Мистер Буги, или Хэлло, дорогая

Очень скоро, через три месяца, этот дом перестанет быть ее в полной мере, потому что комнату займет младшая сестра. Новость, что у отца с Джорджией будет общий ребенок, здорово выбила Констанс из колеи. Она поняла, что с тех пор мечтать о разлуке между этими двумя бесполезно. Что она останется почти совсем одна, и это навсегда. Что младенец потребует всех отцовских сил, его заботы, его любви и ласки. Она знала (наверное) – он не перестанет любить ее, но разделит эту любовь и будет совсем иначе относиться к Констанс. И к Джорджии тоже.

Она перестанет быть просто мачехой. Она станет матерью его ребенка.

К Рождеству малышка родится. У Джо под свитером уже был заметен округлившийся живот. Констанс иногда смотрела на ее узкое красивое лицо и ненавидела за то, что Джорджия по иронии жестокой судьбы была отчасти на нее похожа. Ей было только тридцать два, и многие считали их с Констанс сестрами. И хотя сама Констанс предпочла бы никаких дел с Джо не иметь, понимала – не ее ума теперь это дело. Отец выбрал эту женщину. И точка. У него новая семья, жизнь с чистого листа – они говорили об этом. Папа пояснил, что дома часто гостить теперь нежелательно и приезжать – тоже: это раздражает Джо, поскольку напоминает ей о первом браке, а она бы этого так не хотела. Задача же Конни – учиться как следует. И больше никогда не возвращаться домой.

Конни взбежала по ступенькам, толкнула дверь и вошла в дом. За спиной услышала, как переговариваются отец и Джо. Констанс на мгновение обернулась и в узкую щель закрывающейся двери увидела, что Джорджия подошла к Гарри Муну и обняла его за талию. Он обнял ее в ответ, прислонил ладонь к округлившемуся животу. Констанс скривилась.

«Иногда ненавижу их обоих за то, что поступают так», – подумала она, но тут же постаралась отбросить эти мысли. Глупые. Неправильные. Опасные, опасные мысли.

– Да кто я такая, чтобы вмешиваться, – пробормотала она и пошла к себе наверх.

Он счастлив. Остальное – не мое дело. И пусть это так, но – дьявол – они все равно злят ее!

Констанс раздраженно выдохнула и заперлась в спальне. Вчера она забыла закрыться на замок, и вот результат. Она готова была клясться – это Джо нарочно распахнула дверь настежь, чтобы Бруно убежал. Она терпеть не могла эту собаку. Отец относился к Бруно как к неизбежному бедствию: дочка получила его полтора года назад в подарок на выпускном балу от своего кавалера. Ну не выкидывать же на улицу щенка! Его оставили дома, в Ламбертвилле, потому что в общежитие с животными было нельзя, даже с такими милыми. Констанс училась в колледже Санта-Роза в Олбани и жила в корпусе Пайн-Хиллс. Там было много направлений, но она выбрала факультет искусств и гуманитарных наук, мечтая однажды стать профессиональным художником-аниматором. В ее планы щенок от бывшего парня, Харви Китона, который в первую же неделю студенческих вечеринок изменил с ее бывшей подругой, никак не входил.

Но у Бруно были смешные рыжие бровки запятыми на молочной шерстке и висячие карамельные ушки. Мокрый нос и теплый взгляд. Даже отец полюбил этого весельчака. Бруно с веселым повизгиванием бросался ему на грудь всякий раз после работы. Встречал у двери, лаял, и его коротенький хвостик нетерпеливо вилял из стороны в сторону.

Привет, дорогой хозяин! Я тебя так заждался!

Констанс сглотнула горечь и достала из-под кровати, на которой остался только пустой матрас и две подушки без наволочек, спортивную сумку. Туда она сложила все заранее приготовленные вещи: и кофр с предметами личной гигиены, и свитер, и худи, и пару футболок, и платье, и джинсы, и, конечно, костюм на Хэллоуин. Она осторожно разгладила черную ткань, затянула плотнее прозрачный пакет и аккуратно поместила поверх всех прочих вещей. Затем ушла в ванную комнату.

