Хлыст

Вскоре участковый сообщил, что Хлыстовых репрессировали только мужа и жену. Но у них была дочь Варвара 15 лет, след которой потерялся. А через пару дней Бурдин нашел торговку, которая пояснила, что её хлестнула прутиком девушка-подросток, одна из напавших беспризорников. Единственное что ей запомнилось – это рваная мочка уха у той девочки.

Лена немного расстроилась, следствие заходит в тупик уже по двум убийствам. Она решила изложить свои подозрения районному прокурору.

– Ты, Плеханова, это дело брось! – возмутился тот, – То тебе убийство мерещится на Пролетарской, а теперь какая-то банда у нас завелась или маньяк убийца. Рано выводы делаешь!… Предчувствия у неё!!! Куда ты их подошьёшь? … Ты же самый опытный следователь!… Иди работай и не морочь мне голову! И так без тебя полно проблем! Приказ пришел об объявлении по городу комендантского часа с семи часов вечера…

– Что-то случилось?

– Ты что, с Луны свалилась? Военный конфликт на финской границе! Тридцать два километра от Ленинграда!

Следующие полгода Ленинград погрузился в темноту, действовала светомаскировка на случай авиаударов. После семи часов вечера город пустел, на последних трамваях люди висели буквально на подножках, только чтобы поскорей вернуться домой и не попасть в руки патруля или, хуже всего, под нож уголовников. Участились грабежи, разбои, убийства, женщин насиловали, резали прохожим уши и носы просто ради забавы. Бритва – это было самое распространенное оружие бандитов. Плеханова с подругами забыли о выходных и праздниках, часто приходилось ночевать на работе. Во время облав в руки милиции стали часто попадаться заезжие гастролеры. Только под конец, в последний месяц этой войны, ввели военное положение и распоряжение, что за убийство, изнасилование и увечье, полагается расстрел. Судебное производство происходило военно-полевыми судами в течение 24-х часов, и приговор приводился в исполнение. В "Ленинградской правде" стали печатать по 10-15 имен расстрелянных каждый день.

В этом водовороте событий Лена уже стала забывать о своей версии с хлыстом, как вновь появились его следы. На Школьной улице произошло разбойное нападение на квартиру второго секретаря райкома партии. Его тринадцатилетняя дочь, вернувшись из школы, обнаружила в квартире мертвую служанку.

«Неплохо живут партийные чиновники!» – размышляла Плеханова, сидя в одиночестве посередине разграбленной квартиры. За дверью были слышен возмущенный голос партийного секретаря, которого Лена не пустила в квартиру. Даже среди наделанного уголовниками беспорядка была видна роскошь жилища – мебель, ковры, бархатные шторы, картины. Глядя на хрустальную люстру, она вспомнила свою «лампочку Ильича» в комнате.

Тело молодой служанки лежало в спальне на кровати лицом вниз. Подол платья был высоко задран, почти оголив ягодицы. Одеяло под ней намокло кровью. На левой ноге в районе колена висели рваные останки трусов. Платье на спине, плечах было разодрано от ударов плетью или хлыста, и намокло от крови. Следы ударов хлыста были видны на ягодицах и на ногах. В этих местах чулки были так же порваны. Плеханова обратила внимание, что длинные русые волосы были скомканы на затылке. «Видимо держали за волосы, прижимая лицо к одеялу, чтобы не было слышно криков» – подумала она. Первоначально всё складывалось к версии ограбления, сопряженного с изнасилованием и убийством, пока Лена не вошла в ванную комнату. Там, на зеркале губной помадой были написаны слова: «Я ещё вернусь».

«Вот это уже кое-что!» – обрадовалась Плеханова, если это можно назвать радостью. Скорее это был инстинкт охотника, напавшего на след. Значит дело даже не в ограблении, это уже личное. «Придется плотно побеседовать с хозяином квартиры и покопаться в его грязном белье» – поставила себе задачу Лена.

Теперь можно было звать остальных для проведения полноценного осмотра. Но первый в квартиру влетел разгневанный работник райкома партии в расстегнутом пальто:

– Что Вы себе позволяете? Это моя квартира! Что Вы тут делали одна? Может, Вы что-нибудь мне подбросили или прикарманили? Я буду на Вас жаловаться! Вы еще пожалеете!

– Успокойтесь! Вас не было, а осмотр надо было начинать. Была вероятность, что девушка жива.

– Даша жива? – нервно спросил он.

– К сожаленью… Простите, Вас как зовут? – спросила Плеханова, перегородив ему дорогу в спальню, – Туда не надо заходить!… Пока.

– Павел Николаевич Проворов, второй секретарь райкома партии, – ответил он, заметно нервничая. Это был крупный мужчина, выше среднего роста, на вид 45-50 лет, лицо гладко выбрито, волосы темно-русые с сединой на висках.

