Глава 1
Лейтенант, следователь Андрей Петрович Матюшенко, нахмурив брови, расхаживал по квартире. Он бы сейчас с удовольствием оказался в своей коммунальной комнате, чем в этой трёхкомнатной шикарной квартире, обставленной настолько по-богатому, насколько это возможно осуществить в Советском Союзе. Ну а сколько вещей… Больше, чем Андрей видел в каком-нибудь магазине. Ему, молодому человеку, которому хочется нравиться девушкам, такие вещи пришлись бы в пору. Но сильно уже Матюшенко был честным, не взял бы и футболку со склада фарцы.
Зависти Матюшенко не испытывал. Скорее, он испытывал усталость, немного сдобренную раздражением. Второе подряд дежурство. Лето, начальство любит отдыхать в тёплые месяцы. Ну а лейтенант, который работает всего меньше года, вынужден подчиняться приказам. Ещё и другие коллеги выдумывают какие-то небылицы, только чтобы не явиться на работу и не взять на себя дежурство… У всех то дети болеют, то тещи приезжают.
Так что для сильных эмоций у Андрея Петровича просто не было сил. Ведь он, в отличие от многих других, дежурил исправно, как и старался делать свою работу качественно и прилежно. Другой кто закроется в кабинете, разложит раскладушку и давай храпеть до самого утра. А Матюшенко ни себе не даёт спать, ни кому-то ещё вздремнуть, словно тень отца Гамлета, расхаживая по делу и заглядывая в дежурку. Так что он снискал уважение, как надежный товарищ и, но при этом заработал славу зануды.
Сообщение об убийстве поступить к полудни. Соседи вызвали милицию, так как в квартиру ходят люди, стоят, шумят, стучат. Решение о взломе квартиры принимал хозяин кооперативной квартиры, за которым Матюшенко сразу же отправил наряд. Ну и вот… Три трупа, фарца, валюта… Такой набор, что Андрей даже сперва растерялся, послал за начальником. Может и зря…
– Матюшенко, мать твою, так пере так! Сам разобраться не можешь? – в трёхкомнатную квартиру, где произошло тройное убийство, ворвался майор Сапрыкин.
– С выздоровлением, товарищ майор! – не особо скрывая иронию, выкрикнул Матюшенко. – Поделитесь рецептом того лекарства, что вы принимаете. Вчера и встать не могли, сегодня…
Недовольство и злость заместителя начальника отдела возымели такое действие на Матюшенко, вселили в него какую-то энергию, как туман развеяли усталость. Но не всё же Андрею работать на износ. Можно сорваться с дачи и майору, прикрывавшемуся липовым бюллетенем. Простудное заболевание не позволяло майору Сапрыкину Ивану Демидовичу присутствовать на работе. И уже вторая неделя пошла, как майор «лечится». И
– Докладывай, лейтенант, ёрничать будешь потом, когда узнаешь, что лишён премии, – сказал Сапрыкин, проходя в большую комнату.
– Прошу простить, товарищ майор. По делу… Предполагается неудачная попытка ограбления. Прямо развернулась картина героического сражения. Но мне сложно представить, что такой, как Илья Шатыра, вообще способен выстрелить в человека. Он спекулянт, но не убийца, скорее откупился бы от бандитов, да и видели его в компании двоих других убитых… – сказал лейтенант Матюшенко и приготовился ожидать ругани от своего начальника.
Майору Сапрыкину очень не нравилось что-либо усложнять, когда есть возможность, наоборот, упростить. Майор, причём не без оснований, считал, что чаще всего преступления нисколько не запутаны, как это могло быть в детективах. Всегда нужно искать мотивы в низменных чувствах человека, в его эмоциях и одурманивании головы посредством алкоголя или наркотиков. Так что Сапрыкин смотрел на Матюшенко и кривился, высказывая тем самым, что молодой лейтенант, отличник школы милиции, бывший на самом деле даже по мнению майора Сапрыкина хорошим следователем, ошибается.
