Смерть под вуалью

Глава 11.

Вторник принёс очередной «сюрприз».

Утром Калошина на входе перехватил молоденький участковый Виктор Майборода.

– Товарищ майор, разрешите обратиться? Мне позвонила гражданка Самохина. У её соседки что-то происходит непонятное. Она не может достучаться до неё.

– Старшина! По-моему, вы обладаете полномочиями поехать и разобраться. В каком случае вызвать нас, вам должно быть хорошо известно.

– Я понимаю, но Самохина сказала, что вы вчера были у её соседки, и та вам не открыла.

– Соседка кто? Жуйко? – Калошин почувствовал, как сердце от нахлынувшего волнения жестко ударило в грудину.

– Да, она назвала эту фамилию. – Участковый виновато посмотрел на майора: – Я недавно на этом участке, ещё не всех знаю.

– Ладно, жди! Сейчас поедем! – Калошин обратился к дежурному: – Где Дубовик?

– У Сухарева, – кивнул тот на дверь с табличкой «Канцелярия», – уже полчаса, как пришёл.

Калошин стремительно шагнул к закрытой двери, но в этот момент она распахнулась, и навстречу майору вышел Дубовик. Едва поздоровавшись, Калошин в двух словах объяснил ему всё, и они, не сговариваясь, направились к машине. За ними последовал участковый.

У ворот дома Жуйко их встретила вчерашняя знакомая соседка. Она вприпрыжку заспешила им навстречу, затараторив издали:

– Вчера поздно вечером, даже можно сказать, ночью заглядывала, – между занавесками видно, – сидит, выпивает. Свет горел долго – я потом ещё раз выходила. Утром встала – свет горит, посмотрела: она сидит так же, как вчера, в той же позе. Стучу – не открывает. Боюсь я что-то…

Калошин громко стал стучать в двери, а Дубовик в сопровождении Самохиной отправился к окну, прикрытому цветными занавесками. Свет в комнате горел. Через небольшую щелку между полосками ткани был виден край круглого стола, бутылка и рука с зажатым в ладони стаканом.

– Посмотрите, ничего не изменилось? – отступив от окна, обратился Дубовик к женщине.

Она заглянула, приложив ладонь к глазам, и отпрянула:

– Как неживая… – прошептала побелевшими губами.

Дубовик, ничего не сказав, направился к крыльцу, где Калошин продолжал изредка стучать по тонкой дверной створке.

– Геннадий Евсеевич! Не стучи. Похоже, опоздали мы… – Дубовик обреченно махнул рукой. – Давай старшина за понятыми, а вы, – он повернулся к женщине, – можете принести какой-нибудь подходящий инструмент для взлома?

Она, тихо ойкнув, часто затрясла головой и собралась идти, но Калошин, кивнув на дверь, остановил её:

– Тут такая щель, что крючок можно поднять ножом. Взгляни, Андрей Ефимович, – он достал складной нож и, открыв его, просунул лезвие в щель, – немного поднатужимся… – крякнув, откинул крючок. – Ну, вот и всё.

В доме ощутимо пахло водочным перегаром, и ещё, какой-то свой, едва уловимый, запах чужого быта вплетался в резкий алкогольный дух. Но во всем присутствовал порядок. Постель была аккуратно застлана дорогим покрывалом, такое же лежало на широкой тахте. За большим круглым столом сидела высокая полная женщина. Голова её, лежащая на вытянутой руке, которой она сжимала наполовину наполненный стакан, была неестественно вывернута, другой рукой она держалась за оттянутый ворот дорогой шёлковой блузки. Накрашенные яркой помадой губы были перекошены страшным смертельным оскалом и выпачканы засохшей пеной. Даже на отдаленном расстоянии было понятно, что женщина мертва.

– Что скажешь, Геннадий Евсеевич? – хмуро спросил Дубовик.

– А скажу, что мы почему-то везде опаздываем, – таким же тоном ответил Калошин. – О причинах смерти скажут наши эксперты, но, похоже, отравление.

