Страх или около того

Ея Россо / @ryzhest76

Не крутитесь долго возле зеркал. Не разговаривайте со своим отражением. Не поднимайте осколки голыми руками. Не смотритесь в треснувшее зеркало, себя потеряете. Не выкидывайте разбитое зеркало без воды и молитвы. Не плачьтесь зеркалам на свою жизнь. Не ищите в зеркалах прошлое, настоящее и будущее. Не покупайте старинных зеркал… Кто знает, кто скрывается за ними…

Я вглядывалась в черты лица женщины, стоящей напротив меня. Где-то я ее уже видела. Но холодный блеск зеленых глаз, бесстрастное выражение лица, отблески медных волос, бликующие сквозь матовую завесу тумана, не позволяли понять увиденное. Тонкие губы, искривленные в легкой улыбке. Темная точка над верхней губой, похожая на некрупного паучка, приковывала внимание.

На секунду я представила, как маленькая противная тварь перебирает лапками по коже, и меня передернуло от брезгливости. Не то, чтобы я боялась пауков, но все ползающие гады не вызывали во мне доверия. Мало ли, куда их занесет. Человеческое тело – большая многовходовка в плане отверстий. В них может зародиться что угодно.

Меня не отпускала мысль, что я смотрю и не вижу, упуская нечто важное. Осознание начало зарождаться где-то в центре солнечного сплетения, остро стукнув кулаком в подреберье. Сердце пропустило удар и забилось с бешеной скоростью. Кровь горячей лавой заплескалась в ушах.

Я медленно подняла правую руку, и притронулась пальцами к родинке на своей щеке. Эту не очень крупную отметину я любила: она добавляла шарма моей и без того харизматичной внешности. Внимательный взгляд и вовсе мог обнаружить на моей правой скуле созвездие Большой Медведицы. Точнее, сам ковшик без хвостика, спрятанный в россыпи более мелких родинок.

Одновременно со мной жест повторила и женщина напротив, торжествующе блеснув зеленью радужки, влажно пульсирующей в глубине странной полупрозрачной тьмы: поразительно живой, пружинящей чужим дыханием. Стремясь разглядеть незнакомку и разгадать мучавшую меня загадку, я невольно сделала шаг вперед и вздрогнула.

Улыбка дамы заиграла красками, губы приобрели темно-коралловый цвет, с тем едва заметным оттенком алого, что так нравился мне в помаде. Темнота колыхнулась и будто шагнула назад, позволяя мне разглядеть детали. Невозмутимая особа не сводила с меня глаз, стоя в какой-то арке причудливой формы, увитой плющом. Я прищурилась, вглядываясь в рисунок листьев, и снова подалась вперед, словно что-то манило меня из глубины отступавшей понемногу тьмы. Наши руки синхронно упали низ, и я недовольно скривилась: дурацкая шутка начинала действовать на нервы.

Где-то глубоко-глубоко внутри бездонного колодца моих личных ужасов, фобий и боязни липкая мутная жуть приподняла голову и робко, словно пробуя на вкус, лизнула краешек моей души страхом. Я вдруг поняла, что тишина давит сильнее, чем взгляд особы напротив, копирующей каждый мой жест и движение. Раздражение противоядием выплеснулось наружу, заглушая панику и вызывая злость.

Стало светлее, и оказалось, что женщина стоит в проходе, заплетенном виноградной лозой с тяжелыми кистями ягод. Какая-то мысль назойливым комаром забилась в моей голове, судорожно выдавая ассоциативные картинки. Но ни одна из них не походила на виденное мной. А затем глаза выхватили некрасивый шрам, пересекающий лицо незнакомки, и я выдохнула: несмотря на безумную схожесть, молчаливая дама напротив не была мной. Она была моим… отражением.

«Точно, черт меня подери! – радостно забилось сердце в груди. – Это всего-навсего мое отражение! Я испугалась зеркала!»

