Мистер Буги, или Хэлло, дорогая

Над дверью брякнул звонок. Здесь, у «Молли», пахло жареным луком, картошкой в масле и колой – все запахи были вкусными. «Молли» держала марку. Констанс хорошо помнила, как они с бабулей ходили сюда каждый выходной и как отмечали встречи и прощания тоже здесь, за столиком у окна с видом на стену розовой ратуши. У них были любимые блюда. Кажется, чизбургер с кунжутной булочкой и…

– Ты уверена, что мы здесь не отравимся? – беспокойно спросила Оливия.

Констанс с укоризной посмотрела на нее.

– Иди займи столик, – посоветовала она.

– М-м-м, антисанитария, – сказала Стейси и многозначительно кивнула на пыльные лопасти вентилятора, прокручивающие воздух в центре зала. В углу протянулись серые паучьи тенета. – Лучшее, что может быть.

– Так, – строго осекла их Конни и нахмурилась, взяв обеих подружек за плечи. – Мы не фыркаем, не ведем себя как ханжи и не делаем вид, что не хотим есть.

– Мы еще хотим выжить после еды, – намекнула Оливия.

– И выживем. Иди уже, паникерша! Мы закажем за тебя.

– Но…

Констанс ее перебила.

– Здравствуйте! – громко позвала она, подойдя к стойке. К пустой, надо заметить, стойке.

Стейси, закатив глаза, быстро сказала:

– Нам здесь никто не рад, пошли отсюда.

– Нет, Стейси, стоять. Впрочем, чего это… ты мне здесь не нужна. Иди сядь к Ливи, можете трястись от ужаса вдвоем.

– Размечталась!

Тогда они облокотились о стойку и стали ждать.

Это было типичное раннее утро в типичном кафетерии, какие модны были с шестидесятых, а то и раньше, в любом маленьком городке и городишке. Может, к вечеру здесь и собиралась местная молодежь или работяги с реки Чероки, но не сейчас. Кому взбредет в голову есть гамбургеры утром? Только нездешним чудакам и отчаянным путникам.

С тех пор, когда Мелисса, мать Конни, была того же возраста, что и дочь, в кафе ничего не изменилось. Все те же лаковые красные диваны с низкими спинками стояли эшелоном вдоль стены. Все тот же музыкальный автомат «джук бокс» с выцветшей рекламой кока-колы на деревянной стенке играл рок-н-ролл, если опустить в щель для монет пять центов. Белые барные стулья выстроились вдоль стойки. Все та же шахматная плитка, без единого скола, рябила в глазах, но уже не тех ребят, кто в шестьдесят пятом брал молочный коктейль с вишенкой на белой шапке взбитых сливок. Новое поколение, новые люди – а место прежнее, и все от мала до велика вот уже сколько десятилетий говорили: «Встретимся у Молли».

Наконец к ним через маятниковые двери в кухню вышел парень. Судя по красному фартуку и фирменному козырьку на голове, уже потерявшему цвет и новизну, он здесь работал и был одним из многих кассиров, сменявших друг друга на посту. Судя по кислому лицу, он был тому не слишком рад.

– Добрый день, добро пожаловать в кафе «Мо…», – и он осекся.

Констанс и Стейси с улыбками переглянулись.

– Кажется, мы лишили его дара речи, – шепнула Стейси на ухо подружке, и обе рассмеялись.

Парень густо покраснел, но все же подошел к кассе.

– Я закажу первой! – оживилась Стейси.

– Какая разница, все равно на всех берем.

– Но тогда покупаю я. Итак, – она возникла у стойки и прокашлялась, перекатываясь с пяток на носы туфель и задумчиво покусывая губы. – Ох, как жаль, что я не сумела сразу придумать, чего хочу…

У парня здорово покраснели уши, так что сделались алее фирменного фартука. Стейси задрала подбородок, внимательно разглядывая доску с меню у кассира над головой, прямо над вихрастыми темными волосами, которые он старательно взялся прятать под козырьком.

