Рай для потерянных воспоминаний. Сборник рассказов. Том 1

В какой-то момент Артём заметил, что, несмотря на множество вопросов, он всё-таки ищет для себя конкретное «призвание»: чем ему заниматься, как принести миру пользу.

Артём:

Я не хочу просто бродить по дорогам без цели. Есть ли у каждого своё призвание и как его распознать?

Феликс Адрианович:

Призвание – это перекрестие наших способностей, интересов и потребностей мира вокруг. В тебе есть доброта, любознательность, стремление к поискам – возможно, твой путь связан с тем, чтобы помогать другим находить свой свет, делиться мыслями. Но конкретная форма – учитель ли, мудрец, или просто добрый друг – к тебе придёт с опытом.

Они рассуждали, что иногда человек годами идёт к осознанию своей роли в обществе, а кто-то с рождения видит себя крестьянином, ремесленником или целителем. Однако не бывает «низкого» призвания, если оно делается с любовью. Артём чувствовал, что его поиски – часть этого пути.

В совокупности все эти обсуждения лились в единый поток мудрости, где Феликс Адрианович выступал скорее проводником и наставником, чем строгим учителем. Он выслушивал Артёма, подправлял его рассуждения, отсылал к старинным книгам. Юноша изумлялся тому, как все темы переплетались в одну ткань понимания: счастье затрагивало любовь и страхи, свободу и смерть, призвание и творчество.

Порой Феликс Адрианович повторял любимую фразу:

Мы разговариваем не ради поиска готовых ответов, а чтобы научиться жить этими вопросами мудро и без ужаса. Умение хранить открытое сердце к людям и миру – вот ключ к истинному счастью.

В этих беседах Артём всё сильнее убеждался, что «секрет счастья» – это не формула и не заклятие, а способность пройти через все стороны жизни с доброй душой и ясным умом. И чем больше они говорили, тем свободнее и глубже становилось его собственное понимание.

Иногда юноша замечал, что не так-то легко сформулировать то, что чувствует. Он нередко путался, порой возражал самому себе, но при этом чувствовал: его ум проясняется, становится более гибким. И Феликс Адрианович говорил:

– Именно так: чтобы восполнить пробел в душе, часто нужно побыть «в дороге», не боясь оборачиваться на противоречия. Но помни – истинное понимание рождается не только в уме, но и в добрых поступках. Если сердце не научилось любить, то никакая прочитанная книга не сделает тебя счастливым.

Иногда, когда в доме становилось совсем тихо, а лунный свет вытеснял слабый блеск свечей, Артём выходил во двор, садился на каменные ступеньки и обращал взор к звёздному небу, как некогда в своей деревне. Он вспоминал родителей, отца, который так бережно относился к нему, и мать, вытиравшую слёзы, когда он уходил в путь. Представлял, как они сейчас продолжают свою размеренную, хоть и нелёгкую крестьянскую жизнь. В те мгновения в нём вспыхивала благодарность – за то, что у него была любящая семья и пусть скромный, но честный очаг. Потом он думал о путях, пройденных с момента отъезда из дома: сколько людей он уже встретил, сколько историй услышал! И всегда натыкался на одну простую истину: счастье – не единичное сокровище, а струна, звучащая от встречи с добротой, любовью, смыслом. В одних местах она звучала громче, в других – тише, но везде имела схожую мелодию.

Тогда, глядя на звёзды, юноша понимал: возможно, ответ ближе, чем кажется. Но ему, как страннику, нужно ещё идти и идти. Он учился у Феликса Адриановича, но чувствовал: не вся мудрость мира уместится в книжных строчках. Когда-нибудь ему придётся снова взять узелок, проститься со своим добрым наставником и двинуться дальше, за новые пределы, проверяя на деле всё то, что вычитал и обсудил.

И так, по прошествии нескольких месяцев, он действительно сделал это. Феликс Адрианович, видя, что у юноши «зачесались пятки» и сердце зовёт его дальше, не удерживал:

– Иди, Артём. Любое учение, без применения на практике, остаётся мёртвым. Благодарю тебя за помощь, что оказывал мне в доме. Вот лишь маленькая сумма монет – пусть будет тебе на дорогу. А книга, которую дал тебе тот монах, хранится при тебе?

– Да, храню её, – ответил Артём, бережно доставая свёрток. – И ваши записи тоже.

– Береги их. Но главное береги свой внутренний свет. Пусть он и ведёт тебя дальше.

