Замок на холме

Часть 1

Знаки

Деревянное лицо постепенно выходило из тени. Все глубже прорисовывались черты лица: запавшие глаза под нахмуренными бровями, плотно сжатые губы. Взгляд деревянных глаз был устремлен вдаль и словно прорезал тончайшую дымку раннего утра, наблюдая за тем, как постепенно просыпается природа вокруг.

Солнце едва выглядывало, а его посланникам-лучам уже не терпелось начать новый день. Они бежали играть, выпрыгивали из-за горизонта, мягко касаясь каждой черточки, трещины на деревянном лице. Но само Солнце еще не спешило, будто чего-то ждало. Может оно желало задержаться на мгновение на этой границе света и тьмы, дня и ночи, чтобы деревянное лицо смогло насладиться этим недолгим, но таким невероятным переходом. Когда природа есть абсолютная тишина и спокойствие, и ничто не нарушает её, то действительно кажется, что время замирает. Тишина звенит в предрассветном тумане, вот-вот и это мгновение перехода завершиться. Деревянное лицо видело это тысячу, миллионы раз и будет видеть ещё столько же. Оно не может уловить уже этого мгновения, когда день и ночь соприкасаются и становятся единым целым, для деревянного лица все превратилось в вечность, а время исчезло.

Старое деревянное лицо, тотем бога Сварога, увидело, как загорается новый день. Тотем видел очертания леса, в котором ночные обитатели готовились ко сну. Видел, как едва уловимо шепчутся деревья на старом языке. И он когда-то знал этот язык, но забыл о нём, как и забыл, кем он когда-то был. Солнце, выйдя из-за горизонта, увлекаемое лучами-проводниками, уже полностью осветило лицо Сварога. А потом и его руки, сжимающие подкову и молот; засохшую кровь и голову козла, которые лежали на земле посреди других даров. Неуловимая граница дня и ночи была разрушена, и власть света вступила в свое законное право.

Поселение встало еще раньше, чем лучи-озорники начали выскакивать из-за горизонта. Мужчины открывали хлева и выводили сонных коров, чтобы Мокша-пастух забрал их на пастбище; а петух, видимо, еще не догадываясь, что его работа не понадобится сегодня, закукарекал во весь голос. Женщины зажигали печи, и дым поднимался почти над всеми домами поселения. Дети же помогали родителям: кто собирал на огороде необходимые травы, а кто чистил праздничную одежду, которую будет надевать вечером. Мужчины одевались в белые длинные рубашки и льняные штаны, подпоясывались орнаментальным поясом, женщины же одевались в красные платья с тонким белым пояском и венком на голове с разноцветными ленточками. И когда придет вечер, все поселение отправится на праздник в Волотов Дом.

Все дома были похожи в своих приготовлениях. Как раз возле одного из таких домов на окраине поселения стоял Данка. Юноша уже почти взрослый, через еще одно лето ему будет тринадцать, и он сможет доказать, что заслуживает носить настоящий меч или лук, в зависимости от того, что решат старейшины. А пока он ходил с затупленным старым мечом, который поменял поколений десять владельцев. Данка порой представлял, держа его в руках, что это меч одного из древних героев тех сказаний, которые рассказывала ему на ночь мама. И тогда у него получалось сделать удар немного лучше, а то и вовсе заставить скупого на проявление эмоций Яра похлопать его по плечу в знак одобрения. Но лето надо было еще прожить, а точнее сегодняшний праздник, тогда все станет более понятным. Когда Солнце коснулось его лица своими лучами, юноша направился во двор – Мокша-пастух не любил ждать, поэтому коровы должны были стоять до его прихода.

Хозяйство у Данкавой семьи была небольшое, но все же хорошее. По сравнению с другими, Данка мог сказать, что они жили даже богато. Другим приходилось труднее. Хотя каждый старался помочь соседу – так жить было проще от одного лета к другому. А хозяйство и состояло, что из десятка куриц и пару петухов, две свиньи с многочисленными поросятами и кабана, две коровы с теленком, десяток кролей, но самое ценное – лошадь. Отец Умислав какое-то время работал в Волотовом Доме, и старейшины подарили им коня до следующего лета, о таком мечтали в каждом доме в поселении. С конем было в несколько раз проще вести хозяйство – и землю побороновать, и если ехать надо было далеко, или что-то доставить быстро, или на уборке сена сразу забрать несколько стогов. А если не хотел брать коня, так приходилось впрягаться в плуг самому. Ведь по закону за коня нужно было отдать половину урожая. Данка не понимал, откуда такие законы и часто спрашивал об этом у отца вечером, когда вся семья собиралась на ужин. Отец от ответа уходил, переводя тему на что-то другое, спрашивая Миру, старшую сестру, кто ей больше нравится из сыновей Мстивоя.