– Андрей, не выдумывай! Хватит уже Шерлока Холмса и Агату Кристи вычитывать. Во всём ищешь какой-то тайный умысел, а жизнь, как и преступление – они просты. Вот и я вижу, что подельники не смогли договориться, подрались… Все, фенито, – философствовал майор.
Сапрыкин подошёл к судмедэксперту и потребовал доклада и от него. Мужчина еврейской наружности бросил взгляд в сторону лейтенанта Матюшенко. Авраам Моисеевич Литман также хотел сказать, что в том, что произошло, не всё настолько однозначно.
– Меня смущают два обстоятельства… – начал было говорить Литман, но был перебит майором.
– Да нет же, Аврам Моисеевич, и ты туда же? На старость лет решил поиграть в доктора Ватсона? Ты же видел преступлений столько, что уже сам можешь выдвигать версии и занимать место старшего следователя. Так что давай без всего этого, – с раздражением говорил Сапрыкин.
Майор хотел быстрее закончить дела, спихнуть все бумаги на Матюшенко, ну и уехать. А еще лучше, чтобы комитетчики пришли. Валюта, все-таки это их профиль. А у Ивана Демидовича Сапрыкина было куда как более важное дело – нужно вовремя собрать молоденькие, маленькие огурчики, чтобы прямо там, на даче их и замариновать и закатать в банки. Как же зиму прожить без того, чтобы были столь любимые Ивану Демидовичу огурчики? А клубника… Ее уже нужно собирать, да варенье варить. Жена не простит, если будет иначе. Да и Сарыкин иначе не хочет.
А тут, с самого утра возле строящейся дачи заместителя начальника отдела милиции, как предвестник Апокалипсиса, появляется автомобиль. И майору нужно срочно ехать в город. Если бы ещё не валюта, разбросанная по полу, то Сапрыкин сослался бы на здоровье, и дал бы, как хороший наставник, возможность раскрыться молодому дарованию.
Однако фарца в крупных размерах, валютные спекуляции – это уже делала КГБ. И было бы крайне неправильно, если бы приехали сотрудники комитета, а майор на даче банки с огурцами закатывает.
– Убийство произошло в районе двадцати двух ночи. Характер колотых ран… – судмедэксперт всё же продолжал свой доклад.
– Авраам Моисеевич, не забудьте указать, что во рту одного из застреленных бандитов была найдена нитка, которая может указывать на то, что бандит был с кляпом во рту перед самым моментом убийства, – настойчиво говорил Матюшенко.
– Да твою же мать, лейтенант, пирожок он ел, свернутый в платочек, чтобы пальчики не запачкать. Вот оттуда и ниточка. Оформляй дело, но всё равно его у нас заберут. Не строй из себя Шерлока товарища нашего Холмса. Ити е мать, Матюшенко… не усложняй! – выругался майор.
– Товарищ майор, я буду вынужден официально с вами не согласиться. В протоколе, в моём рапорте будет указана моя точка зрения. Вы же на больничном… – решительно, будто окунувшись в омут с головой, сказал лейтенант Андрей Петрович Матюшенко. – Так что официально не можете повлиять на следствие. Вот выйдете на работу, я предоставлю полный отчет.
Молодой офицер милиции, как будто бы чувствовал, что это дело – не просто попытка сопротивления фарцовщика грабителям. Здесь что-то иное, важное, неуловимое. За год рутинной работы, Андрей все еще ждал такого преступления, как в книгах описано.
– А ещё в гостиной, где и было совершено преступление, я нашёл большое количество пыльевых клещей. Обычно такие живут в старых подушках. Как будто бы тут трусили перьями, – решил поддержать лейтенанта пожилой судмедэксперт.
Литману лейтенант Матюшенко нравился. Лейтенант был каким-то непробиваемо упрямым и одновременно наивным. Верил в светлое будущее, что правда неизменно побеждает зло, во всё хорошее, против всего плохого. Судменэксперта удивляло то, что даже встретившись с суровой действительностью, Андрей, продолжать верить в чистое добро, и в грязное зло, отрицая, что жизнь состоит скорее из оттенков серого. Аврааму Моисеевичу Литману подобные эмоции никогда не пережить. Он человек из другого теста, так что решил, пусть и немного, но поддержать наивную простоту лейтенанта.
