Совершенство

Наконец решившись, он ударил по тормозам и, переключив скорость, послал машину вперёд. Смяв пилота сильнейшим ударом, Ридз заставил вездеход крутиться на месте, слыша, как под дном машины хрустят кости. Эйдан сдал назад… Мёртвый Реймонд Дадс поднимался из-под снега, словно за шею мертвеца тащил шлейф пара и чёрного дыма. Опустошённый Эйдан закричал от бессилия и снова бросил тяжёлую машину вперёд. И вновь глухие удары под сидением оповестили полярника о, казалось бы, неминуемой расправе. Ридзу показалось, что его вот-вот стошнит от звука лопающихся костей и он протяжно заорал, лишь бы не слышать глухого треска. В боковое зеркало полярник увидел, как чёрная фигура встаёт из снега и бредёт следом за удалявшейся машиной.

Вездеход остановился. Эйдан ткнулся обожженным лбом в руль, на секунду закрыв глаза. «Я приведу его на базу… он выследит меня!»

– Не ходи за мной! – заорал он себе в колени. – Почему ты не можешь сгореть, как остальные?!

«Да потому что его голова всё ещё в подшлемнике! – вспоминая страшное обожжённое лицо, завопило сознание. – Его мозг уцелел!»

Действуя как во сне, Эйдан переключил передачу и покатился назад. Вездеход на полном ходу подмял под себя мёртвого пилота и резко остановился.

– «Мама сними этот жетон с меня»! – орал во всё горло полярник, лишь бы заглушить звуки мясорубки под днищем вездехода. Ему казалось, что он слышит треск костей даже в работающем двигателе… – «Мне не нужен он больше. Становится темно, слишком темно, чтобы видеть».

Эйдан спрыгнул на снег и взял карабин наизготовку. Его губы продолжали беззвучно двигаться, повторяя слова песни, полные ужаса глаза смотрели на застрявшего под гусеницами мертвеца. Увидев человека вблизи, пилот ощерился, чёрная полопавшаяся кожа на лице разошлась ещё больше. Он стал стучать зубами и пытаться выбраться из-под тяжёлой машины, однако не смог высвободить даже руки. Съеденные огнём веки превратили взгляд мертвеца в гримасу удивления и гротеска – оскаленный безгубый рот и даже «оскаленные» глаза, неотрывно преследовали двигавшегося рядом человека. Эйдан перестал напевать и навис над обезображенной огнём маской смерти. Чувствуя галоп собственного сердца, ужас от близости к необъяснимому и смертельно опасному созданию, полярник вскинул карабин и направил оружие в лицо давно умершего человека.

– П-п-покойся с… с миром! – прошептал Эйдан, стуча зубами. – Д-д-для всех, Р… Реймонд Д-д-дадс, ты умер человеком! К… как ты и х-х-хотел!

***

Терпкий, если не сказать горький, обжигающий чай; трескотня Грудастой Молли в углу, с энтузиазмом пожирающей половицы; остатки консервированных бобов да чёрствый хлеб с тонким слоем арахисового масла – всё это показались Эйдану раем, после двух суток обратного пути. Практически бессонного, раздирающе голодного и пронизывающе холодного пути… После того, как полярник расправился с пилотом (Эйдан не хотел возвращаться к этому моменту в памяти, всячески гнал от себя финальные мгновения расстрела), беглый осмотр вездехода выявил лишь незначительные повреждения в системе охлаждения. Кое-как подлатав потрёпанные патрубки тряпками и полиэтиленом, полярник двинулся в обратный путь то и дело сверяясь с найденным устройством позиционирования. Холод и голод сводили с ума, и чтобы хоть как-то отвлечься, Эйдан стал составлять в уме план для броска на станцию норвежцев. Всю дорогу он вёл с собой диалог, то и дело посматривая на пустое пассажирское место и уже к утру решил, что по приезду «воскресит» агента Купера.