Очень скоро эта теперь уже пустая, чужая комната, этот дом, эти коридоры и чердак, где она так любила играть в прятки и где папа ставил ей вигвам, чтобы она устраивала там с подружками ночевки, – все это больше не будет принадлежать ей. Тихое счастливое детство прошло так быстро, что Констанс не успела даже попрощаться с ним. Последние годы были омрачены смертью матери, Мелиссы Мун.

Все банально: пароксизм наджелудочковой тахикардии. Такой болезни Констанс до четырнадцатого июля две тысячи восемнадцатого года даже не знала. Это особый вид аритмии. Возникает внезапно. И так же внезапно заканчивается. Они с отцом не знали, что было с мамой: у нее случались малозаметные приступы, похожие на приливы давления, один за другим, но она говорила, что ей просто нужно полежать и отдохнуть. В первые сутки подумали, она переутомилась. На вторые она запретила вызывать скорую и задыхалась от страха и гнева, если брались за телефон. Она боялась больниц. Она бегала в туалет, ее тошнило, сердце сжимало, как рукой. Она двое суток жаловалась, что кружится голова. Гарри Мун ничего не сделал, Конни вызвала скорую, но отец сердито вырвал телефон и отменил вызов. Перед смертью Мелисса обильно помочилась, вся вспотела, устало сказала, что все же показалась бы врачу. На том дело кончилось.

Констанс взяла с полки фотографию матери и задумчиво провела по пыльному стеклу пальцами. Под ним мама улыбалась в окружении старших родственниц на собственной свадьбе. Там были бабушка Тереза, двоюродная тетя Регина, кузина Леа. Всех их уже не осталось в живых. Констанс равнодушно села в кресло против окна и закусила губу. А это кто такая, по левое плечо от мамы? Справа бабушка Тереза: поправляет фату на дочери. Мама смеется, в руке у нее – неожиданно – бутылка с шампанским. Слева стоит среднего роста женщина с золотистыми кудрями. Она чем-то похожа на бабушку, у нее такой же прямой нос и мягкий овал лица. И Констанс подумала, что это, наверное, ее двоюродная бабушка, сводная сестра бабушки Терезы. Она много раз слышала о ней от мамы и от ба: мать Терезы Кисс, в девичестве Тернер, сошлась со вдовцом, у которого была дочка по имени Гвенет, младше Терезы на два года. Любопытно поддев рамку ногтями, Констанс убрала стекло и вынула фото, посмотрев на подпись на обратной стороне, сделанную изящным почерком:

Мелисса Мун, Тереза, Леа, Регина и Дженни Кисс, Гвенет Оуэн

Кловерфилд, 1988 год

Как давно это было. Констанс даже вообразить трудно насколько. Одно дело – смотреть фильмы и документалки о восьмидесятых, читать книги и слушать музыку, другое – думать о том, что в эти годы поженились твои родители. Отцу ведь сейчас пятьдесят три, а маме – маме был бы пятьдесят один год. На снимке же ей вечные восемнадцать.

Она здесь даже младше собственной дочери.

С улицы кто-то вскрикнул. Констанс подняла глаза от снимка, встала и подошла к окну. На улице было свежо, оранжево и пасмурно: идеальный Хэллоуин, а в комнате – пыльно и темно. Она смотрела, как отец весело кружит Джорджию на лужайке возле машины, и на их лицах были улыбки.

Констанс хорошо помнила, как отец кружил когда-то маму – и ее тоже, и знала, что ревновать его к Джо очень глупо, но ничего не могла с собой поделать. Дурные мысли лезли в голову. Она хотела поскорее уехать отсюда и забыться, потому что мир казался небезопасным и до странного опустевшим. В восемнадцать с половиной она окончила школу, в девятнадцать узнала, что отец женится снова и ей больше нет места в его жизни. Что ждало за поворотом? Неизвестность. Если раньше она знала, что будет, то теперь – нет.