Артём не мог сдержать слёз благодарности, покидая этот скромный, но на редкость гостеприимный уголок науки и мысли. Для него эта встреча оказалась не просто временем временного приюта, а целым этапом жизни, в котором он осознал: секрет счастья – это не одномоментная «находка», а процесс постоянного постижения. И тем не менее, дорога продолжалась.

Собравшись с духом, юноша вышел из города ранним утром. Стражники у ворот уже привыкли к его лицу – теперь никто не пытался остановить его, спрашивая документы или обвиняя во воровстве. Пройдя за ворота, он в последний раз обернулся: на фоне утренних сумерек город выглядел величественно, будто гигантский муравейник, кипевший жизнью. «Может, я ещё вернусь сюда, – подумал он, – но теперь меня ждёт неведомое дальше».

Шаг за шагом он миновал знакомые места, покосившиеся придорожные кресты, колючие кусты шиповника. В памяти всплывали лица Василисы, брата Луки, Феликса Адриановича – и мысль об отце и матери издалека согревала сердце. Чувства жгли в нём огоньки надежды и тихой грусти одновременно. Но в этот раз не было ни страха, ни беспомощности – наоборот, он шёл с тихой уверенностью: каждый день есть возможность встретить крупицу истины, если идти с открытыми глазами и сердцем.

Впереди стлалась долина, за ней текла широкая река. Там, на дальней стороне, возможно, лежали новые города и деревни, новые уроки и знакомства. Быть может, там он найдёт ответ, который искал с тех пор, как босиком брёл по просёлочным дорогам своей родной деревушки. А может, найдёт его совсем не так, как ожидал, – осознав, что радость, любовь и благодарность к миру уже живут в его собственной душе и не нуждаются в тайном свитке с замысловатой формулой.

Точно одно: Артём продолжал идти. Ибо сердце его, наполненное пережитыми историями, медленно и верно становилось колыбелью той истины, которую он когда-то искал наружи. Теперь он лучше понимал слова брата Луки, сказанные в сумрачном ските, когда тот советовал заглянуть вглубь себя, прежде чем обозревать дальние края. И всё-таки дорога в дальние края была ему необходима, чтобы научиться слышать свою внутреннюю мелодию. Так и бывает: человеку иногда нужно обойти полмира, дабы постичь, что таинственная искорка счастья всё время горела в нём самом, ожидая, пока он научится замечать её сияние в каждом мгновении жизни.

И если бы в тот миг кто-нибудь посмотрел на Артёма со стороны, провожая взглядом его упрямую фигуру на фоне небесного простора, то наверняка бы сказал: «Вот уходит юноша, в карманах которого нет богатства, но душа его полна надежды и желания открывать в людях добро. И, кто знает, может, именно такого человека жаждет мир, чтобы напомнить нам всем о том, что секрет счастья кроется и в нас самих, и в искреннем стремлении к любви и согласию».

Так и двинулся дальше наш искатель, оставляя позади городские стены, суету и тревоги – и унося с собой знания, дружбу и веру в то, что, когда время придёт, ему доведётся прикоснуться к самому сердцу сокровенной тайны, ради которой он и сделал когда-то первый шаг из родного дома. И в этом пути, словно в бесконечно долгой, но радостной мелодии, уже звучал ответ: счастье не в том, чтобы владеть внешним, а в том, чтобы научиться хранить внутренний свет, делясь им с другими, будто огнём, зажигающим лампы в сумерках.

Солнечный свет в тот день лишь робко мерцал сквозь лёгкую туманную дымку, что стлалась над рекой, когда Артём, ступая по размокшей от недавнего дождя дороге, вышел к переправе. С берега, затоптанного множеством следов – и бычьих копыт, и людских ног, и узорчатых отпечатков повозочных колёс, – он вглядывался в мутные потоки широкой реки, текущей где-то на восток, туда, где, по слухам, его ждали новые земли и новые встречи.

Было ещё раннее утро: в воздухе витал сыроватый запах прибрежной травы и тины, а редкие клочья тумана таяли под первыми робкими лучами солнца. И хотя день обещал быть погожим, лицо Артёма оставалось напряжённым: впереди разворачивалась незнакомая местность, да и сама река выглядела серьёзным препятствием. В старых былях всегда говорилось, что за большой водой начинаются новые страницы пути, но иногда их пишут слезами и тревогами.

