Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Технический глаз, парящий над трущобами Мехико, показывает следующее.

Юный maricon Хоселито, сын торговки Долорес с дурным глазом, якшается с наркоманами, ворами, убийцами, шлюхами и с монструозной сутенершей Лолой Ла Чата, прячущей выручку меж гигантских грудей.

Мальчик по имени Эль Моно прислуживает престарелому киллеру Дядюшке Матэ и учится у него подстреливать летящих грифов. «Всякий кто не по нраву дядюшке Матэ вскоре осваивает науку держаться от него подальше»{10},[2].

Зеленая Монахиня в монастырском приюте подсаживает постояльцев на морфий, чтобы убить в них волю к побегу. Один из них – Одри Карсонс. «Одри был худым бледным мальчиком лицо изрезано мучительными душевными ранами. ‹…› В Одри было что-то гнилое и нечистое, запах ходячей смерти. ‹…› Он проводил бессонные ночи рыдая в подушку от бессильного гнева»{11}. А еще он читал дешевые приключенческие романы и полностью переселялся в их миры.

Перед глазами, как дурной сон, картины Дикого Запада, Первой мировой и колониальных войн. Одри обнаруживает себя в окружении мальчиков, полуголых и вооруженных.

Мальчики заполняют аркады и залы с киноэкранами, расходятся по ярмарке. Мальчики-зрители смотрят на экранных мальчиков – на мальчиков-индейцев в декорациях цивилизации майя, с пирамидами, в окружении плотоядных растений – растений с огромными фаллосами, растений с широкими анусами. «А там жопное дерево»{12}, – говорит один из них.

Люди трахают деревья, деревья трахают людей, а мальчики между делом собирают семя, потому что оно стоит очень больших денег.

В Марракеше, где «дикие мальчишки на улицах целые ватаги злобных как голодные псы»{13}, смешиваются эпохи и архитектурные стили, одежда и даже тела. «Каждый покупает что захочет рыжеволосую задницу мексиканский пах китайский желудок люди становятся пестрыми тонкие черные руки как щипцы для орехов улыбка деревенского мальчишки потом рога и козлиные копыта мальчики-волки мальчики-ящерицы один одержимый сделал себе руки гладкими и красными как терракота и завершил их клешнями омара»{14}.

Опасно ходить по улицам без охраны: дикие мальчики набрасываются толпой. Впрочем, с охраной не лучше.

Юные американцы и юные индейцы совокупляются под аяуаской и маджуном.

Знатный порнограф Великий Сластосука (англ. Great Slastobitch) модернизирует порнографию. «Новый подход к порнофильмам выделяет сюжет и персонажа. Сейчас космическая эра и секс-фильмы должны выражать желание вырваться из плоти через секс»{15}.

Мы в фильме, мы в тексте, мы сами не знаем где. Мальчики совокупляются на фоне пирамид майя, обагренных свежей кровью. Люди гниют изнутри, заражаясь от зловонных жрецов. В агонии они ползают по земле, словно сороконожки. Дикие мальчики живы, они уходят в леса.

Они распространяют порок и анархию, взрывают изнутри благопристойные американские семьи. Дикие мальчики объявляют войну Контролю. Дикие мальчики – это ось зла, которая должна быть повержена. Армия на подходе. «Я пью за славную победу наших бравых американских союзников над маленькими мальчиками вооруженными рогатками и скаутскими ножами»{16}.

Но мальчики заманивают солдат в засаду, на их стороне невиданные вирусы и варварская хитрость. Бойня. Солдаты бегут. Мальчики играют в футбол головой полковника. Они отрезают мошонки у трупов и делают из них элегантные мешочки для гашиша. «Все кончено за несколько секунд. Из полка не осталось в живых ни одного человека»{17}.

Их сеть разрастается по всему миру. «Легенда о диких мальчиках распространилась и мальчики со всего мира сбегались чтобы присоединиться к ним. Дикие мальчики появились в горах Мексики, джунглях Южной Америки и Юго-Восточной Азии. Бандитские страны, партизанские страны – вот территория диких мальчишек»{18}. Об этой угрозе докладывают президенту: «Феномен диких мальчиков – это культ основывающийся на наркотиках, пороке и насилии он опасней водородной бомбы»{19}. Беда пришла откуда не ждали: из дикого детства.

