Не такой. Книга вторая

Глава 4

Тишину ночной комнаты взбудоражил зуммер телефона. Дина Лукина, находясь под впечатлением приятного сновидения, недовольно поморщилась. Ей очень не хотелось просыпаться, а ещё больше не хотелось покидать тёплую постель. Однако телефон, вопреки её ожиданиям, всё не смолкал. Про себя выругавшись крепким мужским словечком, Дина нехотя вылезла из-под одеяла. Она включила настольную лампу, стоявшую возле кровати, и взглянула на часы.

– Три часа ночи, – буркнула себе под нос. – Кому там не спится в такую рань? Поёжившись от холода (батареи уже вторую зиму были чуть тёплыми), Дина быстро накинула тёплый халат и, сунув ноги в тапочки, не спеша прошаркала в прихожую.

– Слушаю вас, – недовольно сказала она в трубку. Услышав голос Поленова, уже хотела было выматерить его за такие внеурочные звонки, но буквально через несколько секунд лицо капитана госбезопасности стало серьёзным, и сна как будто и не бывало. – Что ты говоришь? – прошептала она. – Да, у меня. Сейчас позову. – Лукина, бросив трубку рядом с аппаратом, поспешила в спальню. На пороге она чуть не столкнулась с Самойловым. Дина так до сих пор и не смогла понять, какие у них с Игнатом отношения. Несмотря на вроде бы взаимные чувства, тот уже больше года так и не подал на развод со своей женой, с которой давно не жил вместе и, соответственно, не делал ей предложения. Так и жили: то он у неё, то она у него, то, если у кого-нибудь из них случались какие-либо срочные дела по работе, каждый у себя.

– Поленов звонит, – успела сообщить Самойлову Лукина перед тем, как тот взял трубку.

– Самойлов у аппарата, – хриплым после сна голосом сказал полковник.

Хотя он и проснулся практически сразу, как только Дина включила свет, но по-прежнему всё ещё пребывал в состоянии небольшой заторможенности. Слушая доклад подчинённого и давая ему указания, он то и дело поглядывал на застывшую в дверях сожительницу, ловящую каждое его слово. Закончив разговор, Самойлов положил трубку на рычаг аппарата и направился в спальню.

– Ну, что? – спросила Лукина, последовав за ним. – Что-то серьёзное?

– Беспалов в бессознательном состоянии. Сейчас находится в нашей больнице, – ответил Игнат Фёдорович, натягивая брюки.

Врождённая педантичность в отношении к своим вещам позволила полковнику госбезопасности одеться и быть готовым к выезду буквально в течение нескольких минут. А ещё через несколько минут он уже выходил из подъезда дома, направляясь на встречу высланному для него автомобилю.

– Что случилось, товарищ полковник? – обратился к нему его личный шофёр Илья, открывая дверцу автомобиля.

Самойлов, погружённый в свои мысли, не ответил, а, запустив в салон порцию морозного воздуха, молча уселся на переднее сидение. Водитель, заметив состояние шефа, не стал больше донимать его расспросами. Куда доставить начальника, ему сообщили, когда по тревоге выдернули из тёплой кровати, в которой осталась спать его молодая супруга. В вестибюле ведомственной больницы полковника встретил майор Поленов, в накинутом на плечи халате.

– Ну, что? – ещё издали задал волнующий его вопрос Игнат Фёдорович.

– Всё также, состояние критическое, – хмуро ответил майор, который, судя по виду, сегодня вообще не ложился спать.

– Что говорят врачи?

– Ничего определённого, – пожал плечами Поленов. – Намекают, что ничем помочь не смогут, так как до сих пор не смогли определить причину болезни.

Мужчины быстрым шагом направились в отделение реанимации, хотя торопиться, вроде бы, было и незачем. Их помощь там явно была не нужна. Майор протянул шефу белый халат, и тот на ходу набросил его поверх пальто.

– Так что же с Беспаловым могло произойти? – словно раздумывая вслух, задал вопрос Самойлов, пока они петляли лабиринтами пустых коридоров и поднимались по лестницам.

– Да тут хрен поймёшь, Игнат Фёдорович. Никаких внешних повреждений, вроде бы, нет. Рентген показал, что все органы в полном порядке…

– Контузия? – предположил полковник.

– И это врачи не подтверждают. Кто другой, может быть, и усомнился, но я склоняюсь к тому, что было какое-то дистанционное воздействие.

– Ты думаешь?

– Почти уверен.

