Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Уорренби? (сборник)

Глава 1

Утром в понедельник на подносе перед миссис Кейн красовалась стопка из нескольких писем многообещающего вида. Просмотрев их с выражением лица человека, надеющегося отыскать сокровище, она отобрала только два, почерк авторов которых свидетельствовал либо о прискорбной безграмотности, либо о малолетстве. Одно было надписано красными чернилами, другое – разъезжавшимся пером, в котором застрял волос. Оба были адресованы мистеру и миссис Кейн, но обращение к своему супругу миссис Кейн проигнорировала. Послания начинались, разумеется, со слов «дорогие мамочка и папочка», но та их часть, на какую притязал бы мистер Кейн, непременно должна была содержать приписку «скажи папе». Содержавшиеся в ней сведения обычно касались спортивных проблем. Срочные просьбы, от денег на удовлетворение ранее непредвиденных, а ныне остро насущных потребностей до немедленной отправки предметов, на чей поиск приходилось тратить несколько дней и силы, с редким постоянством адресовались именно мамочке.

Так происходило с того грустного дня, когда восьмилетний Сайлас Джеймс Кейн отправился в подготовительную школу. Ничего не изменилось и этим февральским утром, хотя Сайлас Кейн проявлял все больше интереса к областям знаний, необходимым для общего вступительного экзамена в среднюю школу. Его младший брат Адриан Тимоти Кейн в той же школе Святого Киприана с радостью предавался всевозможным спортивным утехам и изводил нелюбимых наставников, стараясь как можно меньше утруждать себя на учебном поприще. Если бы кто-нибудь попросил, миссис Джеймс Кейн охотно пересказала бы письма сыновей собственными, совсем не лестными словами, но это не мешало ей каждый понедельник тщательно изучать почту и радостно выуживать из нее два письма, превращавшие понедельник в красный день календаря.

На сей раз – как, впрочем, и всегда – письма не изобиловали сведениями о моральном и физическом благополучии ее отпрысков. Материнский вопрос о болях у Адриана в животе, которые могли свидетельствовать – или не свидетельствовать – об аппендиците, остался без ответа, как и обращенное к Сайласу требование «узнать у мистера Кентмера, когда будут короткие каникулы, чтобы мы с папой могли вас навестить». Оба юных джентльмена сильно огорчились бы, если бы родители не приехали, но пока, в начале четверти, они были озабочены более животрепещущими темами, главной среди которых оказалось похищение мочалки у некоего Болтона Бэгби. Ее, как уведомлял Адриан Кейн, «выбросили из окна Большой спальни».

Джеймс Кейн, обрадованный этим местом в письме, усмехнулся:

– Вот чертенок! А что пишет Сайлас?

Миссис Кейн с любовью в голосе зачитала письмо своего первенца. Оно открывалось почтительной надеждой на доброе здравие родителей. Автор просил передать папе, что «в матче против Сент-Стефанс мы выиграли 15:0, они продули вчистую». Умолял прислать ему конверт с почтовыми марками, помеченный как «мой обменный фонд». Уведомлял мать, что ввиду склонности неназванного лица или группы лиц к воровству ему требуется новая пара перчаток для игры в «пятерки». В скобках красовалась трогательная приписка «если получится», а постскриптум содержал привет сестренке Сьюзен и новорожденному братику Уильяму.

– В общем, у них все хорошо! – Миссис Кейн спрятала в конверты оба захватывающих послания.

Мистер Кейн не стал спрашивать, на каком основании она сделала данный вывод. Его собственная почта содержала вызов в налоговое управление, который при недостаточном знакомстве с этой организацией можно было бы принять за неудачную шутку, поэтому просьба сына купить ему перчатки для игры в «пятерки» была воспринята в штыки. Разгневанный папаша разразился осуждением воспитания, которое дети получают от своей матери, позволяющего им расти в уверенности, что их отец – миллионер. Устав его слушать, миссис Кейн сказала:

– Хорошо, я напишу ему, что перчаток он не получит.

Джеймс Кейн был уравновешенным джентльменом, но, услышав ее слова, бросил на свою спутницу жизни презрительный взгляд, заявив, что сам об этом позаботится. Затем подставил свою чашку, чтобы жена долила ему кофе, и горестно заметил: с каждым днем Сайлас все больше становится похож на брата Тимоти.

– Кстати, о Тимоти! – подхватила миссис Кейн, поднимая голову от письма длиной в несколько страниц. – Мне написала твоя мать.

– Вот как? – Мистер Кейн заинтересовался и не стал открывать газету. – Что она пишет про Адриана?

– О нем ни слова… Хотя нет! «Скажите Джиму, что я надеюсь на него: хотелось бы избавить Адриана от ненужных волнений. Он очень слаб, и отвратительная погода не идет ему на пользу».

