© Олег Харит, 2025
ISBN 978-5-0065-7672-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Отказ от ответственности
Все события, описанные в этом рассказе, являются художественным вымыслом. Любые совпадения с реальными людьми, местами, событиями или организациями случайны и не несут умысла. Рассказ не претендует на научную, религиозную или философскую истину, а представляет собой авторское осмысление темы жизни, смерти и сознания. Читатель сам волен интерпретировать идеи, изложенные в тексте.
1
Луи вошёл в бар в конце бесконечно тянущегося бульвара, застроенного старыми домами, выцветшими вывесками и редкими фонарями, издававшими слабый жёлтый свет. На улице заметно усиливался вечерний ветер, который, казалось, шуршал опавшими листьями так, словно те были бумажными фантиками от давно забытых праздников. Дверь бара поддалась с лёгким скрипом, пропуская Луи внутрь: в тёплый полумрак, пропитанный запахами пролитого вина, старой древесины и дешёвых сигар. Он ощутил на языке привкус душного воздуха – смесь пыли, нотки табака и каких-то сладковатых духов, которые, видимо, оставались здесь воспоминанием о прошлых посетителях.
Этот бар, именуемый на вывеске просто «Le Vieux Siècle1», возможно, когда-то был оживлённым местом, где художники и поэты спорили о вечном, где молодёжь, полная сил, собиралась, чтобы отметить свои маленькие победы, и где старики приходили, дабы поговорить о том, как мир меняется не в лучшую или худшую сторону, а просто неотвратимо движется куда-то вдаль. Сейчас же внутри было почти пусто: лишь несколько полутёмных столиков под жёлтыми лампами, стойка, на которой тусклым бликом отражались бокалы, да бармен, который лениво отёр губку о деревянную поверхность.
Луи несколько секунд стоял на пороге, прислушиваясь к собственным шагам. Казалось, что каждый его шаг отдаётся не только эхом, но и тихим скрипом половиц, словно бар приветствовал его с небольшой опаской: «Кто ты такой и зачем сюда пришёл?» Он снял с шеи тёплый шарф, огляделся и вдруг увидел знакомую фигуру. Антуан сидел за угловым столиком, почти спрятавшись в полутьме. Фигуру освещал одинокий жёлтый светильник на стене рядом: свет падал на его плечо, отчего оно слегка поблёскивало в полумраке. Это был друг, с которым Луи не виделся, казалось, целую вечность. Когда-то они проводили массу времени вместе – философствовали, спорили о книгах, спорили о природе мироздания и даже чуть не ссорились на почве, казалось бы, абсурдных жизненных мелочей. Но годы разлучили их, и Луи не мог сейчас сходу даже вспомнить, когда в последний раз они виделись вживую. Может, год назад, а может, десятилетие?
– Антуан! – воскликнул Луи, хотя голос его выдал лёгкое волнение. Ведь порой самое сложное – это вернуться к людям из своего прошлого, особенно когда не уверен, что они всё ещё такие же, какими были раньше.
Антуан медленно поднял голову, и в его тёмных глазах отразилось любопытство, смешанное с лёгким удивлением. Он выглядел немного уставшим, но всё таким же, каким Луи его помнил: аккуратная борода, удлинённые волосы, тонкая улыбка, в которой угадывалась прежняя ироничность. На нём был старомодный пиджак, немного потрёпанный по краям, и белая рубашка, ворот которой отгибался не совсем ровно, как бывает у людей, привыкших не слишком обращать внимание на строгие детали.
– Луи? – проговорил Антуан и откинулся на спинку стула, словно не веря глазам. – Старина, когда же мы виделись в последний раз? Подсядь, если хочешь.
Луи не заставил себя долго просить: словно притягиваемый магическим импульсом, он подошёл, опустился на скрипучий стул и понял, что внутри у него странно тепло. Это было чувство одновременно ностальгии и чего-то ещё не до конца понятного, словно тяжёлое предчувствие, что они оба находятся на пороге какого-то важного открытия. Но пока всё казалось удивительно нормальным: старый друг, старый бар, вечер и лёгкое вино, ведь на столике перед Антуаном стоял бокал с красной жидкостью, успевшей несколько нагреться от комнатной температуры.