Проходя мимо окна, Данка услышал, как мама Иванка говорит, что нужно сделать по хозяйству его сестрам. «Златка, как всегда, не слушается», подумал Данка. Он невольно улыбнулся про себя и пошел дальше.

– Данка, выпусти кур сначала! – услышал он возбужденный крик матери. На нее сегодня свалилось работы больше, чем обычно, а сестры помогать не хотят – у Златки одни игры на уме, впрочем, как и у Миры, только игры у них разные: куклы у Златки и юноши у Миры.

– Хорошо, – крикнул Данка в ответ и неохотно открыл хлев.

Курятник был сделан в дальнем углу, рядом с дверью стояли коровы Черница и Милавица с теленком Орликом, и хотя к месту огороженного под кур было всего лишь, что пройти два шага, но и этот путь казался ему долгим.

Данка вошел в хлев, коровы сразу подняли свои головы. «Сейчас, сейчас», отмахнулся Данка от них. Сначала нужно было выполнить мамину просьбу. Но когда Данка подходил к маленькому штакетнику, который огораживал место для кур, что-то внутри него дернулось, что-то было не так, как всегда – за оградой было тихо, из-за нее не раздавалось ни одного звука. С замирающим сердцем, парень заглянул за него и от того, что он увидел, у него перехватило дыхание, а в горле закололо так, будто он проглотил рыбью кость. Внутри лежало несколько окровавленных куриных тушек. Скорее это больше напоминало месиво из перьев, куриных внутренностей и крови. Невозможно было разобрать, где голова, а где крылья, только желтые лапки торчали кое-где из этого месива. Остальные куры сжались в углу так, словно хотели стать частью стены, петух был позади, он втягивал голову и отворачивался от того зрелища, которое предстало перед взором его. Данка выбежал на улицу.

– Мама, – Данка сглотнул, «рыбья кость» поцарапала ему горло, но стало легче, и он позвал громче, – мама! Скорее сюда! Мама!

– Что такое? Что случилось? – Иванка прибежала почти сразу, испугавшись крика.

– Мама, сюда. Смотри.

Когда Иванка заглянула за штакетник, то осела на пол. Она только открывала рот, как рыба, пойманная на крючок, и смотрела выпученными рыбьими глазами на страшную картину перед собой. А потом слезы так и брызнули из ее глаз.

– Чего кричите? – подошел Умислав. Он только бросил взгляд на кровавое месиво на полу, не сказав ничего. Желваки на его прямых скулах напряглись, лицо его задеревенело, словно кто-то наслал на него проклятие. Умислав поднял жену и вывел на улицу, поцеловал ее в лоб. Вытер большим пальцем слезы с её щеки. А потом, странно прокашлялся, будто и у него в горло засело что-то, и произнес еле слышно плотно сжатыми тонкими губами, спрятанными под густой русой бородой:

– Иванушка, не плачь. Это куница. Она часто ходит. Слава богам, что остальные живы.

Из дома выбежала Мира, а позади Златка со сшитой куклой в руках.

– Мама, там печка не разжигается, что нам … – Мира осеклась на полуслове, заметив слезы на щеках матери. – Что-нибудь случилось? Я слышала, Данка кричал.

– Все в порядке, ничего страшного, – ответила Иванка, вытерев слезы. – Ну-ка, марш в дом, у нас еще много работы!

Иванка взяла за руки дочерей, когда Златка так и норовила извернуться и подбежать посмотреть, что же все-таки так напугало ее родителей. Но Иванка держала крепко, и силой увела их в дом.

– Так, Данка, ты выводи коров. Не говори никому, что видел сейчас, твоя мать тоже знает, что нужно молчать. Может тогда беда и пройдет мимо. Я сам куриц посчитаю! Выводи коров, не стой, – сказал отец.