Юноша заметил на берегу пару стареньких лодок, припорошенных илами и водорослями, а поодаль – просторный, сколоченный из массивных брёвен паром, на котором не спеша грузили тюки и корзины двое работящих мужиков. На каком-то грубо сколоченном шестке была вывешена дощечка с выцветшими буквами: «ПЕРЕПРАВА», и чуть ниже приписано неровной рукой: «За проезд платим вперёд, торговаться запрещено».

– Эй, парень, ищешь ли ты дороги на тот берег? – окликнул кто-то сипловатым голосом.

Артём обернулся и увидел подтянутого, хоть и уже в летах, невысокого мужчину в простеньком кафтане, с верёвкой, обмотанной через плечо. По всему было видно: он здесь заправляет делами. Мужчина смотрел на нашего странника без тени вражды, но и без особой приветливости – как человек, привыкший видеть в жизни слишком многое.

– Да, – честно ответил Артём. – Я хотел бы переправиться. Но скажите, пожалуйста, сколько это стоит?

– Для людей пеших – пять монет, – буркнул мужчина и недовольно провёл ладонью по щетине на подбородке. – А коли нет у тебя таких денег, то ступай вон к старому причалу: иногда там рыбачьи лодки переправляются за гроши или вообще за труд. Но у них сегодня свободных мест может не оказаться.

При мысли о том, что он может остаться на этом берегу, Артём ощутил лёгкую дрожь: у него была некоторая, хоть и весьма скромная, сумма, что подарил Феликс Адрианович. Однако каждая монета на счету, а длинное путешествие, вероятно, ещё потребует расходов. Но выбора не оставалось. Он понимал: если останется, то упустит возможность двинуться дальше, прочь от городских тревог и слухов, навстречу неизвестности, которая на этот раз вовсе не пугала его, а, скорее, притягивала, как магнит.

– Ладно, – произнёс Артём, стараясь звучать уверенно. – Я заплачу.

Мужчина коротко кивнул, взял у него плату, махнул рукой в сторону парома:

– Жди там. Скоро отчалим.

На пароме уже толпились несколько путников: крестьянская женщина с двумя мальчишками, бледными и дремлющими на своих котомках; бородатый человек в изрядно поношенном плаще, с увесистым мешком за плечом; пожилая чета, смотревшая на реку с тихой печалью, словно прощаясь с этим берегом навсегда. Соседство было невелико числом, но многообразно в судьбах: каждый молчал, погружённый в мысли, и лишь посторонний взгляд мог сказать, чем они живут и надеются ли на лучшее завтра.

Когда паромщики подняли сходни и оттолкнулись длинными шестами от берега, тяжёлая конструкция закачалась на волнах, издав скрип и стон брёвен, с которых посыпалась пристывшая солома. Вода вокруг загудела, и тусклое отражение неба в глубине подёрнулось мелкой рябью. Артём, прислонившись к борту, вдохнул влажный, с привкусом речной сырости, воздух и почувствовал, как вместе с этим движением приходит тихое облегчение: позади оставались все тягости недоверия городских стражей, оскорбительные подозрения, а впереди – простор.

– Первой переправы не забудешь никогда, – вдруг сказал ему под руку бородатый человек, стоявший рядом. – Особенно если идёшь в новый край.

Артём повернул к нему лицо. Тот смотрел доброжелательно, хоть и насупленно.

– Видно, по глазам, что в дороге ты недавно, – добавил путник. – Я прав или ошибаюсь?

– Наверное, вы правы, – ответил Артём. – Хотя чувствую, что уже прошло немало времени, с тех пор как я покинул свой дом. Но чем дальше иду, тем больше понимаю: видимо, настоящий мой путь только начинается.

– Ха, – хмыкнул бородач, не без интереса рассматривая юношу. – Всякий путь только и начинается, если идти по-настоящему. Я бы тоже рассказал тебе свою историю, да она скучна. Скажу лишь: не всякая дорога сулит радость, иной раз она и за печаль платит. Но кому же, как не тебе, юноше, разбираться, где правда, а где страхи.

С этими словами он отвернулся, давая понять, что в длинной беседе не нуждается. Артём чуть было не продолжил разговор, желая узнать побольше о собеседнике, но вовремя осёкся, уловив изменение в тоне: люди бывают разными, и не все хотят «раскрываться» даже в доброжелательном разговоре. Он уже научился относиться к этому снисходительно, без обиды.