– Я думал, мы больше не увидимся, – честно признался Луи, глядя на знакомые черты лица напротив – Ну, жизнь оказывается куда непредсказуемее, чем любая философия, – усмехнулся Антуан и, чуть пригубив вина, продолжил: – Хотя мы когда-то думали, что если постараться, то сможем рационально объяснить все странности бытия. Помнишь те наши разговоры? Ты был заядлым поклонником Платона, а я всё упрямился, разводя руками и говоря, что у Аристотеля более ясный подход к жизни…
Луи улыбнулся, вспомнив, как в студенческие времена они часами сидели за столами в маленьких бистро, споря о природе идей, об истинном бытии и о том, существует ли, в конце концов, какая-то абсолютная истина. Впрочем, с годами пыл тех споров угас, а может, наоборот, перешёл во что-то более глубокое, ведь теперь они обсуждали, скорее, вопросы жизни и смерти, начала и конца, смысла и его отсутствия.
– Кстати, о философии, – задумчиво начал Луи, обводя взглядом зал. Бар казался ему чуть больше, чем раньше, хотя, возможно, это из-за пустоты: кроме них и бармена, прятавшегося за стойкой, других посетителей в зале не наблюдалось. – Скажи, ты не находишь странным, как быстро меняются взгляды людей на такие фундаментальные вопросы? Стоит лишь смениться паре поколений, как новые концепции вытесняют старые, а потом эти новые концепции объявляют устаревшими…
– И при этом, – подхватил Антуан, наклоняясь ближе, словно опасался, что кто-то может подслушать, – фундаментальных ответов никто найти так и не может. Люди продолжают повторять, что боятся смерти, что ищут смысл жизни, а что в итоге? Проходят века, а мы топчемся на том же месте, только в другой обуви. Одни изучают тексты Платона и восхваляют его «мир идей», другие апеллируют к Аристотелю с его логикой и причинно-следственными связями, а третьи сейчас жадно хватают идеи новых философов, которые пытаются нивелировать границы между человеком и цифровыми технологиями.
– Да, – согласился Луи и провёл рукой по краю стола, ощущая под пальцами шероховатую поверхность. – Интересно, почему так происходит? Неужели ответ на самый главный вопрос – зачем мы живём? – настолько глубоко спрятан?
Антуан усмехнулся и указал ему на бокал:
– Смотри, у меня вино, у тебя пока ничего. Может, закажем себе по бокалу? Мы не виделись столько времени, вполне можем позволить себе старую добрую традицию – философствовать за вином. А вдруг мы всё же нащупаем ту самую недоступную грань истины, о которой мудрецы спорят уже тысячелетиями?
Луи кивнул, и к нему вдруг вернулась куча воспоминаний: как они с Антуаном юными студентами пили вино поздно вечером, когда за окнами сгущался городской шум, как вели долгие разговоры о природе реальности, о том, почему люди выбирают верить во что-то большее, чем физический мир, и как часто эти рассуждения заканчивались тем, что они всматривались в звёздное небо, с трудом различимое сквозь вечерние огни. Те времена казались такими далёкими, словно принадлежащими не просто прошлому, а другой жизни. Вот сейчас они здесь, за столиком в полупустом баре, по странному стечению обстоятельств встретились вновь, словно какая-то шутливая рука судьбы решила пересечь их пути именно тогда, когда никто этого не ждал.
– Бармен, – негромко позвал Луи, поднимая руку. – Можно ещё бокал красного? И, возможно, у вас есть что-нибудь вроде лёгкой закуски?
Бармен, казалось, услышал его не сразу – словно отдалённый персонаж из театральной постановки, который ждал своей очереди появиться на сцене. Затем он кивнул, покорно улыбнулся и перевёл взгляд на пустые полки, где стояли несколько бутылок. Спустя минуту он скрылся в закутке, вероятно, за очередной бутылкой вина. Это дало Антуану и Луи время погрузиться в очередную волну разговора.
– Вот как ты жил все эти годы? – спросил Антуан, прислонившись к спинке стула и слегка наклонив голову набок. – Я ведь помню, ты говорил, что планируешь уехать из города, сменить обстановку. Но потом ни слуху ни духу. Было время, я думал, может, ты вообще в другую страну перебрался.
– Честно говоря, и сам не знаю, как ответить, – признался Луи. – Будто всё смешалось. Я вроде бы уезжал, хотел начать новую жизнь, пробовал себя в разных проектах, но… – Он замолк на мгновение, пытаясь сформулировать внутренние ощущения. – Знаешь, такое чувство, что все эти годы прошли как в тумане. Утро – вечер, разговоры – забывчивость, встречи – расставания… И всё как-то быстро исчезает из памяти.