Данка молча отвязал коров и теленка, искоса поглядывая на отца, когда тот, присев, поднимал часть штакетника и входил внутрь, что-то шепча себе под нос. А что не надо говорить про куриц он знал и так – дурной знак на праздник. Не хватало, чтобы все в округе знали об этом. А если узнают все, то там и до старейшин может дойти, и тогда у них сегодня никакого шанса больше не будет, остается только надеяться на милость богов.

Юноша погладил Чернику по черной гладкой морде, она вся была черная, поэтому так и назвали. И на мгновения Данке показалось, что корова тоже чем-то встревожена. Когда он ее отвязал, она упиралась и не хотела идти, хотя всегда первая выбегала во двор. А сейчас крутила головой и не двигалась с места. Ему пришлось тащить ее силой, и через несколько минут она пошла. Как ни странно, но то же самое случилось и с Милавицей. Хотя и поддалась корова легче. А вот Орлик выбежал сразу, как только Данка его отвязал. Запрыгал по двору, радуясь тому, что может прыгать и бегать, а не стоять в хлеву, переминаясь с ноги на ногу или валяться на соломе.

Солнце уже забрасывало лучи за крыши дома – Данка опаздывал, Мокша-пастух мог пройти мимо, и тогда придется вести коров на пастбище самому, чего Данке совсем делать не хотелось. Ведь все его планы на этот день до вечера разрушаться, и не будет даже никакого намека на ощущения праздничного настроения. А он так не любил, когда что-то вмешивается в его планы. Выводя коров, Данка бросил взгляд на ограждение, отец что-то шептал и возносил руки вверх. Когда Данка вышел, за ним вышел и отец, он как-то грозно смотрел, лицо его было все перемазано землей и кровью, ни слова не сказав, отец закрыл дверь в хлев.

Данка погнал коров со двора. Дом его находился почти на самом конце поселения. Большая часть людей жила дальше по дороге через лес, в таких же одиноко стоящих домах, и далее дорога выходила к Волотовому Дому, который стоял на возвышенности возле пересечения двух рек – Малой, словно ручей, и Штормовой, такой широкой, что переплыть ее без лодки удавалось не каждому. Волотов Дом находился за укрепленным толстыми деревянными кольями частоколом высоты такой, что нужно было еще таких два Данки, чтобы его перелезть. Внутри за частоколом, кроме Волотового Дома находились дома дружинников, кузнеца, и тех, кто построил свои дома еще до прихода старейшин, а также капище с тремя тотемами главных богов. На поселение уже никто не нападал долгое время и резные ворота, ведущие к Волотовому Дому, всегда были открыты.

За Данковым домом глубже в лес практически никто не жил. Было пару заброшенных домов, да и в одной из них жил бывший дружинник Ждан, который напивался сладким медом каждый день. Данко вздохнул легче, когда увидел подходящего Мокшу-пастуха, «значит не пропустил». Но сначала он увидел стадо, которое радостно приветствовало мычанием Чернику и Мелавицу с Орликом, а уже потом появился и сам Мокша-пастух.

– Э-гей! А кто там стоит? А, так это сам Данка! Сам он стоит передо мной!

– Привет-привет, – Данка смутился от такого эмоционального приветствия Мокшы-пастуха.

Одет пастух был почти что в тряпки, с мотляющимся лаптем на правой ноге и с голой левой, в рваных штанах и такой же рубашке, с чумазым лицом и волосами словно солома. Мокша-пастух порой спал на улице, а если и спал дома, то всегда в одежде на соломе. Но удивительной особенностью его было то, что вечером он будет выглядеть совсем по-другому. Чисто вымытые волосы будут заплетены в косы, белая свежая рубашка и льняные широкие брюки, а на ногах дубовые лапти. Лицо его будет чистым, как никогда раньше, и будет сиять, словно лицо бога Солнца Сварога. А сейчас Мокша-пастух отмахивался небольшим кнутом от мух, которые летали над его головой.

– Как дела твои? – Он подошел почти вплотную к Данке, отчего тот невольно сделал шаг назад.

– Да, все хорошо, утром в хлеве…

– Что в хлеве?

Данка запнулся. Говорить про куриц было глупо и опасно. «И кто меня за язык дернул?» Сказать Мокше-пастуху и к вечеру все будут знать. Значит и до старейшин дойдет. С некоторыми жителями их поселения надо было держать ухо востро.

– Что-что?! Дверь не смог открыть! Вот что!

– Ууу, даешь ты, брат. Может тебе желтой травы поесть?

– Сам эту траву ешь!