– Да вы охренели! Когда комитет тут появится, чтобы дурь такую… Я не слышал! – воскликнул майор Сапрыкин.
– А вот тут вы не правы, майор… – в квартиру вошли двое сотрудников в штатской одежде.
То, что это сотрудники КГБ, ни у кого не вызвало сомнений. Взгляд у обоих мужчин был надменный, свысока, но при этом цепкий и внимательный. Одежда строгая, манера приказывать. Весь этот набор говорил однозначно, кто пожаловал, не меньше, чем-то, что мужчины прошли милицейское оцепление.
– Это дело переходит под особый контроль КГБ. Майор, я частью услышал ваш разговор с подчинёнными. Лейтенанта и судмедэксперта временно у вас забираю, – сказал один из мужчин и протянул корочку майору, правда, документ в руки милиционеру не дал.
Майор Головинцев Владлен Игнатович был знаком немалому количеству сотрудников правоохранительных органов. Спорить с ним майору Сапрыкину никак не хотелось. Даже если учитывать, что Ивану Демидовичу Сапрыкину придётся возвращаться с дачи, хотелось подчиниться. Если у него заберут лейтенанта Матюшенко, то в отделе может так оказаться, что и работать будет некому.
Но с комитетом не шутят, по крайней мере вот так, когда они в своём праве. Однако Сапрыкин всё равно пожалуется своему начальству. Пусть Иван Демидович не хочет ссориться с КГБ, даже где-то и старается угодить этой структуре, но он прекрасно осведомлён, что между МВД и КГБ идёт непрерывная война.
– А теперь, товарищи, – обратился майор КГБ к лейтенанту и судмедэксперту, – рассказывайте всё по порядку и не умалчивайте хоть о каких своих подозрениях.
* * *
– Алло, алло! Не молчите! – слышал я в трубке телефона.
Первый секретарь райкома Комсомола Игорь Трошкин выражал своё негодование. Ну а я не сильно мешал ему это делать. Пусть выговориться. Психологи будущего утверждали, что это первый шаг для принятия ситуации. А Трошкину нужно принять все, как есть, у него выбора иного нет.
– Я слышу вас, товарищ первый секретарь райкома ВЛКСМ, – официально обращался я. – Только понять не могу, в чём же вы хотите меня обвинить?
Директор училища поморщился, чем выразил своё недоумение по поводу того, как я разговариваю с представителем комсомола. Он-то старался всем сказать то, что ожидается, прикрываясь пустыми фразами, по типу «мы всегда, как только…» «усилим бдительность» и все в этом роде, главное, чтобы не сказать что-то конкретное, иначе придется исполнять.
– Вы, товарищ Чубайсов, забываете про помощь старших товарищей. Почему в статье, что была опубликована сегодня утром в газете «Смена», нет указания про то, что это я наставил вас и что решения педагогического совета училища были инициативой районного комитета комсомола? – с обидой говорил Трошкин.
– А надо? – откровенно издевался я.
И вновь порция негодования и несколько минут словоблудия.
– Я не хотел вас подставлять. Был разговор о том, что вы хотите оставаться в стороне от тех инициатив, что были мной озвучены. И я не был уверен, что статья будет столь комплементарной, – отвечал я, стараясь не сорваться и не послать деятеля по матери.
– Комплемент… а, понятно. Но в следующий раз я жду от вас ответов по инициативам, – не унимался комсомолец. – Теперь на мне будет ваша характеристика для вступления в партию. Учтите!
– Если будет на то необходимость, продиктованная обстоятельствами, то всенепременно, как только, я обязательно, – закручивал я фразы.
Действительно, Сашко постарался, и в статье именно я – ключевая персонаж. Есть там и слова про то, что я сам, добровольно, согласился идти работать в училище. И про то, что имею красный диплом, но все равно распределился в ПТУ, и даже что такой молодец, что стал заниматься физкультурой с учащимися, о чём, как утверждал журналист Травкин, будет подробно написано уже в следующем выпуске газеты.