Улыбка облегчения тронула мои губы, и матовая поверхность вернула ее обратно. «Но откуда шрам?» – колыхнулась жуть внутри. Я нахмурилась и протянула руку к мерцающей жемчужной пылью амальгаме. Я-отражение потянулось мне навстречу. Наши ладони встретились на перекрестье двух миров. Я осторожно прикоснулась пальцами к глубокой трещине в стекле и вздрогнула: мне показалось, что я дотронулась до уродливого шрама на человеческом лице. По странному совпадению зеркальный скол с точностью повторял рисунок отметины, черной паутинкой бегущей от правого виска по скуле до подбородка на шею.

Где-то внутри меня щёлкнул дверной замок. Я вспомнила: вчера меня не стало.

Я стекла вниз по холодному зеркалу, за которым, торжествующе улыбаясь, стояло мое отражение. Прислонилась горячим лбом к стеклу и застыла. Память ледяными волнами накрыла разум, выжигая остатки чувств

* * *

Я умерла спустя секунду после того, как перестало биться сердце моего ребенка. Пьяный водитель, потерявший управление, влетел на детскую площадку, и мой мальчик просто ушел.

Вечность в ожидании скорой. Ватные коридоры больницы. Темнота и запах смерти. Смерть пахла мимозой.

Я больше не люблю мимозу.

Чёрное зево могилы. Руки мужа, поддерживающие меня на краю. Меня больше нет, но никто этого не видит. Пустая оболочка. Шелуха. Тело без души. Кукла с мертвым глазами. Сколько времени прошло с тех пор?

Не помню.

Муж… Красивый мужчина немного за тридцать. Его волосы полиняли в ту ночь, когда мы стояли, обнявшись, у ворот в ад. У белых дверей операционной. Демоны в бирюзовом сочувственно взмахнули крыльями и забрали моего мальчика в зазеркалье.

Я больше не люблю бирюзовый. Я полюбила бездушную гладь стекла.

«Открой зеркала», – девять ночей шептал чей-то голос во сне. И я сдалась, не в силах сопротивляться. Отраженная реальность, заключённая в серых омутах, вернула мне сына. Это было так просто.

Его заливистый смех. Улыбка. Взгляд. Голос. Но этого было мало.

День за днем я вжималась всем своим мертвым телом в прозрачную дверь зазеркалья, в надежде прикоснуться к своему малышу. Вновь ощутить его тепло и сладкий запах молока и меда. Вглядывалась в серый туман за его спиной, мечтая увидеть дорогу, по которой он каждое утро возвращался в наш дом, чтобы на закате покинуть его.

Однажды муж уничтожил все переходы в зазеркалье. Впервые после точки невозврата я ощутила себя живой: утробно рыча, я проклинала человека, которого любила когда-то. Второй раз мой сын умер у меня на глазах, убитый родным отцом.

Собирая осколки, я всматривалась в раскромсанные перекрестья дорог в надежде увидеть моего мальчика. Но видела только свое искаженное ужасом лицо и неподвижный густой туман. С каждым пустым осколком зеркало моей души тускнело все больше, забирая остатки счастливой когда-то жизни.

Муж ушел. Входная дверь щелкнула, отрезая путь назад.

Я собирала стекла голыми руками, окропляя их своей горячей кровью. Амальгама пузырилась на кончиках пальцев, но я не чувствовала боли. Где-то на гранях зазубренного стекла мелькнул вихрастый затылок, и я пошла за ним по разбитым стеклам своей мертвой жизни.

Зеркало в прихожей. Его мы купили, когда до рождения нашего мальчика оставались считанные дни. Красивое, в пол, в причудливой раме. Оно треснуло, когда взбешённый мужчина убивал меня, топча каблуками мертвое сердце. Но когда он ушел, в арке из виноградной лозы стояла, держа за руку моего малыша, женщина. Такая, какой я себя уже и не помнила: прекрасная, статная, сильная. Любящая и любимая.

* * *

Я-отражение прикоснулось рукой к трещине, тонкой паутинкой разрезающей моё-её лицо.