Что-то тихо хрустнуло в кулаке. Констанс вздрогнула и опустила глаза: это смялся ламинированный снимок.

– Черт.

Она быстро разгладила фотобумагу и сокрушенно вздохнула, помещая «свадьбу в Кловерфилде, 1988 год» обратно в рамку. С каким удовольствием сейчас она съездила бы в гости к бабушке Терезе!

Бабуля не появлялась у них в гостях последний год перед смертью, потому что невзлюбила зятя. Гарри Мун променял жену на вертихвостку моложе себя на пятнадцать лет. Она поджарая, как борзая, у нее наглая усмешка, у нее недобрый взгляд. Такие обычно уводят мужиков из семьи. Но Тереза ненавидела Гарри больше, потому что он позволил сделать это с собой, и его вины было куда больше. После бабушкиных похорон Конни узнала, что она была права. Отец изменял с Джорджией еще до того, как мать умерла.

Нестерпимо захотелось снова войти в знакомый дом. Ну и пусть больше там не будет витать запах овсяных печений, которые бабуля пекла к каждому приезду своей любимицы Конни. Но те комнаты и коридоры, фотографии вдоль лестницы и большой уютный сад Констанс не забудет никогда. В двадцать один этот дом будет принадлежать ей, и у нее будет свой уголок. Место родом из прошлого. Она знала из завещания бабушки, оглашенного через две недели после ее кончины. Этот дом был для Констанс светлой гаванью родом из детства; местом, которое она пока утратила, но куда очень хотела бы вернуться.

Особенно сейчас, в Хэллоуин.

Бабушка обожала Хэллоуин. С тех пор, как Констанс исполнилось пять и она захотела ходить по домам за сладостями с котелком в руке, ба всегда забирала ее к себе в этот день, а то и на всю последнюю неделю октября. Она звала ее Конни, моя Конни, с удовольствием украшала дом и двор гирляндами-фонариками, светильниками Джека из тыквы и репы, свечами, пластиковыми скелетами и привидениями. Больше всего бабушка любила наряжать внучку: заранее они продумывали и шили самые красивые на всю округу костюмы, и кем только Конни ни была – от салемской ведьмы Мэри Сибли до Бекки Тэтчер, от Уэнсдей Аддамс до морской сирены. Да, бабушка знала много страшилок, а в комоде под телевизором у нее было полно пыльных кассет, которые она включала, когда Конни собиралась с подружками на хэллоуинскую ночевку. Констанс улыбнулась, вспомнив, как они с девчонками стелили на ковре в гостиной спальные мешки, бабуля оставляла им сладости и попкорн и включала «Дракулу» Копполы, «Американского оборотня в Лондоне» восемьдесят первого года, «Носферату» или «Хэллоуин» семьдесят восьмого года. Подружки могли не спать хоть всю ночь. Визжали от ужаса, пищали, объедались сладостями, а потом засыпали прямо в своих костюмах. Счастливые были времена!

Этот Хэллоуин совсем не похож на те, которые с такой любовью вспоминала Конни. Год назад она отмечала в кампусе с другими студентами, но быстро поняла, что большая тусовка и пьяные вечеринки с кучей незнакомцев – не ее тема. В этот раз все должно быть иначе. Стейси и Оливия приедут с минуты на минуту, они уже забронировали небольшой коттедж в Кромберри – пять миль от колледжа. Девчонки приедут со своими парнями, а кроме них и не ждали никого.

– Будет хороший теплый междусобойчик, – обещала Оливия. – Тебе точно понравится.

Больше всего на свете Конни хотела бы попасть в совсем другое место. Ее тянуло туда, ее манило. Звало. Он ждал ее – дом с черепичной старой крышей, с садом, с большими каштанами вдоль дороги. Дом, который стоял поодаль от прочих, потому газетчик всегда ехал до него дольше остальных. Констанс поставила рамку с фотографией на полку и решительно вышла в коридор.

