Ноусфера

«С приятелем ты можешь встретиться в любой момент: достаточно вызвать его через комм».

«Верно! – удивился я. – Как это я раньше не подумал, что встречаться теперь и вовсе ни к чему». «Странно, что Серега об этом не подумал и даже не намекнул», – подумал я еще про себя.

«Кто такой Серега?»

Ага, про себя я подумал. Про себя, блин. Вот как тут про себя думать, если тебя могут услышать? Это все равно что пытаться не думать о розовом слоне. Или о розовых сосках, контур которых так явно обрисовывается… «Нет, я не о твоих сиськах думаю, Ольга!»

«Перестань, Марк, ты же все равно не скроешь, как ни старайся! Образные представления тоже передаются, если мыслить их интенсивно. Я же вижу, что это моя грудь».

«Ну ладно, – сдался я. – Пусть будет твоя. Сейчас что, заявление на меня в Совет напишешь, или куда там в этих случаях принято обращаться?»

«Глупенький маленький кролик, – развратно хохотнула целительница. – Я выше этих глупостей. А либидо мое гораздо ниже порога ханжеского лицемерия. Мне нравится, что ты думаешь о моей заднице».

«Я вообще-то о сиськах думал!» – возмутился я.

«И только?»

«Ну… ладно, ладно, проехали. Так чего там я сказать тебе должен-то? Или ты мне?»

– Пациент Гурецкий, у меня для тебя две новости – одна не очень хорошая, другая получше, – изрекла Ольга во всеуслышание.

– Слушаю вас, – официально прокашлялся я.

– Нейрореновация незначительно улучшила состояние нейронных цепочек, но шансы на восстановление памяти и ремиссию оценить пока сложно. Требуется тестирование на более современном и мощном оборудовании. К сожалению, в этой клинике такого нет. Могу предложить вам госпитализацию на обследование в одной из лабораторий «Шаоми Рисерч».

– А это дорого? – спросил я, чувствуя приступ дежавю.

– Недешево. Примерно треть ваших накоплений придется списать.

– Ну что же, – изобразил я раздумье. – Похоже, что иного выхода мне все равно не остается. Чего мне терять? Я согласен. Когда едем?

– Как только я улажу административные вопросы, – отозвалась Ольга, поднявшись с кресла. – А пока что вернись в свою палату. Я за тобой зайду чуть позже.

Не без труда опустив ноги с ложа, я как следует помассировал их, прежде чем встать. Члены слегка одеревенели, внутри чувствовалось неприятное колотье.

– До встречи! – бросила Ольга, выходя наружу. – Провожать, надеюсь, не надо?

В палату я доковылял, следуя подсказкам коммовского интерфейса. По пути я несколько раз пытался выйти на телепатическую связь с Ольгой, но контакт не устанавливался. Должно быть, прототип работал только на короткой дистанции.

В палате меня ждала здоровая и в меру вкусная пища – то ли завтрак, то ли уже обед. Я вспомнил, что за последние сутки не сомкнул глаз. А набраться сил стоило перед поездкой в полную неизвестность. Прикорнув на койке, я немедленно смежил веки, но прикорнуть мне снова не дали: в помещении возник Серый, мчавшийся куда-то в автомобильном транспорте. Я не разобрал, пассажирское это было сиденье или водительское, зато отметил, что костюмчик Серега не сменил со вчерашнего дня. То ли обычная его безалаберность, то ли дела с «ноликами» у приятеля совсем плохи.

– Эй, дружище, ты куда это вдруг засобирался? – выказал удивление Серый.

– Да так, полечиться. А что, у тебя есть варианты получше?

– Да уж получше, чем в логово к твоему китаезе соваться.

– Какому еще китаезе?

– Так ты не понял, откуда вылезла эта тетка? Это же «Шаоми», дурила! Пресловутый Лэй Чэнь, который технологию ноусферы у Штатов выкрал и Пекину загнал по сходной цене!

– Ну и что? Мне-то какая разница? – не понял я.

– Да ты, родной, поступай как хочешь, дело твое. Только вот ты на этого Лэя баллоны годами катил, а теперь сам к нему в пасть собираешься.

– А с чего мне на него баллоны катить? Мы что с ним, знакомы?

– Да вряд ли: где ты и где он! Но отзывался ты о нем так, как будто он Гитлер. Может, когда ты маяки прокладывал, что-нибудь про него раскопал?

