Охота на ведьму

Что-то там творится в королевстве Флуаронис? Со стороны кажется, будто жизнь идёт своим чередом и только невиданная за последние столетия жара нарушает привычный ход вещей. Воздух над этими землями дорожит от зноя, навевающего на людей беспечную скуку и, в зависимости от социального статуса, благородную лень.

В таверне царили прохлада и полумрак. Густой пивной дух преобладал над всем остальным, и даже запах только что вымытого дощатого пола растворялся в прогорклом застарелом дурмане перебродившего солода. Иногда порыв тёплого ветра заносил в распахнутое окно едва уловимый аромат жасмина и, вместе с ним, несколько ослепительных лепестков.

Изредка в зал проникали весёлые солнечные лучики, которые безвозвратно пропадали в глубине огромного некрасивого зеркала. Зеркало это висело над широкой барной стойкой и имело форму безобразно неаккуратного овала, слегка искажённое отражение терялось в его безрадостных глубинах, живо иллюстрируя особенности питейного заведения. Весьма средняя, но, тем не менее, уютная таверна, с доступным каждому путешественнику перечнем услуг.

За стойкой, как обычно, возвышалась необъятная фигура Клотильды – владелицы трактира «Перевёрнутая подкова». Это была миловидная женщина с открытым веснушчатым лицом, смешливая и очень габаритная. Особенно приковывали к себе внимание неохватная талия, стиснутая потрясающим всякое воображение корсетом и мощная грудь, на которой, практически параллельно полу лежал серебряный медальон. На голове Клотильды, скрывая кудрявые волосы, вот уже несколько лет красовался унылый вдовий чепец.

– Я тебе прямо скажу, – глубоким грудным голосом вещала хозяйка из-за стойки единственному посетителю таверны, – бегут, как скипидаром намазанные. Со всех углов. В окрестных королевствах поговаривают, что давно уже не видели такого числа праздношатающихся магов, ведьмаков и колдунов. Я вчера на рынке узнала от зеленщицы, будто драпают чародеи на Запад не случайно – прошёл слушок, что грядут в магическом мире какие-то странные перемены, будто сам Великий Совет готов собирать манатки и двигать свои бренные магические тела из Фариджо вглубь королевства. Вот, взять тебя. Ты рядом с Площадью живёшь, сам видел, сколько за последние недели через наш город волшебников прошло – просто конца-края нет.

Коренастый стрик, облачённый в рабочие штаны и холщовую рубаху, кивнул из-за стойки. У него был скучающий вид. Посетитель вяло отхлебнул из огромной кружки большой глоток пива, и с тоской воззрился в глубины мерцающего зеркала. Ещё бы! Он был мастером-зеркальщиком и не мог без содрогания смотреть на это чудовищное творение чьих-то неумелых рук.

Приходил зеркальщик в эту таверну уже не первый год. Приходил, скорее по привычке, нежели по каким-то другим причинам – пиво здесь подавали весьма посредственное, а иногда даже и разбавленное. Влекло же сюда мастера именно зеркало – массивное и подавляющее в своей безобразности. Зеркало это было наследством покойного мужа Клотильды, доставшимся ему в свою очередь то ли от бабки, то ли от тётки… И вот уже который год Клотильда, верная памяти почившего супруга, отказывалась снимать это чудовище со стены.

– Баруз, ты малый сведущий, – хозяйка, яростно трущая тряпкой огромный медный поднос, прервала своё занятие и доверительно склонилась над задумавшимся посетителем. – Ну, скажи мне, что такое происходит? – Женщина с мольбой изголодавшейся сплетницы взирала на спокойное лицо старика. Тот сидел, подперев рукой подбородок, и размышлял о том, что всего лишь неполный час работы может превратить безобразное зеркало хозяйки таверны в весьма изящную деталь интерьера.

– Думается мне, что вся эта шумиха, действительно неспроста. – Наконец произнёс он. – На днях при дворе Атийского короля умер старый маг – входивший, кстати, в состав Великого Магического Совета. Ну и, конечно, чародейное место – пусто не бывает, рвутся претенденты на должность. Само собой, отбор строгий, требования высокие, а работёнка – не бей лежачего. Ерунда всякая бытовая – контроль за границами, борьба с природными катаклизмами – дождь в засуху, снег в морозы и всё такое. Ну и по мелочи – мор там остановить или расшалившихся привидений приструнить.