Сотрудники особого отдела, наконец, вошли в реанимационное отделение. К ним тут же направился мужчина средних лет в белом халате и медицинской шапочке.

– Анатолий Ефремович Шарко, завотделением, – представился он.

– Что Беспалов? – пожав руку медику, спросил полковник.

– Состояние тяжёлое, – со свойственным докторам хладнокровием сообщил тот, опуская к подбородку медицинскую маску. – Делаем всё, что можем, но… Такое впечатление, что парень стареет прямо на глазах. Если этот процесс будет продолжаться с той же интенсивностью, боюсь, до утра он не дотянет.

– Стареет?! – удивлённо буркнул Самойлов, бросив короткий взгляд на Поленова.

Мужчины подошли к палате интенсивной терапии, и полковник, приоткрыв дверь, заглянул внутрь. Возле койки с бледным, как мел, подчинённым, больше сейчас похожим на труп какого-то старика, чем на живого молодого человека, суетились две медички. Понаблюдав некоторое время за действиями врачей, начальник особого отдела осторожно прикрыл дверь.

– Может быть, пройдёте в мой кабинет? – предложил Шарко. Самойлов согласно кивнул. Все трое прошли в конец коридора и вошли в небольшой, но уютный кабинет. В воздухе парила странная смесь запахов медикаментов и зернового кофе. – Вы здесь располагайтесь, а мне нужно идти работать. Если что-то прояснится, я вам сообщу, – сказал эскулап, закрывая дверь с обратной стороны.

Когда его торопливые шаги стихли, Самойлов вновь обратился к Поленову.

– Матвей Лукич, – сказал он, усаживаясь на небольшой кожаный диван, – так где это случилось с Беспаловым?

– Всё произошло на квартире у Петренко. Скорую вызвал отец Виктора. Сказал, что сотруднику КГБ плохо. Врачи приехали очень быстро. Что произошло до этого, пока неизвестно.

– Но какого… Что Беспалов делал у Петренко? Какого рожна он туда попёрся? – зло рыкнул полковник. – Я его к ним не посылал.

– Непонятно, – пожал плечами Поленов. – Возможно, проявил, так сказать, инициативу.

– Инициативный, твою мать…

– По горячим следам выяснить ничего не удалось. Петренко не мычит, не телится. Видно, что мужик сильно перетрусил.

– Может, пьяный?

– Та вроде бы нет… Говорю же, испугался, наверно, что у него на квартире сотрудник КГБ сознание потерял.

– А жена что?

– Та тоже не лучше… В общем, напоили обоих валерьянкой и вручили повестки на завтра, – Поленов взглянул на часы, – то есть на сегодня, на четырнадцать часов.

В коридоре послышался топот ног и приглушённые голоса. Дверь кабинета открылась, вошёл заведующий отделением. Он был уже без маски, а его лицо было мрачным и суровым. Оба осотовца замолчали и повернули головы в его сторону. Медик, ничего не говоря, медленно стащил с головы свою шапочку и тихо произнёс:

– Я очень сожалею, но мы сделали всё, что могли.

Полковник вскочил с дивана, а майор замер на месте, словно восковая фигура. Оба, как по команде, тоже сняли свои шапки. У Самойлова, прошедшего всю Великую Отечественную войну, сначала в разведроте, потом в контрразведке, ещё свежи были воспоминания тех жестоких лет, когда приходилось терять друзей и близких. Теперь же, когда давно уже не гремят разрывы бомб, и не слышен пулемётный стрекот, гибель молодых ребят ему казалась нелепой и непонятной. Даже смерть от болезни Игнат Фёдорович воспринимал как что-то неестественное и чуждое в это прекрасное мирное время. Некоторое время в помещении царило молчание. Доктор, не глядя на присутствующих, прошёл через кабинет, достал из сейфа бутылку коньяка и три гранёных стакана. Всё также молча плеснул в каждый коричневого цвета жидкости и, не говоря ни слова, залпом выпил содержимое своего стакана. Самойлов и Поленов подошли к столу и последовали его примеру. Немного постояв в тишине, Игнат Фёдорович взглянул на подчинённого и, подав знак следовать за собой, направился к двери. Уже выходя из кабинета, он остановился и, обернувшись к медику, сказал:

– Анатолий Ефремович, мне нужен полный отчёт о том, что вы делали и, конечно, результаты вскрытия.

– Само собой, – мрачно, не по уставу, ответил тот.

