орды». Поэтому стремление русских правителей заселить пустующие земли иностранцами было проявлено задолго до колонистской политики Екатерины, еще во времена Елизаветы Петровны и даже Петра Первого Великого.

Православные сербы под игом

Османской империи

Со времени завоевания Балкан Османской империей православная страна Сербия, наряду с другими балканскими странами, находилась под властью мусульман. В 1389 году войска сербских князей потерпели поражение в битве на Косовом поле, что привело к признанию Сербией сюзеренитета Османской империи. Окончательньо Сербия была завоевана турками в 1459 году и на протяжении последних 350 лет сербские земли находились под властью Османской империи.

Часть сербского населения была недовольна мусульманским господством и переселилась за Дунай в тогдашнюю Австро-Венгрию. Габсбургское правительство разрешило им поселиться в пограничной полосе с задачей зашиты империи от турецких нападений. Как жители пограничных районов, они стали называться «граничарами» и представляли собой военизированные формирования наподобие запорожских казаков, жили в своих селениях семьями и пользовались огромными льготами, в частности, не должны были платить налоги. Несмотря на это, они чувствовали себя на «чужбине», а господствовавшая церковь всячески давила на них с целью конвертации в католичество.

Такое состояние сербов не устраивало, и их представители обратились к Петру I с просьбой о поселении в России. Петру воинственные граничары, да еще и братья по вере, лежали близко к сердцу, и он пригласил их на поселение и на военную службу.

Сербы на русской службе при Петре Первом

Первым подразделением русской армии, набранной из балканских волонтеров, была созданная указом Петра I в 1707 году «Волошская хоругвь», в которой под началом серба Апостола Килича состояло 8 офицеров и 300 рядовых гусаров сербского и волошского происхождения. Это была легкая кавалерия, которую Петр использовал для борьбы с отдельными разрозненными подразделениями Шведской армии, вторгшейся в пределы России.

Через два года в «Прутском походе» у Петра были сербские, молдавские, валашские и венгерские отряды, всего 6 полков и 3 хоругви балкано-дунайских гусар. Прутский поход Петра, спровоцированный тем, что Турция приютила у себя побитого у Полтавы Карла XII и изменника Мазепу, как известно, завершился неудачно для России.

Стоившие неимоверных трудов новые донские и днепровские крепости, а также молодой русский Азовский флот, были ликвидированы. Гусарские подразделения были частично расформированы, а те из солдат и офицеров, кто не желал или не мог возвратиться в Австрию или на родину, находившуюся под Османским протекторатом, были оставлены на русской службе.

В 1715 году Петром был издан специальный указ по дальнейшему приему на воинскую службу и расселение в Киевской и Азовской губерниях выходцев с Балкан. Этим указом в слободские полки зачислялись два сербских капитана и 148 рядовых. Их командиром был назначен Андрей Степанович Милорадович, уже служивший полковником Гадячского (от названия города) полка.1

Следует заметить, что потомки рода Милорадовичей происходят от знатного сербского рода Охмукевичей. После падения Сербского царства под ударами турок Охмукевичи покинули свои пределы и перебрались в Герцеговину, где носили фамилию Храбреновичи, а от них произошли Милорадовичи.

Двое Милорадовичей, Степан и Богдан, появились в Москве еще при царе Алексее Михайловиче, отце Петра I, и слыли «рудознатцами». Правда, их фамилию по обычаю того времени усекли, и записали Милорадовыми потому что окончание «вич» считалось особым почетом и жаловалось государями в награду.2

А сейчас Петром I земля сербским переселенцам наделялась с перспективой привлечения своих соплеменников. Другая группа из 157 сербов во главе с капитанами Василием Верещаниным и Василием Бульбаши были указом Петра поселены в Азовской губернии.

Также одним из первых на приглашение русского царя откликнулся капитан австрийской службы Моисей Митанович, этнический серб, изначально православный монах. Он активно и успешно набирал добровольцев для переселения в Россию, и с псевдонимом Иван Албанез (по современному это звучало бы, очевидно, как «Албанец») привел в Россию в 1724 году 459 сербов, а в следующем 1725 году – еще 600 человек. Наряду с военной службой теперь уже в ранге майора он проявляет активную деятельность по вербовке сербов с австрийской Военной границы (официальное название местности) для переселения в Россию.