– А почему опаздываем, не знаешь? – задумчиво спросил Дубовик, осторожно пройдясь по комнате. Остановился возле комода, внимательно посмотрел на флаконы с духами: были здесь и «Малахитовая шкатулка», и «Цветок Грузии», и «Красная Москва» на самом видном месте. Не дотрагиваясь до них руками, майор низко наклонился и обнюхал флаконы. – Да, аромат!

Пока участковый вызывал группу, Дубовик успел заглянуть в шкаф. Довольно придирчиво осмотрев все вещи, висящие на плечиках, он так же, как и у комода, повдыхал запахи, исходящие от одежды. Калошин, удивленно посмотрев на него, многозначительно хмыкнул:

– И чего это ты принюхиваешься?

– Люблю женские духи, – не обращая внимания на ироничный тон майора, ответил Дубовик.

– Ну, по тебе и видно… Сердцеед, – незлобиво поддел тот.

Через некоторое время комната заполнилась людьми. Гулько привычно пощелкал «Зенитом», обходя стол со всех сторон. Карнаухов внимательно оглядел лицо женщины, потрогал кожу на руке, достал из-под локтя пачку таблеток и громко для протокола прочитал:

– «Барбитал», десять штук по полграмма. Целостность упаковки не нарушена. Ребята, – обернулся он к оперативникам, – пошарьте в мусорном ведре, нет ли там пустой пачечки от каких-нибудь таблеток. – С трудом разжав судорожно сжатые пальцы, поднял стакан к носу, понюхал: – Водка. А вот есть ли что-нибудь в ней, скажу позже.

Калошин наклонился и поднял с пола два разорванных кусочка картона:

– Вот тебе, Иван Леонидович, пустая пачечка.

– О, это то, что надо! – он аккуратно убрал всё в пакет. – Так, смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами вечера.

– Скажите, во сколько вы заглядывали в окно? – обратился Калошин к соседке.

– Вот как раз после одиннадцати и посмотрела. Я, – она засмущалась, – по нужде выбегала.

Калошин обошел стол, заглянув несколько раз под него.

– Что ищешь, Геннадий Евсеевич? – негромко спросил Дубовик, подходя к Калошину.

– Так, мысль свою ищу… – задумчиво ответил тот.

– Ну-ну… – Дубовик внимательно посмотрел на него из-под прищуренных ресниц.

Из-под кровати был извлечен фибровый чемодан, в котором оказались коробки с таблетками и надорванная упаковка сигарет «Winston». На полу возле платяного шкафа валялась перламутровая пуговица, очень похожая на ту, что была найдена на пожаре.

– Иван Леонидович, посмотри, скольких пуговиц не хватает у покойной на блузке? – Калошин подошел к эксперту и вместе с ним стал разглядывать застёжку. – Двух не хватает?

– Одну она сорвала, когда началось удушье. Вторая, по-моему, отсутствовала и раньше. Даже ниток нет, – говоря это, Карнаухов демонстрировал Калошину и подошедшему к ним Дубовику две небольшие дырочки внизу блузки. – Но можно поискать, – он оглядел беглым взглядом комнату.

– Поищем, – Дубовик похлопал его по плечу, – а ты, Иван Леонидович и ты, Валерий Иванович, – он повернулся к Гулько, – постарайтесь, как можно быстрее, предоставить отчеты.

Поработав ещё какое-то время в квартире Жуйко, оперативники нашли в сенях на вешалке за старой одеждой синий плащ. Прихватив все вещественные доказательства, отправились на совещание к Сухареву. По пути Калошин заехал в аптеку и сообщил ошарашенной Марте о смерти её напарницы.

– Что же получается? – Сухарев удивленно вздернул брови, когда ему доложили все обстоятельства дела. – Эта самая Лидия Жуйко и была агентом «Виолой»? Всё сходится на ней? И Арефьев был у неё? Андрей Ефимович, как думаешь? Не поспешим с выводами?

