Мемуары шаманки

Глава 4

Моя мама была сиротой. В детстве у нее были папа и мама. Они рассказывали ей о знаменитом прадедушке, высланном в Сибирь. Но в 1937 году, когда ей было 14 лет, она стала сиротой и попала в детский дом. В интернате ей было очень плохо, и она сбежала в 16 лет. Работала санитаркой в госпитале и как образцовая сотрудница, была отправлена на фельдшерские курсы. После окончания с отличием курсов и благодаря ее выдающимся способностям, главный врач госпиталя направил ее на обучение в медицинский институт.

Имя моей бабушки Анка-ны означало «В море» – рожденная во время поездки к морю, и они с дедушкой жили на берегу Берингова моря. Их стойбище было расположено на берегу Анадырского залива рядом с моржовым лежбищем.

Имя моего дедушки Выкван означало «Камень» – символ стойкости. Шаманское его имя родные держали в секрете.

Дедушка и бабушка окружали меня почти осязаемой любовью. Эта любовь была не в словах, которые у чукчей скупы и весомы, а в каждом прикосновении, в каждом взгляде. Когда дедушка возвращался с охоты, его руки, пахнущие морем, дымом и чем-то тёплым, как мех нерпы, осторожно поглаживали мою голову. Он никогда не говорил "я люблю тебя", но, когда приносил мне отточенный кусочек моржового клыка для игры или рассказывал, как по следам можно узнать целую историю, его прикосновения к моим волосам говорили больше любых слов.

Бабушка Анка-ны выражала свою любовь иначе. Её руки, морщинистые и сильные от шитья шкур, всегда были тёплыми. Когда я засыпала в своей любимой иоронге, украшенной множеством красивых сувениров и амулетами, она тихонько подтыкала под меня тёплые оленьи шкуры, а потом, сидя рядом, начинала перебирать мои волосы, распутывая колтуны. Её пальцы двигались медленно, бережно, и от этого прикосновения по всему телу разливалось такое спокойствие, что сон наступал мгновенно. Иногда, когда я просыпалась ночью от холода или страшного сна, бабушка просто притягивала меня к себе, прижимая к своему тёплому боку. Я чувствовала биение её сердца, запах дыма и жира, и этот телесный контакт был самым надёжным убежищем в мире. Она могла часами сидеть рядом, пока я рисовала угольком на камнях или лепила фигурки из снега, и иногда, не говоря ни слова, просто клала свою ладонь на мою спину, и я чувствовала через неё всю свою жизнь, всю заботу, всю её "любовь в море" и любовь к своему "Камню" – дедушке.

Дедушка учил меня шаманским премудростям, рассказывал легенды и свои истории.

Когда я был еще юным мальчиком, рассказывал дедушка, отец мой заметил во мне способности распознавать лечебные свойства трав и губительные свойства растений и, на вид съедобных, частей добычи. Он отдал меня на обучение шаману из дальнего стойбища. Шаман обучал меня резьбе по кости, мастерству изготовления амулетов из кожи, меха, кости и бисера. Мы вместе изготавливали их, и шаман показывал, как он их заряжает магическими свойствами. Он обучал меня как изготовить лекарственные снадобья и учился у меня тому, что мне было дано от природы. Шаман учил меня проводит обряды, обращаться с духами, предсказывать погоду и результаты предстоящей охоты, защищать общину.

Обучаясь у шамана, в миру имя которого было Тэюттин, я познакомился с французским врачом. Он жил в яранге у шамана, пока его команда несколько месяцев ремонтировала своё китобойное судно, повреждённое штормом. Шаман и француз много разговаривали о природе человека и методах лечения. Я выучил французский и слушал их беседы с огромным интересом.

Молодой француз, доктор Жюльен Дюбуа, был нетипичным представителем своей профессии. Его глаза горели любопытством, а на лице играла лёгкая улыбка искателя приключений. Он был здесь не по распределению, а по зову сердца, нанявшись судовым врачом на китобое лишь для того, чтобы увидеть мир за пределами парижских клиник и университетских аудиторий. И вот теперь, застрявший на краю света, в яранге чукотского шамана, он чувствовал, что наконец-то нашёл то, что искал.