– Понятия не имею, Серега, – честно признался я. – Но по мне сейчас – хоть Гитлер, хоть Лэй Чэнь, хоть мумия Ленина. Лишь бы дали шанс выжить. Или тебе на похороны мои явиться не терпится? Ты хоть пару гвоздичек мне принесешь? А костюм сменишь на траурный?

– Слушай, Марк, ты сам себя хоронить не спеши. Я тут общался с людьми… ну… влиятельные товарищи, из Совета. Короче, их медицинский департамент готов оказать тебе посильную помощь. Ты не думай, у них возможности не хуже, чем у твоего китаезы. И лаборатории нашпигованы по последнему слову техники, и специалисты высококлассные.

– И?

– И ни «нолика» с тебя не возьмут, приятель, все за государственный счет! Чуешь, в чем штука?

– Ты мне отказаться предлагаешь?

– Я тебе предлагаю головой думать и в первое попавшееся говно не вступать. А то ходят тут всякие…

Серега внезапно умолк: в палату явилась Ольга. Она скрестила на груди руки, холодно глянула на Серегу, затем изучила глазами – будто ощупала – мое лицо.

– Я вам не помешала? – издевательски спросила она.

– Эй, чувиха, ты этого парня знаешь без году два часа. А я его тыщу лет уже знаю. Так что ты не лезь, когда два старых пердуна свои вопросы решают, договорились?

– Как пожелаете, – с хищной улыбкой ответила Ольга и отвернулась от голограммы.

В моей голове тут же зазвучал ее голос:

«Марк, решение за тобой. Но, выбирая между двумя неизвестными, я бы остановилась на той, которую проще вычислить. Я, как уже упоминала раньше, признанный специалист в своей области. Не сочти за бахвальство, но меня вполне можно называть ученым светилом. А кто этот лысый боров, ты всяко получше меня знаешь!».

«Да уж, знаю, – нехотя согласился я. – Но, по крайней мере, я знаю, и каких подлянок от него ждать. А с тобой я, и правда ведь, познакомился лишь этим утром».

«Так ты во мне сомневаешься?» – промяукала у меня в голове Ольга.

– Эй, кореш, ты чего замолчал? – забеспокоился Серый.

– Серега, я думаю. Можно мне спокойно пораскинуть мозгами?

– Да думай, кто тебе мешает, – обиделся приятель. – Только побыстрей думай, пока тебя эта телка не охмурила!

«Бедный мой кроличек, – заворковала про себя Ольга. – Оказывается, я тебя охмуряю. Плохая Ольга, плохая. Очень плохая девочка. Ты даже не представляешь, насколько. Но я тебе обязательно покажу. Ты ведь поедешь со мной?»

Вот же наглая чувиха! Неужели она и впрямь думает, что я поведусь на такое откровенное соблазнение?

«Поеду!!!» – эта мысленная реплика сбила с ног предыдущую и втоптала ее в небытие. Вопрос был решен.

– Серый, я, пожалуй, гляну, что там у них. А если какое-то шило вылезет, я тебе маякну, ладно?

Серый засопел и пробуравил Ольгу глазами, прежде чем дать мне ответ.

– Я на связи, дружище, – сказал он наконец, вымучив из себя улыбку. – Не пропадай. Обращайся в любое время!

Я почувствовал, как моей щеки коснулось что-то теплое и ароматное. Похоже, это Ольга одарила меня воздушным поцелуем через телекомм.

Хартли напутствовал меня с таким радушием, будто ему не терпелось от меня избавиться. Гущян мертвым голосом попросил не оставлять в палате личные вещи. Хотя, если не считать двух разнокалиберных коммов, сковывавших меня с ноусферой подобно наручникам, никаких личных вещей у меня не было. Дежурная медсестра, в которой я опознал пожилого транссексуала, пожелала мне скорейшего выздоровления. «Дурища, ты хоть в мою медицинскую карту заглядывала?» – огрызнулся я на медсестру, после чего она скрылась из виду и больше не появлялась мне на глаза.

Делать в палате было решительно нечего, и я решил дождаться Ольгу под сенью сосен в больничном парке, наслаждаясь свежим воздухом с ароматом хвои. Мне уже не терпелось отправиться в путешествие, однако проводница c головой погрузилась в переговоры с чередой каких-то пожилых азиатов. Я украдкой понаблюдал через ноусферу за Ольгой, расположившейся в переговорной комнате рядом с кабинетом Хартли и загромоздившейся со всех сторон интерактивными окнами в человеческий рост. Зрелище наскучило мне через минуту, так что попытки насладиться созерцанием чужой работы я оставил без сожалений.