– Никодим Селиверстович, выводов пока никаких нет. Давайте дождёмся хотя бы заключения экспертов. Мало того, у нас не все свидетели допрошены. Дело совершенно мутное.

– Вы что же, сомневаетесь, что это самоубийство? – с вызовом спросил Моршанский.

– У меня нет пока причин ни сомневаться, ни быть убежденным. Да, всё говорит о самоубийстве, но мы совершенно ничего не знаем о самой женщине. Была ли она действительно знакома с Богдановой? Если да, то где их пути пересекались? Да и вообще, – разгорячившись, Дубовик стукнул кулаком по столу, – вопросов так много, что мы не вправе делать таких скоропалительных выводов.

– Хорошо-хорошо, но вы уж… – Сухарев погрёб руками в воздухе, – … давайте, не тяните… Помощь нужна? Дадим любую!

– Не беспокойтесь. В средствах я стесняться не стану. От вас требуется одно – не дёргайте ни меня, ни ребят. От тебя, Герман Борисович, – Дубовик повернулся к Моршанскому, – прошу того же. Всё, что откопаем, сразу, без задержки, ляжет к вам на стол.

– Товарищ майор, только не забывайте, что дело на контроле там! – следователь потыкал указательным пальцем вверх. Чувствовалось, что его раздражает независимое поведение комитетчика. Кроме того, и внешностью Дубовик был полной его противоположностью, что ещё больше усугубляло отношение Моршанского к красавцу майору. Даже очки, которые, по его мнению, умаляли мужественность, Дубовику придавали особенный шарм. – Как бы… – следователь сделал выразительный жест пальцами, как будто стряхивал пыль с плеча.

Дубовик неожиданно для всех громко рассмеялся:

– Вы за чьи звёзды боитесь? Герман Борисович? На мой век их хватит! – и, не дожидаясь ответа, спросил Сухарева, прекращая тем самым пикировку: – Думаю, нам пора работать.

Тот поспешил согласиться, боясь продолжения неприятного разговора, и, видя, что Моршанский, глядя исподлобья на майора, тщетно пытается найти достойный ответ, примирительно сказал:

– Перестань, Герман Борисович, будь мудрее… – и, подмигнув оперативникам, сделал выпроваживающее движение руками.

Выводы экспертизы относительно смерти Жуйко были однозначны: отравление барбиталом.

Сам Карнаухов подробно описал картину отравления:

– Таблетки барбитала хорошо растворяются в спирте, но не в воде, и фармацевт об этом знает. Кроме того, Жуйко страдала алкоголизмом, перед смертью несколько дней пила, а это очень усугубляет картину отравления, при хроническом алкоголизме эти таблетки противопоказаны. Мало того, доза была ударная – два с половиной грамма. Примерно столько же осталось в стакане. От такого отравления произошло отслоение кожи, что ещё раз подтверждает наличие барбитала в крови. Смерть была неизбежна. Так что, Жуйко не оставляла себе ни единого шанса. У неё произошла аспирация рвотными массами, то есть занос частичек пищи в лёгкие, что вызвало нарушение функции внешнего дыхания – асфикцию. Хочу обратить ваше внимание на то, что в рвотных массах я обнаружил остатки той же колбасы, что и у Капустиной: «Деликатесная», твёрдокопчёная, высший сорт. Именно от неё мы обнаружили в мусорном ведре у Жуйко шкурку с остатками мяса и жира. – эксперт пробежал глазами по листку: – собака профессора Полежаева была усыплена тем же препаратом. Так, что ещё? Да, водка в стакан налита была из той бутылки, что стояла на столе.

Гулько добавил картину смерти своими экспертизами:

– На бутылке, стакане, дверном крючке, на упаковке «Winston», на чемодане – отпечатки пальцев только самой Жуйко. В комнате есть разбросанные отпечатки пальцев других людей. Я их классифицировал, есть мужские и женские; как будут необходимые отпечатки для идентификации – скажу чьи. Обе пуговицы – от блузки, надетой на трупе. Губная помада и в доме, и на губах, и на окурке, найденном на пожарище, одна и та же. Пока всё.