– Мы возьмем три молочных коктейля…

– Ванильных? – спросил он.

Стейси опустила взгляд ему на лицо и с улыбкой кивнула.

– Очень ванильных, – сказала она нежно, – и очень молочных.

Он зарумянился еще больше. Щеки, кончик носа – все стало пунцовым. Констанс с улыбкой отвернулась к Оливии: она уже заняла место у окна и копалась в смартфоне. Стейси окликнула подругу.

– Ты будешь к картошке кетчуп? – спросила она и дернула Конни за рукав блузки.

Та задумалась.

– Наверное, да, – сказала она. – Послушай, я сяду?

– Конечно!

И Констанс отправилась к столику в прекрасном настроении. Она не знала самого главного.

До начала конца оставалось всего несколько минут.

Гамбургеры приготовили даже слишком быстро. Подруги не успели выпить первый глоток коктейля, как со стойки окликнули – и Стейси подмигнула:

– Я заберу поднос.

Такие бургеры, наверное, не готовили нигде, кроме как у «Молли». Широкие кружочки соленого огурца, дижонская горчица, толстая котлетка под прессом двух зарумянившихся булочек – а еще кольца лука, немного паприки и, кажется, на этом все. Некоторое время Конни, Стейси и Оливия молча жевали, обжигая языки о горячие котлеты. Потом брали один дымящийся ломтик картофеля из золотистой горки, окунали его в лоток с кетчупом и запивали все коктейлем.

– Я и не знала, – сказала Оливия потрясенно, – что была так голодна.

– Я не знала, что вообще смогу есть в этой тошниловке, – призналась Стейси. – Но, буду честна, здесь не так плохо, как боялась.

Констанс вытерла губы салфеткой и скривилась.

– О господи боже мой, ты уплетаешь за обе щеки. И вовсю флиртуешь с официантом! Как его…

– Кевин, – сказала игриво Стейси. – И он мне чертовски нравится. Я хочу позвать его на вечеринку.

– Удобно ли? – засомневалась Оливия. – Мы его совсем не знаем.

– Зови, конечно, – сказала Конни. – Ты же хотела отметить Хэллоуин, ну, не одна.

– Да, что за праздник без парня?

Но в голосе у Конни была неуверенность, точно она хотела порадовать подругу, но сомневалась в собственных словах. Хэллоуин был семейный праздник. Ей так не хватало компании, старых друзей и бабули. Ей не хватало мамы. Не хватало отца…

– Кстати, звать – куда? Как там дела с домом? – спросила Стейси.

– Да, когда приедет твой дядя?

Констанс задумчиво помешала трубочкой в ополовиненном коктейле.

– Скоро. Уже, верно, прошло два часа?

– Почему ты вообще захотела провести вечеринку в этом доме?

Вопрос повис в воздухе. Конни молчала. Она хотела сказать: «Потому что это единственное место, где я вообще хотела бы находиться», но запнулась.

– У бабули – целая куча украшений на Хэллоуин, – медленно сказала она, – и сам дом большой и старый. Он классный. Знаете, там прикольно. Кажется, даже видеомагнитофон есть. И кассеты с ужасами. Будет так уютно, так здорово!

– А еще нам не надо будет платить за аренду, – подсказала Стейси.

Девушки рассмеялись. Об этом Констанс подумала в последнюю очередь.

– Да… – эхом отозвалась она. – И это тоже.

Откуда-то сверху, из старых коричневых колонок по углам зала, кашлянуло пылью и шумом. А потом заиграла песня родом из семидесятых. Констанс хорошо ее знала: она была про Франкенштейна и вдобавок – очень бодрая.