Положив трубку телефона, вежливо отказавшись от партии в шахматы с директором, я направился к себе в кабинет. Просто валился с ног, собирался, вопреки своим убеждениям, закрыться в кабинете и поспать хотя бы час. Не столько утомило почти отсутствие сна, сколько эмоциональное напряжение ночи.
Да и сколько бы я не был уверен в том, что все следы мы со Степаном замели, всегда есть опасность, что можно что-то упустить. Волнение присутствовало, хотя оно было все слабее с каждым часом.
– Толя! – окликнула меня Настя, которая устроила засаду возле моего кабинета, явно поджидая меня.
– Привет, Настёна, ты как? Выглядишь отпадно, – проявил я вежливость.
Впрочем, девушка действительно выглядела по-особенному. Настя распустила волосы, накрасилась, хотя и без макияжа у неё красивое лицо. Одежда подчеркивала её фигуру, демонстрируя, что Анастасия Андреевна уже оформившаяся женщина, хотя и прикрывала длинной юбкой ровные и красивые ноги.
– А ты не знаешь… Стёпа… Стёпан Сергеевич, он как? Почему на работе нет? – с волнением в голосе, спросила Настя.
– Наверное, взял отгул, – выдал я версию, близкую к правде.
Стёпа, действительно, когда мы с ним ночью расстались, выразил желание проспать полдня. Ну а я передал директору, что Шаров берёт отгул на сегодня. Да, в нашем расхлябанном коллективе можно и так отпрашиваться. Не так легко найти человека, который добровольно работал в бурсе. Мастера производственного обучения так и вовсе по непонятным причинам работают. На любом заводе платят минимум раза в два больше. Так что поблажки сотрудникам – одна из форм работы по сохранению кадров в училище.
– Прикрой меня перед директором и Ашотовной, а я пойду посмотрю, что со Степаном. Потом тебе сообщу, – сказал я и уже собирался идти на выход из корпуса, как отвернулся. – Ты верь Стёпе, он человек такой, что не найдёшь другого лучше. Правда, есть слабость у него… Влюбился в тебя, как мальчишка. Но я тебе ничего не говорил.
Где живёт Стёпа, я знаю. Так что по боку все дела и сон, нужно спешить. Мало ли, выпил товарищ. Ведь не так давно он чуть не выполз с запоя. И это могло бы стать серьезной проблемой. Сорвавшийся алкоголик – это не то, каким я хотел бы видеть своего друга.
* * *
Григорий Васильевич Романов, Первый секретарь обкома партии Ленинградской области, как всегда, своё утро начинал с чтения прессы. Только вчера у него на докладе был глава Комитета по образованию области, и хозяин Ленинграда и Ленинградской области выискивал в газетах именно это направление. В мае началась активная пропаганда вступительной кампании в профессионально-технические учреждения образования.
И нужно было понять, какими методами пользуется Комитет по образованию, чтобы наполнить профессионально-технические училища контингентом. И методы, что применялись для решения поставленной задачи, не нравились Романову, но иного он предложить не мог.
И без того сделано немало. Даже Ленфильм подключили, чтобы снимать репортажи, как же хорошо живётся и учиться всем учащимся ПТУ. Газетам было дано указание изыскивать поводы для сюжетов статей о профтехе. И все стараются, делают, Григорий Васильевич видит это и на экранах телевизоров и в печати. И вместе с тем популярности ПТУ не снискали. Ленинградские выпускники всё равно хотят поступать в техникумы или в ВУЗы. Ну и приходится заставлять отъявленных хулиганов и двоечников оставлять школу и идти не в старшие классы, а в ПТУ.
– И как при этом выполнять показатели съезда партии по повышению производительности труда, если не получается готовить грамотных специалистов рабочих профессий? – в сердцах бросил Романов и даже пристукнул по столу.
Наедине с собой можно. На людях нужно сдерживаться.
– Тупик какой-то! – сказал Романов, отпивая чай, только что принесённый секретаршей, с сахаром, даже слишком сладкий и с лимоном.