– А что, отпечатки пальцев Капустиной не идентифицируются с теми, что обнаружены в доме Жуйко? – спросил Калошин.

– Да нет там её отпечатков, – пожал плечами Гулько. – Я и сам удивился. Где же тогда Капустина угощалась такой колбасой?

– Я думаю, что нам необходимо взять реванш: Доронин с Воронцовым идут к участковым с фотографиями всех фигурантов, привлечете дружинников; обходите все улицы, дворы, особенно охватываете район универмага и домов, прилегающим к месту убийства Капустиной. Всем участковым поставьте чёткую задачу и следите за исполнением, чтобы никто не просиживал штанов в кабинетах. К делу привлекаем оперативников ОБХСС. Необходимо проверить аптеку, узнать каким образом лекарства в таком количестве оказались у Жуйко. Также, надо узнать, где торгуют из-под полы дефицитной колбасой, кто из наших фигурантов имел возможность её купить. Проверять надо будет и все кафе, закусочные, забегаловки. Я еду выявлять все связи Арефьева по месту жительства и работы – у нас теперь есть фотографии его знакомой. Возможно, это поможет нам приблизиться к разгадке убийств. Геннадий Евсеевич, на тебе соседка Жуйко – Самохина и Марта Гирш. Поработай с ними, вытащи из них всю возможную информацию. – Дубовик помолчал, потом сказал, чётко разделяя каждое слово: – С нами «играет» серьёзный противник, не меньшего ранга, чем знакомый вам Вагнер. Дело об убийстве Арефьева затрагивает сферу деятельности закрытого предприятия. Но оно же связано и со смертями Богдановой, Капустиной и Черных. Таким образом, я буду требовать у прокурора объединения этих дел. Вы, наверняка, обратили внимание, что противник обходит нас на шаг. Думать, что среди нас завёлся «крот», я не могу. Во-первых: верю каждому из вас, во-вторых: слишком профессионален тот, кто совершает эти преступления. Когда речь идет о бандитах, такое ещё можно допустить. Да и бороться с ними проще. Но тут… – он поправил очки: – Кто из вас за время расследования этих дел хотя бы раз открыл кобуру? – Внимательно оглядев присутствующих, утвердительно пристукнул ладонями по столу: – Во-от… Это-то и есть самое сложное. Мы не видим и не чувствуем врага. Вроде бы стоит перед нами, а лица не видать: прячется под вуалью. Поэтому наша с вами задача – содрать её и открыть это лицо.

– Товарищ майор! А разве не Жуйко совершила все эти злодейства? Ведь не зря же она покончила с собой? – поинтересовался Костя Воронцов.

– Всё это, может быть, и так, но мы должны отсечь все вопросы, которые у нас пока ещё не разрешены, и все улики, найденные в ходе расследования, привязать к Жуйко. Поэтому – работаем! – Дубовик ещё раз припечатал ладони к сукну стола и встал.

Выходя из кабинета, повернулся к Калошину:

– Геннадий Евсеевич, я к Сухареву, потом жду тебя у машины. Есть пара вопросов.

Глава 12.

– Хочешь съездить на квартиру Жуйко? – Дубовик пытливо смотрел в глаза Калошину, когда они стояли на улице у машины.

– Ты угадываешь мои желания? Каким образом? – Калошин с ожесточением пнул, валявшуюся на дороге, консервную банку.

– Нервничаешь? – Дубовик проследил взглядом за отлетевшей в пожухлую замерзшую траву банкой. – У тебя, Геннадий Евсеевич, всё на лице написано было ещё тогда, когда ты возле трупа вертелся и всё под стол заглядывал. Я, честно сказать, попытался разгадать твои мысли, но решил, что ведь ты всё равно мне расскажешь, – он мягко потрепал майора по плечу.