Edgar Winter’s White Trash – Frankenstein – у ба она была на виниловой пластинке. Конни помнила бабулину коллекцию винила: коробки с выцветшими картинками громоздились в стопки внизу книжной полки. Проигрыватель, громоздкий и квадратный, отделанный коричневым шпоном, принадлежал покойному дедушке. Бабушка Тереза дорожила этой штукой, хотя ни в жизнь не призналась бы, что скучает по мужу. Она была немногословна в отношении собственных эмоций, да и потом, Конни казалась слишком маленькой, чтобы такое обсуждать, – но чувствовала то, чего понять не могла.

Вдруг песня заиграла еще громче.

– Ну и старье, – сказала Стейси, покачав головой.

– Что? – Оливия подняла голову от телефона.

Стейси приникла губами к ее уху и крикнула:

– НУ И СТАРЬЕ!

Оливия вздрогнула и случайно смахнула локтем свой коктейль. Стакан перевернулся, на стол вытекла липкая, сладкая молочная лужица. Салфеток в металлическом держателе не было. Стейси поискала их взглядом, пока Оливия огорченно опустила руки.

– Боже… зачем ты так вопишь?!

– Я принесу, чем вытереть, – успокоила Констанс и подошла к автомату с бумажными полотенцами, висевшему на стене у стойки. Она завозилась там, раз за разом нажимая на проржавевшую кнопку, спиной к окну, и вдруг замерла.

Кто-то прошел по пустой утренней улице в пыльных витринах, бледный, как фантом. Мелькнул высокой приосанившейся тенью, которую Конни проводила взглядом, когда та коснулась ее со спины. И пропал. Тогда Конни медленно обернулась. Салфетки сами собой смялись в кулаке.

Дверь открылась, прозвенел колокольчик. Играла музыка, болтали девчонки, светило осеннее солнце. К «Молли» зашел мужчина, и все переменилось.

Стейси с улыбкой дернула себя за светлую прядь.

– Бог ты мой, – шепнула она, – здесь всегда такой цветник?

Он был очень высоким и очень атлетичным. Широкие кости и литые мускулы облекались массивным, весомой тяжести телом; такие тела зарабатывают не в спортивном зале – они передаются от мощных отцов к таким же могучим сыновьям и шлифуются под солнцем и ветром ручным тяжелым трудом. Вместе с тем в нем не было грузности: двигался он легко и тягуче, как вязкая карамель. Под короткой курткой из коричневой хорошей замши над литым животом мерно вздымалась тяжелая грудь. Комплекцию было не скрыть даже под не прилегающей одеждой.

Он носил прямые голубые джинсы, солидные кожаные ботинки и полупрозрачные очки с линзами цвета жженого сахара. Он был таким загорелым – но по-рабочему, с примесью багрянца, особенно на щеках и ушах, – что казался почти в цвет куртки. И только светлые до белизны волосы, плотно облегающие правильной формы череп, были стрижены очень плотным, густым боксом. В свете солнца они малость торчали самыми кончиками, как ежиные колючки. Казалось, голова его светится, точно ангельский нимб.

В тот момент, как Конни увидела его, и то, как он двигался – лениво и медленно, и каким был каждый его жест – точным и акульи-плавным, и в тот момент, как он поднял взгляд, – она поняла: ничто в этой жизни больше не будет прежним.

Никогда.

Никому из девушек за столиком у красных диванов не было ясно, почему он идет к ним. Но у Конни мелькнула быстрая, как щелчок, мысль: может ли он быть им?

Он сначала посмотрел только на Стейси. Потом мельком окинул Оливию равнодушным взглядом из-под очков. Конни стояла поодаль в тени, ее было совсем не видно. Она сжала плечи, когда он подошел к ее подругам и, сунув руки в карманы расстегнутой куртки – под ней блеснула металлическая пряжка ремня, – сказал, пристально глядя на Стейси-Энн:

– Прости, Констанс, немного задержался. Заправлялся в дороге, но все привез. – У него был тот самый манерный, холеный голос, как по телефону, не вязавшийся с обликом полубога. Полубог из Джорджии, ну надо же!