Тем временем паромщики, налегая на шесты, умело направляли паром к другому берегу. Река всё более теряла свою зловещую ширь и плавно поворачивала, обтекая песчаные косы; близкий берег начинал вырастать из молочной дымки, обнажая ивовые заросли и камыши, трепетавшие под лёгким ветерком. Постепенно вырисовывалась небольшая пристань: хлипкий причал, сложенный из брёвен, всё та же потоптанная почва и крохотная лачуга, приютившаяся у самой воды. Со стороны могло показаться, что место это покинуто людьми, но на самом деле у причала уже стояли двое мужичков, погружённых в беседу, и каких-то два-три путешественника, терпеливо ждавших переправы в обратную сторону.

– Приехали, – гаркнул один из паромщиков, заикаясь. – Выгружайтесь, кому надо!

И люди стали сходить по шаткой доске на влажный прибрежный песок. Скрип, стук, шорох шагов… Для кого-то эта пристань была началом дороги, для кого-то лишь промежуточной точкой. Женщина с мальчиками пошла к лачуге, стуча в дверь, чтобы переночевать или попросить подаянья; пожилая чета, держась за руки, направилась вверх по тропинке, ведущей куда-то в чащу ивняка. Бородатый человек, выбравшись последним, оглянулся на Артёма, будто хотел сказать что-то ещё, но не решился и лишь коротко кивнул.

Артём понял, что здесь их пути расходятся. Прижимая к боку свою суму, он двинулся вслед за едва заметной тропкой. С каждым шагом тростниковый шелест оставался позади, а густая листва невысокого леса сливалась над его головой, пропуская внутрь лишь рассеянные солнечные пятна. Ноги по щиколотку увязали в мягкой подстилке из прошлогодних листьев, а впереди раздавался крик каких-то лесных птиц.

– Вот и новый край, – подумал он. – Только времени на любование местными красотами нет: надо узнать, есть ли поблизости жильё, у кого можно остановиться, где дорога в более крупное селение.

Обычно, думая обо всём этом, Артём чувствовал тревогу, но теперь, после последних событий, в его душе словно поселился особый покой: тот, что рождается из опыта, подтверждающего – как бы ни было трудно, добрые люди и помощь находятся в самый нужный миг. А если и не находятся, то в тебе самом всё равно есть искра, позволяющая идти дальше.

Пройдя не более часа сквозь редколесье, он вышел на поляну, где под чистым небом вспыхивали весенние цветы. Тут и там поблёскивали колокольчики и жёлтые одуванчики, а по краю поляны теснились невысокие клены. И уже отсюда, огибая этот благоухающий луг, вилась хорошая накатанная дорога, на которой виднелось движение – дальний силуэт телеги, кажущийся крошечным. Артём направился туда.

Оказавшись на дороге, он вскоре услышал оклик – да то был молодой паренёк лет пятнадцати, с дерзкими глазами и босыми ногами, который бежал за телегой, управлявшейся добродушным на вид извозчиком.

– Эй, братец, куда путь держишь? – закричал паренёк, подбегая ближе. – Я-то за отцом двигаюсь, он товар свой везёт в ближнее село. Хочешь – подвезут тебя, аль глядишь, и к ночлегу пристроят.

Артём, улыбнувшись, двинулся навстречу. Тотчас и извозчик остановил телегу, посмотрел на нашего путешественника, и, по доброй деревенской привычке, не стал задавать лишних вопросов:

– Садись, коли надо. Места хватит, видишь, у меня тюки тут невысокие. Только запомни: ночевать, поди, у нас в селе придётся, а там уж сам решай – хочешь дальше, хочешь оставайся.

Проковыляли они таким образом не больше часа: дорога то огибала холмы, то прокладывалась по низине, где нависали влажные заросли кустарника. Слева то и дело виднелись поля, уже засеянные чем-то зелёным, а справа вершины некоего дальнего леса, похожие на взъерошенную гриву. В конце концов телега вынесла их к улице небольшой деревушки, покатой уходящей к пруду. Изба к избе тянулись вдоль проезжей грунтовки; меж дворов стояли колодцы-«журавли»; где-то слышалось пение петухов, а где-то лаяли собаки, предупреждая хозяев о незнакомце.

– Вот оно, село Вешенское, – сказал извозчик, притормаживая у одного из крепких деревянных домов. – Тут моя родня живёт. Возьмёшься мне помочь с разгрузкой ящиков? А после я тебя познакомлю со своей двоюродной сестрой Людмилой – она славная женщина, может, подыщет тебе ночлег.

