Глава 1
ГЛАВА 1 – ПРОБУЖДЕНИЕ
Авель Голдман стоял в закопчённой галерее заводского цеха №7, и его ботинки скрипели по толстой плёнке сажи, словно скрежет разума по стеклу. Из распахнутого люка выходил пар – тяжёлый, маслянистый, с запахом мокрого электричества и медленно тухнущей искры. Где-то внизу, за рельсовыми направляющими, колотились молоты, и от каждого удара стены дрожали, будто старая машина пыталась кашлять.
Вокруг него копошились люди. Инженеры в пробитых антистатических халатах, сменщики, уставшие охранники с магострелами. Кто-то держал пергаментный планшет с логами ночной сессии, кто-то пытался соскоблить символ призыва с пола – напрасно. Чернила ушли в металл, как душа – в сердечник.
– Я спрашиваю последний раз, – голос Авеля был тих, но воздух в ответ вздрогивал. – Кто дежурил у секции сердечников?
Инженер-смотритель, худой, как магический посох, почесал затылок:
– Я… то есть… автоматическая проверка была в три ноль-ноль. Всё чисто. Протокол запечатан. Никто ничего не вскрывал. Маркировка прошла, ну… почти вся.
– Что значит "почти"?
– Один… один сердечник… ну, может, метка стерлась. Или перепутали номера. Бывает же, – слабо улыбнулся инженер. – Они ж пока не активны… ну, почти. На тесте был импульс. Но это нормально, на калибровке всегда немного фонят.
Авель молчал. Внутри него, под грудной костью, что-то шевельнулось. Он вспомнил взгляд. Нет – имитацию взгляда. Сердечник №27. Он моргнул на калибровке. Это был не баг. Это был выбор.
Он присел у пустого ложа. Отпечатки пальцев – чёткие, механические, в четырёх точках – остались на внутренней панели крепления. Не вскрытие, а самостоятельных выход.
Один из охранников, парень с южной кудрявой бородкой и слишком живыми глазами, понизил голос:
– Я слышал, он мог двигаться ещё вчера. Когда его отключали – был пульс, прям как у живого. Я, может, себе накрутил, но… он на меня посмотрел. Клянусь.
– Он не мог, – отрезал Авель. – У него не было души.
Но в словах звенела фальшь. Потому что он сам провёл последнюю настройку. Он сам видел, как при подключении к эфиру в сердечнике образовался контур. Не искра – сигнатура. Слабая, почти незаметная. Но живая.
Авель встал, провёл рукой по лбу. Пальцы стали чернильно-серыми. Как и всё здесь. Павелсбург не прощал ошибок. А такие ошибки – уничтожали карьеры, патенты, людей.
– Залить сектор холодной рунной сталью, – сказал он. – Записать лог как сбой маркировки. Ни слова – ни в Протокол, ни в Отдел. Если кто-то начнёт спрашивать, отвечайте: прототип был утилизирован. Ошибочная запись. Я оформлю.
– Но это ведь… – начал охранник.
– Это не ваше дело.
Авель ушёл, оставив их среди пара, сажи и немой тревоги. Спина его была прямая, шаг – выверенный. А внутри – гремел страх. Не за патенты. Не за репутацию. За город. Если голем №27 ушёл сам, значит, у него была цель. И если он уже на улице, то Павелсбург его не заметит, потому что модель ну очень похожа на человека.
Он шёл долго – сквозь шумные коридоры завода, мимо гудящих станков, оглушённых рабочих, не задающих вопросов. Каждый шаг отдавался в висках. Как будто вся инфраструктура цехов пыталась его удержать, нашёптывая ржавыми стенами: «Ты не готов к правде».
Цех №4 был дальше обычного маршрута. Туда не заглядывали экскурсанты, там не проводили показов. Здесь создавали то, что не подлежало учёту. Здесь обрабатывались прототипы.
Авель Голдман остановился на пороге. Вдохнул – и шагнул внутрь.
Здесь пахло выжженной резиной, кислым потом и магниевой пылью. Пар из труб опускался клочьями, словно кто-то душил завод изнутри. Под потолком, в металлических лёгких вентиляции, что-то сухо щёлкало, как зубы. У ног Авеля – пустой саркофаг с гнездом для сердечника.