Жаркая осень в Акадии

– Отец, неужели мне придется надеть на себя вот это! – воскликнула Василиса, тыкая пальцем в альбом, который принес мсье Лефевр. В нем были рисунки с одеждами, которые носят женщины в Европе. – Я буду выглядеть в этом, как баба-яга, о которой ты мне рассказывал.

– Если мадемуазель желает, то я могу сшить для нее платье попроще, – произнес портной. – Вы, правда, будете в нем похожи на простолюдинку. Но мадемуазель такая красивая, что любое платье будет ей к лицу…

И вот мы с Василисой прогуливаемся по Квебеку. Я решил не спешить к губернатору в его дворец. Надо сначала разобраться, что к чему, узнать, о чем говорят здешние жители и что они думают о войне, которая идёт между Францией и Англией. А, самое главное, что они думают о наших друзьях из будущего. Ведь то, что они уже успели сделать, должно было удивить всех.

Правда, я и особенно Василиса пока еще не совсем хорошо говорим по-французски и иногда с трудом понимаем речь окружающих нас людей. Между собой мы чаще разговариваем по-русски. Вряд ли в Квебеке есть люди, которые знают русский язык. Да и Василиса пусть привыкает говорить на языке своей отчизны, которую она еще не видела, но которую любит. Но оказалось, что я ошибся.

– Смотри, отец, – толкнула меня локтем в бок Василиса. – Видишь человека в синем кафтане? Он как-то странно смотрит на нас.

Я оглянулся. Действительно, стоявший у дверей торговой конторы человек в синем кафтане и в напудренном парике с удивлением глядел на нас. Он даже хотел было шагнуть в нашу сторону, но неожиданно остановился, потом резко отвернулся и заспешил куда-то, видимо, по каким-то своим делам.

– Отец, – сказала Василиса, – может быть, надо послать весть о нем Хасу? Помнишь, он велел нам, если что-то будет нам угрожать, тотчас ему сообщить.

– Так нам вроде никто и не угрожает, – ответил я. – Давай немного подождем. Думаю, что мы скоро узнаем, кто этот человек и почему он так странно на нас смотрел…

3 сентября 1755 года. Квебек

Кузьма Новиков, он же Ононтио, кузнец и представитель русских в Новой Франции

И действительно, когда сегодня утром мы с Василисой вышли из дома, вчерашний незнакомец нас уже поджидал на улице, делая вид, что он случайно здесь оказался. Он вежливо поздоровался со мной по-французски и назвался мсье Крамером.

– Я слышал, что вы, мсье, умеете говорить по-русски, – сказал он, – и потому я готов продолжить с вами разговор на этом языке.

Последние несколько слов он, действительно, произнес по-русски. По его говору я понял, что Крамер был из немцев. Правда, язык наш он знал изрядно. О чем я и сказал ему, заодно представившись.

– Господин Крамер, – спросил я, – а как вы узнали, что я русский?

– О, герр Новиков, – всплеснул руками немец, – мне случайно удалось услышал вчера, как вы изъяснялись с этой прелестной мадемуазель, – Крамер галантно сделал полупоклон Василисе, – на языке, которым мне пришлось пользоваться целых пять лет. Видите ли, я занимался торговлей с Россией и в Петербурге держал табачную лавку. Дела у меня шли неплохо, но после известных событий 1741 года, когда на царский трон взошла дочь вашего покойного императора Петра I, немцам в России, знаете ли, стало не совсем уютно. Я решил не рисковать своей жизнью и имуществом, а покинул Петербург, отправившись в Восточную Пруссию. Там, в Кёнигсберге, у меня были давние контрагенты, поставлявшие табак из английских колоний в Америке. Друзья предложили мне отправиться в Новый Свет и заняться там закупкой мехов. Бобровые шкурки высоко ценились в Европе, и, торгуя ими, можно было неплохо заработать.

– А как вы оказались в Квебеке? – спросил я у немца.

– Я решил отправиться сюда, чтобы в Новой Франции учредить филиал нашей компании. К тому же, как мне сообщили, некоторые индейские племена, живущие на контролируемой британцами территории, готовы выйти на тропу войны. А это значит, что никакой торговли с ними не будет. Индейцы предпочтут получить деньги за убийство французов и союзных им индейских племен.