Артём радостно согласился: устал он, к тому же не хотелось бродить по чужому селу, выискивая, где приткнуться. Да и любая работа была ему по нраву, если она честно оплачивает крышу над головой и крохи на еду.

Когда ящики с товаром – всякая мелочь вроде глиняной посуды, вязанок лекарственных трав – были перетащены со скрипящей телеги в сарай, извозчик подвёл Артёма к соседней избе, где в палисаднике цвели пионы и сирень, а по двору сновали куры. На крыльце показалась женщина средних лет, с ласковым взглядом и озорной улыбкой, какая порой сохраняется у людей, в душе оставшихся молодыми.

– Здравствуй, Людмила, – обратился к ней извозчик. – Вот парень, что со мной ехал. Идёт в дальние края, да негде ему голову приклонить. Может, приютишь на денёк-другой, пока он не решит, куда дальше?

Людмила рассмеялась чистым, звонким смехом:

– Да неужто откажу? Конечно, пущай ночует. Дом мой, правда, не дворец, но место для доброго человека всегда найдётся.

Сказано – сделано. Вскоре Артём уже помогал ей по хозяйству, таская воду из колодца и примериваясь починить расшатанный забор. Задачи были вполне ему по силам, а сердечная благодарность Людмилы грела лучше любой платы. Она несколько раз отрывалась от своих дел – варки щей и стряпни – чтобы поглядеть, как дела у гостя, и каждый раз дарила ему улыбку. К вечеру, когда солнце стало заходить за дальние поля, в доме запахло сытным ужином. Артём, чуя этот аромат, почувствовал, как у него сводит желудок: с самого утра он толком не ел.

За столом – простой деревянный, уже тёмный от времени – он узнал, что у Людмилы года два назад погиб муж при несчастном случае: лошадь понесла и перевернула телегу, задавив хозяина. Детей у неё не было, зато оставалось крепкое хозяйство, которое она вела без устали, не давая себе погрузиться в скорбь.

– Я ведь что поняла, милок, – говорила она, разливая щи по глиняным мискам, – жить надо, невзирая на беды. Тяжко одной, да слава Богу, соседи хорошие. А порой, как вспомнишь, каково было мне, когда осталась с хозяйством, – ну, руки опускались. Только потом, глядя на рассвет над нашими полями, подумала: ведь и жизнь бьётся во мне, мне бы ценить каждый новый день. Конечно, слёзы бывают, но это слёзы с благодарностью: жила ведь в любви, хоть и недолго.

Глядя на неё, Артём невольно проникся уважением: перед ним сидела не барышня изысканных манер, как в городе, а простая деревенская женщина, в глазах которой светился особый лучик: она пережила горе, однако умела улыбаться миру. И видел он ту самую силу, что, кажется, рождается из признательности к каждому прожитому мгновению – будь оно радостным или горьким.

– Людмила, а вы счастливы сейчас? – внезапно вырвался у него вопрос.

Она слегка приподняла брови, улыбаясь:

– Ах, какое слово серьёзное! Счастлива… Знаешь, я, может, и не вдумывалась в это: есть у меня хлеб, есть крыша над головой, со всеми соседями ладим, да и душа моя нашла покой – плачу по мужу, молюсь за его упокой, а после снова утираю слёзы и иду в огород или на базар. Придёт вечер – лягу, перекрестившись, и благодарю за новый день. Если это звать счастьем – что ж, пускай.

Слова эти, скромные и лишённые всякой высокопарности, заставили сердце Артёма отозваться тёплой волной. Он в сотый раз убедился: «Нельзя найти один-единственный „рецепт“ счастья, ведь у каждого оно приоткрывается по-своему – через труд, через лишения, через любовь, через воспоминание… Но есть в этом общем желании жить что-то единое».

Когда ужин был съеден до крошки, а сутки повисли над крышей ночной тишиной, Людмила постелила ему прямо на тёплой лежанке в углу избы, сказав, что это место обычно пустует. Артём поблагодарил её и, растянувшись на нехитром узком матрасе, сразу почувствовал приятную усталость во всём теле. В тот миг он вспомнил ночи в скитах, на чердаках постоялых дворов, в доме Феликса Адриановича – всюду, где довелось ему приютиться за время странствий. И каждый раз, как только его голова касалась подушки, сознание уносилось в полудрёму, где он не столько видел определённые сны, сколько чувствовал, будто движется по внутренней дороге всё дальше и глубже.