– Это дело так просто оставлять нельзя, – зло проговорил полковник. Мужчины вновь шли по гулким коридорам больницы, и он, словно в бреду, с силой комкал в руках снятый на ходу халат. – Мне нужно знать, кто виновен в смерти Беспалова. Если это проделки Петренко младшего, то он сильно об этом пожалеет. В общем, Игнат Фёдорович, давай-ка, ты лично займись расследованием происшествия. Ты у нас самый опытный, тем более что полностью в теме и хорошо знаешь всю специфику нашей работы.

– Есть, – ответил майор, принимая из рук шефа скомканный, словно тряпка, халат.

Глава 5

– Доброе утро, дети, – поздоровалась с нами воспитательница, когда мы втроём уселись каждый за свой столик.

– Доброе утро, Илона Викторовна, – ответили мы хором, уже почти правильно и чётко выговаривая все буквы.

Чувствовалось, уж, во всяком случае, нашей воспитательнице точно, что её труды не пропадают даром. Она улыбнулась, и на её щеках появились симпатичные маленькие ямочки. Эти ямочки, пожалуй, были единственным, что немного украшало некрасивое лицо Илоны Викторовны Крупининой – старшего лейтенанта госбезопасности. Нельзя сказать, что Илона была страшненькой, но непривлекательной это уж точно. Возможно, именно поэтому у неё на пальце до сих пор не было обручального кольца, хотя, по моим прикидкам, ей было что-то около тридцати лет. Однако должен отметить, что мужчины (да и я, чего греха таить, ведь мне, как-никак, если прибавить к тридцати шести годам ещё четыре, которые я прожил уже в этом мире, было сорок лет), очень даже заглядывались на точёную фигурку и стройные ноги этой спортивного вида женщины среднего роста.

С тех пор, как мы поселились в интернате, Илона была у нас бессменной воспитательницей. Она-то и обучала нас грамоте и счёту, играла с нами в развивающие игры, загадывала загадки… В общем, очень плотно занималась нашим образованием, руководствуясь тем, что мы значительно превосходили по уровню развития всех наших среднестатистических сверстников. Если бы она знала, насколько мы с Лидочкой их превосходим, то вряд ли бы стала задавать нам такие простенькие и бесполезные задачки. Единственно для кого её обучение было полезно, так это лишь для Гришани. Если наш зазнайка день ото дня рос интеллектуально, то лично для меня такие уроки были просто пустыми и скучными.

Я уверен, что моё с Лидочкой превосходство в интеллекте и возможностях над современными людьми заключалось вовсе не в том, что мы по факту были взрослыми. Дело в том, что обучение детей в нашем мире из будущего было гораздо содержательней и сложней. Я не знаю, правда, как обучают детей в обычных школах, но если в нашей всё так примитивно и скудно, то вполне можно себе представить как там. Если хотя бы приблизительно описать процесс обучения в том мире, то можно начать с того, что там, благодаря мудрым волхвам, была восстановлена древняя буквица, состоящая не из тридцати трёх букв, как здесь, а из сорока девяти. С раннего возраста, изучая такую многомерную грамоту, ребёнок так прокачивал свой мозг, что потом ему было очень легко мыслить более высокими категориями, не плоско и тускло, а яркими объёмными образами. Да и арифметика была не такой примитивной, как в этом мире. Все эти знания и умения, полученные ещё в детстве, закладывали надёжный фундамент для будущих практик, которым обучали в подростковом возрасте, и которые в этом мире назвали бы магическими или, если вспомнить мою бабу Матрёну, бесовскими.

Что ещё хотелось бы сказать о нашей воспитательнице, так это то, что, несмотря на кажущуюся внешнюю простоту, на самом деле она была очень умной и наблюдательной женщиной. Видимо, именно эти и другие, не менее важные, её качества и способствовали выбору профессии и поступлению на работу в такую серьёзную организацию как КГБ. Илона Викторовна подмечала и запоминала всякую мелочь, на которую обычный человек даже не обратил бы внимания. Это значительно усложнило бы мою жизнь, если бы, постепенно подрастая, я тоже не совершенствовал свои знания этого мира и умения подражать действиям маленького ребёнка. Благо, что у нас, в нашем небольшом коллективе, был образец, который показывал мне и Лидочке, что должен уметь обычный, ну, может, и не совсем обычный, но четырёхлетний малыш. Судя по всему, в нашем негласном состязании, о котором наша воспитательница даже не догадывалась, мы с Лидочкой пока что переигрывали её в хитрости и изобретательности.