Сидеть на месте и радоваться очередному солнечному деньку оказалось делом немыслимым, невыносимым. Стоило остановиться хоть на минуту, и на меня могильной глыбой наваливалась тоска по непрожитой жизни, по упущенным возможностям и утраченным воспоминаниям. Чувство вселенской несправедливости и безадресная обида холодными щупальцами сдавливали мои внутренности, вселяя в меня тревогу за собственную жизнь, за короткое будущее, за свой игрушечный статус на игровом поле мироздания, почти не оставившего мне места для новых ходов. Послонявшись бесцельно по прогулочным тропкам, я уж было решил наведаться в кафе и залить тоску пивом или, на худой конец, вызвать на беседу Гущяна (чтобы отвращение к его бесстрастной манере ведения разговора вернуло мне желание побыть одному), когда ко мне присоединился незваный спутник. Впрочем, спутником его можно было назвать лишь с натяжкой, поскольку возникший рядом со мной мужчина никуда не передвигался: он сидел на вертящемся кресле, а его изображение двигалось вместе со мной.

– Здравствуй! Марк! – веско и, как мне показалось, по-военному поприветствовал меня гость.

Черная водолазка, брюки того же цвета, черные радужки глаз под смоляными бровями – пришельца я про себя тут же окрестил Черным, хотя в его облике и хватало цветового разнообразия: русые волосы, бледность лица и губы цвета лежалого мяса неприятно подчеркивали выбранный им похоронный стиль.

– Постараюсь. И тебе здравствовать, – сухо ответил я незнакомцу.

– Наверное, тебе интересно, кто я такой? – задавшись идиотским вопросом, мужчина поспешил ответить на него самостоятельно: – Я Петр.

– А я Марк. Мне девяносто два годика. Давай дружить?

Петр нахмурился, выдав тем самым отсутствие чувства юмора.

– Марк, я представляю национальный департамент Совета по надзору за ноусферой. Чиновники, ответственные за деятельность Совета в российской юрисдикции, поручили мне проработать твой вопрос.

– Спасибо, конечно. Вопрос только в том, что за вопрос. Не помню, чтобы я к вам обращался.

– Верно, к нам ты не обращался, – собеседник зачем-то сделал акцент на словосочетании «к нам». – Но это не значит, что ты должен решать свои проблемы в одиночку. Мы работаем для всеобщего блага. В том числе твоего. Тебе ведь не помешает пара-тройка друзей?

– О, у меня полно друзей! – воскликнул я. – У меня их так много, что я уже сутки пытаюсь найти укромный уголок, чтобы от всех них укрыться. Единственный товарищ, с кем я теперь готов общаться без приступов паники, – это свиная рулька. Ты знаком со свиной рулькой? Это, кстати, не она тебя ко мне подослала?

– Марк, я занятой человек, у меня не так много времени, – произнес Петр c плохо скрываемым раздражением. – Поэтому давай избежим болтовни и перейдем к делу? Совет предлагает тебе высококвалифицированную медицинскую помощь в одной из наших исследовательских лабораторий.

– Это за какие такие заслуги мне положены почести?

– Это не почести. Скорее, почетный долг.

– Не понял?

Подбирая слова, Петр помассировал пальцами щеки, выбритые подчистую.

– У тебя опасное и малоисследованное заболевание, Марк. Совет уже много лет ищет возможности спасти человечество от этой напасти. А значит, ты можешь помочь Совету и человечеству. Все, что тебе для этого нужно сделать, – это дать официальное согласие на обследование. За тобой приедут наши сотрудники и переместят тебя куда следует.

Лексические единицы, которыми жонглировал Петр, вызвали во мне явное беспокойство. Я, в конце концов, не ящик с опилками, чтобы куда-то меня перемещать.

– Если я правильно понял, вы хотите, чтобы я стал вашей подопытной свинкой?

– Ты ни в чем не будешь нуждаться, Марк. С твоей головы не упадет ни один волос, а с твоего счета не пропадет ни единого «нолика». Все абсолютно бесплатно, – Черный уставился мне в глаза, как бы выманивая из меня утвердительный ответ.

– Где-то я это уже слышал, – почесал я затылок. – О, вспомнил! Выходит, вы не друг свиной рульки! Вы знакомый Сереги! Так?