По указанию Петра он возвращается домой и рапространяет среди своих людей пригласительный документ Петра I, в котором говорилось, что всем переселенцам гарантируются те же условия службы, что и у Габсбургов. Кроме того, каждому военному, эмигрировавшему в Россию с женой и детьми, обещалось предоставление пашни, а тем, кто приводил большее количество людей – дополнительные привилегии. Свободный выезд из Австро-Венгрии был уже запрещен, но деятельность Ивана Албанеза была все-таки успешной. Через гарницу просачивались «жолнеры» (беглые добровольцы), и вскоре в Киеве была сформирована «сербская военная команда». По штату в нее входило 4 роты по 100 гусар, 10 из которых были офицеры (капитан, поручик, прапорщик, вахмистр, квартирмейстер и 5 капралов). Помимо сербов на призыв откликнулись венгры, волохи, болгары, македонцы, арнауты и греки, этнические различия между которыми зачастую были довольно условны.

Далее уже по Указу Петра II (мальчика-императора) от 18 мая 1727 года «сербская военная команда» была переименована в «Сербский гусарский полк», а майор Иван Албанез был назначен его первым командиром. Со временем этот полк получил дополнительное название «Старый», в отличие от сербских полков, сформированных новой волной сербских переселенцев периода правления Елизаветы Петровны.

А этот полк (пока еще не «старый») был включен в Персидский низовой корпус, размещенный на Каспии. Здесь условия были очень тяжелыми: непривычный климат, болезни, проблемы со снабжением, задержки жалования. За полтора года мирного времени погибла одна треть личного состава корпуса, в том числе активный деятель переселения сербов в Россию Иван Албанез. В дальнейшем корпус был включен в действующую армию и размещен в пределах крепости Тор (современном городе Славянске), форпосте против набегов крымских татар на Русское государство.

Сербская колонизация

при Елизавете Петровне. Новая Сербия

В 1739 году Российская и Австро-Венгерская империи совместными усилиями разбили турков, отбив у Османской империи города Хотин и Яссы. Турция отказалась от дальнейших территориальных притязаний, так что и защита границ австрийцам не представлялась теперь актуальной. Кроме того, венгры стали требовать разоружения и выселения сербов, считая, что они заняли их земли. Правящей династии Габсбургов пришлось им уступить. Правительство стало упразднять подразделения сербских граничаров, заменяя их австрийскими и венгерскими пограничными войсками.

Все это привело к тому, что в 1751 году к российскому посланнику в Вене обратился австрийский полковник Иван Самойлович Хорват с просьбой о разрешении ему и другим сербам поселиться в России. Елизавета Петровна приветствовала желание австрийских сербов, и 24 июля 1751 года Хорвату было объявлено, что «сколько бы из сербского народа в Российскую Империю перейти не пожелало, все они как единоверные, в службу и подданство приняты будут». В том же году прибыла первая колонна переселенцев из 77 человек во главе с Хорватом. Затем мелкими группами еще 276 человек, а начиная со следующего года переселенцы стали прибывать постоянно.

Так на свободных землях Россииской империи на территории современной Кировоградской области Украины возникло новое военизированное формирование сербов под руководством И.С.Хорвата, получившее название Новая Сербия. Им были отведены для поселения земли в Заднепровских степях между реками Синюха и Днепр. Колонисты расселялись по номерным ротам, для которых были выстроены военные укрепления шанцы, переросшие впоследствии в населенные пункты – местечки. Земельные участки выделялись личному составу поротно: рядовым по 20—40 четвертей (четверть составляла чуть больше половины гектара), прапорщикам – 50, поручикам – 80, капитанам – 100. Столицей Новой Сербии стал военный город-шанец Новомиргород. Новая Сербия имела автономный статус и подчинялась непосредственно Сенату и Военной Коллегии.