– Я старший следователь прокуратуры Плеханова. Я Вас попрошу ничего в квартире не трогать, пока её не осмотрят мои сотрудники. Вы можете уничтожить возможные улики. И у меня к Вам есть вопросы.

Проворов её не слушал, вращая головой в разные стороны, осматривая квартиру.

– Идите за мной! – сказала Лена и отвела его за рукав пальто в ванную комнату.

– Что означает эта надпись?

Проворов, прочитав надпись, только пожал плечами.

– Не понимаю!

– Постарайтесь вспомнить, кому Вы могли перейти дорогу.

Проворов ответил не сразу, видимо размышляя, что можно сказать, а что нельзя.

– В райкоме я ответственный за промышленный сектор. Выезжаю на предприятия, естественно ругаю нерадивых руководителей, снимаю с должностей, ставлю вопрос об исключении из партии. Кого-то и арестовывали. Но это можно подозревать многих.

– Но одно дело ограбить. А здесь жестокое убийство вашей домработницы, практически постороннего человека…

– Но ни я, ни моя жена, ещё не смотрели что пропало из квартиры! – возмущенно перебил Проворов.

– Я не это имела в виду! – в свою очередь возмутилась Плеханова, видя, что этого партийного работника волновал больше факт возможной пропажи вещей, чем гибель молодой девушки, – На лицо садизм по отношению к вашей домработнице. И самое главное – это послание на стекле, которое относится к Вам лично.

– Почему ко мне? – вспыхнул Проворов.

– Ну не к убитой же будет возвращаться преступник или преступники.

– Преступники? – удивленно воскликнул Проворов.

– Скорее всего… Но, возможно, что послание относится и к Вашей жене. Где она сейчас? На работе?

– Нет. Она вообще не работает, – занервничал партийный работник, – А где она?… Может ушла в магазин или к парикмахеру. Не знаю.

– Как давно у вас работает домработница, кто её порекомендовал?

– Даша?… Где-то с полгода. Её привела моя супруга Нина Васильевна. А ей порекомендовала давняя подруга, с которой мы раньше ходили на скачки на Семеновский ипподром.

«Ипподром! Хлыст! Вот она зацепка!» – в мгновение промелькнула мысль у Плехановой.

– Даша справлялась со своими обязанностями? Не позволяла себе чего-нибудь лишнее? – задала непростой вопрос Лена, в надежде, что Проворов чем-то себя выдаст. И это сработало.

– Вы что себе позволяете!? – вспыхнул Проворов. Глаза его забегали, он стал нервно поправлять галстук.

– Я не знаю, о чём Вы там подумали. Я задала простой вопрос: справлялась ли она со своими обязанностями? Были ли какие нарекания с Вашей стороны, со стороны супруги. Может дочь жаловалась?

– Не было нареканий! – зло ответил Проворов.

– Хорошо! Теперь аккуратно, чтобы не мешать криминалисту, осмотрите квартиру на предмет пропажи вещей, денег, драгоценностей. Только руками ничего не трогать!

Проворов сразу направился в рабочий кабинет, где под столом стоял металлический сейф.

– Он взломан! – в ужасе воскликнул Проворов и плюхнулся в кресло.

– Что в нем было?

– Деньги… и … документы… – выдохнул Проворов.

Пот градом полился с его лба. Он вытирал его платком и все время шептал: «Какой ужас, какой ужас!».

– Надеюсь, документы не столь важные! – произнесла Плеханова.

Проворов метнул взгляд в её сторону, но ничего не сказал.

– Товарищ Проворов, когда придет Ваша жена, пусть посмотрит отсутствие каких-либо вещей и составит список. И я её жду на допрос! … И, кстати, где Ваша дочь?

– Она у подружки… убежала… сильно переживает.

Подошла Титова Ульяна и доложила, что изъяла множество отпечатков пальцев рук, предстоит кропотливая работа.

– Будем надеяться, что они не принадлежат хозяевам квартиры! – отреагировала Плеханова.

Ближе к концу осмотра вернулся с опроса соседей сотрудник уголовного розыска. Выяснилось, что дочь Проворова ушла в школу в восемь часов утра, вернулась в половине третьего. Это рассказала одноклассница Проворовой – Наташа Осипенко, проживающая в этом же доме. Жену Проворова, выходящей из квартиры около двенадцати часов дня, видела соседка с первого этажа. Значит, убийство произошло в период с двенадцати до четырнадцати часов. И что еще сильно заинтересовало Лену из рассказа сотрудника розыска – это опять видели во дворе девушку, которая искала своих знакомых. Только она была не с цветами, а с какой-то коробкой, перевязанной лентой. «Ну и правильно! Где в марте месяце в Ленинграде можно было найти цветы?» – размышляла она.

– Приметы девушки есть? – спросила Плеханова.

