Тяжело дыша, Валерка вышел на ледяную дорогу, пробороздив в глубоком снегу траншею.
– Насилу пролез. Не чистят же ни черта, – с отчаянием махнул он рукой в сторону своего дома. – Вся надежда на Мильяныча…
– А он-то что? Тяжелый ведь лежит… – спросил долговязый мужик, всё это время его ожидавший.
– В том-то и дело, что при смерти, – начал рассуждать Валерка, когда они, закурив, пошли по дороге. – Вот как помрёт, так её точно прочистят…
Высокий мужик пожал плечами, но ничего не сказал. «Громых! Будых! Громых! Будых!» – гремел здоровенными сапогами щуплый и хромой Валерка. Шли на работу молча.
Там всё как обычно. Собрались у бытовки, разложили мужиков по косточкам, баб – по чужим кроватям. Что-то важное смешали с брехнёй, а за пустое галдели до вечера. И по домам. Зима, делать нечего…
А ночью Валерка преставился. Долговязый мужик стоял и, покачивая головой, смотрел, как дорогу чистят к его другу. Мильяныч, старый и слеповатый, ухватившись за подоконник, поднялся со своей постели и, прищурившись, следил за суетой возле дома покойника.
Собрали, в гроб уложили. Под ним кот Васька бедовый, надоел до безобразия. Бабки его гонят, а он круги нарезает и снова под гроб ныряет, спит там возле рыжего тазика с водой. Плюнули, оставили прохиндея.