Она спустилась в гостиную и залезла в ящик комода, где отец хранил в беспорядке все старые документы. Бесконечные бумажки, рассованные по папкам в полном хаосе, соседствовали со старыми буклетами и рекламными брошюрами, газетами с давно истекшим сроком у купонов – мама их обожала вырезать и таскала в магазины пачками – и пухлыми телефонными справочниками. Им было уже лет двадцать точно, и вряд ли по многим адресам совпадали фамилии и телефоны, но Констанс надеялась, что номер ее двоюродной бабушки Гвенет не поменялся или та не сменила место жительства. Честно признаться, о ней Констанс не так много знала.

Но знала, к примеру, что она была старше своей сестры Терезы на четыре года, что они были сестрами не родными, однако в детстве – не разлей вода, судя по бабулиным извечным рассказам о прошлом за чашкой чая, и что у нее было, кажется, два сына. Или сын и дочь. Но Констанс точно знала, с одним ребенком что-то случилось – что-то недоброе, – и бабуля – ее бабуля, обычно посыпая корицей пирог, или готовя какао, или высаживая маргаритки в клумбу, – в общем, при удобном случае говорила, вспоминая сестру: «Пора бы уже ей перестать носить этот траур и всерьез заняться своей жизнью. Она кончит безумной кошатницей или одиночкой в доме престарелых. Не нашей она крови, не нашей, потому так все и вышло…»

Констанс потерла лоб и открыла справочник телефонов и адресов Нью-Джерси на букве О. Она искала очень конкретную фамилию.

Оуэн.

Наконец, между Оуэн, Кэсседи, и Оуэн, Артур, она нашла Гвенет Оуэн. Там был номер телефона, но домашний адрес – густо зачеркнут чернилами, так, что не разглядеть. Она прошептала губами цифры и вырвала страницу из справочника, тут же захлопнув его и затолкав все бумаги обратно в шкаф. Как только она закончила с этим, в дом, переговариваясь, вошли Джорджия и Гарри.

Как ни в чем не бывало Констанс невозмутимо скомкала лист в кулаке. Она не знала, почему отец мог быть против этой затеи, – хотя догадывалась, что они с Джорджией этого не одобрят. Джо вообще ревностно относилась к любому имуществу Мунов: дома в число ее забот входили.

– Не нашли Бруно? – разочарованно спросила она и посмотрела на супругов.

Собаки при них не было. Джо покачала головой и молча прошла на кухню. Отец со вздохом обнял Констанс.

– Прости, детка, – сказал он. – Но мы его непременно найдем. Джо поспрашивает соседей, я что-то тоже придумаю после работы. А ты поезжай, тебе еще устроиться нужно…

– Не думаю, что смогу перевезти так много вещей. Комнатка в общежитии маленькая, мне некуда их складывать.

– Можешь снять гараж или складскую ячейку, – добродушно сказал отец, и по спине Конни пробежал холодок. – Что-то, конечно, придется продать. Но это и к лучшему, деньги тебе понадобятся, так ведь?

Конни подрабатывала параллельно с учебой и получала стипендию; отец перестал присылать ей деньги еще год назад, да и не в них было дело. Она осторожно произнесла:

– Я подумала, может, оставить пару коробок у вас на случай, если приеду на Рождество или каникулы налегке…

Отец вздохнул, потер затылок, заюлил:

– Милая, у нас дом и так вверх дном. Места очень немного: а скоро еще родится ребенок. Представляешь, все эти кроватки, велосипеды, коляски – все заново, и куда-то их будет нужно деть.

– Но на Рождество, – с надеждой начала Конни. Отец замялся и опустил глаза. – Ты будешь меня ждать?

– Пойми, детка, – пробормотал он, – что на Рождество выпадут роды. А если малыш появится раньше? Нам будет совсем не до гостей.