– А я нутром чувствую. Нутром. Не в этом дело. Что-то грядёт, ой, вспомнишь ты ещё меня, вспомнишь. – С этими словами женщина снова склонилась над Барузом. Перед носом зеркальщика всколыхнулась невероятных размеров грудь с массивным серебряным медальоном. – Я тебе скажу по секрету, – вполголоса начала Клотильда, приблизившись к уху посетителя, – живёт у меня постоялец, явно из ЭТИХ… И никуда не торопится, чувство такое, будто выжидает чего-то…

Баруз закатил глаза и хлопнул кружкой об стойку:

– Да брось, Клотильда, везде тебе мерещится колдовской заговор! Говорю же, ищут твои маги место потеплее, только и всего.

– И правильно мерещится. Ты ещё вспомнишь мои слова, когда эти колдуны натворят дел. – Хозяйка, снова начала остервенело натирать поднос. – Мой покойный муж всегда говорил: «Настанет время, все эти маги передерутся и тогда, таким, как мы с тобой, Клотильда, простым смертным, ой, как не поздоровится».

Зеркальщик только рукой махнул.

Допив пиво, Баруз ещё немного поболтал с Клотильдой о последних городских новостях, их было не так уж и много – в королевской оранжерее погибла редкая птица, а в соседнем пределе сожгли на костре ведьму за то, что по зловредности наслала мор на несколько деревень. Посудачив о том, о сём, зеркальщик раскланялся.

Оставив на стойке пару медных монет, Баруз вышел на улицу. Удушающий зной накатил на него, и палящее солнце ослепило после полумрака таверны. День был ясный и безоблачный. Что может произойти в такую жару? Какие заговоры? Какая волшба?

Раз столица так безмятежно дремала под палящими лучами солнца, значит, вне всяких сомнений, в королевстве Флуаронис царил покой.

Нацепив на голову кепку, Баруз, не торопясь, направился к дому. С сиестой было покончено, а заказ герцогини Флоризе на зеркальную ширму ещё никто не отменял.

– Ну и жара, – вздохнул старик, шагнув под спасительную тень каштановой аллеи.

Как он посмел? Как посмел гнать её отсюда?

Люция кусала губы от бессильной злости, остервенело теребя в руках пару тонких кружевных перчаток. Притащиться в такую рань в дешёвый трактир для того, чтобы встретиться с человеком, который прочитал ей скучнейшую нотацию, достойную сорокалетней дуэньи!

«Милая, девушкам вашего возраста и образа жизни не место в таких заведениях, я не романтический разбойник, да и вы не Прекрасная Принцесса. Начитались дамских романов, так сидите дома». Даже выслушать не захотел! Надутый павлин! Босяк!

Чтобы не завизжать от ярости, Люция перевела взгляд со своего собеседника на огромное безобразное зеркало, висящее над барной стойкой. Хозяйка таверны отсутствовала – пока на город не обрушилась полдневная жара, мадам Клотильда поспешила на рынок за покупками. Таверна, выполнявшая одновременно функцию недорогого постоялого двора и питейного заведения оставалась открытой, в конце концов, жильцы должны иметь возможность свободного входа и выхода, не так ли?

Глубоко вдохнув кислого пивного воздуха, и, вложив в свой голос максимум презрительности, Люция выпалила:

– Недаром мой отец говорит, что вы сволочь и висельник, – она бросила это обвинение с какой-то странной запальчивостью, будто мужчина, сидевший напротив, был её личным врагом, а вовсе не человеком, к которому она обратилась за помощью. Сказала и гордо вскинула подбородок, отчего окончательно стала похожа на фарфоровую статуэтку кокетливой пастушки. Только вот для пастушки слишком дорого она была одета – изящное в своей непритязательной элегантности платье из нежно-зелёного ситца, украшенное простеньким с виду, но в тоже время очень изысканным кружевом, маленькая вязаная сумочка в тон и, конечно, перчатки – в такую-то жару!

– Мнением родителей пренебрегать не нужно. – Её собеседник произнес это так просто и так спокойно, что вся злость вздорной гостьи, копившаяся в течение последних минут, улеглась в одно мгновенье.

– И вам не обидно слышать такое в свой адрес? – девушка постаралась придать голосу скучающие интонации, но ничего не вышло, даже презрительностью не повеяло или он специально делал вид, будто не замечает её молний?