– Психо-олог… – Калошин вдруг улыбнулся: – А ты мне, определенно, нравишься всё больше и больше. Да, я не чувствую спокойствия. Могу объяснить, почему. Только, в самом деле, лучше там, на месте. Хочу убедиться, что не ошибаюсь. – Натягивая перчатки, махнул рукой: – Поехали!

Уже по дороге Калошин вдруг спросил Дубовика:

– Слушай, Андрей Ефимович, а чего это ты так развеселился, когда тебе этот толстяк про звёзды намекнул?

Дубовик, улыбаясь, махнул рукой:

– Да он, можно сказать, в цель попал: мне вчера мой генерал заявил, что если не раскрою это дело, отдаст меня на растерзание самому Серову, а к вам пришлет «десант» из «более компетентных товарищей из комитета и прокуратуры».

– Так и сказал? – Калошин недоверчиво покосился на Дубовика.

– Слово в слово. Только ведь я не боюсь: мои заслуги останутся при мне, а у меня их немало, и со своей головой, скажу без ложной скромности, не пропаду. А вообще, понимаю, что это всё генеральское словоблудие: не так он кровожаден, как пытается порой показать. Просто сам боится. Но усилить нашу команду прокурорскими – может. А если честно сказать, смех – это реакция такая у меня, в целях самозащиты. Стоит только дать слабину, этот «пингвин» заглотнет, как рыбёшку. Не доставлю я ему такой радости, пусть не ждёт. Я ещё жениться хочу, – Дубовик посмотрел на Калошина. – Как думаешь?

– А чего это я должен за тебя думать?

– Не за меня, а со мной. Я Варвару твою хочу взять в жёны.

Машина резко затормозила. Калошин, разволновавшись, до белизны в костяшках пальцев, сжал руль, осипшим голосом спросил:

– А она?

– Ну, откуда же я знаю, что она?.. Я с ней об этом пока не говорил.

– Тьфу ты, чёрт! Напугал. Я-то уж решил!.. – Калошин облегченно вздохнул.

– Погоди, Геннадий Евсеевич, – Дубовик развернулся к нему всем телом, – ты что же, против?

– Это вам решать без меня. Просто что-то я испугался, что, вот так, вдруг, и свадьба!.. Я с Вариной матерью два года женихался…

– Через два года мне будет сорок! А вообще, у всех по-разному!.. Да, возможно, спешу! Я тебя понял, но пойми и ты меня! – горячась, Дубовик ударил кулаком по приборной доске.

– Ну, хоть для приличия подружите! «Ромео»! – рассмеялся, наконец, Калошин, и обоим сразу стало вдруг легко, а Дубовик даже негромко приятным баритоном спел:

У меня есть сердце,

А у сердца тайна,

А у тайны имя, имя это – ты…

На крыльце квартиры Жуйко сидела маленькая собачонка и выкусывала блох. При виде незнакомых людей она по-хозяйски загавкала, но, на всякий случай, предпочла спрятаться под крыльцо, продолжая лаять. Пока оперативники открывали опечатанную дверь, появилась Самохина. Она прикрикнула на собаку и, поздоровавшись, объяснила:

– Посадила сторожа. Мало ли какие люди забредут. Она у нас весь барак охраняет.

– А когда к Жуйко приходили мужчины, она тоже лаяла? – заинтересованно спросил Калошин.

– А как же! Для порядка гавкает на всех. Уж если я скажу, что нельзя, тогда успокаивается. – Женщина ласково погладила, вылезшую из-под крыльца, хозяйку двора. Та умильно замахала хвостом и пошла вслед за всеми в дом. Дубовик вопросительно посмотрел на Самохину, та, поняв его взгляд, махнула рукой:

– Лидия её часто в дом приглашала, подкармливала. Вот она и тащится. А я зайду с вами? Там моя кастрюлька осталась, заберу? – и поспешила заверить: – Она точно моя, старенькая. Я вам покажу. Мне Лидия всегда отходы в неё складывала.