"Тэюттин, – начал однажды Жюльен, осторожно разглядывая амулет из кости моржа, который шаман вырезал, – вы говорите, что болезнь – это отзвук дисгармонии. Что дух человека теряет равновесие. Мы же, в Европе, ищем бактерии, вирусы, нарушения в тканях. Как могут эти две правды существовать вместе?"

Шаман Тэюттин, его лицо, словно высеченное из камня, излучало спокойствие. Он погладил бубен. "Молодой доктор, – ответил он низким, гортанным голосом, – река течёт по руслу, но начало её высоко в горах, где собираются облака. Вы видите реку, её течение, её камни. Мы видим облака, что её породили, и горы, что направляют. Болезнь – это русло, но её причина часто кроется в ветрах, что дуют издалека, или в трещинах, что появились высоко в душе."

Жюльен задумался. "Значит, если я вижу рану, я должен не только её зашить, но и понять, почему человек оказался там, где получил эту рану? Какое решение или несчастье привело его к этому месту? Но ведь это выходит за рамки того, чему нас учили!"

"Именно," – кивнул Тэюттин, его глаза-щелочки смотрели куда-то за пределы яранги, словно видели сквозь снег и метель. "Ваша медицина спасает тело, наш путь – исцеляет душу, а душа исцелённого тела не вернётся в болезнь. Когда дух силён, тело сопротивляется. Когда дух сломлен, даже крепчайшее тело поддаётся недугу. Разве вы не видели солдат, которые умирали не от ран, а от тоски по дому? Или тех, кто с тяжелейшими ранениями выживал, потому что у него была сильная причина жить?"

Дедушка Выкван, сидящий чуть поодаль, напряжённо слушал каждое слово, впитывая эту новую для него философию. Он видел, как Тэюттин иногда прикасался к больному, и, казалось, энергия текла из его рук. А молодой доктор, он был мастером вправлять сломанные кости, зашивать глубокие раны. И дедушка понимал, что оба они, каждый по-своему, пытались вернуть равновесие в мир человека. И это было невероятно.

Еще к Учителю приезжал иногда фельдшер Егорыч, человек суровый, но сердечный, знающий тундру как свои вены, который с 1905 года был самым главным лекарем Чукотки. Он был участником русско-японской войны и всегда рассказывал много невероятных случаев из своей практики.

Глаза Егорыча, обычно утомленные и задумчивые, загорались особым огнем, когда он вспоминал те годы. Он садился поближе к огню, вытягивал ноги, и его голос, хрипловатый от морозов и ветра, начинал плести узоры невероятных историй.

Вот помню, – начинал Егорыч, поглаживая свою седую бороду, – дело было под Мукденом. Мороз такой, что зубы стучат, а ветер пронизывает до костей. И вот, привозят к нам солдата. Молодой совсем, лет девятнадцать. В живот ранен, да так, что кишки наружу. Ну, думаю, всё, не жилец. В полевых условиях такое не лечится. Но он смотрит на меня такими глазами, полными мольбы, что сердце ёкнуло. Вокруг стоны, крики, а он только шепчет: Мамочка…

Я тогда решил рискнуть. Раздобыл чистую тряпку, спирт. Закатал рукава, хотя руки уже совсем не чувствовали холода. Аккуратно, как мог, вправил ему всё обратно, зашил кое-как, наложил повязку. Работал под обстрелом, земля дрожала от снарядов, но я ничего не слышал, кроме собственного дыхания и этого мальчишкиного хрипа. Думал, протянет максимум пару часов.

А через неделю, представляешь, Тэюттин, через неделю этот парень уже сидел и ложку держал! Бледный, худой, но живой! Сказал, что во сне видел, как его мать молилась, и чья-то рука, очень теплая, возвращала ему жизнь. С тех пор я понял: не только нож и бинт лечат. Иногда нужна та самая искра, та самая воля к жизни, и, может, даже чья-то молитва. А я просто был инструментом. Этого солдата потом комиссовали, и он уехал домой, к своей маме. Каждый раз вспоминаю его и думаю, как же это так получилось? Чудо, да и только!"