«Лучше, чем прежде, – заверял он себя тогда, слепо глядя в рассвет за окном вездехода. Сжатые пальцы, стискивавшие руль, вдруг разжались и забарабанили по оплётке. – Да-да! Лучше, чем прежде! Если у куртки Корхарта оторвать капюшон и срезать мех, она будет вполне похожа на пиджак! И лицо… Можно же сделать стоп-кадр! Я смогу перерисовать лицо с экрана! Смогу перерисовать твоё лицо! – повторял он, радуясь собственной идее. – Купер, дружище! Я, именно я вытащу тебя из этого чёртового вигвама! Нам предстоит не близкий путь и мне снова может понадобиться твоя помощь!»

Тяжело поднявшись, Эйдан сходил в ванную комнату и вернулся с небольшим с мылом, бритвой и небольшим зеркалом. В тусклом свете электрической лампы в треснувшее стекло вглядывался измождённый неряшливый старик, чьё худое лицо оказалось покрыто ранами и ожогами. Седые клочья и в волосах, и в бороде добавили облику полярника лет двадцать, ещё десятку накинул усталый потухший взгляд. То и дело пересекаясь с отражением взглядом, Эйдан принялся осторожно бриться, вздрагивая от боли при каждом прикосновении лезвия. Внезапно его стал разбирать смех – тонкий мышиный смешок с каждой секундой набиравший силу, с оттяжкой на выдохе, оттого не позволявший сделать и вдоха, – в итоге переросший в истерический хохот. Жгучие слёзы и летящая сквозь зубы слюна; грязные ладони, синхронно нахлопывавшие бёдра и раскачивавшийся вперёд-назад торс. Спустя пару минут смех иссяк, а слёзы ещё долго катились по красному истерзанному огнём лицу – он вернулся, он остался жив!

Все последующие дни ушли на подготовку к решающему броску. Полярник отремонтировал вездеход, насколько смог проверил работоспособность всех узлов машины, и даже, сделал небольшой конспект в дорогу, старательно переписав в тетрадь часть инструкции, найденной на компьютере Ломака. Разметил на карте проложенный навигатором маршрут к базе Каадегарда и заранее убрал упакованные в целлофан листки в кабину. Лишённую антенны крышу вездехода теперь венчали тюки с тёплой одеждой и стопки досок, три пары лыж, ящик с инструментом и ключами. Предчувствуя скорый отъезд, Эйдан не особо заботился об оставшихся запасах горючего максимально загружая печь, так как знал, что обратно уже не вернётся. В жарком, протопленном помещении он ходил голышом, тщательно бреясь почти каждое утро. С недавних пор ему стал нравится свой новый образ: гладко выбритое лицо и абсолютно лысая голова (синюшная на затылке со следами порезов). Эйдану казалось, что в ту ночь по возвращению, когда он сгорбленный и обожженный сидел перед зеркалом, вместе с волосами с опухшего красного лица он счищал весь тот мрак, всю ту копоть и вонь горящих тел; весь тот обморочный ступор пребывания в одиночестве на Коргпоинт. Эйдан помнил, как в тот момент ему чудилось, что измождённый старик в зеркале – это вовсе не он! Это незнакомый ему человек, с которым случилось нечто страшное, изуродовавшее его лицо, изуродовавшее его взгляд, искалечившее всё его человеческое существо! Что если прогнать незнакомца, – вместе с ним уйдёт и то страшное, что сделало человека таким… Под бритвенным станком Эйдана сначала обнажились впалые щёки, покусанные огнём, затем ожесточённо сжатые губы и бледный подбородок, – ну, а после, под лезвие попали и отросшие неряшливые пряди волос, которые, как ему тогда показалось, слишком сильно воняли пожарищем и горевшей мертвечиной…