Я-реальная потянулась навстречу. Наши ладони встретились на перекрестье двух миров.

Меня замутило: пальцы окунулись в открытую резаную рану, горячую и пульсирующую жизнью. Я дернулась назад, убираясь прочь от стекла. Тонкая темно-серая живая паутинка, похожая на ртуть, потянулась следом. Я поднесла свои руки к глазам, изумленно наблюдя за тем, как странное вещество нежно облегает каждый мой пальчик, ладонь, облегает кисти подобно лайковой перчатке.

Зажмурилась. Замерла. Встряхнула руками. Распахнула ресницы. Но живая субстанция продолжала покрывать мою кожу тонким налетом сероватого воска. Я подняла глаза и впилась взглядом в своего почти двойника.

Женщина в зеркале победно улыбалась. Серый туман отступал. Мир зазеркалья постепенно насыщался красками, будто заря поднималась по ту сторону стекла, озаряя все своими живительными лучами.

И я вспомнила.

«Не крутись долго у зеркала, внучка. Не разговаривай со своим отражением. Не поднимай осколки голыми руками. Не смотрись в треснувшее зеркало, себя потеряешь. Не выкидывай разбитое зеркало без воды и молитвы. Не покупай старинных зеркал…»

Бабушкины «не» последними каплями жизни перетекали по паутинкам от меня к женщине за стеклом.

Но теперь я была отражением. Темно-серая субстанция поглотила все мое тело. И затухающим взглядом я смотрела вслед самой себе.

Она встретила моего мужа приветливой улыбкой в легком весеннем плаще, не скрывающем аккуратный животик. И не позволила ему даже глянуть в сторону старинного зеркала в тяжелой черной раме, увитой виноградной лозой.

Они уходили вдвоем – красивые и счастливые – в яркую долгую жизнь рука об руку.

Я умирала за темным бездушным полотном. Мертвая тишина убивала остатки моей души, отдавая последние краски свободному отныне отражению.

Последний раз я взмахнула ресницами и стала Зеркалом.

Зеркалом Одержимых Душ. Зеркалом Прошлого. Зеркалом Зла.

Зеркалом без отражения.

Но однажды мне захочется стать счастливой…

Анна Лазарева / @writer_anna_lazareva

– Главное – себя не накручивать, – сказала я и решительно шагнула за кладбищенские ворота. Нет, я не гот. Просто мне нужна могила, а могилы находятся только на кладбищах.

Ветер торопливо гнал облака по ночному небу. Луна то заливала бледным светом косые кресты, то погружала их во тьму. Я брела по главной аллее, высвечивая фонарем имена покойных. Вячеслав, Геннадий, Мария – всё не то! С леденящих памятников на меня смотрели суровые лица. Неужели нельзя было повеселей повесить фотографии? Словно съезд Политбюро ЦК КПСС!

На старом дубе каркнула ворона, я вздрогнула и чуть не уронила фонарик. Так, спокойно! Здесь все мертвые! Ну, кроме этой дурацкой птицы.

Центральная аллея мне не явно не подходила. Все надгробия из мрамора, бетона или гранита. А мне нужна земля. Сырая земля. Я посветила на едва приметную поросшую травой тропинку, уходящую куда-то вглубь могил.

Эх, Саша, Саша! Не ценишь ты, на что я ради тебя готова!

Прижимая к груди сверток, я двинулась по тропинке.

Саша появился у нас в офисе еще полгода назад. Мы застряли с ним в лифте и между нами проскочила искра. В общем, нам суждено быть вместе. Я перепробовала всё: надевала под юбку чулки, просила то степлер, то дырокол, даже шарлотку притащила на работу. Саша шарлотку слопал, похвалил, но дальше дело не продвинулось. И тогда я решила брать всё в свои руки! Нашла старую бабку-гадалку, которая научила, как можно приворожить любого мужчину.

Нужной могилы всё не было. Да что ж за напасть-то такая! А если бы его не Саша звали, а Ричард? Всё? Ходи весь век в девках?