– Если Тимоти опять взялся за свое, то напрасно моя мать думает, будто я стану его урезонивать!

– Джим, дорогой, ты прекрасно знаешь, что придется, если он действительно связался с какой-то ужасной особой. Честно говоря, звучит зловеще!

– Моя дорогая, я достаточно наслушался о его сногсшибательных блондинках от матери. – Мистер Кейн открыл «Таймс». – Что ее не устраивает на сей раз? Гардероб, происхождение, вообще все, что касается его новой пассии? Без сомнения, она права. Только зачем впадать в панику всякий раз, когда Тимоти заглядывается на очередную эффектную особу?

Он набил трубку и на десять минут погрузился в изучение статьи о гольфе.

– Ты идешь по ее стопам, – вскоре продолжил он. – Вы обе ведете себя так, словно Тимоти – кембриджский первокурсник. Я тоже от него не в восторге, но мое мнение – горбатого могила исправит. Если в двадцать семь лет ты падок на блондинок, значит, туда тебе и дорога!

– Тебе безразлично, что с ним будет? И потом, речь не о блондинке, а просто о новой девушке.

– Шустрый малый! – бросил Кейн.

Миссис Кейн пропустила его реплику мимо ушей и, нахмурившись, продолжила чтение письма свекрови. Наконец, подняв голову, она произнесла:

– Это совсем не смешно, Джим. Он намерен жениться на ней.

– Тимоти? Вздор!

– Он сам сообщил об этом.

– Но кто она?

– По словам твоей матери, она не может это выяснить. Похоже, у нее нет родственников, происхождение неизвестно. Зовут ее, – миссис Кейн заглянула в письмо, – Бьюла Бертли. Леди Харт пишет, что это совсем не снобизм – интересоваться происхождением жены своего сына. Короче говоря, она не возражала бы хоть что-нибудь выяснить о ней и даже проникнуться к девушке симпатией.

– Мать с ней знакома?

– Да, они познакомились у Тимоти. Она пишет, что не понимает, что он в ней нашел, ведь она совершенно ему не подходит и лишена манер. От такой не приходится ждать ничего хорошего. У нее на лице написано «авантюристка» – вот вывод твоей матери.

– Господи! – вскричал Кейн. – Что за нелепость?! Месяца не прошло с тех пор, как мать содрогалась от другой красавицы блондинки и недоумевала, зачем Тимоти такая теща, как миссис Хаддингтон! Где он взял эту?

– У тех же самых Хаддингтонов. Она секретарь миссис Хаддингтон. Леди Харт пишет, что девушка настроена откровенно враждебно и вызывает подозрение. Мать ни слова не сказала об этом сэру Адриану, потому что таких, как эта девушка, он на дух не переносит. Зачем его волновать? Видимо, официального обручения еще не было. Потрудись прочитать письмо сам.

Кейн отложил «Таймс» и неторопливо, с явным намерением свести ее с ума – таково было мнение супруги – прочитал пять страниц, написанных убористым почерком. Затем сложил письмо и отдал жене.

– Ну? – нетерпеливо спросила она.

– Не скажу, что это приятное чтение. – Однако мы располагаем только мнением моей матери. Ты видела женщину, которую она сочла бы подходящей парой для Тимоти? Я – нет.

– Я тоже. Но разве не странно для девушки, знакомящейся с будущей свекровью, не сообщить о своих родителях?

– Может, дело в робости?

– Ерунда! Какая-то она подозрительная, Джим, ты сам это знаешь.

– Нет. А если бы и знал, то что мог бы поделать, черт возьми? Я не опекун Тимоти!

– Но ты на много лет старше его. Он всегда любил тебя.

– Милая моя, – повысил голос от возмущения мистер Кейн, – возможно, я и являлся для Тимоти героем, когда он был мал, однако с тех пор прошло много лет.

– Конечно, я не утверждаю, что он по-прежнему смотрит на тебя как на полубога, но он тебя очень любит, Джим.

– Разумеется, ведь ему приходилось мириться с моим вмешательством в его дела, – мрачно буркнул Кейн.

– Джим, ты должен что-нибудь предпринять! Ты же не допустишь, чтобы Тимоти угробил свою жизнь? Что толку твердить, что он сам сможет позаботиться о себе? Он ведь бывший десантник. Если тебе все это безразлично, то мне нет. Никогда не забуду, как в ужасные времена Дюнкерка он казался мне ангелом. Ты находился тогда в Италии, а он использовал все два дня своего отпуска, чтобы навестить меня в отвратительном месте, куда я увезла детей. Пытался научить Сайласа ловить мяч, но все без толку, бедняжка был еще совсем мал! Он был таким милым!