Мне оставалось лишь покачать головой. Именно так оно и было. А герр Крамер тем временем внимательно посмотрел на меня, потом на Василису, а потом спросил:

– Господин Новиков, я очень был рад встретить человека из России. Поверьте, годы, проведенные в вашей стране, для меня стали лучшими в моей жизни. Мне бы очень хотелось снова увидеть вас и вашу прелестную спутницу…

– Это моя дочь…

– О, как я сразу не сообразил! Русские женщины всегда отличались красотой и грацией. Как зовут вашу дочь, господин Новиков?

– Ее зовут Василиса, – ответил я. – Она родилась здесь, в Новом Свете, и росла среди индейцев. Так что прошу извинить ее за незнание некоторых правил поведения в обществе.

– Господин Новиков, – Крамер с улыбнулся и снова расшаркался перед Василисой, – ваша дочь просто очаровательна. Счастлив будет тот, кто сумеет понравиться ей.

Потом он достал из кармашка часы, взглянул на циферблат и поспешил откланяться.

– Отец, – сказала мне Василиса, когда герр Крамер скрылся за углом, – мне кажется, что этот человек не тот, за кого он себя выдает.

– Все может быть, – задумчиво произнес я, – надо поинтересоваться у месье Жерома о нашем новом знакомом. Купцы знают многое друг о друге.

20… год, Москва

Старший лейтенант Хасим Хасханов, позывной «Краб»

Хас бежал вдоль Хорошевского шоссе, мечтая поскорее добраться до метро. Несмотря на ноябрь и номинальную осень, погода стояла вполне себе зимняя. Под ногами хлюпал мокрый снег, ветер задувал в лицо, старался проникнуть под одежду, пробрать до самых косточек. Когда до метро оставалось около десяти метров, сзади послышался робкий голос:

– Товарищ… товарищ… товарищ военный…

Хас обернулся, уже представляя, что увидит перед собой. Маленький тщедушный солдатик, перетянутый ремнём, со значком «патруль». Хас начал сканировать глазами горизонт, ища, где мог бы притаиться начальник патруля. Спустя полминуты он его увидел. Метрах в тридцати из-за ларька с шаурмой торчал бдительный глаз начпатра[11], майора ВВС. Оттуда же, в дополнение к глазу, торчали плечо с майорским летным погоном и часть груди со значком.

– Товарищ… товарищ… – глаза солдатика растерянно шарили по альпаку[12] Хаса, не находя, за что зацепиться.

– Товарищ капитан первого ранга, – весело подсказал Хас.

– Товарищ капитан первого ранга? – на солдатика жалко было смотреть. Он уже приготовился упасть в обморок.

– Да, – нагло подтвердил Хас. – Какому сухопутному званию соответствует капитан первого ранга?

– Э-э-э-э-э-э… – солдатик начал потихоньку оседать. Хасу даже показалось, что он сейчас пустится наутек.

– Полковнику, – помог ему выйти из затруднительного положения Хас. – Что хотели, товарищ солдат?

– Вас там это… начальник патруля к себе зовёт, – солдатик махнул рукой в сторону майора, который заинтересованно наблюдал за сценой.

– Не по-оня-я-ял… – протянул Хас, грозно посмотрев на служивого. – Что значит, начальник патруля зовёт? Товарищ солдат, вы вообще перед заступлением в патруль инструктировались? Зачёт по уставам сдавали?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Как у нас, согласно уставу, принято обращаться? «Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться, рядовой Пупкин. Товарищ капитан первого ранга, вас просит подойти к себе начальник патруля…» Так? Или нет? Строевую стойку примите, товарищ рядовой! – грозно рыкнул Хас.

Солдатик вытянулся во фрунт. Краем глаза Хас наблюдал за начпатром, который уже весь вылез из-за ларька и теперь усиленно пытался сообразить, что происходит. С одной стороны, Хас выглядел очень молодо, с другой стороны, непонятная одежда (Хас был одет в чёрные брюки, альпак, из-под которого торчал ворот водолазного свитера, и чёрную фуражку) и наличие бороды сбивали с толку. Ещё больше вызывало недоумение поведение патрульного, который замер по стойке «смирно» и получал очень жесткий разнос. Во всяком случае, ситуация со стороны выглядела именно так. Столь непринужденно дрючить личный состав могли лишь старшие офицеры, заматеревшие за годы службы…

– Ну так что? – повторил вопрос Хас. – Так или нет?

– Так… – проблеял солдатик.

– Тогда попробуем ещё раз. Давай заново. Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться…

– Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться… – начал ныть патрульный, вытянувшись в струну.