– А я и ем. Поэтому видишь, какой сильный? – И Мокша-пастух вдруг крутанулся в воздухе сальто, подбросив свой хлыст и поймав его, приземлившись. – Видел? Ем-ем, и тебе советую. После пастбища, когда всех коров по домам отведу, так могу по девкам спокойно ходить!

– Если я буду по девкам вечером ходить, то Яр меня не то, что заставит все удары отрабатывать по несколько раз, так еще может и оружейную чистить.

– Хах, брат, ну, как знаешь. – Мокша-пастух свистнул, и Черника с Милавицей и Орликом побежали за ним, другие коровы радостно их встретили. «Как у него так получается? Свистнул и животное слушается тебя», пронеслось в голове у Данки. Мокша крикнул, – до встречи в Волотовом Доме на празднике!

– Да, до встречи. И чтобы к Мире не подходил сегодня! – крикнул вслед Данка.

– Еще посмотрим, кто к кому первый подойдет, – ответил Мокша-пастух, не оглядываясь и ударяя по спине какую-то коричневую корову с белыми пятнами.

Данка только усмехнулся про себя, такой был смешной и непосредственный Мокша. И все же, как у него получалось так, быть таким неуклюжим, грязным и простым, но между тем, люди тянулись к нему, слушали его истории по вечерам, собираясь около тотемных костров. Данка мог только плечами пожать, у него так не выходило, но зато он мог спокойно тренироваться несколько часов у Яра, и ему было нипочем. Но теперь надо было идти на сенокос, а уже потом, после обеда, он будет отдавать все силы на сбор к празднику.

Отец встретил его на подходе к дому. В руках он держал две косы.

– Вот, держи, – протянул Умислав одну из кос, поменьше, Данке. – Надо идти. Мы немного опаздываем, думаю, большая часть домов уже на месте. Поэтому поспешим, сын.

Семьи помогали друг другу. Так было проще платить старейшинам и дружине за службу. Теперь очередь дошла до Галубеного дома. Ближайшего к ним, ближе к лесу и к Малой реке. Поэтому они шли оставляя свой дом сзади и через поле, далее немного еще пройти по лесу, и выйдут на большую поляну, где и стоял дом. Идти было легко – траву они скосили раньше, и сейчас было то чувство, когда хочется бежать по полю, а потом упасть на траву и слушать звуки лета, когда стрекочут и жужжат разные насекомые и шумит ветер. А ветер как раз и пел мелодию, и насекомые подпевали ему, летая туда-сюда среди цветов, собирая пыльцу. Данке так хотелось остановиться и лечь в эту мягкую пушистую траву, вдохнуть полной грудью всю палитру запаха полевых цветов, представляя, на что похожи плывущие в далекие земли густые и кучерявые белые облака.

А впереди был уже лес. Он встречал их, шумел, видимо, так деревья передавали друг другу и обитателям леса сообщение о приближающемся человеке, или рассказывал только ему известные тайны, хранившиеся более тысячи лет. Лес был старый, в нем чувствовалась та древняя сила, которая только звенит в пространстве и не показывается пока нет угрозы. Но как только угроза есть, эта древняя сила вырывается, и тогда защита леса ведет к разрушению всего вокруг и того, что жаждет уничтожить это старое дитя природы. Лес был щедрым. Он кормил их всегда. Данка любил ходить на охоту, или на сбор ягод, или грибов. Лес был всем для них, и матерью и отцом, и таинственным богом, который следит, чтобы дети его жили в достатке, были сыты, одеты и довольны своей жизнью. Но это не всегда было так.

Оказавшись под кроной деревьев, Данка почувствовал, что он пересек некую невидимую границу. Отец шел немного впереди, в то время как Данка, вскинув голову, рассматривал кроны деревьев, которые защищали их теперь и под чьё покровительство они вступили. Тропинка бежала среди берез и сосен, а солнечные лучи касались её через листья и как сумасшедшие неслись обратно. Они были словно пальцы Хорса, а в его прикосновении к земле было что-то невероятное. Далее по тропе они выйдут к Галубеному дому. Она жила одна, мужа убил медведь, а детей они не успели родить. Но это не имело никакого смысла, так как старейшины после смерти мужчины давали другой меньший надел, либо оставляли тот, который был, но половину урожая тогда отдавала бы Голуба. Данка не понимал этого, и часто спрашивал у отца:

– Папа, почему они забирают у нас почти весь урожай?