Сны. Они были тёмными и тяжёлыми. Накатывали подобно волнам из чёрного мрамора с прожилками из пены, больше похожей на паутину. Эйдан частенько видел такие волны из капитанской рубки «Совершенства», – и они, порой, представлялись ему надгробиями, которые океан воздвигает над сгинувшими судами. Каждый раз предшествуя такой волне, – воздвигнутый безымянный курган, – океан разевал пасть у его подножия, давая кораблю опуститься в пучину, а затем смыкался с небом, проглатывая обречённое судно. Каждый раз Эйдан вскрикивал и просыпался с чувством, что его проглотила чья-то пасть, в которой паук сплёл паутину. Полярник хватался за карабин и наставлял оружие на дверь, сидел привалившись к тёплой стене, слушал гул огня в железной утробе печи пока не проваливался в сон. Воспоминания или сон? Окрики по ночам, топкие болотистые размышления в темноте, путанные разговоры с самим собой наяву; воспоминания всё больше и больше походили на конфабуляции – они с пугающей частотой стали посещать одинокого человека на станции. Эйдан почти перестал спать, всё чаще впадая в короткие обмороки.

Более не в силах бороться с коварной бессонницей, противостоять продолжительной гипотимии, с приближением очередной ночи, Эйдан вернулся в дом громыхая цепями, волоча за собой с дюжину капканов. Заблокировав ловушками входы в своё убежище, рассовав по тёмным углам и коридорам зубастые механизмы, полярник впервые за несколько дней проспал до самого обеда без видений. Больше не было обгоревших тел, застывших за окнами станции чёрными уродливыми столбами, которые только и ждали, пока «этот сумасшедший» выйдет за порог… «Да-да – он рано или поздно выйдет! Обязательно выйдет! Он не сможет долго находиться в одной комнате с… лицом Ломака». (Вернее, только с его левой уцелевшей частью, лежащей на столе подобно сброшенной маске). Последний образ особенно пугал полярника и частенько именно он заставлял просыпаться: половина лица, пристальный взгляд единственного глаза, часть носа и перекошенный рот, который что-то кричит, кричит, кричит…

Удивительно, но чем ближе становился намеченный день отъезда, тем неохотнее полярник думал о предстоящей сборке нового «Купера». Он всячески выдумывал для себя отсрочку, хватался за любой предлог, лишь бы не касаться этой темы. В глубине души он знал причину такого бездействия – тот «Купер» погиб! – и вместе с ним погибло всё его ФБРовское недоверие, всё его подозрение относительно существования мертвецов, а так же относительно сумасшествия Эйдана. Теперь, Эйдан Ридз знал точно – он не сумасшедший, произошло нечто намного ужасней – мёртвые ожили! Своей жертвой, прежний «Купер» расписался в этом знании, поставил в спорах точку. Новый же, не заслуживает тех откровений и эмоций, которые связывали «друзей» когда-то. Посматривая же на манекен шерифа, – так и оставшегося сидеть за столом ещё до отъезда, – Эйдан мог бы поклясться, что его намалёванные глаза смотрят с укором, преследуют человека, куда бы он не двинулся. С «Трумэном» диалога не получалось – Эйдан пробовал. Быть может из-за того, что шериф его призирал, а быть может из-за того, что из поездки вернулся совсем другой человек, да ещё и один! Была, правда, ещё одна причина… однако полярник не хотел признаваться в ней даже самому себе: все его диалоги в голове, теперь адресовались человеку, которого Эйдан никогда не видел, но слышал, пускай хоть и несколько секунд… За то мгновение, которое длился сеанс связи, тревожный женский голос обрёл манящий образ живого человека, который находился далее чем за триста миль. Такого же живого, как и сам Эйдан! Думала ли она о нём после того, как услышала его голос? Услышала ли она его? В отпущенном на свободу воображении, полярник рисовал себе встречу на норвежской стороне, представлял себе удивление и радость в глазах незнакомки. Непроизвольно Эйдан начинал краснеть и чувствовал возбуждение. Он продолжал думать об этом голосе, о том, что им обладает молодая женщина с тёплыми мягкими руками и трепещущими ресницами, горячим дыханием, слабо пахнущим губной помадой… Одиночество сводило с ума.