– Не разрешаю, – оборвал его Хас.

– Что?! – Мир рухнул к ногам солдата.

– Не разрешаю, – повторил Хас. – Что будешь делать?

К этому жизнь солдатика не готовила. Он блумкал глазами, как рыбка Дори, и усиленно пытался сообразить, как ему следует поступить в этом случае.

– Иди к начальнику патруля, доложи ему ситуацию и спроси, что делать дальше, – участливо подсказал Хас.

– Разрешите идти? – патрульный исполнил образцовый поворот «через плечо».

– Разрешаю, – милостиво кивнул Хас. И, дождавшись, пока солдатик исполнит три строевых в направлении майора, быстро нырнул в спасительный провал метро…

7 сентября 1755 года. Порт-ля-Жуа

Подполковник Пьер-Андре Гоэн де Монтрёй, представитель губернатора Меннвилля

– Это и есть Порт-ля-Жуа? – спросил меня русский полковник Хасханов хоть и с акцентом, но по-французски. Мы с ним общаемся уже достаточно долго по делам службы – и с некоторых пор это общение переросло во вполне дружеские отношения. И меня радует то, что он каждый день все больше и больше переходит в разговорах со мной на французский язык и делает в нем несомненные успехи.

– Вы знаете, полковник, я его и сам не сразу узнал, – ответил я на том же языке. – Здесь, конечно, была глубокая провинция, но все же в городке всегда было чисто и опрятно.

Небольшой населенный пункт с разноцветными домами и аккуратной церквушкой на центральной площади был окружен бревенчатой стеной с немногочисленными башнями. В этом кольце выделялись новые длинные здания ближе к лесу – частью уже достроенные, частью, судя по всему, заброшенные после начала работ. Но за пределами города теперь находились шалаши и просто землянки, а кое-где и наспех сколоченные домики. И три длинных здания, больше похожих на бараки – тоже частично недостроенные.

Чтобы мой визави меня лучше понял, я все же перешел на английский.

– После того, как англичане начали изгонять акадцев с их родины, сюда хлынула волна беженцев, и население выросло в несколько раз. К счастью, незадолго до этих событий губернатором острова был назначен Морис Дионн. Он более или менее справлялся с их наплывом – в частности, каждый беженец мог бесплатно получить землю на строительство за пределами города в обмен на работы по сооружению казарм для усиленного гарнизона и общежитий для новоприбывших. Но строительство это почему-то прекратилось, и причины этого непонятны.

К моему удивлению, на причале нас никто не встретил. Мы с полковником отправились в портовую контору, где неопрятного вида дежурный, даже не повернув к нам голову, лениво процедил:

– Таксу за стоянку корабля и разгрузку вы, надеюсь, знаете?

– А ну встать, когда с тобой говорит представитель губернатора де Меннвилля! – рявкнул я.

Тот мгновенно обмяк, съежился и жалобно заблекотал:

– Мсье, простите меня, я просто подумал, что вы обычные купцы.

– Понятно. Как зовут тебя, бездельник?

– Шарль… Шарль-Огюстен Трюдо, мсье…

– Шарль-Огюстен Трюдо, – я с трудом сдержался, чтобы не отвесить затрещину этому негодяю, посмевшему так грубо отвечать мне, дворянину и чиновнику на королевской службе, – ты арестован за мздоимство – но, самое главное, за преступный саботаж.

– Но я всего лишь исполнял распоряжения губернатора, мсье… – Мне показалось, что это ничтожество сейчас расплачется. – Я не виноват!

– Губернатора, говоришь? Навестим мы и твоего губернатора. А пока… Если ты хочешь как-то облегчить свою участь… – Трюдо закивал головой, как китайский болванчик. – Надо немедленно обеспечить разгрузку нашего корабля и разместить русских офицеров, а также личный состав, прибывший сюда. Сделаешь, как надо – не будешь повешен. Во всяком случае, сегодня.

– Да я с радостью, мсье… – человечек выразил готовность выполнить любой мой приказ. – Вот только, мсье, я не знаю, где их разместить. Никаких распоряжений от губернатора на сей счет я не получал.