Если раньше профтех образование финансировалось по остаточному принципу, то за последние пару лет город и область выделяют серьёзные средства на поддержку ПТУ. Теперь в каждом училище есть автомобиль, оснащённость телевизорами и проектами, чтобы в лучших ленинградских школах этого нет, а в училищах есть, покупаются новые парты и другая мебель, заказываются макеты, станки. Деньги уходят, результата нет. Такие ситуации Григорий Васильевич на дух не переносил.
С самого утра Романов принимал людей только по очень срочным вопросам. Обычно Первый секретарь первые два часа своего рабочего времени трудился над бумагами. Как и сегодня.
– Эх, молодёжь!.. – усмехнулся Григорий Васильевич и взял в руки газету «Смена».
Не на первой странице, но на развороте была написана статья «В новый учебный год с новыми правилами. Инициатива комсомольцев».
– Недавно я, совершенно случайно, узнал, что в ПТУ-144… – начал вслух читать статью Романов.
Сперва он улыбался, предвещая, что ничего существенного, кроме как о том, что молодёжь весело и задорно проводит летние деньки, как работают пионерские лагеря, идёт подготовка к олимпиаде, ничего не будет. Ну об этом уже писали в предыдущем номере, и в предпоследнем – везде похожие статьи.
Но по мере чтения Романов всё больше удивлялся и даже перечитывал некоторые абзацы, чтобы понять, о чём именно идёт речь. Нет, журналист Травкин всё доступно и популярно объяснял. Вот только этих объяснений было достаточно для обывателя, родителей будущих учащихся ПТУ. А вот опытный управленец, Григорий Васильевич Романов, усмотрел, что описываются достаточно серьёзные структурные изменения в работе ПТУ.
– Соедините меня с областным управлением милиции, – нажал кнопку селектора, потребовал глава области.
Уже через минуту, будто только и сидел у телефона и ждал звонка от Романова, начальник ГУВД Ленинграда и Ленинградской области Владимир Иванович Кукушкин взял трубку своего телефона.
– Здравие желаю. Слушаю вас, товарищ Романов, – раздалось на другом конце провода.
– Владимир Иванович, скажи, а если твоим архаровцам придёт письмо из какого-нибудь ПТУ, чтобы проверить условия проживания учащихся и провести профилактическую беседу с родителями, они это сделают? – в голосе спросил Романов.
– Так точно, товарищ первый секретарь обкома партии. Совсем прилежанием, – соврал Кукушкин.
Впрочем, раз хозяин Ленинграда и Ленинградской области спрашивает о таком, то нужно поспешить и дать распоряжение всем структурным подразделениям милиции, чтобы на те письма, о которых упомянул Романов, была быстрая и своевременная реакция.
– Спасибо, Владимир Иванович. Просто этот момент мы с вами не обсуждали, поэтому я и уточнил. Если такие письма появятся, то держите это на контроле, – сказал Григорий Васильевич, положил трубку и усмехнулся. – Неужели у меня, вроде, ещё кроме меня кто-то радует за порядок?
Немного подумав, отпив уже остывшего чая, Григорий Васильевич Романов набрал по внутреннему служебному телефону ещё один номер.
Заведующий отделом науки и учебных заведений Ленинградской области обкома Ходырев Владимир Яковлевич заставил себя немного ждать. Но через три минуты был у телефонного аппарата.
– Владимир Яковлевич, поручаю вам присмотреться к ПТУ-144. Интересную идею они подкинули. Там есть некий Чубайсов. Мне нужно узнать: прожектёр это, или толковый малый. Сделай это, не привлекая внимание, – Романов попросил, а из уст Первого секретаря обкома любая просьба – это приказ.
– Будет сделано, товарищ Первый секретарь, – строго ответил Ходырев.
Романов повесил трубку, подумал о том, что следовало бы набрать ещё и главного редактора газеты «Смена», но передумал это делать.
– Слишком много сразу чести этому ПТУ, – произнёс Романов вслух.
Григорий Васильевич прекрасно понимал, что если он сейчас начнёт давать распоряжения, чтобы усилилось внимание к ПТУ-144, то все начнут это делать с неуместным энтузиазмом. Уже завтра появится множество хвалебных статей, которые под собой не будут иметь практической стоимости.