– Я бы могла приехать и помочь, – сказала она, но отец поморщился.

– Детка, не думаю, что Джо будет… этому рада. Она немного не в настроении обсуждать твой приезд сейчас, вряд ли будет делать это, когда родит.

– Что ж, когда было иначе? – резонно спросила Конни и чмокнула отца в шершавую щетинистую щеку. Она пахла гелем для бритья и сигаретами «Пэл-Мэл». Запах этот не менялся годами, девушка к нему привыкла. – Ладно. Тогда я наверх – оденусь и за сумками.

– Ты ведь поедешь с Олимпией и Стейси, верно?

– Оливией, пап, – закатила глаза Констанс.

Он щелкнул пальцами:

– Точно.

Он знал, что рано или поздно это время придет для них обоих. Время взросления и неизбежного расставания. И что самостоятельность – не такая уж плохая вещь. Во всяком случае, он покинул отчий дом в семнадцать и ни о чем не пожалел. Но он знал, что Конни слеплена из другого теста и что она все еще жила прошлым, а должна уже оставить его насовсем, потому что у него есть теперь нечто иное, нечто новое.

Она не понимала простой, как пятицентовик, истины. Прошлое обладает удивительной способностью высасывать все возможности из настоящего и будущего. И прошлое лучше оставлять в прошлом. Она – уже его прошлое… Он уже думал, какой службой доставки лучше отправить ее багаж: лучше и дешевле. Там пять-шесть коробок, в которые вместилась вся жизнь его дочери. В конце концов, к чему вся эта сентиментальность?

– Эй, Конни! – окликнул он, задумчиво глядя ей в спину. Она обернулась у самой лестницы. – Обещаешь влипнуть в какое-нибудь приключение?

Она знала, что это значит. Знала, что отец имеет в виду. Это была их добрая присказка родом из детства. Теплое напоминание: я рядом, но не против, чтобы ты пробежалась вокруг дома. Ведь я все равно буду начеку.

Когда-то, когда он считал ее своей семьей, так действительно было. А теперь это были просто пустые слова. Но она не хотела расстраивать человека, которого по-прежнему любила, даже если он забыл о ней, и просияла, и с надеждой ответила:

– Крещу сердце, пап! – со всей детской искренностью, с какой отвечала в пять, десять и четырнадцать.

И, начертив пальцами крестик поверх футболки, она поднялась к себе в комнату, стараясь не думать о будущем и довольствуясь теми дарами, которыми ее скудно осыпало настоящее.

Оливия Стилински была мулаткой с темным андеркатом. Многие думали, она борется за женское равноправие и все такое, но это была полная чушь: Ливи была девушкой нежного и скромного характера, у нее был парень, Ричард, и, кажется, они серьезно увлекались друг другом вот уже второй год, с тех пор, как повстречались в колледже.

Стейси Локер – лучшая подружка Конни еще с доисторических времен. Они вместе учились в школе, вместе поступали в колледж, вместе живут теперь в корпусе. У Стейси волосы льняного цвета и светлые голубые глаза. Она похожа на норвежку или эстонку – по крайней мере, так казалось всем ее знакомым.

Они забрали Конни у дома, помахали ее отцу – он вышел проводить дочь на крыльцо и передал ей сумку с одеждой в руки – и увезли подругу навстречу Хэллоуину.

– Не нашла Бруно? – сочувственно спросила Оливия.

– Пока нет.

– Одно ясно: эта сука его доконала, – мрачно заметила Стейси. Она была за рулем и курила электронную сигарету «Джул». – Придушила где-нибудь, а труп выкинула на помойку… а что ты так на меня смотришь, Ливи?! Брунерий у нас был малышом, его не так сложно прикончить.

– Она сказала, Бруно мог выскочить на дорогу, – отозвалась Констанс и задумчиво уставилась в окно. – Мол, сам сбежал.

– Так я и поверила! – фыркнула Стейси.