По утрам, Эйдан подолгу оставался в ложе из нескольких подушек и одеял, сваленных у печи, слушал, как за окном ветер тихонько напевает грустную песню. Парень невольно размышлял о том, что сказал Реймонд Дадс перед смертью, представлял – какого это остаться раненным без помощи, да ещё и в окружении мертвецов. Память несла воображение по мрачным волнам прощальных слов пилота; в мыслях возникали образы погрузки заражённых моряков на борт самолёта, затем следовала сцена разыгравшейся трагедии в небе, стрельба, падение… Каждое утро Эйдан открывал глаза, и при свете тусклой лампы (по возвращению, он не мог себя заставить спать в темноте), разглядывал сквозь узкие щели печи танцующий огонь, задавал себе множество вопросов и пытался на них ответить.

– Это эпидемия? – спрашивал он себя вслух.

– Возможно… – отвечал Эйдан задумчиво, мысленно формируя уже следующий вопрос. Тон его голоса неуловимо менялся, и со страны могло показаться, что вслух рассуждали два человека.

– Неудачный эксперимент, как считал Дадс?

– Судя по тому, что он рассказал о своём последнем рейсе, «Тохинор» перевозил инфицированных, а это свидетельствует, что правительство в курсе происходящего.

– Да, но откуда тогда мёртвый моряк с пропавшего судна «Креспаль Меддинна»? – вновь этот яркий луч прожектора в памяти и неподвижная фигура мертвеца в нём.

– Вполне вероятно, что два судна между собой связаны, несмотря на разницу во времени.

– Район оцеплен и находится под карантином?

– Скорее, в район невозможно попасть.

– Поэтому помощи нет? – в голосе звучит надежда, хотя и фальшивая.

– Пожалуй…

– Или все мертвы по ту сторону периметра и некому спасать?

– Я бы не хотел так думать.

– Или они считают, что некого спасать внутри периметра?

– Они бы не бросили здесь людей! – снова фальшь… Простительно, ведь никто другой её не услышит.

– Эвакуация с норвежской станции?

– Да, я думаю они нашли выход!

День клонился к вечеру, быстро кутаясь в тёмную мантию, расшитую серебром звёзд. Эйдан как раз закончил сборы оставшихся на станции консервов и сухарей, отнеся тощую сумку в стоявший на площадке вездеход. Вернувшись в дом, он запер дверь на тяжёлый засов и стал неторопливо раздеваться. Блуждавший по стенам комнаты взгляд упал на ожидавшие у двери карабины (все три), смотанные полиэтиленом пачки с патронами, несколько наиболее длинных ножей… «Забрать всё!» – дало установку чувство жадности пару дней назад.

…И Эйдан забирал «всё»! Он чувствовал себя одиноким космонавтом, покидавшим погибающую космическую станцию. Топливо, кислородные баллоны, скафандр – всё стащить на спускаемый модуль, задраить люки, пристегнуть ремни и отправиться в путь! Без единого шанса вернуться обратно!

Полярник прошёл за стол и устало навалился локтями, грубо сдвинув грязные тарелки. Долгое время сидел, сцепив руки в замок, слушал звуки капели в оттаивавшей понемногу генераторной. Взгляд запрыгал по убористым строкам объёмной записки, в которой он весьма сумбурно описывал произошедшее с ним за последнее время, а также делился планами относительно перехода через Арктику – на случай, если помощь, всё же, придёт. Рядом со строками теснилась подробная карта с планом маршрута и описанием контрольных точек – спасибо найденному в кабине самолёта навигатору, – ныне он лежал у двери в обнимку с аккумулятором в ожидании своего часа. Эйдан снова и снова вгрызался взглядом в строки, озвучивал губами написанное и никак не мог отделаться от мысли, что читает собственный некролог с дурацким рисунком вместо фотографии… Минувшей ночью, в тёмной комнате Корхарта, сидя на полу напротив стены с загадочным рисунком над кроватью, молодой полярник пытался проникнуть в чужую тайну, к которой оказался причастен. Эйдан нажимал кнопку фонаря – и тот ярким лучом охватывал потускневшее изображение, которое и без того было знакомо ему наизусть. Эйдан бродил взглядом в незатейливом лабиринте из кругов, однако выпутаться из него получалось только тогда, когда гас свет; затем новая вспышка озаряла стену и изображение поглощало человека, затягивая в свою тайну. Мысли ввинчивались в непостижимый предсмертный акт, оставляемый умирающими людьми у последней черты – после увиденного в кабине самолёта, Эйдан не сомневался в правильности собственных рассуждений. «Перед смертью, те кому суждено очнуться рисуют эти жуткие круги!»