– Могу понять, – отозвался Антуан, с лёгкой задумчивостью скользя взглядом по стенам бара, где висели некогда яркие афиши старых театральных постановок. Шрифт на них выцвел, и было трудно прочесть даже названия спектаклей. – Я тоже чувствую эту… расплывчатость. Как будто мы существуем в каком-то промежутке, где время ведёт себя совсем не так, как должно. Знаешь, люди обычно говорят, что чем старше становишься, тем быстрее летят дни. Но тут речь не о возрасте. Скорее, кажется, что сама жизнь стала какой-то странной, лишённой опоры, будто бы скользкой под ногами.
– Да, – подтвердил Луи, чувствуя, как внутри него поднимается лёгкое волнение. – И вот мы снова сидим вместе, говорим о философии… словно и не проходило этих лет. Вспоминаю наши былые беседы. Мы тогда часто цитировали Платона, ведь он утверждал, что существует мир идей, первообразов, а наш мир – всего лишь их отражение. Так вот, иногда я думаю: а что, если мы и есть те самые тени на стене пещеры, а реальность, которая настоящая, находится где-то за пределами наших ощущений?
– Вспомни Аристотеля, – парировал Антуан. – Он бы сказал, что мы вполне реальны, что мы часть цепочки причин и следствий. Он смотрел на вещи более приземлённо: ему нужно было всё систематизировать, раскладывать по полочкам, находить логику во всём сущем. Может, и нам стоит сейчас отринуть метафизику и попытаться понять, что именно нас сюда привело.
– Как бы там ни было, – Луи слегка пожал плечами, – факт в том, что мы оказались здесь, в этом баре. И, надо признать, атмосфера у этого места… несколько необычная. Я раньше о нём не слышал, хотя вроде много гулял по городу. Удивительно, что такой бар, к тому же с таким говорящим названием – «Le Vieux Siècle», – оказался незнаком мне.
– У меня похожие мысли, – вздохнул Антуан, посмотрев на полуосвещённого бармена, вернувшегося на своё место. Тот поставил перед Луи бокал красного вина и что-то вроде тарелочки с сыром, над которой витал слабый аромат пряных трав. В другом конце помещения вдруг зашипела старенькая колонка, будто пытаясь выдать из своих динамиков забытый фоновый мотив, но быстро затихла.
Луи взял бокал и сделал небольшой глоток. Вино оказалось терпким и чуть вяжущим, но с приятным послевкусием. Он почувствовал, как оно согревает горло, и невольно задумался: «Почему в каких-то моментах жизни вино дарит лёгкость, а в других оно кажется символом грусти и раздумий?» Возможно, ответ кроется не в самом вине, а в том, что у человека на душе.
– Когда-то мы спрашивали себя, почему люди так боятся смерти, хотя все понимают её неизбежность, – вспомнил Антуан, отставляя свой бокал. – Мы даже спорили: ты говорил, что страх – это естественная реакция на неизвестность, а я утверждал, что люди боятся не самой смерти, а того, что оставят незавершённым в жизни.
– Хорошо помню наши споры на эту тему, – тихо хохотнул Луи. – У нас были целые ночи, когда мы обсуждали смысл жизни, смиренность бытия, не глядя на часы. Но чем дольше мы говорили, тем меньше находили ответа. И всё же тогда эти разговоры казались… – он сделал паузу, подбирая слова, – настоящими, живыми, полными искорок юношеского энтузиазма. Сейчас же я чувствую, что мы говорим об этом скорее как о чём-то далёком, почти чужом. Словно мы не просто постарели, а… стали иначе воспринимать сам факт существования.
– Может, мы просто устали? – Антуан пожал плечами, и в его жесте отразилась лёгкая горечь. – Столько лет прошло, мы прошли через разные обстоятельства, многое повидали. Это естественно, что вопросы, когда-то будоражившие нас, теперь кажутся изношенными или даже отчасти бессмысленными. Но, знаешь, я всё равно не могу отказаться от этих мыслей. Меня до сих пор волнует, есть ли у жизни какой-то объективный смысл или всё основано лишь на субъективном восприятии?
– Субъективности, – повторил Луи, провёл пальцем по ободу бокала. – Часто люди говорят: «Моя жизнь – это только моё дело, и я придаю ей тот смысл, какой хочу». Но почему-то меня это никогда не удовлетворяло. Я чувствовал, что, если бы было так просто, мы не погружались бы в многовековые труды философов. Если бы всё сводилось к «каждый сам решает», то не нужна была бы вся эта культурная, религиозная и философская надстройка, которая сопровождает нас веками.
