Разломы памяти

В центре лаборатории стоял его младший двойник – энергичный, решительный, наивный – со слезами, стекающими по лицу, держа в руках фотографию женщины с добрыми глазами. Массивное устройство перед молодым Дмитрием пульсировало энергией, которая, казалось, искривляла пространство вокруг себя, создавая визуальные искажения, на которые было больно смотреть. Научный персонал эффективно двигался по лаборатории, их лица были отмечены мрачной решимостью и едва контролируемым страхом.

– Доктор Вдовин, все системы готовы к активации, – произнес один из ученых, его голос дрожал от напряжения. – Мы проверили расчеты дважды. Теоретически это должно работать, но…

– Но мы не знаем точных последствий, – закончил молодой Дмитрий, его голос был хриплым от эмоций. – Мы играем с силами, которые едва понимаем. И цена.... Он сжал фотографию крепче. — Цена будет невыносимой.

Старший коллега, седоволосый мужчина в очках, подошел ближе: – Дмитрий, подумай еще раз. Может быть, есть другой способ? Мы можем попытаться договориться с НАТО, найти дипломатическое решение…

– Времени нет, Виктор Семенович, – молодой Дмитрий покачал головой. – Ракеты уже в воздухе. Через сорок минут Москва перестанет существовать. Через час – весь мир сгорит в ядерном огне. У нас есть только один шанс.

– Но если устройство сработает так, как предполагают наши расчеты, то…

– То она исчезнет, – прошептал молодой Дмитрий, глядя на фотографию. – Анна никогда не встретит меня. Наша дочь никогда не родится. Вся цепочка событий, которая привела к нашей любви, будет стерта. Но миллионы людей останутся живы.

Присутствующий Дмитрий попытался крикнуть, вмешаться, но понял, что существует здесь лишь как наблюдатель, бессильный изменить то, что уже было вписано в ткань истории. Он мог только смотреть, как его младшее «я» принимает решение, которое определит всю его дальнейшую жизнь.

Рука молодого Дмитрия зависла над элементами управления активацией, его тело дрожало под тяжестью невозможного выбора. – Прости меня, Анна, – прошептал он к фотографии, голос срывался от отчаянной любви. – Прости меня, моя любовь, моя дочь, которой никогда не будет.

Эти слова поразили Дмитрия из настоящего как физические удары, каждый слог нес в себе вес абсолютной утраты. Когда палец его младшего «я» двинулся к переключателю активации, Дмитрий попытался позвать, вмешаться, но понял, что существует здесь только как свидетель, бессильный изменить то, что уже было написано в ткани истории.

Устройство активировалось со звуком, похожим на разрыв самой реальности – гармоническая частота, которая обходила уши и резонировала прямо в костях и душе. Молодой Дмитрий закричал, когда энергия машины поглотила его, его тело стало проводником сил, которые переформировали фундаментальную структуру существования. Дмитрий из настоящего смотрел в ужасе, как вселенная перестраивается вокруг этого единственного, разрушительного решения, чувствуя каждое изменение как нож, поворачивающийся в его груди.

Лабораторию залил ослепляющий свет, который нес в себе тяжесть каждой стертой возможности: лицо Анны исчезало с фотографий на стенах, научные данные перестраивались, отражая другую временную линию, сам воздух менял состав, когда реальность приспосабливалась к новой парадигме. Сквозь мерную бурю Дмитрий увидел проблески того, что было потеряно – свадьба, которая никогда не состоялась, дочь, которая никогда не родилась, любовь, которая была принесена в жертву, чтобы предотвратить глобальную катастрофу.

Боль от наблюдения за собственным выбором была настолько интенсивной, что кровь потекла из глаз, рук, носа Дмитрия, словно его тело из настоящего отвергало воспоминания, которые насильственно восстанавливались.

– Нет! – закричал он в пустоту временного перехода. – Я не хотел! Я не знал!

Но его крик растворился в вое изменяющейся реальности, а когда свет погас, лаборатория опустела. Остались только пустые стены и тишина, более глубокая, чем смерть.

Временное смещение изменилось жестоко, швырнув Дмитрия обратно в архив настоящего, где он рухнул, задыхаясь среди разбросанных секретных документов. Фотографии лежали вокруг него как опавшие листья, их изображения теперь обретали ужасающий смысл как части головоломки, которую его заставили забыть. Его тело несло физическую травму временного путешествия – свежие спиральные ожоги покрывали руки и предплечья, кровь запеклась на губах, зрение плавало от после образов лаборатории.

Но более разрушительным, чем физическая цена, был психологический груз восстановленной памяти: он понимал теперь, что не просто свидетельствовал историю, но жил ее, изменял ее и носил шрамы каждого изменения, которое он наложил на реальность. Архив вокруг него казался меньше теперь, менее загадочным, как будто акт воспоминания лишил его какой-то важной иллюзии о его месте в мире.

Дмитрий с трудом поднялся на ноги, сжимая фотографию, которая запустила его путешествие через время. В его памяти эхом отдавались слова его младшего «я»: «День, когда я убил любовь, чтобы спасти мир». Теперь он понимал ужасную правду, которая изменит все, что он думал о себе: его способности – это не просто видения или галлюцинации, но настоящая сила путешествовать сквозь время и изменять фундаментальную структуру самого существования.