Дикие мальчики. Они кончают радугой и северным сиянием. Они повсюду. Их не остановить.

«Дикие мальчики совсем близко»{20}.

Огни Сент-Луиса увлажняют булыжную мостовую будущей жизни

Экспериментальный (впрочем, у него все экспериментальное) роман «Дикие мальчики» вышел в 1971 году; взрывные события того времени, как видно, нашли в тексте свое причудливое преломление. На тот момент Уильяму С. Берроузу было 57 лет – самое время впасть в детство, пускай и не в привычном смысле. И хотя ничего из описанного в «Диких мальчиках» не могло произойти в его собственном детстве, но если внимательно вчитываться в хронику тех далеких событий начала века, что-то диковинно-пророческое все же можно найти.

Уильям Сьюард Берроуз II родился 5 февраля 1914 года по адресу 4664 Першинг Авеню в городе Сент-Луисе, на западном берегу Миссисипи, штат Миссури. Здесь, на Среднем Западе, вдали от большой американской истории, 26 годами ранее родился великий поэт Томас Стернз Элиот, но этим литературная слава города исчерпывалась, а массами владел приземленный сент-луисский скептицизм. Небо тогда еще было голубым, а по городу передвигались чаще на лошадях, чем на автомобилях.

Родителями будущего писателя были Мортимер и Лора Ли Берроуз (у них уже был старший сын, тоже Мортимер) – люди весьма обеспеченные, но не богатые. Впрочем, богатства их лишило лишь неблагоприятное стечение обстоятельств. Будущего писателя назвали в честь деда – Уильяма Сьюарда Берроуза I, изобретателя счетной машины (англ. adding machine; на самом деле он ее усовершенствовал: прежде счетные машины давали разные результаты в зависимости от скорости вращения ручки, Берроуз этот недостаток исправил){21}. Основатель фирмы Burroughs сильно пил. «Мой дед, которого я, конечно, никогда не видел, умер здесь, в Ситронелле, в сорок один год от туберкулеза. Прекрасная гробница пуста»{22}.

Фамильная история нашла в писателе причудливое отражение. В берроузовском имени жил его дед-изобретатель, в его голосе и манере одеваться узнавался дед по материнской линии Джеймс Видеман Ли из Джорджии, методистский проповедник и истинный южанин. А в будущих рискованных увлечениях писателя можно было увидеть его дядю – морфиниста Горацио Берроуза. Дяде, который жил во времена легальных опиатов, эта пагубная страсть давалась легко. По иронии судьбы в год рождения Уильяма С. Берроуза они были запрещены актом Харрисона. Через год после этого, в 1915-м, Горацио Берроуз покончил с собой. Ему было 29 лет.

Наследство Берроуза-изобретателя оказалось не особенно большим, и семье пришлось открыть собственное дело – магазин сувениров Cobble Stone Gardens. Доходов вкупе с наследством хватало с лихвой: у семьи были загородный дом и многочисленная прислуга (нянька, повар, горничная, садовник – «У нас на заднем дворе мой отец с садовником Отто Белью устроил садик с розами, пионами, ирисами и рыбным прудом»{23}). После переезда в пригород Сент-Луиса в 1925 году Билли Берроуз пошел в новую школу – John Burroughs Schools (в названии фигурирует не родственник, а однофамилец). До переезда он учился в муниципальной школе. Ни там, ни там Берроузу не везло с окружением: сверстники его не любили, он был одинок. В школе Джона Берроуза у него все-таки появился первый и единственный друг – Келлс Элвинс, и он-то как раз был популярным, красивым и атлетичным мальчиком.

Берроуз будет дружить с Элвинсом до самой его ранней смерти. Совместно с Келлсом Билл впервые попробует себя в литературном деле. Барри Майлз даже напишет, что «совместная работа [эта и все последующие. – Прим. авт.] стала для Берроуза ключом к писательству»{24}. Сам Берроуз, как всегда, иронизировал: «В детстве я хотел быть писателем, потому что писатели богатые и знаменитые. Болтаются где-нибудь в Сингапуре или Рангуне, курят опий, вырядившись в желтые эпонжевые костюмы. Нюхают кокаин в Мейфэре, лезут в запретные болота с верным юным туземцем, живут в туземных кварталах Танжера и курят гашиш, томно поглаживая ручную газель»{25}. Так говорил пожилой писатель. Ребенку все это виделось иначе.