– Помнишь, как она выкинула твой морковный пирог? Сказала, что уронила. А он был целехонький в мусорке, – тихо сказала Оливия с заднего сиденья.

– Не могу думать, что она могла так запросто поквитаться с Бруно, ведь это же всего лишь собака, – убитым голосом сообщила всем Констанс и замолчала.

В машине стало тихо. Тогда Стейси включила радио. Там пели «Самовлюбленного каннибала». Стейси хотела переключить, но Конни остановила.

– Хорошая же песня.

– Самое оно для Хэллоуина и похорон Бруно, – зловеще отозвалась Стейси и прекратила парить. – Давай отравим твою мачеху, Конни?

– Не говори глупостей. Отец помрет с горя. Они ждут ребенка. Он так даже роста долларовых бумаг на бирже не ждал.

– Мужик с горя не помрет. Найдет себе новую Джорджию. Заделает ей нового бэби.

Конни вынула из кармана теплой плюшевой куртки припрятанный лист. Разгладила его на джинсовой коленке. Да, джинсы эти стали ей теперь свободны в талии и бедрах, а ведь раньше внатяг были. Вот что значит жить не дома и перебиваться столовской едой.

– Что это? – спросила с интересом Оливия.

– Кусок туалетной бумаги, – живо отозвалась Стейси.

– Это номер телефона моей двоюродной бабки, – ответила всем Констанс. – Так что тихо.

В трубке послышались гудки. Конни прочистила горло. Очень долго совсем никто не отвечал. Она готова была с разочарованием услышать автоответчик – или ничего, и когда хотела отсоединиться, ответил какой-то мужчина:

– Слушаю.

Конни смутилась. Она ожидала, что услышит женский пожилой голос, никак не мужской молодой, – и на секунду запнулась.

Собеседник был нетерпелив и раздраженно повторил:

– Я слушаю.

– Простите, э-э-э… – Конни еще раз посмотрела на лист. – Это дом Оуэнов или я не туда попала?

Он смолк, будто оценивал, что сказать, и осторожно произнес:

– Представьтесь, кто звонит.

Голос был среднего тембра, хрипловатый и манерный. Такой мог бы принадлежать высокому красивому манекенщику или небрежному скучающему музыканту. Ни одна из этих ассоциаций не нравилась Конни, но голос был необычным, и она подумала: а кто это, черт возьми?

– Мне нужна Гвенет Оуэн, – сказала она и пояснила: – Я Констанс Мун, может, она что-то говорила обо мне, я ее внучка…

– Констанс? – растерянно спросил мужчина. – Да. Да, говорила как-то. Что ж, Констанс, мне жаль, но я не могу позвать ее к телефону. Она, видишь ли, сейчас в доме престарелых в Акуэрте.

«Она кончит безумной кошатницей или одиночкой в доме престарелых», – вспомнила Конни и содрогнулась.

– Простите…

– Ничего, – холодно сказал незнакомец. – Она там под полным присмотром, но есть дни посещений. Если хочешь, я скажу, в какие можно ее навестить.

– Я… – она хотела сказать «не надо», но осеклась. – Благодарю, но пока мне некуда записать.

– М.

– Да… что ж. Тогда всего доброго.

– А может, я смогу чем-то помочь? – вдруг спросил он. – Я ее сын, знаешь ли.

Констанс помедлила. Сын? Так значит, это ее… дядя?

Двоюродный дядя. Ну условно дядя, если учитывать, что не кровный, – но тем не менее… Как стыдно. Они родня, но она даже не знает его имени.

– Э, вряд ли… – запнулась она.

– Нет, почему. Вполне могу. Мама была бы точно рада тебя услышать или повидать. Ты же дочка Мелиссы Мун, так?

Констанс было неловко говорить ему об этом. Совсем чужой человек. Гвенет была должна ей постольку-поскольку, так сказала Конни ее ба, бабуля Тереза, – и что это значит, она не понимала.