Внезапный порыв ветра поднял вихрь пожухлой листвы, протащил его по мои бирюзовым найкам и рассыпал за ближайшей оградкой.

Ну наконец-то! Луч света выхватил из мрака могилу с нужным именем. «Кузнецов Александр Семенович, 1989 – 2018» – гласила металлическая табличка. С фотографии на меня смотрел улыбчивый парень.

Я аккуратно переступила через невысокое ограждение и присела перед земляным холмиком. Чёрт! А чем я буду копать? Об этом я не подумала.

Кроны деревьев вновь зашумели от ветра. Недалеко ухнула сова и её крупный силуэт плавно взмыл в ночное небо.

– Это всё ради любви! – уверила я себя, взяла фонарик в зубы и принялась копать ямку голыми руками. Влажная земля вперемешку с глиной застревала под ногтями. Внезапно я коснулась чего-то слизкого. В ужасе я взвизгнула, вскочила на ноги и чуть не убила выплюнутым фонарем жирного бордового червя, которого я выкопала. Потревоженный кольчатый червь хаотично извивался. С отвращением и брезгливостью я отпихнула его фонарем куда подальше, развернула сверток, достала из него свою фотографию, перевязанную красными шерстяными нитками, золотое кольцо и венчальную свечу. Фотографию и кольцо я положила в могилу, а свечу зажгла и принялась нашептывать заученный наизусть приворот:

«Я не свечу зажигаю, а душу и сердце раба Божьего Александра зажигаю…»

Снова поднялся сильный ветер, а коварная луна подло спряталась за облаками. Нельзя прерываться! Пламя свечи дрожало, волосы лезли в глаза, а в кустах позади что-то зашелестело. Быстрей! Быстрей!

«… чтобы раб божий Александр без меня не мог бы ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать…»

Гадкая сова снова заухала. Неподалеку раздался скрип. Мамочки, как страшно! Я всё еще бубнила слова. Главное, не запнуться! Осталось совсем немного.

«… да помогут мне ветры буйные, травы дикие. Ключ. Замок. Да будет так»

Всё! Я почти кинула свечу в могилу, наспех прикопала свой клад и поспешила к выходу.

– Не бежать! Не бежать! – твердила я. Так велела старуха. Оглядываться тоже нельзя. Из-за адреналина в ушах шумело, сердце колотилось, а ноги непроизвольно несли меня всё быстрей. Добравшись до центральной аллеи, я кинула через левое плечо горсть монет – откуп для чертей. Всё, дело сделано! Теперь – главное не оглядываться. До ворот оставалось совсем не много. Меня не покидало отвратительное ощущение, что за мной кто-то следит. Проверить я не могла. Заговор очень сильный, нельзя же всё испортить. Мне кажется, позади слышны чьи-то. Или это ветер? Господи, пусть это будет ветер! Вот они, ворота! Граница, разделяющая мир живых и мертвых. Теперь я в безопасности!

Я захлопнула входную дверь и поспешила в ванную отмывать кладбищенскую грязь. Бурая вода и мыльная пена с журчанием стекали в раковину. На часах было двадцать минут четвертого. Надо хоть немного поспать, завтра на работу. Я переоделась в уютную пижамку и отправилась в кровать.

Проснулась я от странного звука. Что и кому от меня надо? Я села в кровати. Стучали по стеклу.

Я одернула штору и в окне увидела… Сашу!

От ужаса я не могла ни пошевелиться, ни закричать, потому что это был не мой Саша. Это был Кузнецов Александр Семенович, 89-ого года рождения. Он больше не улыбался, как на фотографии. Его синеватое лицо с похоронным венчиком на лбу в свете уличного фонаря казалось особенно жутким. В руках мертвеца что-то блеснуло. Моё кольцо. Приворот сработал. Только я приворожила не того.

Вережников Алексей / @vyrdalak47

13 апреля 1983 года, Горький.