Вновь нажав кнопку селектора, Романов сказал:
– Пускай заходит. Я закончил работать с бумагами!
Глава 2
– Кем мы стали, Толя? Какую черту переступили? – задал философский вопрос Степан.
Мы сидели за столом в коммунальной комнате Шарова и почти все время молчали. На столе стояла бутылка водки, также немудрёная закуска из ржаного хлеба, трёх варёных яиц и сосисок. Вполне обыденный натюрморт советского холостяка, решившего залить свои психологические проблемы алкоголем.
И нет, Степан не ушёл в запой, как я предполагал. Он открыл бутылку водки, налил полстакана Малиновского горячительного прозрачного напитка – и всю эту композицию гипнотизировал, не притрагиваясь к водке. Наверное, представлял, что пьет, или силу воли таким образом тренировал, но к водке не притрагивался.
– Я думал, что мне станет легче, когда одной гнидой на этой земле станет меньше. Нет… – Степан встрепенулся, посмотрел на меня. – Ты не думай, что я о чём-то жалею. Это так… Возможно, когда тебе будет тридцать три и у тебя никого не будет – ни родственников, ни друзей, когда тебя попрут… – ты поймёшь, отчего у меня такие моменты случаются. Но у тебя же всё будет хорошо! Говоришь, Таня приезжала, померились?
– Приезжала. Договорились сегодня вечером встретиться. Пойдём погуляем, может, в кино. Она через неделю уезжает и ее не будет почти всё лето. Кто его знает, как всё сложится… – я говорил тоном под стать настроению Степана, размеренным, приглушенным, задумчивым.
И он мне будет говорить о том, что у мужика к сорока годам бывают такие нервные срывы, что куда там женщинам? Я уже все это проходил. Плавали, знаем! Одиночество – это же универсальная штука, оно поедает вне зависимости от пола. Усугубляется с годами, особенно когда у мужчины за плечами уже серьёзный багаж жизненных неурядиц, а поделиться ими и не с кем.
Всё-таки психология – это наука! У Степана явно произошла деформация после участия в каких-то боевых действиях, о которых он не рассказывает даже сейчас. Я предполагаю, что он зацепил Вьетнамскую войну, может быть, был инструктором, насмотрелся грязи, которой в той войне было немало. Мог поучаствовать и в конфликте в Анголе, где, насколько я знаю из сведений, добытых в будущем, грязи тоже хватало, впрочем, как на любой войне. Если бы со Стёпой вовремя поработал психолог, весьма вероятно, что мужик сейчас не сокрушался бы над своей долей, а пробовал как-то в жизни маневрировать и бороться, воевать за своё счастье.
Наверняка, не предел мечтаний – быть военруком в бурсе. Нет, и это неплохо, но только когда есть цель, когда жизнь наполнена смыслами.
– Значит так… – сказал я, вставая и хлопая себя по коленям. – Пофилософствовали и будет. Настя спрашивала о тебе, она переживает. Я уверен, что рядом с ней не может находиться мужчина, который в себе сомневается. Мы можем сегодня вместе, парами, сходить в кафе или даже в ресторан.
– Собираешься тратить деньги, которые взял у спекулянта? – спросил Степан.
– У меня свои деньги имеются, – частью слукавил я. – У меня состоятельные родители, я получил подъёмные как молодой специалист. А ещё есть серьёзный повод… Завтра обещали выдать аванс. Так что – первые мои заработанные деньги. Но это можно обмыть и сегодня. И да, я больше за то, чтобы обмывать прекрасным напитком «Буратино», на худой конец «Байкалом».
– Очень необычно получается, Толя… ты младше меня, а ощущение такое, будто я разговариваю со стариком. И в том, что я распустил нюни, твоя вина, – с улыбкой сказал Степан, а когда я выразил недоумение, он продолжил: – Если бы это ты сейчас плакался в мою жилетку, то мне бы пришлось быть сильным, успокаивать тебя. А так, видя, что с тобой все хорошо, я стал ковыряться в себе.