Памятью о детском открытии литературного творчества полон поздний роман «Порт святых» – почти что линейная и относительно ясная, по берроузовским меркам, проза о юности и воображении, где мимолетные впечатления, смешанные до неразличимости с дешевой приключенческой литературой и миром сновидений, открывают портал в свободный, опасный, эротизированный мир диких мальчиков. Главный герой Одри Карсонс «в шестнадцать был во многих смыслах слова старше своих лет. Он уже обладал характерными для писателя знанием себя и отвращением к себе, а также чувством Божественной вины, пронизывающей творение, которую ощущают все писатели»{26}. Юный носитель таких на удивление взрослых оценок – не столько выдуманный Одри, сколько выдумывающий Уильям, из середины 1970-х оглядывающийся на детство, умело, по-прустовски сплетающийся с ним до неразличимости.

Первой публикацией четырнадцатилетнего Билла стала статья в школьной газете John Burroughs Review за февраль 1929 года; она называлась «Персональный магнетизм» и представляла зарисовку о гипнозе в рекламном стиле (так проявился ранний интерес писателя к экстрасенсорным феноменам – это было у него от матери – и к феноменам контроля). Но настоящую литературу он писал в одиночестве, для себя. Позже Берроуз вспоминал: «Я писал вестерны, рассказы о гангстерах и домах с привидениями. В общем, у меня не было сомнений, что я хочу стать писателем. ‹…› В то время я писал в духе Эдгара Аллана По – старики в богом забытых местах, все очень цветисто и, само собой, сентиментально, по всем правилам школьной прозы. ‹…› Я восхищался гангстерами, и, как большинству мальчишек в то время, мне тоже хотелось таким стать, потому что с надежными пистолетами под рукой чувствуешь себя как-то увереннее»{27}.

Билли Берроуз практиковал и другие занятия – не из типичных. Он рано, лет в восемь, освоил оружие, и, полюбив его на всю жизнь, стал регулярно ходить с отцом на утиную охоту, и даже пробовал изготовлять взрывчатку. Рассказывали, как он сидел на задней парте и наводил ручку на одноклассников – одного за одним, – будто бы целясь в них из пистолета{28}. В «Порте святых» он вспоминает «Библию стрелка», которую «прочел с религиозным благоговением, внимательно изучив все представленные там виды вооружения и выбрав те из них, которые ему хотелось взять с собой, когда он станет джентльменом – искателем приключений»{29}. Оружие тоже взялось не откуда-нибудь, а из вымысла.

Несмотря на все эти боевитые повадки, здоровье у Берроуза было неважное – до такой степени, что в какой-то момент родители решили отправить его в закрытую бойскаутскую школу Los Alamos Ranch School в штате Нью-Мексико – в этом Лос-Аламосе позже создавали ядерную бомбу. С литературой и миром вымысла там было туго: «Далеко и высоко на вершинах гор меня заставили вступить в бойскауты, съедать все, что было на тарелке, делать зарядку перед завтраком, спать на открытой веранде при нулевой температуре, проводить всю вторую половину дня на свежем воздухе, ездить на упрямой и злобной норовистой лошади два раза в неделю, а в субботу весь день. ‹…› Что бы ни происходило, все время после обеда полагалось проводить на улице – даже засекали, сколько времени каждый сидел в сортире. Я постоянно мерз и страшно ненавидел свою лошадь, мрачную чалую тварь с рыжеватым отливом»{30}.

Директором школы был Эй-Джей Коннелл, вроде бы похожий на карикатурного рейнджера с пистолетом на взводе, на деле – тот еще тип с очевидными отклонениями. Он строго следил за сексуальной жизнью подопечных, часто досматривал их без одежды, врывался в их спальни по ночам, дабы убедиться, что они не мастурбируют. На Уильяма это действовало угнетающе – и само по себе, и в связи с тем, что как раз в то время он начал осознавать себя геем. И здесь без писательства не обошлось: «Во мне проснулись романтические чувства к одному мальчику в Лос-Аламосе, и я описывал их в дневнике, который на много лет отвратил меня от сочинительства. Даже сейчас краснею, вспоминая его содержание. На второй год обучения, во время пасхальных каникул я убедил родственников, что мне лучше остаться в Сент-Луисе, поэтому в школе собрали мои вещи и отправили посылкой, а я трясся от ужаса, представляя, как мальчишки сидят там и читают этот дневник вслух»{31}.