Запах весны уже основательно пропитал прогретый солнцем воздух. Тонкие ручейки чудными узорами стелились по асфальтированным тротуарам. Птицы заливистым щебетанием приветствовали коронацию весны. Но двум сотрудникам милиции было не до буйства природы, просыпавшейся от зимней спячки.

Несмотря на обеденный перерыв, сержант Петр Иванович Свердлов и его молодой помощник Андрей Симонов сидели в кабинете, склонившись над стопкой картонных папок. На одной из них было отпечатано строгим шрифтом «ДЕЛО». Рядом красными чернилами прописан от руки номер 113.

Содержимое этой папки не давало покоя обоим коллегам.

– Двое пропавших школьников, Симонов. Мальчик и девочка. Прошло без малого три недели после открытия дела. А у нас ни хрена нет! – сквозь зубы цедил сержант, нервно дымя «Примой».

– Иваныч, кажется, уже не двое… Час назад передали с корреспонденцией заявление о еще одном пропавшем ребенке. Из той же школы.

– Бл-кхе-екрасно! – почти выругался старший. – Что делать будем? Наружка вокруг этой школы выставлена. И за две недели парни не обнаружили ничего подозрительного. Неужто «ростовский синдром» добрался до наших краев, и у нас тут завелся свой «Красный Потрошитель»?

– Тут кое-что еще… – задумчиво произнес Симонов, копаясь в бумагах. Он протянул мятую, пожелтевшую от старости записку. В заглавии было напечатано «Донесение». Без указания отправителя, но отмечен получатель: Свердлов П. И.:

«Издательство 1937 год».

Дальше отрывисто, зеленым карандашом накарябано:

«/\Е |-||/||-| А 37 (ТРАш|-|А ТЕ |\/||-| 0»

Петр Иванович взял в руки письмо и прочитал вслух:

– Ленина 37, страшно, темно… Писал будто ребенок и в спешке… Андрей, а вот и наша зацепка!

– Иваныч, думаешь, это оно?

– Оно, оно… Чуйка сработала.

– Не подводила она?

– Я тертый калач. За 38 без малого лет эта чуйка у меня как «Сокол-308» откалибрована, – довольный остроумным сравнением сержант расчесал свои мощные усы.

– Скажешь тоже, Иваныч! Главное, чтоб «прибор» твой не подводил! – усмехнулся неопытный милиционер Андрей.

– А ну-ка, Симонов, смирно! По форме собрался, тридцать секунд на сборы! – голосом командира роты рявкнул сержант. – Недоросль распоясавшаяся, мля!

***

Улица просто горела солнцем и шумела весенним звоном купели. Андрей стоял на крыльце отделения и жадно втягивал носом ароматный воздух. Свердлов, выйдя из здания, хлопнул по плечу молодого, намекая на то, что пора выдвигаться. Они спешно погрузились в табельную «канареечную» 24-ю «Волгу». Сержант повернул ключ зажигания, мотор подхватил с пол-оборота и начал приятно шелестеть.

– Выйду на пенсию, заберу эту ласточку с собой. Думаю, с начальством договориться удастся. На ней на дачу ездить буду, и картошку в багажнике удобно возить – много влезет.

– Петр Иваныч, опять ты за старое держишься… Надо седьмой «Жигуль» брать! Вот, она новая мечта.

– Тьфу ты! Малой, ты у меня в отделе уже год околачиваешься после учебки и постоянно слышу от тебя о новой мечте. Тогда «шаху» хотел, сейчас «семерку», через год увидишь какую-нибудь…«восьмёрку». И вот новая мечта готова! 23 года, а мозгов… Да что уж, молодо-зелено. Армия таких не исправляет, только жизнь – со временем повзрослеешь, ценности поменяются.

Оставшуюся дорогу они ехали молча.

Легкое волнение вперемешку с адреналиновым напряжением, какое испытывает хищный зверь перед броском на свою жертву, повисло в машине.