Единственным занятием, которое проводила Илона, и которое мне действительно нравилось, было чтение нам книг. У воспитательницы был очень приятный, можно сказать, завораживающий голос. Благодаря ему, слушая обычные детские сказки и былины, которые, скорее всего, не входили в обычную образовательную программу для дошкольников, я невольно погружался в почти медитативное состояние и наяву видел образы древних былинных героев. Скорее всего, Илона знала волшебную силу своего голоса, а потому частенько ею пользовалась.

Погрузившись в свои размышления, я прослушал, о чём говорила Илона Викторовна, а она тем временем продолжала с нами разговор:

– Вы же помните, что завтра мы с вами будем встречать Новый год, поэтому сейчас давайте быстренько повторим стишки, которые мы разучили к этому празднику. Ночью придёт Дедушка Мороз и принесёт вам подарки, но если вы не расскажете ему стишок, то он вам их не отдаст.

– Он сто, задина? – спросила Лидочка, удивлённо взглянув на воспитательницу.

Я покосился на неё и мысленно поаплодировал магу за то, как он здорово вжился в роль девчонки.

– Ну почему же жадина? – принялась объяснять та. – Это такая традиция, так принято… Дедушка Мороз очень добрый, но раздаёт подарки только умным и послушным детям, а чтобы его в этом убедить, нужно рассказать ему стишок. Тогда он увидит, что вы трудолюбивые и послушные и с удовольствием даст вам подарок. Вам понятно? – Мы все втроём кивнули. – Вот и хорошо. Тогда рассказывайте свои стишки, а потом с Раисой Ивановной пойдёте на улицу лепить снеговика.

Мы радостно захлопали в ладоши, проявляя бурные эмоции. На улице с самого утра валил снег, и мы то и дело с тоской поглядывали в окно, на огромные белые хлопья, бесшумно падающие во двор интерната.

– Так, кто хочет первым рассказать свой стишок? – спросила Илона и обвела нас испытующим взглядом.

Конечно же, выше и быстрее всех поднял руку Гришаня.

– Хорошо, Гриша, рассказывай первым, – удовлетворила порыв толстячка воспитательница. – Как называется твой стишок?

– Стишок называеца Дед Мовоз.

– Ну, рассказывай.

– За окном зима была, за окном пувга мела, – с воодушевлением начал Гришаня. На миг он запнулся, словно что-то вспомнив, бросил быстрый взгляд в окно, а потом улыбнулся и с энтузиазмом продолжил: – Было всё белым-бело, снег летел, и время шло… Я заснул, и вот во сне Дед Мовоз пришёл ко мне. Он поставил посошок, снял с плеча большой мешок и сказал мне: – С Новым годом! С новым счастьем, мой двужок!

Как обычно, закончив, Гришаня принял гордый вид и вопросительно взглянул на Илону Викторовну.

– Ребята, – обратилась она ко мне и Лидочке, – вам понравился стишок?

– Да, – дуэтом ответили мы.

– Тогда давайте поаплодируем Грише. Он очень старался.

Лицо у Гришани во время исполнения стиха действительно покраснело от напряжения. Он ещё не мог чётко выговаривать букву «р» и злился, что она у него не очень хорошо получалась. Мы с Лидочкой изобразили бурные овации, после чего тоже, стараясь не превзойти талантами нашего зазнайку, рассказали каждый свой стих.

– Молодцы! – похвалила нас всех Илона Викторовна. – Ну, а теперь одевайтесь потеплее и идите гулять. Раиса Ивановна! – громко крикнула она. В комнату вошла наша нянечка. – Забирайте детей и ведите на улицу.

Когда уже одетые дети выходили из интерната, пропустив их, в дверь вошёл майор Поленов. Он проводил малышей пристальным, внимательным взглядом, словно желая прощупать их на предмет наличия камешка в душе, и захлопнул входную дверь. Струсив у порога снег с пальто и шапки-ушанки, Матвей Лукич обмёл веником снег с ботинок и направился в кабинет начальника специнтерната. Появление сотрудника особого отдела не вызывало ни у кого из служащих удивления, так как он являлся главным куратором этого заведения.

– Разрешите, Михаил Тимофеевич? – стукнув для приличия пару раз в дверь, Поленов, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет.

– А, Матвей Лукич… Проходи. – Майор Зарубин вышел из-за стола, чтобы поприветствовать коллегу.

Мужчины пожали друг другу руки. Поленов не спеша снял пальто, повесил на вешалку, после чего водрузил туда же шапку.