– Я не Констанс, мистер, – вежливо улыбнулась Стейси.

Он застыл. Непонимающе смерил ее глазами. Как это – не Констанс? Задержался на ее светлых волосах, потом перевел взгляд на очень смуглую Оливию. Но не мог он ошибиться, так?

– Констанс – это я.

Он обернулся на голос и сразу все понял, даже не взглянув. А когда она появилась перед ним – по грудь ему макушкой, с глазами светло-зелеными, словно листва, подсвеченная солнцем; со вздернутым веснушчатым носом; с густыми широкими бровями вразлет и большим красивым ртом, – то солнце бликом прошлось по каштановым густым волосам, разбудив в них охристую и тыквенную рыжину. Она была тонкая, как веточка, скуластая и вся – трогательно небольшая, как хрупкая статуэтка балерины из музыкальной шкатулки из материнского дома. Хэл спал с лица и побледнел.

– Так, стало быть, – сказал он покойницки холодно, – я твой дядя…

Констанс задрала подбородок. В глазах у нее защипало, в носу потеплело. Она чувствовала, как колет губы и пальцы, и пробормотала:

– Очень приятно.

Но она солгала, конечно же. Между ними повисла тишина, и оба молчали, разглядывая друг друга.

Ей не было приятно.

Она сглотнула и увидела, что он немного развел в сторону руки и собрался ее дружески приобнять. Констанс подалась вперед. Так делали все родственники, когда встречались, и пусть даже они по крови были не родными, но это такой привычный жест, что она даже не заметила бы его – обычно.

Хэл положил большие ладони ей на предплечья и притянул к себе. Он смотрел куда-то мимо, вскользь, и глаза под очками были неподвижны, а взгляд – непроницаем. Он чувствовал себя человеком, сваленным выстрелом наповал. Он наклонился к ней и холодно коснулся щеки своей щекой и совсем невесомо отпечатал на скуле скользящий поцелуй.

У Констанс по позвоночнику пропустили разряд тока. Она поцеловала воздух у гладко выбритой щеки, не решившись коснуться кожи. Но от нее пахло лосьоном, а от его губ – горьким чаем.

Констанс казалось, она теперь благословлена и проклята разом. Не то богом. Не то дьяволом.

– Так вы двое раньше не были никогда знакомы? – бодро спросила Стейси откуда-то из другой вселенной.

Констанс и Хэл повернулись к ней. Конни была растеряна. Хэл покачал головой. Оба – слишком поражены этой встречей. Мимо них не то что проскочила искра… Их поразил удар молнии, и они теперь мертвы.

– Нет, – сказал он и сунул руки в карманы куртки. – Но моя мама и ее бабушка были сводными сестрами.

– Как интересно, – тоном, каким зачитывают задачу по математике, сказала Стейси.

– Вот это встреча, – подхватила Оливия.

– Да уж. – Констанс подошла к столу и замешкалась. – Хочешь присесть с нами?

– Ненадолго, – сказал Хэл. – Я здесь проездом.

– О, ясно.

Судьба ограждала Конни от таких, как он. Хотя прежде она не встречала никого даже малость похожего на Хэла. Конни сомневалась, что это было возможно – походить на него. Это штучный экземпляр.

Он сел напротив, рядом с Оливией, не спросив у нее разрешения, и спокойно откинулся на красную спинку дивана, положив на ручку локоть. Оливия сжалась рядом, хотя Хэл держал вежливую дистанцию. Он так и не снял очков, и взгляд под ними было трудно прочитать. Констанс думала – смотрел не на нее. Но не была уверена до конца.

– Я привез ключ, – сказал Хэл. – Как и обещал.

Конни ждала, что он сейчас вынет его из кармана, но он не торопился.

– Ты знаешь, как проехать к дому? – вместо того, чтобы отдать ключ, спросил Хэл.

Констанс замешкалась.

– В общем, да.