Егорыч помолчал, задумчиво глядя в огонь. Потом вздохнул и продолжил уже совсем другим тоном. "Но не всегда чудеса случаются. Бывают вещи, от которых лекарство бессильно, а знание – единственная защита. Вот тут, на Чукотке, мы постоянно сталкиваемся с тем, что не в каждом учебнике прочитаешь. С оленьими болезнями, например.

Привезли как-то в стойбище, где я остановился, тушу ырана. Олень молодой, крепкий на вид, но перед тем, как его убили, он странно себя вел – метался, потом судороги начались, пена изо рта. И хотя охотники опытные, они всё равно поначалу хотели мясо спасти – голод не тетка. Сезон охоты был не из удачных. А я, как увидел признаки, сразу руками развел.

Объяснил им, что этот яд, цикутоксин, он такой, что даже варка не берет. Пройдет по всему мясу, пропитает его, и тогда уж и человек, и собака, и любой, кто отведает, будет страдать, как тот олень. Судороги начнутся, дышать перестанет. Смерть, одним словом, хоть и не сразу. Говорю им: "Лучше голод потерпеть один день, чем целое стойбище потерять". Тяжело было убедить, конечно, каждый кусок мяса был важен, но здоровье дороже. Пришлось выбросить тушу. И правильно сделали. Нет такого лекарства против цикуты, чтобы потом мясо можно было есть. Только знание и осторожность спасают от этой отравы. Вот и выходит, что иногда самое главное лечение – это не лечить вовсе, а просто знать, чего не трогать."

Егорыч замолкал, глядя в огонь, а мы сидели, затаив дыхание, понимая, что в его рассказах было гораздо больше, чем просто медицина. В них была сила духа, вера и та необъяснимая связь, которая иногда спасает даже в самых безнадежных ситуациях, но также и суровая мудрость Севера, где знание о каждой травинке и каждом звере могло стоить жизни. Именно эта мудрость – не книжная, а та, что впитана с молоком земли и шепотом ветра – была исконным достоянием шаманов. Она, словно невидимая нить, связывала человека с духами предков и силами природы, и только когда эта нить крепла, человек был готов взять в руки бубен.

Шаман посчитал дедушку готовым к своему бубну и шаманской практике, когда ему исполнилось 35 лет. Молодой дедушка вернулся в свое стойбище и женился на молодой бабушке.

И вот тогда, когда уже скоро должен был родится мой папа, фельдшер Егорыч привез студента медицинского факультета Императорского Томского университета Мишу, который напросился на производственную практику на Чукотку. Здесь, Миша, медицина не в книгах, а в дыхании земли говорил студенту Егорыч и привозил его, по возможности, знакомится с шаманами и их мудростью.

Дедушка – уже к тому времени шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын – высокий, с глазами, как зеркало озера перед бурей. Он встречает их у костра, кивает Егорычу и говорит: – Михаил… Имя твоё звучит как дерево, пытающееся понять ветер.

Он говорит на русском с акцентом, а потом неожиданно – на французском: – Le corps est une chambre de résonance. Студент Миша, конечно, знал французский, но не ожидал, что его знает чукотский шаман. Он выразил свое почтение, и они начинают разговор – о теле как сосуде, о душе как пациенте, о боли, которая не лечится лекарством. Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын рассказывает, как чувствует болезни по запаху, а Михаил – как лечит язвы по симптомам. Каждый учится друг у друга.

Когда начались роды у жены шамана, и повитуха в тихой панике от необычного случая, обратилась к фельдшеру Егорычу, который тоже не увидел правильного решения, подключился студент Миша, который как раз недавно изучал все необычные случаи в акушерской практике и вспомнил безопасное решение проблемы: Наружный акушерский поворот. В результате и бабушка и мой папа остались живы. И моего брата назвали в честь этого Миши.

Мы до сих пор переписываемся с Мишей, говорит дедушка. Сейчас он профессор и большой ученый. Нашу переписку он называет «Письма между мирами». Миша писал мне – Твои письма как дыхание тундры и шум океанских волн в конверте.