Эйдан нехотя закурил, в надежде избавиться от ноющей, как зубная боль, мысли: «Послезавтра в утро… уходить буду послезавтра ранним утром». Парень случайно заприметил в соседствующем зеркале собственное лицо – обнажённое, разбитое и чужое. Да, именно чужое. Несмотря на все старания избавиться от облика обгоревшего старика, «новое» лицо родным так и не стало.

Чуть позже, завернувшись в одеяло и уткнувшись лицом в подушку, пахнувшую потом и дымом, он никак не мог уснуть: рассудок оказался не на шутку пленён думами об отъезде. Мозг зациклился на смазанном образе, в котором Эйдан заколачивает входную дверь, как покидает станцию, которая стала ему домом… Домом. Домом?.. Да, домом! Домом, из окон которого вдалеке виден старый раскидистый клён у амбара мистера Камдэрта, на пересечении Мэри Лейн и Хэйн-стрит. Когда-то в дерево ударила молния и расколола ствол почти надвое, оставив на теле гиганта жуткий чёрный шрам, который так толком и не затянулся. Окрестные жители называли клён «Тони-ярд», в честь Энтони Феррисса – местного почтальона, погибшего в тот же день от удара молнии всего в паре кварталов. Своё прозвище «Ярд», Энтони заработал ещё подростком из-за отвратительного запаха гнилых зубов, которые никогда не встречались с инструментами дантиста. Энтони буквально вырастил в себе панический страх получить ранение в кресле стоматолога… Да-да, именно ранение, и именно смертельное! Дело в том, что как-то раз Энтони услышал байку о том, что оторвавшееся сверло бормашины некоему пациенту пробило нёбо и попало в мозг, вызвав кровотечение и скорейшую смерть… Бред? Только не для Тони, обходившего с тех пор кабинеты стоматологов стороной! Ярд – именно такое минимальное расстояние требовалось собеседнику, чтобы иметь возможность поддерживать с Ферриссом разговор, хотя многие и вовсе предпочитали делать это через забор или закрытую дверь. Трагедия с ударом молнии случилась в начале июля… года, а уже спустя неделю, обожжённый клён обрёл имя. Тони частенько останавливался под деревом и наводил порядок в своей казённой сумке почтальона, а бывало, даже, оставлял велосипед и обходил ближайшие дома пешком. И тем удивительнее (и трагичнее) выглядела история с ударами молний практически в одно и то же время, да ещё и неподалёку друг от друга. На похоронах Энтони Феррисса, мистер Экклройд – пастор местной баптисткой церкви, – сказал, что теперь Господь позаботится о светлой душе Тони, а пятилетний Мэтт О‘Келли взял да и ляпнул, что неплохо бы Господу забрать на небеса и мистера Бенедетто (стоматолога), чтобы тот «починил» рот дяде почтальону… Летом, особенно по вечерам, когда закатное солнце путалось в двухголовой кроне покалеченного клёна, Мэри Лейн принаряжалась золотом и багрянцем, кокетливо маскируя трещины и ухабы в асфальте. Именно в такой вечер Эйдан, будучи совсем мальчишкой нёсся по улице на велосипеде, с которого и упал, – да так неудачно, что слетел с дороги и угодил спиной на обнажённые корни Тони-ярда… Время остановилось. Нет, оно застряло где-то между лопаток и лёгкими мальчишки; окрасилось в нестерпимо-белый, застилавший сознание цвет, который следовал за взглядом, куда бы юный лихач не таращил глаза. Совсем как снежная пустошь здесь – в Арктике ясным высоким днём. Такое же отсутствие возможности свободно смотреть, такое же отсутствие свободно дышать… «А может её и нет? Нет Арктики с её снегами и резью в глазах! Кто сказал, что это реальность? Кто сказал, что именно эта реальность – моя реальность? А что, если я всё ещё лежу на корнях клёна и не могу открыть глаз… Да, чёрт возьми, меня бы устроил этот вариант!.. Я всё ещё способен сделать свой выбор и пожелать другой путь подальше от этих снегов! Стоит открыть глаза, и вместо стен собственной тюряги я увижу сказочный газон миссис Хортс и её кукольный домик; увижу приоткрытый гараж мистера Баттарда и его самого с насосом от надувной лодки в руках; братьев Клэпп, сидящих на крыше сарая с пивом в руках в тени развивающегося флага… Нужно просто захотеть не открывать глаза среди этих чёртовых снегов! Зажмурится – и открыть глаза в другом месте. Но как мне зажмуриться, когда глаза, итак, закрыты? Их нужно открыть, немедленно открыть!»