– Так в общем? – уточнил Хэл и все же снял очки. – Или да?

Глаза у него были удивительно яркие и кобальтово-синие, такие, что Конни почудилось, он носит линзы.

– Я помню, – увереннее ответила она.

Хэл удобнее откинулся назад и положил каблук кожаного ботинка себе на колено. Закатил глаза.

– Без проблем, поедем туда – я на месте все открою и покажу.

– А там есть горячая вода?

– Будет, если включу.

– Было бы неплохо, конечно, – сказала Конни настороженно. – Но, думаю, я справлюсь.

– Послушай, Констанс. – Хэл скучающе приспустил уголки губ. Его ухмылка стала кривой и снисходительной. – Там вообще-то бойлер. И нужно еще щиток посмотреть. Дом пустовал пару лет точно – я ездил туда и все вырубал, чтобы… ну ты знаешь… все эти хозяйские взрослые штучки…

Хозяйские взрослые… да за кого он ее держит, за ребенка?

– Поэтому – собирайся и поедем. Я все подключу, отдам тебе ключи – и готово.

В конце своей коротенькой речи он внимательно посмотрел в лицо племяннице и даже улыбнулся. Холодно так. Улыбка была похожа на стену и была такой же непроницаемой, но ничего злого или обидного в ней не было – она только отражала само естество Хэла.

Констанс забыла, как дышать. Она знала, что это очень странная затея – и что она даже не знает Хэла как следует. Если так посудить, что у нее есть? Его честное слово, что он – тоже Оуэн? И потом, бабушка Гвенет ей не родная, если это имело какое-то значение. Фактически перед Конни – чужой взрослый мужчина, назвавшийся ее дядей. Стоит ему вообще доверять? Но ей же нужен ключ от ее собственного дома.

Стейси допила свой коктейль. Оливия неуверенно посмотрела на Констанс. Та поняла, что беспомощна перед предложением Хэла не потому, что не могла отказать.

А потому, что хотела поехать.

У него был коричневый «Плимут» со светлым кремовым салоном и кожаными креслами. Хэл припарковал его чуть поодаль от остальных машин, под кроной тенистого вяза. Стейси присвистнула:

– Классика.

И все три подруги уселись в ее минивэн, как синхронистки – даже без команды, но с совершенно одинаковыми выражениями лиц. Им всем еще нужно было отойти от встречи.

Хэл хлопнул дверью машины и завел мотор. Он первым легко выехал с парковки от «Молли», несмотря на габариты громоздкого «Плимута», и поехал под сенью древесных крон, сплетающих крышу из своих корявых черных рук, украшенных оранжевыми и желтыми листьями.

– Почему твой дядя выглядит как чертов голливудский актер? – сразу перешла к делу Стейси.

– Да, – оживилась Оливия.

Конни запаниковала и забарабанила пальцами по дверной ручке. Хорошо бы уже они приехали в дом к бабушке. Тогда она бы сбежала от нужды отвечать куда подальше.

– Почем мне знать, – сделала она беспечным голос. – И не плевать ли, девочки?

– Нет!

– Хм, дай подумать. Нет?

Констанс почти скрипнула зубами. Сдержалась в последний момент. Черт дернул ее позвонить по тому номеру и вспомнить о бабулином доме.

– Слушайте, – буркнула она, – я знаю его так же хорошо, как и вы. Давайте лучше подумаем, когда подъедут остальные ребята?

– Когда мы им напишем, конечно, – невозмутимо сказала Стейси. – Ливи, у тебя есть номер хозяйки дома, ну того, в Кромберри?

– Да, забила в телефон.

– Замечательно, – будничным голосом продолжила Стейси, выворачивая руль вслед за «Плимутом». – Когда сексуальный дядюшка Конни откроет дверь… и не только… своим большим и красивым…

– Стейси-Энн! – вскричала покрасневшая Конни.