Когда твой папа выучился и в школе и шаманскому ремеслу, я решил отправить его учиться на врача.

Миша написал: я помог ему войти в этот мир и помогу ему изучить медицину, а он, как молодой шаман, напомнит мне что человек – больше, чем совокупность органов.

Вечерами у костра дедушка рассказывал мне легенды.

***

Легенда о Сердце Великого Ветра

Слушайте…

В незапамятные времена, когда небо ещё разговаривало с землёй,

а звери были хранителями слов,

жил в горах шаман по имени Тэйру.

Он родился в час,

когда Луна обняла Солнце,

и потому в его сердце жило сразу два начала —

свет и тень.

И вот однажды, в ночь падучих звёзд,

когда они сыпались с неба, словно слёзы духов,

Тэйру услышал голос Великого Ветра.

То был древний дух, что несёт дыхание самой жизни.

И сказал он шаману:

– Ты станешь Стражем Равновесия.

Запомни же первый закон духа:

не причиняй вреда —

ни зверю, ни дереву, ни камню, ни брату своему.

Ибо тот, кто сеет боль, первым пожнёт её плоды.

Тэйру принял завет и пошёл в странствия.

Он лечил раненых птиц,

утешал плачущие реки,

и даже песца, что украл его пищу,

он не осудил, а понял его нужду.

И люди говорили:

«Он несёт счастье, как весна несёт цветы».

И чем больше он дарил радость,

тем ярче сиял его дух —

светился, как огонь без жара.

Но вот однажды в его стойбище

пришёл человек, чьё сердце было полно злобы.

Он рушил яранги,

обижал детей.

Тэйру встал перед ним.

А Ветер прошептал:

– Ты можешь остановить его силой…

Но нарушишь завет.

Тогда шаман запел песню.

Песню, что знали лишь духи.

В ней были и боль, и страх,

и любовь, что умеет исцелять.

И человек, услышав её, заплакал.

А злоба его растаяла,

как лёд под солнцем.

С тех пор Тэйру стал легендой.

Его называли Сердцем Великого Ветра.

А в горах и поныне шепчет ветер:

– Кто не причиняет вреда —

становится источником счастья.

А кто сеет страдание —

теряет себя.

***

Легенда о Сером Ветре и Каменном Сердце

В древние времена,

когда духи ещё ходили по земле,

а люди говорили с деревьями,

жил шаман по имени Серый Ветер.

Он был мудр и тих, как тень от облака.

Его уважали не за силу,

а за сердце, полное доброты.

И вот однажды в эти земли

пришёл чужак – Каменное Сердце.

Жесток был он:

слова его – как ножи,

поступки – как огонь,

выжигающий всё живое.

Он хотел испытать Серого Ветра,

разрушить его покой,

доказать, что доброта – слабость.

Каменное Сердце проклинал шамана,

ломал его священные тотемы,

насмехался над учением.

Но Серый Ветер не отвечал злом.

Он смотрел на чужака

с безмолвным спокойствием —

как смотрит гора на бурю.

– Почему ты молчишь? – кричал Каменное Сердце.

– Почему не защищаешь себя?

Серый Ветер ответил:

– На добро я отвечаю добром. Это путь света.

– На зло я отвечаю тишиной. Это путь тени.

– Зло умирает там, где не находит отклика.

Прошли дни.

И Каменное Сердце почувствовал пустоту.

Его ярость не находила цели,

его зло не приносило ему силы.

Он страдал,

ведь ненависть не имеет власти над тем,

кто не дал ей корней.

И однажды он пал на колени перед Серым Ветром:

– Как ты победил меня, не сражаясь?

Шаман положил руку ему на плечо и сказал:

– Уважение – это зеркало.

Ты видишь в нём то, что сам излучаешь.

Ты пришёл с камнем.

А я дал тебе ветер.

А ветер всегда точит камень.

С тех пор Каменное Сердце

стал Утренним Камнем —

хранителем тишины

и учеником Серого Ветра.