В нежилой квартире ещё не выветрился запах смерти, а отсутствие хозяйки ещё более усугубляло неприятные ощущения. Соседка, забрав посудину с застывшими остатками старого супа, направилась к двери, позвав за собой собачку, но та принялась шустро обнюхивать все углы, кое-где поскрёбывая коготками.

– Пусть ходит, – махнул рукой Калошин, – с ней веселее.

Женщина согласно кивнула и удалилась.

Мужчины разбрелись по квартире, разглядывая всё вокруг, хотя в первый раз уже изучили, казалось, наизусть обстановку комнаты.

Дубовик так же, как в первый приход, подошёл к комоду, теперь уже повертев в руках флаконы с духами, открыл коробку «Красной Москвы», потрогал пробку. Стукнул по носу, качающего головой, китайского болванчика и пробормотал: «Вот так!»

Калошин заглянул в шкаф, поймав на себе вопросительный взгляд майора:

– Проверяю свои догадки, – при этом он достал одну блузку и внимательно её осмотрел.

– Ну, майор, выкладывай! – Дубовик отодвинул стул от стола и сел, закинув ногу на ногу. – Расскажи, что тебя не устраивает?

– А тебя, разве, устраивает?

– Обо мне потом. Сначала ты.

– Хорошо. Ну, допустим, собралась эта дама покончить с собой. Два дня пила, собиралась с духом. Потом нарядилась, – она ведь не могла постоянно ходить в дорогой блузке, значит одела незадолго до смерти, – села к столу, взяла таблетки, налила водку, высыпала целую пачку таблеток… Дальше?

– Ты меня спрашиваешь? – усмехнулся Дубовик.

– Да, тебя! Повторяю: налила водку, насыпала таблетки и?..

– …размешала и выпила! Это ты хотел услышать?

– А чем размешала? Вот этим? – Калошин возбужденно повертел в воздухе указательным пальцем.

– Так-так-так! Ну-ка, ну-ка, давай, развивай! – Дубовик даже выпрямился на стуле, с интересом глядя на Калошина.

– А чего тут развивать? Она что, сходила на кухню, взяла ложку, размешала, унесла её назад, там вымыла, убрала в стол, вернулась и села пить свою отраву? Ей нет разницы, где та ложка останется, а вот если ей эти таблетки подсыпали, тогда всё логично. Злоумышленник идёт в кухню, там наливает водку, насыпает таблетки, размешивает, ложку моет, а стакан с водкой ставит на стол в комнате. Предлагает выпить вместе, и всё!

– А как объяснишь, что тот, второй, принёс водку с кухни незаметно? Ведь, как правило, наливают, сидя за столом, а не бегают со стаканом туда-сюда?

– А что стоило просто отвлечь пьяную женщину, или, в конце концов, дождаться, когда та по нужде выйдет. Ведь выходила же она? Как без этого? И потом… Провизор аптеки прекрасно знает, что этот самый барбитал даже в небольшом количестве приведет к смерти, а она не только десять таблеток всыпает в стакан, да ещё неоткрытую пачку берёт в руку. Если не надеялась, что умрет сразу, то, тем более, зачем уносить ложку?

– Силён ты, майор! Есть у тебя чему поучиться!

– А я не поверю, что ты об этом не думал, – улыбнувшись, посмотрел Калошин на Дубовика.

Тот блеснул стёклами очков:

– Ну, не то, чтобы не думал… – скромно потупил глаза, скрывая усмешку.

– Чёрт ты, майор! Вот ты кто! – Калошин со всей силы ударил его кулаком по плечу, тот едва не свалился со стула, успев ухватиться за край стола.

– Ладно, извини. Но зато мы знаем точно, что был второй человек. Ещё что-нибудь есть?

– А то! – Калошин хитро посмотрел на Дубовика и, погрозив пальцем, добавил: – Если скажешь, что и это знал – убью!

– Согласен!

– Тогда так, слушай! Кого женщина ждёт, нарядившись в дорогую блузку?