– В эпоху ноусферы все друг с другом немножко знакомы, – уклончиво ответил мужчина в черном. – Правило двух кликов.

– Это как пять рукопожатий?

– Примерно. Только теснее.

– А вы всем нейроколлапсникам предлагаете бесплатную койку?

– Не всем. Но ради тебя сделаем исключение. Твой случай для нас важен, поскольку он несколько выдается из общего ряда.

– Чем же?

– Потерей памяти о двух третях жизни. Наши спецы считают, что это может быть признаком одного занимательного феномена. Синдром… эм-м-м… впрочем, врачи объяснят лучше меня.

– Какое-то осложнение? – забеспокоился я. – Что еще за синдром?

– Не обессудь, Марк, я вряд ли смогу тебе объяснить популярно: у меня нет медицинского образования. Я курирую вопросы общественной безопасности.

– И какое отношение общественная безопасность имеет ко мне? Или я к ней?

– Еще раз повторяю: тебе не о чем беспокоиться, – заверил Черный. – Просто в нашу компетенцию входит очень широкий круг вопросов. Мы вынуждены участвовать и в экономической деятельности, и в политической, ну и в том, что еще осталось от криминальной сферы. Так исторически сложилось. Не о чем переживать.

Слова Черного меня, естественно, не успокоили. Если мне не о чем переживать, тогда зачем он так часто это повторяет?

– Марк, пожалуйста, прими взвешенное решение. Я немного отойду от инструкций и скажу тебе напрямик, хоть у нас так не принято: мы озабочены твоим намерением лечь на обследование в «Шаоми».

– А в чем дело? Они нарушают закон? Представляют угрозу общественной безопасности?

– Сказать так было бы некорректно, – замялся Черный. – Но можно выразиться иначе: частные корпорации пытаются сохранить секреты в нашем мире, где тайны ушли в прошлое вместе с понятием конфиденциальности. Многие в Совете считают, что частников пора ограничить в правах, обязав их незамедлительно делиться всеми открытиями и наработками с человечеством. А «Шаоми» – один из оплотов противодействия этой благородной инициативе.

– А разве можно не делиться? Пароль же на папку не поставишь…

– Пароль… – Петр запнулся, но быстро сообразил, о чем речь. – О паролях все уже давно забыли. Первое время после открытия ноусферы ученые пытались придумать системы кодирования взамен тестовых паролей, использовали аппаратные ключи, но там тоже информация, быстро и ее из ноусферы достали. Я немного о другом противодействии, это сложней объяснить в два слова…

– Ага, значит, вы коммунизм тут решили устроить, пока я… пока я… – я не нашел слов, чтобы закончить фразу: все-таки мое отсутствие в общественной жизни последних пятидесяти лет было более чем условным.

– Речь не об уравниловке, – разъяснил Петр. – Речь идет о выживании нашего вида, безопасности жизни на всей планете и об общественном благе.

– Всякий раз, когда кто-нибудь произносит словосочетание «общественное благо», где-то совершается подлость. Благими намерениями… ты ведь и сам знаешь.

– Ты должен доверять нам, Марк, – потребовал Черный.

– Ничего я никому не должен! Захочу – соглашусь, не захочу – откажусь.

– Верно, выбор за тобой. Но я прошу тебя тщательно обдумать свое решение и сделать выбор в пользу общественного спокойствия. Скажи, пожалуйста: в поведении Ольги тебя ничего не насторожило? Может быть, какие-то странности? Что-нибудь необычное?

Я невольно потянулся к запястью, на котором висел телекомм, но вовремя пресек движение. Что-то мне подсказывало, что вести себя стоит непринужденно, а в откровенные разговоры с этим типом пускаться не следует. На смену безотчетной тревоге, терзавшей меня всего четверть часа назад, явилось и стало разрастаться в груди ощущение смутной угрозы. Должен признаться, оно мне понравилось еще меньше.

«В чем дело, Марк? Мой пушистый кролик решил заделаться свинкой у дядечек с Большой Фермы?»

Голос Ольги зазвучал в моей голове всего на мгновение раньше, нежели я уловил терпкий запах ее духов. Появление Ольги меня взбодрило, я снова взял себя в руки.

– Что, Петр, обязательно во все нос надо сунуть? – бросила Ольга моему визави без тени приветливости.

– Занимайся своим делом, – грубо отозвался Черный, вновь повернувшись ко мне. – Ну так что, Марк?

– Вы разве знакомы? – изумился я.