– …ключом, – она смолкла, слушая, как Оливия и Констанс помирают со смеху в пассажирских креслах, – вот тогда ты позвонишь этой дамочке в Кромберри и скажешь: «Кхм-кхм. Знаете, мисс, у нас уже есть свой спонсор бесплатного Хэллоуина, хэлло!»

Они очень быстро приехали к нужному месту. Как и помнила Констанс, дом был действительно последним на этой улице. Дальше него – только дорога через поля. С другой стороны от соседей деревянный дом с белой башенкой и большой террасой отсекали высокие каштаны, выросшие в небо со дня смерти хозяйки, – уж она-то нанимала рабочих, чтобы те укорачивали их, спиливали и подрезали. Дом был по-старинному красив, как и любые особнячки в стиле американской классики, но выглядел немного заброшенным. Неухоженные клумбы в саду давно повяли. Живая изгородь, некогда стриженная прямоугольниками вдоль забора, предательски вымахала и торчала вверх, как взъерошенные патлы хулигана. Дом смотрел на Констанс своими пустыми окнами, а Констанс смотрела на них в ответ. Дядин «Плимут» уже завернул во двор, подмяв колесами высокую сорную траву. Стейси последовала его примеру, и тогда машину здорово тряхнуло: Стейси случайно заехала на бордюр и угодила уже не в сорняки, а в рослые кусты старой почвопокровной розы. Бабуля любила такие…

– Осторожно! – смутилась Конни. – Это бабулины цветы.

– Это уже хлам, – сказала Стейси и вышла первой, морщась хмурому небу и черепичной крыше старого дома. – Да, тухло здесь. Но в целом место не такое отстойное, как можно подумать.

– Хороший дом, – заметила Оливия и, выйдя, сразу ответила на звонок. – Рич? Да, мы на месте. Тут… хорошо. Но будет лучше, если бы ты поскорее приехал.

Констанс оставила девочек и прошлась по заросшей высокой травой дорожке. Она задумчиво сунула в карманы куртки руки. Дядя Хэл тоже вышел из «Плимута» и скопировал ее позу, лениво подойдя ближе к дому и встав напротив входа.

– Какой славный, – тихо сказал он. – Очень красивый. Вроде ничего особенного, да? А все же что-то в нем есть.

Конни не посмотрела в его сторону. Он стоял сбоку от нее, и можно было почти коснуться его плеча своим. Она не решилась бы. Да и зачем?

– Но долго пустовал, – подытожил Хэл. – Не удивлюсь, если внутри завелись крысы или тараканы.

– Это Хэллоуин, – весело сказала Стейси, пройдя мимо. – Нас они не напугают. А что это тут, вход в подвал? – И она поспешила к старой двери в подпол под одним из окон.

Хэл усмехнулся, неодобрительно покачал головой и проводил ее долгим внимательным взглядом.

– Вечный двигатель и тихоня, – сказал он и перевел глаза сверху вниз на Конни. И губы его улыбались так, что в уголках показались резкие складки. – Ну а какая же ты, Констанс?

– В каком смысле?

Она сложила на груди руки и тут же машинально вспомнила лекцию по психологии. Сложенные руки – закрытая поза! Черт! Она медленно опустила их вдоль тела, разгладила на бедрах джинсы – надеясь, что дядя ничего не заметил.

А даже если заметил, какая разница?

– Двор весь в дерьме каком-то, – сказал он, качая головой. – И в крыше брешь. Там, над водостоком. Ты в курсе, что завтра и послезавтра будет лить весь день?

– Мы подставим ведро, – успокоила Констанс. – Или пригласим мастера.

– Знаете, кого звать? И думаете, он вам все так быстро сделает?

Констанс запнулась. Она не знала, потому что всеми такими делами обычно занимался отец, а до него – мама. Хэл вдруг положил ей на плечо руку. Тяжелую, прохладную. Приятно большую.