Потом покосилась на подруг и решительно заявила:

– Да, так. Понимаете, у нее хранится дубликат ключа от дома моей покойной матери.

Он несколько секунд молчал. Конни уже не так смело продолжила:

– Это дом в Смирне…

– Я знаю, – задумчиво отозвался ее дядя. Стейси сделала песню потише. – Хм. Кажется, я в курсе, где хранится ключ. А что, зачем-то он нужен?

Конни смутилась.

– Ну, это в целом мой дом. – Она осмелилась сказать так, потому что это было правдой. – И я хотела бы… э-э-э… отдохнуть там на уик-энд на Хэллоуин с друзьями.

– Небольшая дружеская тусовка? – ухмыльнулся дядя.

Констанс вздохнула.

– Ну так себе. Костюмы, пунш, фильмы ужасов. Ничего особенного. Мы не собираемся крушить дом пьяной компанией.

– Это твой дом, Констанс, – напомнил он. И, кажется, улыбаясь. – Крушить его или нет, решать тебе. Что ж, ладно. Мне надо будет доехать туда, это час дороги.

– Отлично! – оживилась Конни. – Нам ехать полтора, но мы уже в пути.

– Не слишком торопитесь, – предупредил дядя. – Я тут закончу кое-какие дела и подкачу к дому.

Конни стало почему-то тревожно. Незнакомец снял трубку со старого номера. Незнакомец представился ее родственником. Какой он ей родственник? Сын ее сводной двоюродной бабки… Но она осмелилась сказать:

– Э, мистер Оуэн…

– Зови меня Хэл, Констанс. Мы же не чужие люди, – расслабленно сказал он.

– Хэл. Вы, может, знаете там кафе «Молли»?

– О да, на Уэстсайд-роуд.

– Ну в центре.

– Да оно там по-прежнему одно, – с усмешкой сказал он. – Подъехать туда?

– Буду благодарна, – выдохнула Конни с облегчением.

– Хорошо. Тогда буду через два часа. Пока.

Конни хотела попрощаться тоже, но спохватилась и окликнула:

– Э, мистер… Хэл?

– М?

Она замялась:

– Простите. Мы не знакомы лично…

– Ты поймешь, что это я, – успокоил он и прибавил: – Или я сам тебя найду.

Глава вторая

Привет, Конни?

Смирна – это очень небольшой город, можно даже сказать, пригород более крупного Вудстока. В Джорджии много городов и пригородов, но округи Кэмден и Чатем были друг к другу ближе прочих, и в Смирне жили тихо и хорошо все, кто предпочитал свои дома, большие лужайки, знакомых с детства соседей и спокойную жизнь.

Сколько Конни себя помнила, здесь никогда ничего не менялось.

Те же улицы на две стороны и дома друг против друга.

Те же деревья вдоль газонов, только они с каждым годом растут все выше.

Те же автомойки, здания старшей и младшей школ, детский садик за сетчатым ограждением, площадь с чугунным Теодором Рузвельтом на коне, то же кафе «Молли» с пыльными витринами и самыми вкусными гамбургерами родом из детства.

– Ну и дыра, – сказала Стейси и захлопнула водительскую дверь.

– Вполне милый городок, – заметила Оливия. – Ужасно рада, что мы вышли. Разомнусь немного.

– Если нам сейчас отдадут ключ, не придется больше никуда ехать, – напомнила Констанс и мотнула головой. – Пойдемте, выпьем по коктейлю?

– Я за рулем.

– По молочному, Стейси!

Подруги засмеялись и пошли к «Молли».

Хорошо, когда ты еще так молода. Все такое будоражащее, легкое, алкогольно-пьянящее. Каждая шутка вибрирует смешком в горле. Если ты красива и учишься в хорошем месте и если у тебя нет особенных проблем ни дома, нигде больше – кажется, нет, – то быть такой, как Стейси, Оливия и Констанс, очень приятно.