– Ничего приметного. Среднего роста, одета в коричневое пальто, голова повязана пуховым платком. На вид лет двадцать.

На следующий день, вызванная к десяти часам утра, Проворова не явилась. Лене самой пришлось ехать в адрес. Дверь открыла Нина Васильевна Проворова.

– Вы почему не явились ко мне на допрос? – сразу спросила Плеханова.

– А что Вы хотите? – высокомерно произнесла она, – Я вообще не ночевала дома… мы все не ночевали! Как можно было спать на этой кровати?… После такого… Вот утром покупали новую кровать с матрасом, бельем.

– Хорошо! Список пропавших вещей составили?

– Да! Вот возьмите! – она сунула Плехановой в руки исписанный тетрадный лист.

Та внимательно все прочитала.

– Ювелирные украшения более десяти штук – они все золотые, как я понимаю?

– Конечно! – вспыхнула Проворова, – Причем, с драгоценными каменьями! Столовые приборы серебряные. Подсвечник тоже.

– Сколько денег у мужа пропало?

– О, я этого не знаю, – небрежно произнесла она.

– А документы?

– Ну, он иногда приносил работу домой… Но что именно… – Проворова пожала плечами.

– Видели надпись на зеркале?

– Да! – возмутилась она, – Какая наглость!

– И что Вы думаете по этому поводу?

– А что мне думать!? Мало ли чего напишет какая-то мразь с подворотни! – с презрением произнесла Проворова.

– А Вы не задумывались, что эти слова относятся лично к Вам?

– Ко мне? – в глазах женщины появился страх, – Но я ничего… никому не делала плохого…

– Тогда к мужу?

– Паше? – Проворова задумалась, – Может я чего не знаю!… У нас в семье всё хорошо.

– Скажите, где Вы находились вчера с двенадцати часов дня?

– Вы что, меня подозреваете? – удивленно раскрыла глаза Проворова.

Плеханова оставила вопрос без ответа и молча смотрела ей прямо в глаза. Проворова от острого взгляда поежилась и нехотя ответила:

– Была у парикмахера, потом мы с подругой Надеждой Гринберг пообедали в ресторане, потом заходили в магазин на Невском… «Смерть мужьям» называется… Слышали, наверное. Сейчас в обычных магазинах хорошую одежду не купишь. А там…

– Я слышала! – прервала её Плеханова, – Кто такая Надежда Гринберг?

– Надя? Моя подруга. Её муж директор ипподрома.

– Расскажите, как в Вашей квартире появилась Даша?

– Даша? – Проворова на мгновение омрачилась, вспомнив события вчерашнего дня, – Дашу мне жалко, конечно… Такое с ней сделать… Она работала раньше на Семеновском ипподроме официанткой. Мы, знаете ли, с мужем и друзьями ходили прошлым летом на скачки. Девушка нам понравилась. Да и моя подруга Надежда Гринберг о ней отзывалась хорошо. Она сирота. Жила в деревне где-то в Поволжье… Вы знаете, если бы она не уехала в город, то наверняка умерла бы с голода, как и вся её семья. Вот муж Нади и пристроил её к себе на ипподром.

– Какие отношения были у Вашего мужа с Дашей?

– На что это Вы на что намекаете? – вспыхнула Проворова.

– Понятно! – Плеханова остановила жестом руки тираду возмущенной жены партийного работника.

Для Лены стало ясным, что больше полезной информации из Проворовой не вытянешь. Она попрощалась, взяв напоследок телефон Гринбергов.

На ипподром Плеханова поехала вместе с сотрудником уголовного розыска Бурдиным Валерием. Она направила его в отдел кадров взять списки всех сотрудников, походить по конюшне, поговорить с людьми, а сама направилась в кабинет к директору. Гринберг Модест Николаевич оказался высоким средних лет мужчиной довольно привлекательной внешности. На тонком носу сидели очки в тонкой золотой оправе. Одет был в военный китель без каких-либо знаков отличия. «Под Сталина оделся!» – подумала Лена.

– Вы, наверно, по-поводу убийства Даши Страховой? Присаживайтесь!

«С места в карьер! Деловой мужчина» – подумала Лена, садясь на стул напротив Гринберга.

– Вам сообщила Проворова?

– Да. Какой ужас! Кто бы мог подумать. Могу сказать, что Даша была очень аккуратной девушкой. Я был ею очень доволен и не хотел её отпускать. Но, второй секретарь горкома партии… Сами понимаете.

– Расскажите о ней всё, что вспомните. Как она к вам попала, где работала, с кем общалась, дружила?