Почему-то Конни вспомнилась передача о гигантских австралийских пауках-птицеедах. Они вполне могут обхватить своими лапами лицо взрослого человека, как лицехваты из «Чужого». Природе не нужно выдумывать ужастики. Она их создает.

– К нам приедут парни, – сказала Конни неуверенно.

У Хэла на челюстях выделились желваки. Дрогнули. Кажется, он на миг поджал губы, но сразу совладал с собой.

– Вряд ли раньше кто-то из них чинил крышу, – заметил он. – Сколько им лет? Как тебе, тыковка?

Тыковка?! Что?

Конни смутилась. Она переступила с ноги на ногу и отвернулась, услышав, что дядя почти ласково усмехнулся.

– Я все сделаю, так и быть.

– Не стоит! – запротестовала она и беспомощно посмотрела на него, не желая отказывать. Собственное бессилие ее доканывало, но она не хотела бы, чтобы Хэл так быстро уехал.

Он покачал головой.

– И думать забудь. Я, выходит, дал тебе ключ, пустил в дом…

«Начинается», – страдальчески подумала Констанс, а в груди сладко заныло, и эта ноющая тупая боль, похожая на ломоту в мышцах, отозвалась горячей волной в центрах ладоней, на загривке, на вершинах царапнувших о ткань блузки сосков, внизу налившегося пульсирующим жаром живота. Ее взгляд сделался масляным, губы запунцовели. Она не знала, что такое бывает: единожды взглянув на человека, можно ощутить такой силы притяжение, что ты ничего не можешь с собой поделать. Она не знала, что порой ты можешь влюбиться в кого-то вот так внезапно, даже против своей воли.

Хэл, кажется, ничего не замечал, но стоял к ней ближе положенного, самым краем груди касаясь ее плеча, будто невзначай. Со стороны – ничего такого. Конни молилась, чтобы разговор этот длился вечность.

– Я и отвечаю за твою безопасность. Подлатаю крышу, постригу газон, только и всего. Это пара часов.

– Но я не могу просто так воспользоваться и…

– Не подумай, ты мне ничего не будешь должна. – Он закатил глаза. – Без проблем. Я не смогу смотреть в глаза твоему отцу, потому что оставил тебя в этаком гадючнике.

Слова об отце заставили Констанс встрепенуться. Дядя Хэл прищурился.

– Э, папе лучше бы не знать… – она поморщилась. – Ну, насчет всего этого.

– Ладно, – медленно сказал он. – Надеюсь, ты не сбежала из дома или типа того?

– Нет, конечно! Просто, кхм, не уверена, что эту затею с домом… одобрит его жена. То есть моя мачеха.

– Я понял, – кивнул он и сунул руку в карман замшевой куртки. – Что ж, Констанс, пойдем тогда открывать твой дворец. Надеюсь, замок на парадной двери после кончины бабушки Терезы не сменили.

Конни вспыхнула, когда он сказал бабушкино имя. Он действительно знаком с ее семьей. Ей стало на йоту спокойнее.

– Тогда позволь хотя бы в благодарность угостить тебя как-нибудь обедом… Ох. Терраса тоже заросла, – чтобы не молчать, сказала она, поднимаясь по скрипучим ступеням.

– Да. Осторожно, тут доска прогнила, – предупредил Хэл и взял Конни за предплечье, притянув к себе и обведя мимо той доски, похожей на щербатый зуб в ровном ряду.

У Конни вспотели ладошки и яростно застучало сердце.

У него была уверенная и жесткая прохладная рука.

Он отпустил ее у самой двери. Открыл одним старым заржавленным ключом белую, первую. Затем – вторую, под витражным стеклом. Он провернул ручку и толкнул дверь от себя. Конни в лицо пахнуло духотой и затхлостью дома, в котором никого не было несколько лет. Дом посмотрел на Конни своей темной изнанкой. По ее телу пробежал трепет, как от встречи со старым знакомым.

– Добро пожаловать домой, – сказал дядя Хэл.