– Отчего же мне должно быть обидно? – этот вопрос прозвучал совершенно беззлобно и даже как-то по-неправильному меланхолично. Мужчина с интересом посмотрел на свою гостью.

Она на какое-то мгновенье постаралась взять себя в руки и снова приняла скучающий надменный вид, даже нарочито небрежно смахнула своими дорогими перчатками несколько несуществующих хлебных крошек с края стола. Кокетливо и чуточку брезгливо поставила на «расчищенное» место локоток, повела худеньким плечом, но, как ни старалась, а растерянности скрыть так и не смогла.

– Как же это? Вас называют сволочью и висельником, а вам и дела нет?! – Люция пристально посмотрела в тёмно-синие глаза, словно пыталась узнать, уж не насмехаются ли над ней? Однако мужчина и не думал иронизировать:

– Поскольку первое, скорее всего правда, – охотно поддержал он свою собеседницу, – то мне совершенно необидно, ну, а второе… Жизнь – штука настолько непредсказуемая… Сегодня – я висельник, а завтра, глядишь, и ваш папаша. Хотя, у кого поднимется рука на старого и немощного птичника?

– Мой отец не старый, не немощный и он вам не птичник! – Люция вскочила со скамьи, на которой сидела, порывисто схватила сумочку, презрительно глядя мужчине в глаза, натянула перчатки, после чего, гордо вскинув коротко стриженую голову, решительными шагами развернулась и направилась прочь из залы. По мере приближения к двери она шла всё медленнее и медленнее, давая ему возможность окликнуть её, остановить. Собственно, извинений она не ждала, но должен же он спросить, зачем она пришла сюда в столь ранний час. Однако мужчина равнодушно молчал. Между тем, до выхода осталось всего несколько шагов. Люция понимала, если она сейчас возьмётся за массивную медную ручку и потянет её на себя, открывая дверь, а затем с надменным видом выйдет на улицу, он её не остановит. «И правда, сволочь и висельник!» – с досадой подумала она и замерла, не поворачиваясь.

– Я уже ухожу. – Это прозвучало пошло и глупо. Конечно, уходит, он же не дурак, видит.

– Валяйте. – Черноволосый мужчина с немного резкими, но, в общем-то, привлекательными чертами лица, сидел за столом и спокойно пил холодный пенистый квас, даже не удостаивая свою посетительницу взглядом.

Вот ведь скотина! Девушка до боли в костяшках пальцев сжала свою маленькую (но очень дорогую) сумочку, затылком ощущая взгляд насмешливых синих глаз.

– Вы даже не поинтересуетесь, зачем я искала с вами встречи?

– Нет. Барышни часто ищут со мной встречи и причины, по которым это происходит, всегда одинаковы. – Искренне, можно даже сказать от всей души, признался он. – Но, раз уж вы так быстро уходите, значит, дело не первейшей важности…

Люция покраснела, как мак, при всём своём неуважении к этому господину она не ожидала таких откровенных и сальных намёков:

– Ошибаетесь! – Девушка резко развернулась. – Самой что ни на есть первейшей!

– Вот как? Отчего же вы тогда уходите?

– Вы меня оскорбили!

– Разве? Когда? – в синих глазах отразилось деланное удивление.

Действительно, когда? Что он ей вообще говорил? Она никак не могла вспомнить последние реплики их диалога, зацепиться было не за что… Ведь этот человек действительно не сказал ничего обидного, а его двусмысленные реплики… Что ж, на то они и двусмысленные, что их можно толковать как душе угодно…

Мужчина лениво закинул ногу на ногу и, сложив руки на груди, поглядывал на собеседницу, с интересом ожидая финала столь странной (если не сказать абсурдной) пикировки:

– По-моему, это вы, сударыня притащились сюда, шурша юбками, ни свет, ни заря, надменным тоном сообщили, что имеете ко мне разговор, после чего назвали меня висельником и сволочью, а заодно и оскорбились, как это у вас женщин водится.

– Неправда! Я вспомнила! – Люция оживилась, словно у неё в прикупе оказалась козырная карта, – Вы назвали моего отца стариком и птичником!

– Скажите, милая барышня, – слово «милая» он специально выговорил с особым чувством, – сколько лет вашему папаше? – тут мужчина широко улыбнулся, явно получая удовольствие от того, что может поставить на место богатенькую избалованную девчонку.

– А какое?.. – начала было девушка, но вовремя осеклась, – Шестьдесят пять…

– Ну, да, возраст мальчишеский. – Охотно поддержал собеседник.