– А вспомни Сократа, – мягко напомнил Антуан. – «Я знаю, что ничего не знаю». Разве не в этом ироничном парадоксе кроется наша вечная потребность понимать, постигать, узнавать? Мы не можем довольствоваться простой формулировкой «каждый сам решает». Мы стремимся найти что-то универсальное, а наталкиваемся лишь на несогласия, противоречия, конфликт идей…
– Парадокс ещё и в том, – перебил Луи, – что эти идеи, о которых мы тут спорим, кажутся настолько абстрактными, что иногда я думаю: «А имеет ли всё это практическую ценность для обыкновенных людей?» Ведь многие просто живут, влюбляются, работают, умирают – и не задаются большими вопросами.
– Вполне возможно, – кивнул Антуан. – Но, видишь ли, человек однажды ловит себя на мысли: «А что после меня останется?», «Зачем всё это было?», «Почему мир устроен таким образом?» И вот с этого момента он уже не может вернуться к прежней безмятежности. Конечно, кто-то становится циником, кто-то уходит в религию, кто-то начинает изучать древних философов, а кто-то сбегает от этих вопросов в рутину. Но от самих вопросов не убежишь.
Луи поднял бокал, посмотрел на густую красную жидкость на свет лампы. На мгновение ему показалось, что это не вино, а нечто более плотное, почти бархатное, будто символизирующее кровь или жизнь в самом метафизическом её понимании. Он моргнул, и видение исчезло, оставив лишь терпковатый напиток.
– Интересно, как сильно мы изменились за это время, – сказал он наконец, глядя в глаза Антуану. – Каждый из нас прошёл свой путь, но, заметь, как мы быстро перескочили на старые добрые разговоры о смысле и смерти. Будто никто из нас и не жил реальной жизнью все эти годы. Как будто только и ждал, чтобы вернуться к этим вопросам.
Антуан чуть улыбнулся, в его взгляде была тёплая грусть:
– Может, мы и правда люди, обречённые вечно искать ответы, которые не найдутся. Но знаешь, что самое интересное? Я не чувствую разочарования в этой беседе, как когда-то давно. Скорее, это похоже на тихую радость, будто я рад, что мы вообще можем вести этот разговор. Что мы сидим здесь, вместе, в какой-то точке мироздания, и хотя бы пытаемся разобраться в сути вещей. Наверное, в этом и есть некая магия философии – она даёт нам ощущение, что мы не просто плывём по течению, а пытаемся его осознать.
Луи положил руку на край стола, ощутил прохладную поверхность, потрогал скатерть, которая была чуть помятой, но с изящным узором виноградной лозы.
– Слушай, раз уж зашла речь, – сказал он, будто колеблясь, задавать ли этот вопрос, – ты не чувствуешь, что в атмосфере бара есть нечто необычное? Не могу пока объяснить, но свет какой-то тёплый и в то же время приглушённый, времени как будто не чувствуется: я вот гляжу на часы, а у меня возникает впечатление, что они или остановились, или идут слишком медленно.
Антуан мельком бросил взгляд на свои собственные наручные часы – стрелки действительно ползли так, словно замедляли бег, но он лишь пожал плечами, стараясь не придавать этому большого значения:
– Может, это просто магия момента. Мы давно не виделись, в городе вечер, атмосфера располагает к неторопливому разговору. Давай пока не будем забивать голову странностями, ведь у нас столько тем для обсуждения.
Луи понимающе кивнул и вздохнул, словно пытаясь внять этому доводу. Он сделал ещё глоток вина, почувствовав, как лёгкое тепло растекается по телу. В голове крутились мысли не только о смысле жизни, но и о собственных ощущениях: почему он не может вспомнить конкретных деталей своих недавних дней, почему неясно, сколько времени он провёл в городе? Однако, возможно, это просто игра памяти, усталость или тот же самый «эффект встречи со старым другом», когда прошлое на мгновение отбрасывает тень на настоящее, выталкивая из головы лишние детали.
– Хорошо, – проговорил он наконец. – Расскажи лучше, чем ты занимался. Ты упомянул, что и у тебя жизнь шла как будто в каком-то странном русле. Кто знает, может, окажется, что мы оба шли параллельными тропами, не подозревая о схожести наших маршрутов.