Уставившись в полумрак низкого потолка, Эйдан стал дико вращать глазами. Обманутый дрёмой мозг раскидал по качавшимся стенам белые пятна однообразных домов Мэри Лейн, с их уютными придомовыми цветниками и садиками; исказил трескучий звук горящих дров звуками радио (что-то из детства, но что именно мозг воссоздать не мог, поэтому нагло заменил пространным «что-то из детства»), ленивым гудком товарняка и далёким детским смехом. И тут неожиданно память вытолкнула из своих недр мотив популярной, в то время песни, звучавшей из каждого радиоприёмника; пряный аромат автомобильного освежителя воздуха смешанного с запахом кожаного сидения отцовской машины. Ощущение движения автомобиля и слабую негу неглубокого сна… «Куда мы едем? Ах, да, отец по субботам возит меня в бассейн, а значит ещё нет и восьми! Как же хочется спать!» – «Эйдан, – мягко и с такой любовью зовёт отец. Он прикасается к руке задремавшего в машине сына и мнёт сжатый кулачок. – Эйдан, просыпайся».

Эйдан резко сел на постели, вскрикнув от услышанного во сне голоса отца. Как только осознание реальности заполнило голову, парень сокрушённо застонал и снова упал на подушку. Какое-то время он лежал с открытыми глазами, смотрел бессмысленным взглядом в створ двери, слушал крадущуюся снаружи вьюгу. Ветер издевается? «Нет, правда? Он думает, что я не узнаю эту мелодию? Её все знают, и я сейчас вспомню…» Эйдан встряхнул память и неожиданно заметил невдалеке знакомую фигуру отца. Он стоял в тени Тони-ярда и, казалось, ожидал кого-то. Эйдан помахал отцу рукой, и ринулся было навстречу, но вместо скорого бега ноги предательски налились безволием. «Я сейчас, я сейчас, – бормочет он растерянно, махая отцу рукой. – Подожди меня, папа, я сейчас!» Совсем уж неожиданно обнажённые корни дерева рождают зыбкую детскую фигуру и очертания велосипеда подле ребёнка… Райан Ридз кладёт руку на плечо Лжеэйдана и разворачивается, чтобы уйти с фантомом. «Папа, постой! – кричит Эйдан в отчаянии, кричит настоящий Эйдан, взрослый Эйдан. – Это не я! Я здесь, папа! Рядом с тобой кто-то другой!» – «Я знаю», – доносится из далека печальный голос отца, от которого полярник вновь возвращается в реальность. Последние слова отца приобретают наяву иной смысл нежели могло показаться во сне. Эйдан догадывается, что отец и впрямь знает о том, что под деревом рядом с ним стоит совсем не его сын… Почему? «Да потому что они оба мертвы!» Кто это сказал, кто?!