И поныне в тех краях говорят:

«Хочешь, чтобы тебя уважали —

будь ветром, а не бурей».

***

Легенда о Танце Духа и Тревожной Тени

В те времена,

когда человек ещё слышал дыхание земли,

а звёзды были советниками шаманов,

жил в северных лесах мудрец по имени Эйлан.

Он был Проводником Движения,

тем, кто умел разговаривать с ветром через танец.

Говорили:

когда Эйлан чувствовал тревогу,

он не искал слов,

не звал духов —

он начинал двигаться.

Его тело текло, как река,

изгибалось, как дым,

и каждый его жест

был молитвой без слов.

И вот однажды на землю Эйлана

опустилась Тревожная Тень.

Она родилась из страха,

из боли,

из тяжёлых мыслей, что терзают душу.

Люди прятались.

Духи молчали.

Небо потемнело.

Но Эйлан вышел на поляну,

где сгущалась Тень,

и начал танец.

Он не боролся – он кружился.

Он не кричал – он дышал.

Его движения были

как дыхание самой земли,

как пульс мира.

Тень тянулась к нему,

пытаясь схватить,

но каждый раз,

когда её пальцы касались его тела,

они рассыпались в пыль.

Эйлан не сопротивлялся.

Он растворял тревогу в ритме.

И тогда Тень прошептала:

– Почему ты не боишься меня?

А шаман ответил:

– Я не борюсь с тобой. Я танцую с тобой.

Ты – часть меня. Но я не часть тебя.

Через движение я возвращаюсь в поток.

А поток не знает страха.

С тех пор люди запомнили:

«Когда тревога приходит – не стой. Танцуй.

И станешь ветром, что не знает уз».

А в тех лесах до сих пор говорят:

«Тот, кто танцует с духами, не боится теней».

***

Легенда о Перьях Неба и Камнях Рек

В древние времена,

когда мир был молод,

и границы между духами и людьми ещё не существовали,

жила Великая Птица по имени Айанара.

Её крылья были сотканы из ветров,

а перья – из света звёзд.

Она летала между мирами,

наблюдая за теми, кто умеет слышать шёпот леса

и понимать язык воды.

Айанара была вестницей Неба.

Когда духи хотели предупредить или благословить человека,

они просили её сбросить одно из своих перьев на землю.

Перо, падая с высоты, несло силу предков,

защиту от зла

и напоминание:

«Ты не один. Тебя ведут».

Однажды шаман по имени Тарэ шёл вдоль тропы,

размышляя о судьбе своего народа.

И вдруг он увидел перо, лежащее на камне.

Он поднял его,

и в тот миг услышал голос Айанары:

– Ты увидел знак.

Теперь ты – хранитель.

Перо – твой щит, твоя связь с Небом.

С тех пор люди собирали перья, что встречали на пути.

Ставили их в вазочки,

вешали над входом,

клали на алтарь.

И каждый раз, когда ветер касался пера,

духи шептали слова поддержки.

Но не только перья несли силу.

Камни, лежащие в реках, тоже были дарами.

Говорили, что реки – вены Земли,

а камни – её кости.

Тот, кто бережно поднимал речной камень,

чувствовал под ногами твёрдую тропу,

даже в часы сомнений.

Он обретал устойчивость, мудрость и память Земли.

Шаманы учили:

– Нашёл перо – тебя заметили духи.

Взял камень из реки – принял силу Земли.

Храни их, и они будут хранить тебя.

И по сей день, когда путник находит перо или камень,

Айанара взмывает в небо, радуясь, что кто-то ещё помнит старую магию мира.

***

Легенда о Зубной Звезде и Улыбке Жизни

В древние времена, когда мир был ещё молод, а духи ходили среди людей, жила в сердце леса шаманка по имени Лаэна.

На груди у неё сверкал амулет из зуба Звезды – сияющего камня, упавшего с небес в ночь, когда все звери впервые засмеялись.

Лаэна знала тайну, что открыл ей дух Ветра:

улыбка – мост между душами.

Но люди забыли смеяться.

Их лица стали каменными,

сердца – тяжёлыми,

и даже реки перестали петь.