– Это не повод обзывать его стариком! – бросила Люция и замолкла, прекрасно понимая, сколь смехотворно её поведение.

– Я никого не обзывал, сказал то, что есть, и вообще, мне надоел этот бессмысленный разговор. Или говорите, что вам надо от висельника и сволочи, или катитесь отсюда. Ещё рано, и я не расположен к флирту.

– К флирту?! – Люция даже подскочила от злости. – Я и не собираюсь с вами флиртовать! Если хотите знать…

– Не хочу. Идите уже, раз по существу от вас всё равно ничего не добьёшься. – Он сделал неопределённое движение рукой в направлении двери.

– А вот никуда я не пойду! У меня к вам деловое предложение, а веду я себя так надменно и глупо потому, что никогда не общалась с людьми вашей породы. Да что там вашей породы – вашего образа жизни! Мне не приходилось разговаривать с мужчинами вот так – тет-а-тет – тем боле тайно, тем более в дешёвой таверне. Поэтому, хотя вы и поливаете меня в ответ на мою чванливость презрением, я останусь и договорю всё до конца, а там можете поднять меня на смех и вообще выкинуть вон, если будет угодно! – закончив эту странную тираду, она круто развернулась.

Широкими шагами, путаясь в многочисленных нижних юбках, Люция подошла к столу, после чего с грохотом опустилась на самый край огромной деревянной скамьи. В следующее мгновение под тяжестью пышущей гневом девушки, накрахмаленных юбок, корсета и как минимум сотни булавок лавка перевернулась. Будто в страшном сне Люция увидела, как смешно и медленно взлетают вверх её ноги в пышных кружевных панталонах и бархатных туфельках.

В попытке сохранить своё достоинство, девушка попыталась ухватиться за край стола, чтобы удержать равновесие, но вместо этого ухватилась за край скатерти и потащила её, со всем, что стояло сверху прямо на своё нарядное светло-зелёное платье. Первой совершила приземление деревянная кружка с квасом, опрокинувшаяся Люции на лиф, затем глиняная солонка, размером чуть ли не с корыто, и под занавес – огромный медный кувшин всё с тем же квасом. Содержимое хлынуло Люции в лицо. А сам кувшин с грохотом покатился под стол. Однако девушка по инерции всё ещё продолжала тянуть скатерть на себя.

Уже из-под стола Люция увидела, как Торой метнулся со своего места ей на помощь. Понимая, что подхватить вздорную гостью не получится, он принял истинно мужское решение – изо всей силы потянул скатерть на себя. Один демон, девушка держалась за неё, как утопающий за линь.

Справедливости ради стоит заметить, что этот манёвр со скатертью, возможно и удался бы… Всё-таки будь на месте Люции кто-то более сообразительный, Торою удалось бы рывком поставить его на ноги. Но Люция была всего лишь девушкой из высшего общества, причём девушкой, которая падала со скамейки, поэтому в самый ответственный момент она решила смириться с неизбежностью положения и выпустила ткань из рук. Торой вверх тормашками полетел на пол с противоположной стороны стола, взмахнув в воздухе скатертью, словно сражённый воин шёлковым стягом. Дружный грохот свидетельствовал о том, что оба тела достигли пола.

Люция упала навзничь, больно ударившись копчиком и локтями. Она лежала, глядя в закопчённые потолочные балки, и постепенно осознавала степень своего унижения – вся в квасе, щедро сдобренная солью, с мокрыми задравшимися до бёдер юбками и разбитыми локтями. Поняв, что ситуация безнадёжна, она решила не вставать, а тихонько умереть от стыда в луже кваса прямо на дощатом полу. Но умирать было нельзя, оставалась ответственность за другого человека, который приземлился с не меньшим, чем она грохотом. Приземлился и с тех пор не издал ни звука…

– Эй, вы там как? Живы? – Люция вытерла лицо подолом своего ещё несколько минут назад такого красивого платья.

Тишина… Только слышно, как со стола глухо капает на пол квас.

– Эй… – Люция встала на четвереньки и двинулась под стол, миновала ноги в тяжёлых сапогах и, наконец, дотянулась до руки Тороя. – Эй…

– Барышня, – спокойно изрёк он, – боюсь, что, потяни я эту скатерть посильнее, и прогноз вашего папашки насчёт виселицы совершенно бы не оправдался…

– Так вы живы?! – возмутилась Люция, – Отчего же молчите, когда вас окликают?!