– Потому что дружина сохраняет нас от темной силы, от Нечапыра. Она несет свою службу неустанно, день и ночь, а потому им нужно есть больше, как и старейшинам, которые всегда думают о нас, – обычно отвечал Умислав.

– Но почему так много? Им же хватит и меньше, а они с каждым годом требуют все больше.

– Старейшины знают что, куда и сколько. И не нашего это ума дело, сын, – обычно отмахивался отец. Данка больше не спрашивал ничего после. Настроение исчезало, и он уходил куда-нибудь к Малой или к Штормовой реке, но так, чтобы Иванка не видела. Розги еще висели около печи. «Однажды я переплыву Штормовую, тогда ребята поймут, что со мной тоже стоит считаться», думал Данка, следуя за отцом.

Теперь дорога шла через хвою. Рыжие белки бегали наперегонки по веткам, и изредка бросались орехами и изжеванными шишками. И еще Данка заметил, как сидел под одной из сосен кролик. Животное почуяло их и, когда они подошли ближе, заяц рванул в сторону, ударившись о сосну, отлетел назад, тряхнул головой и снова осознав, что попался на взгляд людей, ломанулся в другую сторону. Данка не выдержал и рассмеялся. Но тут же испугался сам, пригнувшись к самой земле. Ему показалось, что что-то огромное летит на него с ближайшей ветки. Вокруг него зашумел ветер такой силы, что волосы его вздыбились, и казалось, словно Стрибог решил прямо сейчас и здесь устроить шторм.

– Чего испугался? А еще на охоту ходишь, и к Яру мечом махать. Думаешь, он тебе меч настоящий даст, если ты чуть ли не до земли от простого тетерева падаешь? – усмехнулся отец, глядя через плечо на сына.

– Я не боюсь, просто неожиданно было.

– Неожиданно, да-да, – ещё шире улыбаясь, отвечал отец.

– Идем дальше, – Данка и сам был не рад тому, что так отреагировал на обычную птицу, хоть и такую огромную.

Данка ходил по этому лесу чуть ли не с рождения. Поэтому знал его весь, только до большого болота на восточно-южной границе не ходил. Лес огибал их поселение с юга и шел еще дальше на восток, там и было большое болото. С этим болотом было связано много жутких историй. Говорили, что оно там появилось после большой битвы с силами Чернобога и что по ночам воины выходят из воды, чтобы продолжить сражение. Также на селе рассказывали, что баба Домна видела там настоящую Мавку, но ей никто не поверил, все же множество сказок любила она рассказывать. Но однажды Данка с сыновьями Мстивоя, зашли чуть дальше в болото и видели, как что-то странное, в человеческий рост, прыгает по кочкам, тогда, перепугавшись, они помчались домой. Больше Данка туда не ходил, не то, что из любопытства, а вообще, даже в шутку. А на охоту ходили как раз ближе к речке Малой, которая уходила больше на запад, лес там был светлее, заросший одними соснами.

– О чем задумался, сын? – вырвал из раздумий Данку Умислав.

– А? Да, ничего, отец. О празднике думаю, как в этом году все пройдет. Хорошо ли?

– Хорошо, обязательно хорошо должно пройти. Ну, после… Того как… Нечего беспокоиться, сын. Все будет хорошо, боги помогут. Вот увидишь. – Но Данка заметил, как по лицу отца пробежала тень волнения, едва заметная, но все же не ускользнувшая от взгляда юноши.

– Да, я тоже надеюсь, что все будет хорошо.

– О, кажется уже пришли. Голоса, слышишь?

«А ведь и правда, голоса!», подумал Данка. Последний поворот и они выйдут из леса на поляну, где стоял дом тетки Галубы. Но вот из-за этого самого поворота им навстречу вышел высокий мужчина, словно древний атлант, воин, с подвязанными красной тонкой лентой на лбу русыми волосами.

– Гей, доброе утро, Сварог! А ты тут чего?