Антуан, будто смакуя этот вопрос, заложил руку за спинку стула и немного покачался, смотря на Луи с мягкой полуулыбкой:
– Да, история долгая, и во многом я сам затрудняюсь дать ей чёткое описание. Когда-то я думал, что стану преподавателем философии, буду читать лекции о великих умах прошлого. Но однажды мне резко расхотелось заниматься преподаванием. Я почувствовал, что это слишком упрощённая передача знаний, ведь настоящая философия – она живёт в наших личных поисках, в обсуждениях, в столкновениях мнений. Может, поэтому я… э-э, как бы сказать, я и не помню точно всех мест, где я побывал, и всех работ, которыми занимался. Звучит странно, да?
Луи нахмурился, чуть сместившись на стуле:
– Ты говоришь так, как будто тоже не можешь сложить все кусочки пазла своей жизни воедино. У меня аналогичные ощущения. Я пытался перед приездом в город понять, чем конкретно я занимался последний год, – и не смог найти в голове ясной картины. Одни обрывки, будто кадры из старого фильма без связного сюжета…
– О, смотри, – перебил Антуан, указывая взглядом на стойку. – Бармен уронил бокал.
Луи посмотрел в ту сторону: действительно, бармен поставил чистый бокал слишком близко к краю стойки, тот покачнулся и полетел вниз, но странным образом не сразу разбился, а как будто слегка подпрыгнул, прежде чем разлететься на мелкие осколки. Бармен склонился, поднял осколки, но не выражал никакого раздражения или смущения – просто механически собрал стекло и молча отнёс его куда-то за занавеску. У Луи возникло впечатление, что бармен выглядел скорее как актёр, доигрывающий сцену, нежели обычный работник бара.
– Наверно, просто устал, – предположил Луи, пожимая плечами. – В конце концов, мало ли… Могут быть случайности.
Антуан странно посмотрел на него, но потом усмехнулся:
– Да, случайности. Как и наша встреча, верно? Если уж говорить о causae efficientes и causae finales2, как сказал бы Аристотель, то мы можем придумать тысячу причин, почему мы оказались именно здесь и сейчас. А можем и вовсе признать, что это просто совпадение, не имеющее никакого глубокого смысла.
Луи улыбнулся, склонив голову:
– Или мы можем предположить, что каждое событие – часть некого сценария, который мы пока не понимаем. И тогда, возможно, стоит просто наслаждаться моментом.
– Согласен, – Антуан слегка наклонился вперёд, и их взгляды встретились. – И я, признаться, рад, что этот момент наступил. Ведь наша с тобой беседа напоминает мне о тех старых днях, когда мы были увлечёнными идеями юношами. Пусть мы теперь старше, умнее или, наоборот, более циничны… Да не важно! Важно, что мы можем снова обсуждать те же вечные вопросы, словно время сделало круг.
На этих словах бармен снова подошёл к ним, чтобы налить вина, хотя их бокалы были ещё почти полны. Он разливал медленно и молча, а затем вновь отступил в полумрак у стойки. Луи наблюдал за его движениями, подмечая странное ощущение, словно бармен шевелился чуть плавнее, чем должны двигаться люди. Как будто замедленная съёмка. Но, может, это просто игра света – тусклые лампы ведь способны исказить восприятие.
– Скажи, Антуан, – заговорил Луи чуть тише, – а помнишь ли ты, о чём ты говорил со мной в последний раз, когда мы расстались? Ты упомянул нечто о своей тревоге, связанной со старением и тем, что жизнь слишком коротка.
– Кажется, да, – Антуан на мгновение замолчал. – Я говорил, что боюсь не успеть в жизни всего того, что задумал. И сейчас… – он сделал короткую паузу, теребя рукав пиджака, – не могу сказать, что страх исчез. Скорее, он перешёл в более тихую форму. Знаешь, как бывает, когда человек просто смирился с тем, что не всё осуществимо?
– Понимаю, – кивнул Луи. – Но ведь страх смерти – это, по сути, страх неисполненных желаний, неспетых песен, невысказанных слов. Может, если бы мы смирились с идеей, что жизнь конечна, то жили бы проще? Но, увы, сознание не отпускает. Оно требует, чтобы мы находили аргументы и пояснения, даже если никаких утешительных ответов нет.