– Я был ослеплён видом ваших белых кружевных панталон…

– Ещё хоть слово и я опущу на вашу голову уцелевший кувшин. Между прочим, вы падали, как сражённый знаменосец, и это тоже выглядело смешно, хотя я и не удостоилась чести лицезреть ваши подштанники. А теперь вставайте, симулянт несчастный!

И тут до Люции, наконец, дошло, что она сидит перед мужчиной (от репутации которого давно остались одни лохмотья) в сыром, хорошо просоленном платье и насквозь мокром лифе.

– Да отвернитесь же! Как вы смеете? И вообще, помогите мне встать, что я так и буду сидеть на полу?

Он поднялся и резким рывком поставил Люцию на ноги, та охнула от боли и возмущения:

– Поаккуратнее! Я вам что, якорь что ли, так меня тянуть?

Торой картинно приподнял бровь:

– Милая, вы выражаетесь, как простолюдинка…

– А кого мне стесняться? Вас? – Она вскинула голову и постаралась пронзить его взглядом. Как он смеет делать ей замечания? Кто он такой? Аферист, пройдоха, маг, исключённый из Высшего Совета за какие-то тёмные делишки. Иными словами, человек с дурными манерами, о котором говорят, что его не повесили только потому, что он умеет хорошо заметать следы. Вот гадость!

– Я думал, барышни не произносят грубых слов вовсе не из боязни оскорбить чей-то слух, а исключительно по причине хорошего воспитания, – усмехнулся он. – Впрочем, я мало, что знаю о культурных барышнях, могу и ошибаться…

Опять укол. И ответить нечего. Ну, ладно, будет и на нашей улице праздник…

– Снова мы с вами обмениваемся шпильками… – с досадой сказала Люция, – А между тем, у меня болят локти, да и о причине своего визита я так и не рассказала…

– Успеете ещё. Кстати, ваше падение было столь эффектно-сокрушительным, что наверняка пострадали не только локти… Впрочем, им вероятно, досталось больше, чем тому месту, падение которому смягчили полсотни юбок…

Люция не нашлась, что ответить. Снова обмениваться колкостями не хотелось, а хороших манер она от Тороя не ждала, знала к кому идёт. Поэтому девушка только кисло улыбнулась.

Похоже, её собеседник оценил подобную кротость по достоинству, во всяком случае, ехидничать перестал.

– Ладно, пойдёмте, поищем, во что вам переодеться, да и насчёт ванны распорядиться было бы не худо, а то вы не только мокрая, как бездомная кошка, но ещё и липкая, словно сахарный леденец.

Он решительно взял её под локоть и увлёк наверх. Поднимаясь по скрипучим ступенькам, путаясь в мокрых юбках, Люция вдруг осознала, что она не только мокрая, как кошка, и липкая, как леденец, но ещё и глупая, как пробка – идти с незнакомым мужчиной в пустой номер, снятый в подозрительной таверне, было верхом безрассудства.

– Стойте!

– Что ещё? Придумали достойный ответ на мою колкость про локти и юбки?

– Думать мне больше не о чем, как о ваших колкостях! – рассердилась Люция. – Немедленно прекратите меня вести неизвестно куда. У вас дурная репутация, говорят, что вы бесчестный и хитрый человек…

– Ну да, а ещё сволочь и висельник. – Охотно поддержал он. – Успокойтесь, это не заразно, так что вам не грозит перенять эти уникальные качества. Да прекратите так трястись, ужасно раздражает!

– Я вас не боюсь, но вдруг вы всё же задумаете какую-нибудь гадость? – откровенно призналась в своих опасениях девушка.

Торой пристально, склонив голову на бок, начал рассматривать её лицо: по-мальчишески короткие русые волосы, чёрные высокие брови, глаза неопределённого зелёно-голубого цвета с невзрачными ресницами, слишком бледные губы – ничего примечательного в чертах, правда и ничего отталкивающего, но всё в целом – довольно банально.

– Нет, милая, я не задумаю гадость, – успокоил он свою спутницу, – гадости обычно задумывают в отношении хорошеньких, смазливых девушек. Вы не тот вариант, так что и не надейтесь на гадости – помыться, переодеться и марш домой, к престарелому папаше – вот и всё на что вы можете рассчитывать с моей стороны. Кстати, это надо успеть сделать до того, как в таверну набьются постояльцы и выпивохи, которые уже к утру следующего дня по всему городу раззвонят о вашем странном визите.