Трюдо мы оставили в конторе под охраной, а сами, взяв с собой четверых шотландцев, отправились к губернатору острова Святого Иоанна. Да, и у острова Святого Иоанна, и у Королевского острова имелись свои губернаторы, и до недавнего времени губернатор последнего был одновременно и губернатором Акадии. Но после потери всех трех фортов на материке губернатор де Меннвилль, согласно полученным из Парижа инструкциям, переподчинил себе обоих губернаторов – и заменил губернатора острова Святого Иоанна на Мориса Дионна, уроженца этих мест, до недавнего времени работавшего в Квебеке одним из помощников де Меннвилля.

– Интересно, мне почему-то кажется, этот Трюдо не врет насчет того, что ему ничего не было известно о нашем прибытии, – сказал полковник, пока мы шли по изрядно загаженной улочке в резиденцию губернатора. – Тем более, вы говорили, что этот ваш Дионн – так, кажется его зовут – заверил вас письмом о том, что все будет готово к началу сентября.

– Действительно, странно, – я вынужден был согласиться с полковником. – С Дионном я знаком давно, и он никогда не давал мне повод усомниться в умении держать обещания – равно как и в своей честности. Но вот уже его дворец. Сейчас мы все узнаем…

Полковник хмыкнул – дворцом этот довольно-таки скромный двухэтажный особняк на главной площади назвать было трудно. По моей просьбе он приказал шотландцам дожидаться нас у дверей и никого не выпускать без нашего разрешения. Затем мы постучали в дверь и, услышав «Что вам надо?», вошли.

– Губернатор занят, – сказал молодой секретарь, даже не бросив взгляд на нас. – Но если то, с чем вы пришли, очень важно, то я могу вам посодействовать.

И только после этих слов он посмотрел на нас. История с Трюдо повторилась практически полностью – вот только арестовывать этого «содействователя» было пока не за что.

– И как же вы будете содействовать? – спросил я у секретаря, но тот, бросив на меня взгляд, сразу понял, что к чему, и, почтительно раскланявшись перед нами, пискнул:

– Господа, конечно, губернатор у себя. Позвольте узнать, как вас ему представить?

– Мы уж как-нибудь сами обойдемся, – усмехнулся я, и мы открыли дверь в кабинет губернатора. Как я и начал подозревать, моего старого знакомого Дионна там не было – в его кресле развалившись сидел незнакомый мне усатый толстяк со спесивым выражением лица.

– Что вам надо? – спросил он весьма неприветливым тоном.

Я был в походной форме, и по ней трудно было определить мое звание. Полковник же в своей кожаной индейской одежде вообще был мало похож на военного. Но этот тюфяк, возомнивший о себе невесть что, плохо знал азбучную истину – грубое обращение с незнакомыми людьми порой может привести к большим неприятностям. О чем толстяку как раз сегодня и предстояло узнать.

Я протянул ему документ, полученный от губернатора, и сказал вежливым, но не менее холодным тоном:

– Подполковник Гоэн де Монтрёй и полковник Асканофф[13], к вашим услугам. Потрудитесь ознакомиться с моими полномочиями.

Тот резко переменился в лице, осторожно, двумя пальчиками взял бумагу с печатью и размашистой подписью губернатора, с опаской прочитал ее первые строки и побелел так, что сам стал похож на маску, вырезанную из бумаги. Удивительно, как быстро его багровая физиономия потеряла свой цвет. Прочитав, он бережно положил документ на стол, вытер вспотевшее лицо платком, после чего жалобно произнес:

– Мсье, тысяча извинений. Но, поверьте, я совсем не ожидал вашего визита…

– Странно. Я написал об этом губернатору мсье Дионну достаточно давно и даже успел получить от него ответ, в котором он заверил меня, что все будет готово в срок. А теперь вдруг выясняется, что никто ничего не знал. Интересно, почему так случилось?

– Но мсье Дионн… Тут такое дело… Видите ли, мне пришлось отстранить его от должности, и меня не интересовали его… оправдания…

– Оправдания?

– Именно так, мсье. Три недели назад я прибыл сюда по указанию мсье Огюстена Бошанри де Дрюкура, губернатора Луисбурга. Морис Дионн написал мсье де Дрюкуру об огромном наплыве беженцев, для которых у него отсутствовали не только провизия, но даже места для ночлега. Тот послал меня разобраться во всем… Но грубость мсье и несправедливые выпады по отношению ко мне и к мсье де Вергору заставили меня взять власть в свои руки, на что я имел полномочия от мсье Бошанри де Дрюкура.

– Очень интересно. Но вы так и не представились, мсье.