Антуан поднял бокал, не сводя взгляда с Луи:
– Видимо, мы всё те же два безумца, что ищут гармонию там, где её может и не быть. Но ведь именно в поисках рождается смысл – так, по крайней мере, я когда-то уговаривал сам себя. Сегодня же я не столь оптимистичен, но всё же рад, что мы можем снова поговорить об этом.
Луи хотел ответить, но вдруг почувствовал непонятную тяжесть на груди, словно воздух слегка сгустился. Он огляделся: ничего явного не изменилось – бар оставался тихим и полутёмным, горели те же лампы, люди не появлялись… Но внутри, в глубине сознания, что-то тревожило его всё сильнее. Он хотел задать ещё вопрос, попытаться разобраться, откуда эта тревога, однако решил пока отложить это. Ведь они только начали разговор, и, возможно, всё прояснится само собой.
– Знаешь, – мягко сказал он, беря в руку кусочек сыра, – давай действительно насладимся тем, что у нас есть сейчас. А то, что было или будет потом, пусть пока останется за кадром.
Антуан одобрительно наклонил голову, и оба они на мгновение погрузились в молчание, позволяя потоку мыслей утихнуть и превратиться в спокойное созерцание момента. Бар, кажется, чуть наполнился каким-то внутренним светом, и Луи уловил аромат старинных деревянных стен и латунных подсвечников, наверняка когда-то висевших здесь. Казалось, что каждая деталь хранила в себе отголоски прошлых разговоров и смеха, передавая их следующим посетителям. И теперь эти давние шёпоты, словно незримые тени, окружали Луи и Антуана, нашёптывая им идеи, которые когда-то волновали другие сердца и умы.
– А ведь знаешь, о чём я сейчас подумал? – неожиданно продолжил Антуан, скользнув взглядом по стене, на которой висела полустёртая фотография прежних владельцев бара. – Мы ведь с тобой часто читали Платона, Аристотеля, позже – Декарта, Канта, а ещё Шопенгауэра, Ницше, Сартра… И все они искали место человека в мире, пытались примирить его сознание с реальностью. Но каждый из них оставил после себя неразрешённые дилеммы, которые переходят по наследству от одного поколения к другому.
– Да, и мы тоже невольно наследуем эти дилеммы, – ответил Луи, проводя пальцами по краю бокала. – Как будто вместе с культурным багажом человечество передаёт и эту вечную тоску по недостижимому ответу. А потом мы всю жизнь носим её в себе, даже если не думаем об этом постоянно.
– Вот-вот. И, возможно, – Антуан прищурился, – мы сидим сейчас здесь, чтобы в очередной раз осознать, что суть не в том, чтобы ответ найти, а в том, чтобы продолжать искать.
Луи прикрыл глаза на секунду, вдохнув чуть затхлый, но при этом обволакивающий запах бара. Он чувствовал странное спокойствие, смешанное с еле уловимым беспокойством, как бывает, когда ты осознаёшь, что стоишь на пороге чего-то важного, но пока не видишь, что именно за порогом. И пусть время кажется замирающим, пусть бар находится в некой мистической полутени, сейчас важен только этот момент: два друга, чья дружба уходит в далёкое прошлое, снова встретились и, как ни в чём не бывало, снова обсуждают вечные вопросы. Может, именно в этом и заключена настоящая красота человеческого существования – в способности находить радость в диалоге, даже если итог не ведёт ни к какому итоговому выводу.
С этими мыслями Луи допил свой бокал вина и почувствовал, как на языке остался терпкий осадок. Он посмотрел на Антуана и улыбнулся:
– Я рад, что мы снова говорим. Просто знай это.
– Я тоже рад, – кратко ответил Антуан, и в его глазах сверкнуло нечто похожее на искреннее тепло, смешанное с лёгкой печалью. Возможно, обоим ещё предстоит узнать, что скрывается за всеми этими странными ощущениями, за тягучим течением вечера и за воспоминаниями, которые ускользают, стоит лишь попытаться ухватить их покрепче. Но пока они вдвоём и разговор лишь начинается. И бар кажется тихой гаванью, где можно спрятаться от зовущего вечера, что за дверями продолжал шуметь проезжающими машинами и шелестом ветра в кронах чахлых деревьев.
Таким образом, они погрузились в первую долгую паузу, когда слова будто бы исчерпали себя на миг. И, возможно, именно в этой паузе, пропитанной ароматом винограда и старого дерева, родилось то непостижимое чувство, которое объединяет людей, когда они стоят на перепутье между привычными земными делами и чем-то большим, что едва угадывается в глубинах их сознания.