Похоже, свиная рулька и вправду была моим единственным и самым близким другом в этом странном мире, где все были связаны незримыми нитями, в которых я уже успел запутаться, как в паутине.

– Сталкивались пару раз, – заметила Ольга.

– Марк? – Черный в очередной раз поторопил меня с ответом.

Я несколько раз перевел взгляд с Петра на Ольгу и обратно. В какой-то момент мне почудилось, будто оба они – зеркальные отражения друг друга. Но, так или иначе, отражение, физически находившееся со мной рядом, нравилось мне куда больше. От него приятно пахло, оно было женского пола, а еще оно только что пригладило свои шелковистые волосы, оторвав от меня взгляд и скосив глаза вбок. На языке мимики и жестов это всегда означает одно – сексуальную симпатию. Выбор был легок и очевиден, хотя себе я предпочел объяснить решение тем, что в серьезных намерениях женщины обычно менее опасны, чем мужчины с армейской выправкой.

– Петр, желаю тебе удачи в сохранении мира на планете и созидании блага для всего человечества! – напыщенно произнес я и смахнул Черного к чертовой матери.

Ольга не замедлила наградить меня новым телепатическим поцелуем.

Такси прибыло через пять минут после того, как мы вышли из арки, обозначавшей вход на территорию больничного комплекса, и расположились на обочине трассы. За это время Ольга успела выкурить ароматную фруктовую сигарету, в которой, как она мне объяснила, не содержалось ни капли канцерогенов. Я хотел было стрельнуть у нее одну, но потом вспомнил, что забыл, курил ли я последние пятьдесят лет. А восстанавливать дурные привычки, пусть и не грозящие вредом для здоровья, мне отчего-то не хотелось. С другой стороны, терять мне уже нечего: кури хоть старорежимную «Приму», здоровью не повредишь. Но к тому времени, когда я наконец принял решение и потянулся к подставленной Ольгой пачке, к нам с еле слышным журчанием двигателя подъехал мобиль на воздушной подушке. «Не на воздушной, а на дегравитационной», – поправила меня Ольга.

За рулем такси никого не было. Как, впрочем, не было и самого руля. «Вас приветствует транспортная компания "Скатертью дорога"», – заявил мужской баритон, как только мы загрузились в салон машины.

– Кто им такое название придумал? – усмехнулся я. – Они же так всех клиентов распугают!

– С чего бы это? – рассеянно ответила Ольга. – Скатерть – это ведь как красный ковер, какое-то древнее покрытие для дорогих гостей?

– Ну… типа того.

Я не стал пускаться в споры, дав себе зарок залезть в ноусферу и выяснить, какие изменения претерпели языковые конструкции за время моего вынужденного отсутствия.

Усевшись на сиденье, Ольга проследила за тем, чтобы я пристегнулся, после чего дала команду интерфейсу везти нас на железнодорожную станцию.

– Так куда мы в итоге едем? – поинтересовался я.

– В аэропорт.

– А почему на перекладных?

– Потому что поезд развивает скорость 800 километров в час, а электромобиль – всего 150.

– Убедительно. Ну а после? Из аэропорта мы куда полетим?

– В лабораторию, – ответила Ольга, недовольно поджав губы.

По всему было видно, что посвящать меня во все детали моего будущего она пока не намерена.

«Так нечестно!» – сварливо пожаловался я про себя.

«Зато безопасно», – парировала Ольга.

«Слушай, хватит темнить! Какие опасности нас тут могут подстерегать? Во что ты меня втягиваешь?».

«Я тебя не втягиваю а, скорее, вытягиваю. Ты хоть знаешь, с кем ты так мило общался в парке?».

«Он сказал, что занимается общественной безопасностью. Это не так?».

«Так. Только в понимании некоторых людей лучшей формой общественной безопасности является концентрационный лагерь».

Я испуганно примолк и погрузился в себя, размышляя над услышанным. Вдруг мое внимание привлек быстро оставшийся позади черный… Porsche Panamera. Я вывернул шею и захлопал глазами, порываясь прогнать глюк. Ольга заметила мое замешательство и пояснила:

– Ретромобиль. С двигателем внутреннего сгорания. Такие сейчас редко встретишь: дорогое и непрактичное удовольствие. Но бывают энтузиасты – ставят современную электронику, платят бешеный экологический налог… Моего знакомого буквально извели, старушка-соседка даже в Совет накляузничала, что от выхлопных газов у ее песика появилась аллергия, а у самой участились запоры.