– Всё, Стёпа. Я бегу в училище, предупреждаю Настю… Кстати, она сегодня столь хороша, что я даже подумываю… А… Таня же уезжает на всё лето…
– Э, я тебе дам! – усмехнулся Степан.
– Вот ты и преобразился. Выливай водку в раковину и приводи себя в порядок. Наверное, сегодня даже и зарядку не делал, – сказал я, потом посерьёзнел. – Это моя война. Я буду в ней воевать, как солдат или офицер, но я не дам развалиться Великой стране. Поверь мне, что пойду до конца. Вспомни все те слова, которые я тебе говорил. Наша страна в опасности. И никто этого не замечает.
– Да я уже поверил тебе. Уж больно всё сходится с тем, чем ты меня пугал. Вот, казалось бы, многие явления и не видны, не заметны… Но это если не знать, куда смотреть… – Степан вздохнул и улыбнулся. – Я ведь не столько переживаю за то, что мы сделали, сколько ужасаюсь возможным будущим. Теперь, как будто глаза открылись. Иду по улице – мимо проезжает «Волга», а за рулём – баба. Ну где она заработала на такую машину? А в ресторанах… Я нечасто в них бываю, но, если прихожу – кругом вижу людей с деньгами, они ими просто сорят. И понимаю, что один – цеховик, другой – спекулянт… И уже нормально к этому отношусь.
– Вот, Стёпа, и это уже не победить. Это нужно только заключить в такие рамки, чтобы и государству нашему было хорошо. Чтобы мы не отступились от своих идеологических норм, чтобы не было частной собственности и угнетения, – поспешил сказать я.
– Опять ты про свои сталинские артели… – сказал Степан и усмехнулся.
Он встал со стула, ещё немного гипнотизировал бутылку с водкой, решительно, будто злейшего врага, взял «Пшеничную» за горлышко и направился к ведру в углу комнаты, чтобы вылить, чаще всего злую, жидкость.
– Но почему бы и нет? Почему не артели сталинские? – поспешил я развить тему. – Взять тех шабашников. Партия просто смотрит сквозь пальцы на то, что они делают. Просто нет механизма, чтобы заставить их платить налоги, нести ответственность за то, что они строят селянам и дачникам. А дачи сейчас становятся модным явлением, и у шабашников работа найдётся. Ну и почему бы тогда не взять под контроль это явление, чтобы они работали только через договор, платили налоги государству, да и чувствовали себя спокойно? Пусть бы зарабатывали немного меньше, но в рамках закона и спали спокойно, не боялись милиции. И было бы кого обвинить, если вдруг дом сразу после постройки рухнет и придавит кого-то из жильцов.
– Так я с этим и не спорю. Но расплодятся же непманы, – скорее, не споря, а затыкая тишину, сказал Степан.
– Прогрессивная шкала налогообложения – вот то, чем можно не допустить разгула спекуляции. Пусть до тысячи рублей зарабатывают, платя налог в двадцать процентов от дохода. А уже со второй тысячи пусть налог будет сорок процентов. Да, появятся состоятельные люди, но мешков с деньгами не будет. А государству – приработок. Мы же уже сейчас сидим на валюте от продажи нефти, – ударился я в кухонный разговор.
Сталинские артели имели немалое значение в процессе восстановления экономики после войны. На момент их запрета Хрущёвым доля артелей в экономике Советского Союза составляла до сорока процентов. На мой взгляд – это даже много, достаточно допустить тридцать процентов и регулировать это. Но опять же, действовали тогда выборочно. Если в каком-то регионе сложная логистика или нехватка продовольствия, то артелям разрешалось работать в этом направлении. Ведь главная цель – накормить людей, чтобы они не умерли с голоду, при этом не нарушая идеологические основы советского государства. Во времена хрущёвского волюнтаризма люди были вынуждены искать лучшие доли, до того работая артельщиками.
А сейчас плодятся и множатся цеховики, некоторые из которых вполне вписались бы в новые правила, пусть даже их доходы резко бы упали. Но зарабатывать даже тысячу рублей – это огромные деньги для Советского Союза. Вот и зарабатывали бы, жили спокойно, машины покупали, строили бы кооперативные квартиры.