Вернувшись домой на каникулы, Берроуз признался матери, что он гомосексуал. Тогда, в 1920-х, эта сцена могла быть нелегкой, но в 1980-м в беседе с Энди Уорхолом писатель говорил об этом довольно свободно. Уорхол спрашивает: «В каком возрасте вы впервые занялись сексом? В тринадцать, в четырнадцать?» Берроуз отвечает: «В шестнадцать. Это было с ребятами из интерната на школе-ранчо в Лос-Аламосе, где потом сделали атомную бомбу». Энди: «Итак, в шестнадцать лет вы занялись сексом. С кем?» Билл: «С мальчиком, который спал на соседней кровати». Энди: «И что он с вами сделал?» Билл: «Не очень много. Это была взаимная мастурбация»{32}.

Уорхол был в восторге, а вот мать Билла, узнав правду о сыне, сразу же повела его к первому – и далеко не последнему в его жизни – психиатру по имени доктор Шваб. Параллельно Билл вел дневник. Возможно, к этому его побудил Андре Жид, которого он, наряду с Уайльдом, Бодлером и Франсом, тогда интенсивно читал. По списку может показаться, что вкус будущего писателя формировался на этих высококлассных литературных образцах, но нет: Билли Берроуз не брезговал и pulp fiction, чтивом в духе журнала Amazing Stories. В его будущей прозе это найдет куда более явный отголосок, нежели Жид или Бодлер. Характерно, что любимой книгой он называл автобиографию уголовника Джека Блэка под названием «Тебе не победить» («You Can’t Win», 1926). Она послужит основой для минималистски линейной криминальной истории его дебютного романа «Джанки», оттуда же будут позаимствованы некоторые детали и герои. Также юный Билли любил детективы: Раймонда Чандлера, Дэшилла Хэммета и так далее. Как пишет Барри Майлз, «закрученный детективный жанр оказал существенное влияние на его последующее творчество, заставляя его строить сцены на минимуме слов и характеризовать персонажей лишь несколькими педантично выбранными репликами»{33}.

В 1932 году Берроуз поступает в Гарвард, где изучает английскую литературу. Хотя сам он впоследствии отмечал, что Гарвард ему никогда не нравился{34}, гарвардское образование позволит будущему писателю свободно ориентироваться в западной литературной традиции, тут и там без труда приводя по цитате из Кольриджа или Шекспира, со знанием дела, играючи вынося прицельные критические суждения, умея читать и грамотно анализировать прочитанное. Во время каникул в Сент-Луисе молодой филолог подрабатывал репортером в местной газете. Уравнивая, по детскому обыкновению, перо и меч, Берроуз держал в своей комнате пистолет (еще он держал хорьков). Однажды, полагая, что пистолет не заряжен, Билл выстрелил в своего однокашника. В тот раз пронесло: пуля попала в стену.

Выпустившись со степенью бакалавра, Берроуз, ежемесячно получавший от родителей 200 долларов, отправился в европейское путешествие: съездил в Париж, Вену, Будапешт и даже в Дубровник, где познакомился с еврейской девушкой по имени Ильзе Клаппер. Ее происхождение упомянуто неслучайно: дело было в 1936 году. В Вене Берроуз решил было задержаться, чтобы изучать медицину, но вскоре сообразил, что медицина ему не особенно нравится. Позже в письме к Гинзбергу он смеялся над этим эпизодом: «Я бы сам врачом стать не смог, правильно поступил, что занялся другим делом. Сердце у меня чересчур мягкое или напротив – чересчур жесткое. Меня легко заставить любить, ненавидеть, а порой – пропитаться насквозь хладнокровием. Об одних пациентах я бы заботился слишком рьяно, о других – вообще забывал бы; умер какой-нибудь придурок по моему недосмотру, и я говорю: „Обычное дело, ничего не попишешь. Уберите трупешник, я жду пациента“»{35}.