– А почему машины еще не летают по небу?

Ольга на мгновение задумалась, но углубляться в технологические проблемы современности не стала и просто отшутилась:

– Чтобы птиц не тревожить. Они пугаются и доставляют прохожим внизу неудобства.

Лес за окном закончился, и нашим глазам предстали застройки: типовые симпатичные домики, обсадившие открытое пространство косыми рядками, – ни дать ни взять ульи на пасеке. Наверное, и люди в них живут точно такие же, типовые и однояйцевые – Кены и Барби из сказки про счастье, упакованное в стандартный пакет возможностей и потребностей.

Углубившись в один из крупных поселков и попетляв по проездам и улочкам, машина плавно остановилась подле небольшой полусферы, увенчанной навершием в виде фигурной буквы «М».

– Метро? – сообразил я.

– Вход на станцию монорельса, – ответила Ольга, не добавив мне ясности.

Внутри не оказалось ни турникетов, ни охраны, ни контролеров, вообще ничего лишнего. Только небольшой круглый зал с полом, покрытым мозаикой. И несколько вместительных лифтов, деловито принимавших в себя порции пассажиров. Присоединившись к одной из групп, мы спустились на станцию, но рассмотреть ее как следует я не успел: почти сразу подъехал наш поезд, и Ольга чуть не силком затолкала меня в чрево вагона.

Внутри было просторно и малолюдно. Пассажиры не обращали друг на друга никакого внимания, уткнувшись каждый в свои развлечения: кто-то общался с друзьями через комм, другие что-то читали или рассматривали. Сидения были мягкие, располагались поперек вагона. Раздался дзынь, двери закрылись. Я не сразу понял, что вагон тронулся. Через несколько секунд в окна полилось солнце. Я увидел синее летнее небо с легкими облаками и, наклонившись к окну, разглядел проплывающий внизу, метрах в пятидесяти под нами, город. Наш путь пролегал прямо над крышами.

– Так это подземка или воздушка?! – я открыл рот.

– Мы под землей. Здесь нет окон. То, что ты видишь на их месте, – иллюзия. Точнее, не иллюзия, а реальный вид на то место, где мы в данную секунду проезжаем, только не из-под земли, а сверху. Ноусфера и не такое позволяет. Если хочешь, включи то же самое, только минус 100 лет, посмотришь, как жили предки.

– Не нужно, как жили предки, я и сам хорошо помню, – я разглядывал проносящиеся внизу улицы, причудливые знания, скверы. Скорость лишь на секунду позволяла задержать взгляд, и картинка улетала прочь. – Зачем столько сложностей?

– Ты про окно? Для эстетики. Сделать несложно. А людям приятно, – Ольга отвечала отрывисто, погрузившись в свой комм.

Я отвернулся к «окну», продолжив созерцать пейзажи. Неожиданно картинка за окнами резко сменилась, разлилось тропическое спокойствие: лазурные океанские волны неторопливо накатывали на берег, покрытый мелким белым песком. За полоской песка шумели пальмы, а между ними носились в воздухе птицы ярких расцветок. «Попугаи, колибри, длиннохвостые ширококлювы, черноголовые питты…» – приятный женский голос стал нашептывать мне на ухо названия птиц, которые попадали в поле зрения. Опасаясь, что невидимый комментатор вот-вот сорвется на латынь и прочитает мне лекцию по орнитологии, я перевел взгляд на другое окно. Там под сенью высоких стволов с разлапыми кронами и в окружении кустистых деревцев («Анакардия западная, макадамия, масличная пальма, олива…») уютно устроилось небольшое бунгало – настолько симпатичное с виду, что мне тут же захотелось шагнуть из вагона и сию же секунду оказаться в этом жарком раю. «Разве это не счастье, – продолжила орнитолог-невидимка, – провести последние дни в таком раю, своем, и только своем… не правда ли, Марк?» Я вздрогнул и закрутил головой по сторонам в поисках источника звука.

– Ольга, – позвал я шепотом, – что это за фигня? – я указал на голову и покрутил пальцем в воздухе. – Девушка какая-то, голос, тропический остров…

– Какой голос?.. – Ольга расхохоталась.

Несколько пассажиров, сидящих поблизости, отвлеклись на секунду от своих занятий, чтобы взглянуть на источник шума, но тут же потеряли к нам интерес.

– Персональная реклама, – отсмеявшись, пояснила Ольга.