– Всё, я иду с тобой. Ещё не хватало, чтобы мою девушку приглашал какой-то рыжий от моего имени, – решительно сказал Степан, взяв полотенце и направившись в коридор.
– Как бы это еще договориться и попасть в Асторию! – озвучил я свои мысли.
– Эка замахнулся…
* * *
Первый секретарь районного комитета Комсомола сокрушался и всячески выражал своё негодование. Он ходил из угла в угол своего кабинета и не прекращал бурчать. Если бы кто-нибудь сейчас зашёл в помещение, занимаемое райкомом комсомола, то ужаснулся бы аморальному поведению Первого секретаря и его помощницы.
Сам секретарь ходил из угла в угол, будучи одетым лишь в семейные трусы, а вот его помощница была вовсе голой. Она возлежала на столе, с которого пять минут назад были в порыве страсти скинуты все канцелярские принадлежности. Собирать разбросанные ручки, бумаги, календарь придётся намного дольше, чем длился сам акт страсти.
– Ну как так-то получается? Как этому рыжему удалось меня окрутить? – подтянув трусы выше пупа, не обращая внимания на то, что выглядит комично, секретарь продолжал сокрушаться.
– А он хорош! Будто специально все подстроил. И лихо так вышло… И просто так. Ведь понятно же, что «Смену» читают все, тем более партийные работники, – сказала Маргарита, игриво, будто лениво потянулась, поглаживая себя по бёдрам. – Трошкин, ты всё, можно одеваться? Или ещё чего?
– А? – …
– Трошкин, мне одеваться, или ты ещё на что-то способен? – усмехалась Марго.
– Одевайся, конечно! – с испугом в голосе произнёс Игорь Владимирович Трошкин, ответственный Первый секретарь райкома Комсомола.
И сейчас эта ответственность заключалась в том, что истинный комсомолец не мог допустить, чтобы истинная комсомолка всё ещё возлежала на столе, за которым принимаются важнейшие решения. Тем более в полном неглиже и в таких развратных позах, что в иной раз Трошкин потратил бы на них девушку еще пару дополнительных минут, вряд ли больше.
Нельзя сказать, что связь Игоря и Маргариты была уж столь порочной. И, дело не в том, сколько минут длился их «порок». Молодые люди действительно думали пожениться. Притягательная, красивая, умная Марго считала Трошкина перспективным, потому и ублажала своего будущего мужа, отнюдь не считая себя пошлой или падшей.
– Трошкин, а не войти ли тебе в сговор с этим выскочкой? Где-то я читала мудрую мысль: врагов своих нужно держать поближе к себе, – Маргарита изрекла из себя мысль, выдающую в ней женщину непростую, а способную анализировать и «схватывать на лету» удачную для себя позицию.
– И что он будет делать? Стой… – Трошкин засеменил к начавшей одеваться девушке. – А не решила ли ты, что он тебе больше подходит?
Марго рассмеялась.
– Трошкин, Игорёк, ревность – это пережиток буржуазного строя! Да и мне хватает твоих двух-трёх минуток, – сказала Марго и весело рассмеялась вновь.
Было видно, что Трошкину это не по душе. Ему, как и любому мужчине, не нравилось, когда женщина указывает на недостатки их интимной жизни.
Однако для Маргариты Александровны Булкиной, девушки, переехавшей в Ленинград из Опочки, бывшей из бедной семьи, но рождённой истинной красавицей, в принципе, было безразлично, сколько там минут ей нужно потерпеть близость Трошкина. Важнее было то, что она уже получила комнату в коммунальной квартире, а в перспективе получить отдельную жилплощадь с парнем, которому прочат большое будущее в партийной карьере.
Булкина готова была сделать всё, лишь бы не вернуться в нищету, из которой, как она считала, уже выбралась. Трошкин был из хорошей семьи, имел деньги, красиво жил и красиво ухаживал за своей невестой. Были, конечно, ограничения – Первому секретарю следовало всегда выглядеть образцово. Но это – мелочи. Поехать в кафе подальше от района – и там его уже не узнают, скорее всего. Можно и чуть больше выпить, чем Игорь и пользовался.