Эйдан сонно замотал головой, силясь получить ответ от сдавивших сознание стен, но в итоге сунул голову под подушку. «Не нужно туда лезть!» – наказывает он сам себе, скользя по струнам других реальностей. Ему мерещится не то дверца в сад, не то калитка, которую не стоит открывать… В том саду живёт «Он». Кто – «Он»?.. «Пусть всё остаётся так как есть!» – Эйдан чуть ли не насильно заставляет себя не копаться в собственном детстве, и заглянуть в недавнее прошлое. Снова играет музыка, но уже громко и совсем другая. Носа касается тонкий аромат духов, добротного пряного табака и разомлевших тел… в ушах рассыпается гвалт голосов, призывный звон бокалов и хмельные окрики. Жарко… Голова кружится от выпитого, и ожидания тусовки. «Откуда ты знаешь Майка? – звучит в ушах женский голос, но Эйдан не спешит поворачиваться. – К нему не так-то легко попасть без приглашения!» Эйдан рассеянно смотрит через плечо и видит обворожительную улыбку незнакомки, огромные тёмные глаза, в которых тонет шумный вечер. Всё его лицо обдаёт теплом, кажется оно волной исходит от девушки и ложится на щёки, накрывает лоб пряным ароматом её духов, целует в губы. «Я не знаю о ком ты говоришь! – бросает в ответ Эйдан, экстренно выдумывая шутку. – Я здесь под прикрытием! Только никому не говори!» Девушка принуждённо улыбается и Эйдан чувствует себя идиотом. Он понимает, что она вот-вот уйдёт. «Я думала, ты не из тусовки, – говорит незнакомка разочарованным голосом. – Думала, ты новенький». – «Так я и есть новенький! – торопится он и протягивает руку. – Я не из тусовки, я сам по себе… Я, Эйдан Ридз». Девушка задерживает пальцы в его ладони и мимолётно улыбается – она восхитительна! «„Морячок“? – спрашивает она кокетливо. – Майк как-то говорил, что у него появился знакомый „морячок“. Так это ты?» – «Если Майк ничего от меня не скрывает и у него на стороне нет никаких других друзей-морячков, то наверняка – это я». Есть! Эйдан видит заинтересованность в глазах незнакомки! Майк, ах, Майк! Ты ещё и рекламируешь меня за моей спиной? «И где же ты плаваешь, моряк?» – улыбается красавица и осторожно высвобождает пальцы. «Моряки ходят в плавание, – объясняет самодовольно Эйдан. – Ходят по морю… А плавает мусор, знаешь-ли». Девушка согласно кивает головой: «Ух, какой ранимый! И где же ты в последнее время ходил, морячок?» – «В основном в Европу через Атлантику – айсберги, льды, огни Святого Эльма – романтика! Шотландия, Исландия, Норвегия… Много, где был! Я, лоцман на корабле». Незнакомка склоняет голову набок и мечтательно хлопает ресницами: «Никогда не была в Европе. Была в Бразилии и Никарагуа и, раз уж ты начал хвастаться снегами, то я две недели провела в Аспене». Теперь она уже протягивает руку: «Паула», – с улыбкой говорит красавица, а Эйдан вслух и со стоном повторяет её имя сквозь сон… Не лучшая компания на ночь, но полярник готов окунуться в прошлое даже с этой сукой, лишь бы не оставаться наедине с той чёртовой калиткой в сад!

Проснулся Эйдан резко. Явь встретила неуютной пронзительной прохладой – оттого, полярник кутался в ворохе одеял укрывшись по самый нос, похоронив лысую голову в складках подушки. Поймав в фокус сонных глаз тусклую лампочку, Эйдан лежал неподвижно, пытаясь идентифицировать тихий неясный звук, который прокрался в жилое помещение. На фоне потрескивания дерева в печи, неопознанный звук напоминал работу кого-то механизма: звук бегущих шестерёнок, работавших с полминуты, затем небольшая пауза и снова постукивающие дробный звуки… Разбуженный Эйдан, отметил, что отчётливо слышит капель из комнаты генераторной и, возможно, механический звук связан именно с этим. Недовольный тем, что не может вспомнить запирал ли он дверь, отворявшую техническое крыло, парень перевёл сонный взгляд в коридор, и стал всматриваться в темноту за пределами ореола тусклого света.