– Да, конечно… – Гринберг на секунду задумался. – Это было семь лет назад. Я в то время работал заведующим пивной на Мойке. В один из дней там появилась Даша… Худая, с ввалившимися большими глазами, острыми чертами лица, в залатанной одежонке… Попросила милостыню или полы помыть за еду. В то голодное время много таких шаталось по городу… Не знаю почему, но мне стало её жалко. Приглянулась она мне… На мою сестрицу чем-то похожа… Вид у неё был, конечно… Но что примечательно, она была чистенькой, опрятной. В общем, устроил я её к себе, оформил паспорт. Хорошо успел, потому что на следующий год деревенским жителям было запрещено выдавать паспорта, чтобы удержать людей на селе, в колхозах… Нашел я ей и комнатенку у знакомой бабульки. Вот такая история.

– Как я понимаю, родственников у неё нет!

– Да, она сирота. Года через два я её отпускал на родину, так она там не нашла никого. Сказала, что все вымерли.

– Ну, а подруги, знакомые у неё были?

– Да, конечно. На ипподроме она всех знала. Был и парень у неё – наш жокей Славка Бурчагин. Но у них что-то не срослось. Расстались год назад. Про близких подруг не скажу, не знаю.

В это время Бурдин Валера разговаривал в конюшне с работником, возившим навоз в тачке. Дурманящий запах навоза, соломы и конского пота напомнил ему родную деревню, и он с удовольствием втягивал ноздрями этот воздух, который был куда приятнее запаха смерти.

Рабочий Матвей Яшкин, мужчина шестидесяти семи лет, лысый, с морщинистым лицом, оказался старейшим работником ипподрома. В молодости, еще при царе батюшке, был жокеем, пока не слетел с коня и не сломал себе ногу и пару ребер. Залечив травмы, остался при конюшне. Так и прилип к ипподрому с перерывом на революцию и гражданскую войну.

– Дашу-то? – переспросил Матвей. – Как не знать! Хороша девка! Умная, чистоплотная, за себя постоять может и подругу в обиду не даст. Языкастая!… А что случилось-то?

– Убили её, – тихо сказал Бурдин.

– Ох, ты! Девонька, девонька!… А я говорил, держись поближе к простому люду! Нет! Пошла счастье искать! И вот… И кто ж её порешил-то, мил человек? Какая сволочь?

– Пока не знаем. А был у нее кто? Встречалась с кем?

– Дак, со Славкой она якшалась, Бурчагиным. Шебутной парень, пустоголовый. Не чета ей. И что она в нем нашла?

– Он не мог? Они не были в ссоре?

– Славка-то? Нет! Кишка тонка.

– А где он был позавчера днем?

–Дак, это… здеся и был! Витязя своего обихаживал.

– Это лошадь что ли?

– Жеребец! – зло ответил мужик.

Бурдин помялся, переступил с ноги на ногу.

– А Даша была связана с тотализатором? Или Бурчагин?

– Это запрещено для работников ипподрома.

– Ну, можно же через подставных лиц!

– Этого я не знаю… Хотя есть еще один тотализатор. За забором!

– Это как это?

– Смотрят за скачками сквозь щели в заборе. На лошадей заборная публика ставит последние деньги, заработанные тяжелым недельным трудом. Там свои ставки. Собирают по мелочам, но в результате выигрывают лишь немногие, ловкие дельцы, а все остальные проигрываются до последней копейки.

– Ого! Как интересно!

– Ничего интересного!… Эти люди не имеют ни малейшего понятия, ни об экстерьере, ни о происхождении, ни о разновидности характера отдельной лошади. Они только из-за того ходят на бега, чтобы выиграть, играя в тотализаторе. Для этих игроков существует только номер. Если лошадь выиграет, иной раз случайно, то наездник, значит, хорош, если же проиграет, значит, он плох.

– А где сейчас Бурчагин? – спросил Бурдин, не реагируя на причитания мужика.

– А кто ж его знает! Был с утра, – слегка обиженно произнес Матвей, вытер руки о фартук и покатил тележку дальше.

Плеханова и Бурдин возвращались с ипподрома молча, покачиваясь на заднем сидении прокурорской машины. Поделившись друг с другом полученной информацией, они опять зашли в тупик, по крайней мере с версией, связанной с ипподромом.

«Сведений, что Даша играла на тотализаторе не было, – размышляла Лена, – У бывшего парня на день убийства было алиби, отзывы о нем положительные, да и отношения между ними были неконфликтные. Тем более год прошел, как они расстались. Сама Даша характеризовалась только с положительной стороны. Значит надо отрабатывать основную версию – месть Проворову. Вопрос – за какие грехи? Месть жене Проворова – это очень маловероятно, так как она собой ничего не представляет. На уме одни цацки, рестораны, магазины, парикмахерские. Если бы не было надписи на зеркале, можно было подумать, что это простое ограбление, а Даша просто оказалась не в том месте и не в то время. И еще эти пропавшие документы…».

– Валерий! – Лена обратилась к Бурдину, – Как ты думаешь, что за документы мог хранить у себя Проворов?