– Пардонне-муа, мсье… Меня зовут Жюль Дешен. Я был мэром Бобассена до падения Босежура. Как вы, наверное, знаете, после капитуляции мы были задержаны англичанами. Нижних чинов они до сих пор держат в Босежуре, офицеры же были отпущены в Луисбург в конце июля, и меня… Меня тоже отправили вместе с ними. После ужасного пешего перехода по грязи в форт Гаспаро нас посадили на наш бывший «Сен-Дени» – они его переименовали в Badger, так по-английски будет барсук – и отправили в возмутительной тесноте в Луисбург. Представляете себе, они посадили нас в одной морской миле от берега на шлюпки и заставили грести по бурному морю в Луисбург… Слава богу, мы не перевернулись и не пошли на дно!

– И где же сейчас мсье Дионн?

– Я приказал прибывшим со мной морским пехотинцам его арестовать. Вообще-то ему самое место в портовой тюрьме, но, принимая во внимание тот факт, что он был до меня губернатором острова, я распорядился поместить его в подвалы губернаторского дворца. Конечно, надо было послать его в Луисбург и предать суду, но я надеялся получить от него извинения…

– Ну что ж, мсье Дешен, придется вам с губернатором поменяться местами, – тут я сделал рукой некий жест, от которого этот негодяй снова побледнел. – Послезавтра мне следует отбыть с инспекцией в Луисбург, и вы отправитесь со мной. Заодно и узнаем, имели ли вы подобные полномочия от мсье Бошанри де Дрюкура.

Дешен даже подпрыгнул.

– Мсье, не надо! Скажу честно, таких полномочий у меня на самом деле не было. Но, знаете ли, когда ты видишь несправедливость…

– Понятно… Впрочем, губернатор Луисбурга не имеет преимущества в своих правах над губернатором Порт-ля-Жуа. Так что я очень надеюсь, что мсье Бошанри де Дрюкур послал вас сюда по ошибке, и у него не было злого умысла.

– Именно так, мсье…

Я вызвал шотландцев, и полковник – именно ему они подчинялись – отдал им приказ арестовать Дешена. Несмотря на завывания толстяка, его увели. А секретарь сам предложил привести Дионна из подвала особняка.

Через несколько минут к нам привели Мориса.

– Здравствуйте, мсье полковник! – узник, ставший свободным, вежливо поздоровался со мной. – И вы, мсье…

– Полковник Хасханов.

– Рад вас приветствовать в нашем городе, мсье полковник. Губернатор де Меннвилль написал мне, что именно вы теперь являетесь главным на нашем острове. Простите, но письмо маркиза я получил за день до прибытия Дешена и не успел организовать вашу встречу, но в общих чертах я знаю, что делать. Только позвольте мне хотя бы переодеться, побриться и умыться – а то я перед вами стою в самом непотребном виде…

– Вы говорите по-английски? А то мсье Асканофф плохо знает французский, – улыбнулся я.

Дионн перевел сказанное на немного неуклюжий английский и добавил:

– Вас и ваших офицеров я намеревался разместить в гостевом доме для особо важных гостей, а ваших людей – в казармах. Это недалеко отсюда, буквально в минуте ходьбы… Там, конечно, есть и отдельное здание для офицеров…

– Мы останемся с нашими людьми, – кивнул Асканофф. – Надо будет только разместить и накормить всех как можно скорее. А подробности мы обсудим с вами за обедом – после того, как вы…

– …Приведу себя в порядок? Хорошо!

– Позвольте задать вам лишь один только вопрос. Почему этот Дешен на вас так взъярился?

– Не секрет, – ухмыльнулся Дионн, – что львиную долю денег на обустройство Босежура присвоил лично де Вергор либо некоторые его люди – такие, как Дешен, поставленный им на должность мэра Бобассена. Поэтому-то форт так легко и сдали – он абсолютно не был готов к обороне, хотя на бумаге всё обстояло хорошо. А сейчас англичане изгоняют население Акадии, как из той ее части, которая перешла к ним сорок лет назад, так и с земель к западу от бывшей границы. Я сказал Дешену, что мы уже сейчас с трудом можем прокормить и разместить поток беженцев – а что будет, когда английские выродки выгонят всех? И уж тем более, когда они придут сюда, на Королевский остров? Ведь сразу было ясно, что материковой Акадией британцы не ограничатся. Я добавил, что, если бы не они с де Вергором, оба форта можно было бы удержать – и англичане не смогли бы начать войну с мирным населением без риска потери их части Акадии.