– Что-то ты сегодня неважно выглядишь, – заметил Зарубин.

– Не выспался, – словно оправдываясь, ответил визитёр.

– И с чем ты сегодня пожаловал? – Михаил Тимофеевич вновь уселся за свой стол. – Ты же, вроде бы, недавно был у нас… Или случилось что?

– Случилось, Михаил Тимофеевич, случилось, – лицо Поленова стало серьёзным. – Сегодня ночью в больнице умер Беспалов.

– Иди ты… – изумился начальник интерната. – Он же молодой совсем… Отчего ж он умер?

– Отчего?.. – словно эхо, повторил сотрудник «Осот». – Вот это я и пришёл узнать.

– Не понял… Мы-то тут каким боком? – всегда красное лицо Зарубина от волнения покраснело ещё больше.

– Есть версия, что это проделки кого-то из твоих воспитанников.

Начальник специнтерната, имея на своём попечении ребят со столь необычными способностями, нисколько не удивился такой постановке вопроса.

– На кого думаешь? – озабоченно поинтересовался он.

– Пока что трудно сказать. Самойлов и поручил мне в этом разобраться. Хочу поговорить с вашими работниками. Может, они чего интересного скажут.

– Добро, – согласился Михаил Тимофеевич. – С кого начнёшь?

– Начну, пожалуй, с Крупининой. Она теснее всех взаимодействует с нашей троицей. Раиса, я видел, вывела их сейчас на улицу, когда вернётся, поговорю и с ней.

– Думаешь, что кто-то из них?

– Не исключаю такой возможности… Понимаешь, в больничку Беспалов попал как раз после посещения квартиры Петренко.

– Вот как!

– Да, представь себе.

– Так, может, это родители Витька, того… Беспалова нашего и траванули? – предположил Зарубин.

– Вряд ли. Не тот контингент, знаешь ли. Слишком они… как бы это выразиться? Простые, что ли, бесхитростные… С ними даже разговаривать не интересно – наперёд знаешь всё, что они скажут. Так что твоя версия, скорее всего, неверная. У меня тут к тебе, Михаил Тимофеевич, просьбочка будет…

– Слушаю.

– Ты бы не мог мне одолжить свой кабинетик на некоторое время или какую другую комнату, чтобы я по интернату не шлялся, а спокойно со всеми переговорил с глазу на глаз.

– Без проблем! – вставая со стула, согласился Зарубин. – Я как раз собирался в город по делам ехать. Каждый раз перед Новым годом какие-то проблемы возникают. Теперь вот профессор истории, будь он неладен, выбил у начальства каким-то образом разрешение попасть в наш интернат… Не сидится старику на своей кафедре…

– Чёрт, это же завтра Новый год… – вытирая лицо ладонью, словно смахивая с себя какое-то наваждение, задумчиво произнёс Поленов. – Я из-за этого происшествия с Беспаловым совсем ориентир потерял.

– Ничего, – подбодрил коллегу начальник интерната. – Глядишь, до завтра всё и прояснится.

– Хотелось бы… Только…

– Чего? – уже у самых дверей спросил Зарубин.

– Сомневаюсь я что-то, – недовольно пробурчал Матвей Лукич. – Вокруг этой троицы уже давно какая-то муть поднимается. Два года прошло, а мы всё топчемся на месте… Так и не поняли: кто мутит и для чего?

– Ладушки. Ты тут разбирайся, а я двинул… Так ты говоришь, Крупинину позвать?..

Через пару минут в дверь постучали.

– Заходи, Илона Викторовна, – крикнул Поленов, пересаживаясь за стол начальника интерната.

– Здравствуй, Матвей Лукич, – Крупинина вошла в кабинет, и майор невольно залюбовался её фигурой. Тёмно-синий костюм с приталенным жакетом и в меру короткой юбкой изящно подчёркивали все достоинства воспитательницы.

– Здравствуй, Илона, – Поленов не улыбнулся, как обычно, а жестом указал женщине на стул.

– Чего ты сегодня такой мрачный? – спросила Крупинина, присаживаясь на указанное ей место.

– Обстоятельства так сложились, – буркнул майор. Илона Викторовна не стала больше ничего спрашивать. Она молча ждала, что скажет Поленов. – Ночью умер Беспалов, – после недолгого молчания сообщил тот.

– Как? – всплеснула руками Крупинина.

– Да вот так… Был человек и кончился.

– Несчастный случай? – предположила собеседница.

– Не совсем.