Наутро, с радужным перезвоном петухов, Людмила встала ещё до рассвета, занявшись хозяйскими хлопотами. Артём вышел во двор, чтобы помочь ей, но она махнула рукой:

– Сходи-ка лучше прогуляйся, посмотри на наше село, если хочешь. Утро у нас ласковое, весеннее. А я тут сама справлюсь.

Однако юноша настоял на своём – помог выкачать воду из колодца, собрал яйца в курятнике. За этим занятием они разговорились, и Людмила между делом спросила:

– Так ведь ты, парень, вроде не из здешних мест. Куда тебя дорога направила и зачем?

Артём, вытирая руки о штаны, чуть поколебался, прежде чем заговорить. Но её глаза были такими тёплыми, что он решился рассказать – хотя бы вкратце. Повествовал о том, как покинул родной дом, как ищет секрет счастья и что уже повидал разных людей с разными взглядами. Сказал, что надеется обрести какую-то ясность в вопросе, который тяготил его с юных лет.

Когда он умолк, в наступившей тишине послышалось лишь легкое кудахтанье кур. Людмила покачала головой:

– Секрет счастья… милая твоя голова, как много ты берёшь на душу в таком возрасте! Но разве плохо – искать ответы? Главное, чтобы не пропустил саму жизнь во время поисков. Я вот думаю: всякое утро, когда я вижу, как солнце встаёт над этими полями, для меня уже маленькое счастье. И слёзы мои – тоже часть меня, а значит, и часть мира, где есть место и радости, и печали. Спроси другую женщину – и она скажет что-то своё. И в каждом – правда. Может, твой секрет именно в том, чтобы научиться чувствовать мир во всех его красотах и печалях?

Артём тихонько улыбнулся. Сколько раз он уже слышал похожие рассуждения в самых разных устах – и всякий раз убеждался, что это не просто пустые слова. Он почувствовал, что пусть и не нашёл той «единственной формулы», о которой грезил когда-то, но зато обрел удивительное ощущение прикосновения к чему-то важному.

– Спасибо, – проговорил он после паузы. – Знаете, я, пожалуй, пойду сегодня дальше, как только отдохну чуть-чуть.

Людмила сочувственно нахмурилась:

– А вдруг тебе лучше побыть у нас подольше? Можешь пожить с недельку: у меня работы невпроворот. И плату я найду. Только бы ты не надорвался, парень.

Юноша задумался. Идея была заманчива: место тихое, люди добрые, можно подзаработать и затем с полным кошельком двинуться в путь. Но он уже знал: в сердце его нет покоя, если задерживаться надолго. Как будто зов, тянущий его вперёд, становился громче, стоило ему приткнуться где-нибудь подольше, – словно кто-то шептал: «Ты ещё не всё увидел, не всё познал, не вся твоя тропа изведана».

– Спасибо за предложение, – ответил он с искренней благодарностью, – но я не могу. Мне нужно идти дальше. Простите, если это звучит странно.

– Ну, раз так, – вздохнула женщина, – не буду удерживать. Знать, судьба твоя стучит в дорогу. Если что, запомни нашу деревню, заходи, когда будешь поблизости. Людмилу всегда найдёшь в этом доме, если Бог даст мне годы.

Она, недолго думая, вручила ему свёрток с провизией: немного хлеба, пару варёных яиц, луковицу – всё самое простое, но с душой, как он успел заметить. Артём чуть не прослезился от такого радушия: ему уже не раз приходилось сталкиваться с подозрительностью горожан, с холодной вежливостью некоторых попутчиков, а тут снова на пути – открытость и бескорыстная доброта. И он понял, что именно такие встречи, как яркие лоскутки, сшивают полотно его душевного опыта.

От деревни Вешенское дорога вела на юг, минуя просторные поля, где, словно зелёные волны, колыхались озимые всходы, и уходила дальше, обтекая серо-коричневые овраги, заросшие кустарником. Дорога то расширялась, сходясь с другими трактами, то снова сужалась до едва заметной тропки. Путников встречалось мало: иногда попадались возы с сеном, девушки, идущие компанией к соседнему селу, или бородатый купец, подвозя пахучие мешки специй из каких-то дальних краёв.

Проходили дни. У Артёма было впечатление, что земля раздвигается перед ним, являя всё новые пейзажи. Он всё чаще ловил себя на том, что вглядывается не только во внешнее, но и во внутренний мир, пытаясь понять, как реагирует душа на перемены вокруг. И нередко на память приходили слова Феликса Адриановича о том, что внешние дороги – это отражение путей, проложенных в сердце каждого из нас.