Это был кузнец, единственный в их поселении. Работал Сварог и день, и даже когда приходила ночь, не прекращался литься звук из его кузни. Он ковал и правил все: подпругу, оружие, кольчугу и все, что приносили ему люди, и таким был мастером, что говорили будто сами боги к нему спускаются по ночам, чтобы узреть мастерство его руки и попросить, сможет ли он выковать для них новую кольчугу или оружие, или украшение, поэтому не утихает горн в его кузнице. И никто не видел его никогда дальше от своей кузницы, лишь на большой ежегодный праздник. Конечно, ковать ему больше приходилось для старейшин и дружины. Был он также верующий не только в круг пяти богов, но и в договор старейшин, хотя Данка пару раз слышал, как Сварог с отцом обсуждали новый налог старейшин и отец успокаивал Сварога, просил еще немного потерпеть. И в целом они часто тихо переговаривались, когда Данка их видел вместе, буквально парой фраз, оглядываясь по сторонам.

– Голуба попросила, гм, лезвие для косы принести, так как не успевает ничего, к празднику нужно подготовиться. Так боги смотрят на нас и судят по делам земным нашим, – Сварог подошел ближе и коснулся плеча Умислава, также сделал и отец. Кузнец и не сразу заметил юношу, который стоял за спиной отца. – А кто это? Данка, ты ли? Ну, что готов свой меч получить?

– Как уже? – Слово это подняло в душе юноши все его давние мечты – самому когда-нибудь держать меч и стать настоящим воином, как Яр, или даже выучиться охотничьему делу, как Лютомир. Или стать тем героем из сказок, которые рассказывала им Иванка перед сном. – Так я могу его уже забрать?

Сварог улыбнулся широкой улыбкой.

– Забирай! Вот только услышу «добро» от Яра, и тогда забирай.

– Всегда есть это «вот», – нахмурился Данка. Все его мечты тут же улетели, остался только старый деревянный меч перед ним, с тем, с которым он всегда занимался.

– Ты не сердись на меня, Данка, – Сварог повернулся к Умиславу, – там уже несколько домов собралась, но вы не последние, еще ждут некоторых, но все же поторопитесь, они уже начинали, когда я уходил. Спешите, и боги не забудут и зачтут вам, и может ближе будем сидеть за столом богов наших. Так что до встречи сегодня вечером в Волотовом Доме. – Сварог бросил взгляд на Данку, прищурив правый глаз, но Данка сделал вид, что не заметил этого.

– До встречи, Сварог.

И кузнец широким шагом двинулся в сторону кузницы, что-то насвистывая себе под нос.

Когда они вышли из леса, то сразу увидели, как поднимается дым из трубы Галубеного дома. Дом стоял на огромном поле, окруженный со всех сторон лесом. Сам дом был небольшим, но очень красивым – весь был изумительно расписан, на бревнах было много знаков, отражая то, чем занимались жители этого дома, а над входом было вырезано настоящее Солнце. И возле дома уже собралось много мужчин из поселения. Данка заметил, что некоторые пошли в поле, а некоторые остались еще ожидая распоряжений дружины. Там стояли дед Милорад, что жил у самого Волотового Дома, пожалуй был один из самых старых, с длинной белой бородой, но еще крепкий, сам следил за своим хозяйством, потому что баба Златка умерла два года назад. Но это его не согнуло, как других, а только усилило. Он и на охоту ходил, и до сих пор больше всех работал, когда нужно было. А больше всего Данка любил слушать, какие захватывающие сказки рассказывает дед Милорад. Заслушаешься и действительно поверишь, что так и было на самом деле. Стояли там дядя Мстивой с двумя сыновьями – Святом и Изяславом. Мстивой разговаривал с дедом Милорадом, но замолчал когда к ним подошел очень высокий и сильный человек, одетый в кольчугу и с двуручным мечом за спиной – Градимир, старший воевода. Данка время от времени и не понимал, для чего должна быть эта дружина, но отец говорил, что если враг нападет, так кто их защищать будет? А Данка вновь спрашивал отца почему, ведь был договор с врагом у старейшин, и никто на них не нападает почти как триста лет, но потом все-таки соглашался с папой.

– Привет, Умислав! – сразу закричал Мстивой, когда увидел, что они подходят. – Ждем вас уже!

– Солнце на пути твоем, – ответил Умислав, – да вот встретили Сварога, задержались немного на дороге разговаривая.

– А, понятно.

Они прикоснулись к плечу друг друга. Так поступил и Данка, но при этом слегка наклонив голову. С улыбкой положил руки на плечи сначала Святу, потом Изяславу. Они редко когда играли, так Мстивоевы сыновья были старше его, Свят на четыре лета, а Изяслав на три, и уже получили от Яра мечи, а старшие не играют с младшими – им стыдно.