Андрей дважды подтянул кобуру и один раз достал табельный ПМ – удостовериться, что с ним все в порядке. Ну и немного побаловаться, пристегнув-отстегнув магазин. В эти моменты он чувствовал себя разведчиком или тайным шпионом.

Въехав в ничем не примечательный двор типичной хрущевской застройки, милицейская машина остановилась возле единственного подъезда дома 37.

Симонов осмотрел постройку. Дом выглядел как «недострой» – вместо пяти этажей было только три. Всего один подъезд, весь покосившийся. Внешняя отделка была старой и местами будто от стен кто-то отгрыз куски бетонной плоти. Строили дом словно из остатков материала на сдачу из магазина. Глядя на сооружение, хотелось сразу отвести взгляд и не замечать, словно глаза не верили в столь противоестественный образ архитектурной мысли в благополучном районе.

– М-да, тот еще сарай, смотреть противно, – подытожил вслух мысли Андрея Петр Иванович, – вперед и с песней! Пора закрыть дело №113. Сержант будто пытался подбодрить сам себя этими словами. Но уверенности в них не слышалось ни на полтона.

Милиционеры вышли из машины. В лица сразу ударил сильный ветер, пробирающий до костей. Сержант тихо выругался, пытаясь закурить папиросу, но быстро бросил эту затею, осознав её бесполезность.

Обстановка в подъезде оказалась еще более подозрительной. Планировка лестничной клетки предполагала только две квартиры на этаж. Причем их двери располагались г-образно относительно друг друга. И все бы ничего, но оба проема были наглухо заколочены досками. На втором этаже посетителей встретила та же картина.

– Куда смотрит управдом, если у него тут такой гадюшник творится? – бурчал себе под нос сержант.

Третий этаж, на удивление, встретил милиционеров вполне приличными дверями. На одной был установлен глазок, другая была простая, но добротная фанерная дверь, на которой крепился номерок «3».

На каждом пролете на стене висел только один почтовый ящик. Судя по нумерации и числу ящиков, можно было предположить, что на каждом этаже только одна квартира. По всему создавалось впечатление, что дом проектировал человек, у которого явно были не все дома.

– Бдудух! – от мыслей милиционеров отвлек внезапный грохот, донесшийся из-за двери под номером «3». Звук был похож на тот, с которым падает тяжелый платяной шкаф.

Свердлов спешно достал из кобуры пистолет и прижался к стене. Левой рукой он молча приказал напарнику поступить также.

– Прижмись вдоль стены за мной. Черт, похоже нас срисовали! Некоторые советские граждане имеют на руках двуствольные дробовые ружья. Судя по месту, пределом гостеприимства здешних хозяев будет дуплет через дверь по нам. А шкаф они уронили, чтобы организовать для себя импровизированное укрытие… Сейчас мы стоим вдоль стены и сноп картечи пролетит мимо нас… Максимум зацепит по касательной парой дробинок. Это явно лучше, чем поймать весь заряд брюхом, – прочитал молодому короткую лекцию «тертый калач». – Мы точно на верном пути. Возможно придется стрелять.

Милиционеры замерли в ожидании следующего шага от хозяев. Но кроме образовавшейся мертвой тишины и пульсирующего стука в собственных висках от напряжения они ничего так и не услышали. Эффект неожиданности с обеих сторон был утерян.

– Милиция, откройте дверь! Сержант Свердлов. По нашим данным по данному адресу находятся недавно исчезнувшие дети. Прошу оказать содействие органам правопорядка в оперативно-розыскной работе!

В ответ раздался короткий детский смех.

– Дети, вы там? С вами есть взрослые? – с еле сдерживаемыми нетерпением и паникой спросил Петр Иванович. Затем он приблизился к двери, лелея призрачную надежду, что та может оказаться не заперта. Хотя было очевидно, что такого подарка судьба не преподнесет.

– Надо выбивать…

– А это вообще законно? – решил уточнить Андрей. Одновременно с этим его рука пролезла в щель почтового ящика. Он нащупал ключ!