Однажды Лаэна отправилась в путь.

Шла от стойбища к стойбищу,

от гор к равнинам,

и в каждом месте дарила людям свою улыбку —

тёплую, как утреннее солнце,

лёгкую, как лепесток,

искреннюю, как дыхание леса.

И каждый, кто встречал её взгляд, невольно улыбался в ответ

Сначала робко, потом искренне,

и улыбка от улыбки разносилась по миру.

И случилось чудо:

прохожие улыбались друг другу,

птицы запели новые песни,

а сама Жизнь – древний дух, спящий в корнях мира —

проснулась и рассмеялась.

Её смех был громом,

а её улыбка – радугой,

что соединяла небо и землю.

С тех пор шаманы говорят:

– Улыбка – заклинание, что возвращает свет.

Улыбнись – и мир улыбнётся тебе.

А где-то в лесу, если прислушаться,

можно услышать шёпот Лаэны:

«Свет живёт в тех, кто смеётся первым».

Легенда о Тени Завтра

В древние времена,

когда мир ещё дышал песнями ветра

и шёпотом звёзд,

жил человек по имени Айру – странник, мечтатель

и ученик Великого Шамана.

Айру часто смотрел в даль,

туда, где восходящее солнце

рисовало образы будущего.

Он говорил:

– Когда-нибудь я стану сильным…

– Когда-нибудь я стану мудрым…

– Когда-нибудь я стану собой…

Но Великий Шаман, седой как луна

и тихий как снег,

однажды повёл Айру в Сердце Горы,

где живут духи времени.

Там, в пещере, Айру встретил Тень Завтра —

огромную фигуру, сотканную из обещаний, сомнений и отложенных решений.

Тень шептала:

– Ты будешь счастлив… потом.

– Ты будешь свободен… когда закончишь всё.

– Ты станешь собой… когда придёт время.

Айру дрожал,

но Шаман сказал:

– Завтра – дух, питающийся твоим сегодня.

Он никогда не насытится,

пока ты не станешь тем, кем хочешь быть – сейчас.

Шаман дал Айру три дара:

• Камень Решения – согревает сердце, когда нужно выбрать путь.

• Лист Присутствия – шепчет: «Сейчас – всё, что у тебя есть».

• След Волка – ведёт туда, где живёт действие, а не ожидание.

Айру вернулся в стойбище

и стал жить как тот, кем мечтал быть.

Он ел как здоровый,

говорил как мудрый,

любил как свободный.

Люди говорили:

– Он изменился.

Но Айру знал:

он просто перестал ждать.

С тех пор шаманы учат:

– Хочешь быть светом – гори.

– Хочешь быть ветром – двигайся.

– Хочешь быть собой – стань им сегодня.

***

Уроки шаманки на берегу моря и в тундре

Мы с дедушкой ходили по тундре и по берегу моря. Он развивал у меня то природное умение, которым сам обладал с детства. Шаман Нэнвыт-ӄэӄэ-ӄытын-гыргын шагал неторопливо. Его меховая накидка тихо шуршала о мхи, словно продолжала разговор с землёй. Ветер трепал её края и приносил запах соли и старого льда. Глаза старика, затенённые морщинами, зорко скользили по горизонту.

Я семенила рядом, чувствуя, как мои маленькие ступни утопают в мягкой губке тундры. Каждое движение дедушки было размеренным, каждое слово – как камень, брошенный в воду.

Мы то шли по мшистым просторам, где земля дышала древними тайнами, то вдоль берега, где ветер приносил солёный шепот духов.

– Смотри, Кельэт, – сказал он однажды, присев у куста с мелкими бледно-фиолетовыми цветами. – Это ятъёлгын. Он лечит от жара, но, если сорвёшь его в полнолуние – поднимет лихорадку. Растения, как люди, меняются под светом небес.

Он протянул мне лист, и я осторожно коснулась его подушечками пальцев. Лист был шершавый, но будто хранил внутри тепло. Иногда под пальцами проходил лёгкий ток, иногда – холодок, от которого мурашки поднимались по рукам.