7 сентября 1755 года. Порт-ля-Жуа, остров Святого Иоанна

Андрей Кузьмич Новиков, воин и кузнец

Волны тихо плескались у извилистого зеленого берега залива, прямо у подножия звездообразной крепости, чем-то напоминавшей форт Дюкень, но намного меньше размером. Рядом – два причала и склады, обнесенные частоколом. За ними – палисад, внутри которого располагался поселок – приземистые одноэтажные деревянные избы, окружавшие центральную площадь, на которой находилось с полдюжины двухэтажных домов. С одной стороны возвышалась церковь с башенкой-колокольней. А за палисадом – хижины поскромнее, некоторые даже скорее были похожи на большие шалаши.

Светило ласковое солнце, пели птички, чуть поодаль зеленели леса… А ведь еще вчера в заливе Святого Лаврентия дул холодный северный ветер, волны захлестывали палубу, и большая часть пассажиров лежала на палубе, страдая от качки. На меня, к счастью, морская болезнь не подействовала, но и мне было боязно выходить на палубу – того и гляди упадешь за борт. Так что я не мог дождаться, когда мне наконец доведется ступить на твердую землю… А мой отец, Кузьма Васильевич, служил на флоте – сначала на российском, а потом волею судеб на шведском корабле, на котором он и прибыл в Квебек.

– Да, это не Рио-де-Жанейро, – насмешливо произнес кто-то из русских.

Не знаю, что такое Рио-де-Жанейро, но перед нами был городок, не похожий даже на Квебек. Тем не менее мне он понравился – тихо, спокойно, чисто – даже там, где теснились хижины…

– А вон и кузница, – показал я рукой своему другу Клаусу Ойгену Кинцеру на стоящее чуть поодаль каменное здание – наверное, единственное во всем поселке, из трубы которого поднимался густой черный дым. Называл я его, с легкой руки Томми Робинсона, по-французски – Эжен. Хотя французского он почти не знает, зато учит русский язык, старательно, как все немцы. Правда, Эжен делает множество ошибок, порой очень смешных. Вот как сейчас:

– Я надеюсь, что господин коллега наш друг будет.

Да, Эжен – оружейник, а я – кузнец. Точнее, кузнец – мой отец, но его Хас попросил остаться в Квебеке, ведь только он из всех русских свободно говорит по-французски. А я долгие годы был у него помощником, но уже года четыре, как он начал доверять мне все более сложную работу, а перед нашим отъездом обнял меня и прошептал на ухо:

– Сынок, ты будешь хорошим кузнецом, я знаю. Эх, не хочется тебя отпускать, но, сам знаешь, долг превыше всего… Слушайся во всем наших друзей-воинов – они тебе плохого не присоветуют. И не забывай нас с Васенькой.

Но только сейчас, когда наше путешествие подошло к концу, я осознал, что теперь решать все вопросы придётся мне лично. Как говорил мне отец, мужчиной становишься тогда, когда груз ответственности ложится на твои плечи. И, пока папы с нами нет, я – единственный кузнец нашего нового племени и один из двух его оружейников.

Да, оружия на первое время у нас хватает – губернатор распорядился передать нам большую часть трофеев, взятых в битве на Мононгахеле. Тогда мы вместе с французами разбили превосходящие силы англичан. Мне тоже довелось поучаствовать в том бою и застрелить из ружья двух неприятельских солдат.

Но, главное, теперь у нас имеется около шестисот весьма неплохих ружей. Конечно, ни в какой степени не сравнимых с оружием наших друзей из отряда Хаса, но таких, как у нас, нет и у многих здешних жителей…

Еще в Квебеке мы с отцом, Клаусом и Хасом с его людьми обсуждали, как сказал русский капитан, «оружие прошлого». Почему «прошлого», я не понял, ведь того, о чем нам рассказывали наши друзья, нет нигде. И еще они размышляли, как сделать более прочное железо – Хас назвал его «сталью» – для изготовления оружия. Мы размышляли о разных конструкциях ружей, в том числе и многозарядных. И придумывали, как сделать порох, от которого почти нет дыма. Хас даже рассказал про некую «гремучую ртуть», которая при ударе дает искру, воспламеняющую порох, но никто из русских не помнил секрета ее изготовления. Кто знает, может, нам повезет, и мы когда-нибудь сумеем сделать эту ртуть…