Из его длинной речи Люцию больно хлестнула самая первая фраза, про хорошеньких барышень.

– Я знаю, что не красавица, а вы…

– А я?

Она гордо промолчала, отведя взгляд. Может быть, он тоже не был красавцем, а может, и был. Не зря же за ним тянулся такой длинный шлейф скандалов, связанных с женщинами всех возрастов.

– А вы просто издеваетесь надо мной. И всё же, идёмте, где ваша комната? – она с достоинством высвободила свой локоть и, опережая Тороя на полшага, устремилась вверх.

– Здесь налево.

Люция смешалась и отчего-то повернула направо, в результате её локоть снова был резко подхвачен, после чего последовал крутой разворот в противоположную сторону.

– Налево, говорю я вам. Какая, однако, трусиха… – с этими словами мужчина втолкнул её в полумрак просторной комнаты.

Люция с любопытством огляделась. Обстановка её несколько разочаровала – безупречный порядок и простота. Кровать самых посредственных размеров, рассчитанная на одного человека, стол, несколько стульев, старое бюро, небольшой шкаф, сундук в углу да потёртый коврик на полу. В распахнутом окне дрожала тонкая занавеска, с улицы пахло жасмином и конюшней. Видимо комната выходила окнами во двор.

– И только-то? – в её голосе звучало такое искренне разочарование, что Торой, ковырявшийся в сундуке, обернулся.

– А вы чего ждали? Ларцы с драгоценностями, обнажённых куртизанок на шёлковых простынях или убиенных младенцев, крови которых я собираюсь испить прямо у вас на глазах? – огрызнулся он. – Комната, как комната, скажите спасибо, что вообще впустил, мог бы погнать вас до дому такую, какая есть.

И вдруг, по сварливым и раздражённым ноткам его голоса, Люцию осенила догадка – он был не на много старше её самой!

– Торой, скажите, сколько вам лет?

– Вам-то что за дело?

Люция осторожно присела на краешек кровати, потрогала рукой грубое шерстяное покрывало, под покрывалом что-то прощупывалось, что-то металлическое, что-то…

– Что вы там расселись? А ну вставайте немедленно! Не хватало только, чтобы после вашего визита ещё и от покрывала квасом веяло!

Люция поспешно вскочила.

– Простите… И всё же, сколько вам лет?

– Тридцать. Устроит?

– Нет, точно не тридцать.

– Я хорошо сохранился. А вам?

– Восемнадцать. – Честно призналась Люция, переборов искушение накинуть пару годков.

– Что-то вы, милая, засиделись в невестах, в вашем возрасте девушки уже не девушки и вообще замужем, детей воспитывают.

Дочка птичника в очередной раз залилась румянцем:

– А это уже не ваше дело! Давайте сюда одежду и корыто. Я хочу помыться и переодеться, а то квас сохнет, и у меня руки липнут к телу…

Торой не поворачиваясь, бросил на пол простое платье из коричневого сукна.

– Вот, единственное, что есть. Надеюсь, вы в него влезете.

– Влезу. – Люция прикинула на глаз – размер вроде был подходящий. – А откуда у вас платье?

– На танцы хожу.

– Что вы всё язвите, неужели нельзя просто ответить? – удивилась Люция.

– Какое вам дело до того, откуда у меня взялось это платье? Хотя, если принципиально, то успокойтесь – платье не моё, оно лежит в этом сундуке не первый день. Постоялица, жившая здесь до меня, уезжала в спешке, вот и забыла. На ваше счастье. – Он поднялся на ноги, – Пойду, распоряжусь, насчёт корыта и воды, а сам, пока вы будете оттирать от белых рук квасное сусло, посижу внизу, выпью пару кружек пива…

С этими словами Торой удалился.

Люция пожала плечами и начала раздеваться. Насквозь промокшая ткань прилипла к телу, как вторая кожа. Кое-как сбросив юбки, девушка осталась в кружевных панталонах и корсете. Не спеша, Люция занялась шёлковой шнуровкой, распутала намокшие узлы и с наслаждением скинула отяжелевшую, сырую конструкцию из ткани и китового уса. Оставшись в одной тонкой сорочке, девушка наконец-то смогла свободно вздохнуть, бросив ненавидящий взгляд на валяющийся рядом корсет.