– Мужика-а…

– А на блузке не хватает пуговицы, это притом, что она женщина аккуратная. Более того, у неё не были застёгнуты манжеты. И знаешь, почему?

– Не томи!

– На манжетах пуговицы перешиты, как если бы новая блузка в рукавах была широка. А у Жуйко руки полные, и манжеты в таком виде у неё не застёгивались. Зачем, спрашивается, перешивала?

– Не её блузка?

– Это единственное объяснение. Я попросил Карнаухова попробовать застегнуть – не получилось. Полтора сантиметра не хватает. На блузке из шкафа манжет значительно шире. Далее… Юбка, по виду, домашняя, к блузке совершенно не подходит, это я, как отец взрослой девушки-модницы, говорю. Почему тогда только блузку переодела? Если её переодевали насильно, понятно: одеть юбку на сидящую, такую крупную женщину не всякому, даже мужчине, под силу, а блузку – проще, но она ведь была ещё живая: ворот рвала на себе. Значит, надела сама? Но юбку-то почему не переодела? – Калошин помолчал, потом сказал, как припечатал: – Не мужика она встречала здесь! А вот как заставили её надеть блузку? Это уже хитрость злоумышленника. Ну? Как тебе такой расклад?

– Всё, майор! Полный нокаут! – Дубовик поднял ладони. – Об этом не думал, правда! А вот мои мысли… Насчет сигарет… Таблетки в чемодане спрятаны – согласен, а зачем же так далеко убирать сигареты, если их куришь? Перед гостем, напротив, хочется блеснуть. А ведь в ведре не оказалось ни одного окурка, и из упаковки взята лишь одна пачка. Да и пепельница пуста. Был гость, и не курили? Совсем ничего не вяжется… Если он был желанный, что нам пытаются внушить дорогой блузкой, почему после него надо было травиться? Что-то между ними произошло? Слишком жирным шрифтом прописано это самоубийство… И сдается мне, что сигареты были подкинуты не для того, или, точнее сказать не только для того, чтобы намекнуть на Арефьева, а ещё и потому, что преступница знала, что окурок нами найден, и перевела стрелки на Жуйко. А вот насчет того, как заставили её переодеть блузку, есть у меня одна мысль. Не помнишь, какие вещи Карнаухов забрал с собой?

– Какую-то кофту с кровати и халат.

– Хорошо. К этому вернёмся. Думаю, в вещдоках найдётся ответ на этот вопрос.

– Значит, мы с тобой на верном пути? Только вот крючок…

– А мы сейчас проделаем один эксперимент, – Дубовик резво поднялся со стула, – пошли!

В этот момент собачонка, все ещё обнюхивающая углы квартиры, вдруг ожесточенно, повизгивая, заскребла лапами по плинтусу в углу.

– Чего это она? – повернулся Калошин.

– Ну, может быть мыши? Я в собачьих инстинктах не силен, – отмахнулся Дубовик.

– Погоди, Андрей Ефимович, что-то там есть, – Калошин наклонился к плинтусу и резко дёрнул кусок доски на себя. – Ого! Да тут кое-что интересное! – он достал платок и, обернув им пальцы, вынул из ямки за плинтусом небольшую ампулу. – Смотри, майор!

Дубовик осторожно взял из руки Калошина хрупкий пузырёк:

– Это, наверное, пневмолизин, тот самый токсин, который убивает всех наших фигурантов. Ай да собачка! – он наклонился к животному: – Может тебя к нам на работу взять? Только чего это ты вдруг на него отреагировала? Это надо будет спросить у экспертов… – он поискал глазами, во что можно было бы упаковать ампулу. На комоде нашли коробку с пудрой, в неё и уложили опасное вещество.

Калошин погладил собаку и тоже похвалил. Та благодарно лизнула ему руку. Так, в сопровождении хвостатой соседки, направились к выходу.

Дубовик захлопнул снаружи дверь и закрыл на крючок.