– Неужели?

– Не Тимоти, а Сайлас. В общем, тебе нельзя бездействовать, Джим. Попробуй хоть что-нибудь выяснить об этой девушке. Почему бы тебе не съездить в Лондон и не повидать их?

– Я как раз отправляюсь в Лондон на следующей неделе и загляну к Тимоти, но что касается шпионства… Не хватало, чтобы в следующий раз ты стала подбивать меня нанять для слежки за этой злополучной особой целое детективное агентство!

– Ну, если она вызовет у тебя подозрения, то…

В тот момент, когда Кейн подыскивал слова, чтобы выразить свое возмущение, явились Сьюзен Кейн и Уильям Кейн в сопровождении деспота, помыкавшего всем семейством.

– Доброе утро, мамочка и папочка! – воскликнула Сьюзен. – Мы пришли поцеловать вас.

Она водрузила Уильяма Кейна на материнские колени, поскольку не собиралась лишать родителей их детей, и снисходительно улыбнулась Кейну-старшему. Затем смахнула пыль с каминной полки, поправила кресло и жизнерадостно заявила:

– Боюсь, для мамы нынче утром у нас неважные новости, хотя я, как про них услышала, сразу сказала Уинни: «Не надо тревожить миссис Кейн до завтрака». И папочка любит завтракать в тишине, ведь так?

Заметив газету, которую Кейн уронил на пол, Сьюзен подняла ее, аккуратно сложила и убрала подальше, чтобы он не смог до нее дотянуться. Кейн, приступивший к ежеутреннему ритуалу – обучению заходящейся от восторга дочери удержанию на кончике носа кусочка сахара, – украдкой покосился на жену. Миссис Кейн ответила ему ободряющей улыбкой, зная, что при первой же возможности услышит от него, что ей следует наконец сделать выбор между «этой женщиной» и любящим супругом. В особенно напряженных ситуациях Кейн уточнял, что ему неведома причина, по которой в собственном доме к нему относятся, как к помеси великовозрастного тупицы и двухлетнего ребенка. Сейчас он добавил, что если это исчадие ада еще раз назовет его «папочкой», то за последствия он не отвечает. К счастью для порядка и спокойствия в доме, он либо слишком боялся няни, чтобы претворить свои угрозы в жизнь, либо хорошо сознавал ее незаменимость. К тому же няня, напоминавшая в военное время неприступную, хоть и улыбчивую сторожевую башню, достигла новых высот теперь, когда ужасы мира лишали хозяев последних жизненных сил.

Кейны, вернувшиеся во флигель особняка, унаследованного мистером Кейном от бабки, ввиду чрезмерного налогообложения не могли содержать восемь-девять человек, необходимых в доме и в поместье, и признавали в высокопрофессиональной и накрахмаленной владычице детской подлинное сокровище, чья грубая жизнерадостность превращала в ничто любой домашний кризис. Когда уволилась кухарка, прослышавшая, что в Лондоне она сможет зарабатывать втрое больше, поскольку столичных жителей угрозами легко загнать в дорогие рестораны, няня лишь рассмеялась, добавив, что если мамаша тоже будет иногда присматривать за детьми, то она решит проблему сама. Если горничная Уинни, эта умственно отсталая (что, по утверждению няни, было заметно далеко не всем), бросала работу из-за зубной боли и упрямого отказа выдрать больной зуб, няня утешала страдалицу ночь напролет. Невосприимчивая к новым веяниям, няня, все же слышавшая про прогрессивную доктрину «максимальная плата за минимальный труд», отмела ее, заявив, что «языком серебряные приборы не отчистишь». Нельзя было не восхититься авторшей этого благородного постулата, отвечавшей на соблазны новой эпохи презрительным фырканьем и усердной обработкой ложек и вилок!

Теперь этот образец преданности заявил с видом человека, пересказывающего забавный анекдот:

– Итак, мамочка, утром Флорин не явилась, что меня не удивляет, ей ведь платят раз в неделю, а сегодня только понедельник. Невелика потеря, скажу я вам, хотя обо всем, что она вытворяет, я умолчу: меньше разговору – больше дела, да и что оплакивать пролитое молоко! Я и думаю: посажу Билла в коляску и пойду в деревню, спрошу миссис Формби, не согласится ли она помочь, хотя «помочь» – не то слово, учитывая, сколько вы ей платите, но я о другом. Кухарка кухаркой, но, может, Сьюзен тоже не прочь сходить в деревню, верно, лапочка? Нет, вы только посмотрите на эти липкие ладошки, а ведь еще надо нагреть воду, Джексон-то забыл про котел, уходя вчера домой! Куда катится мир? Да, мамочка, миссис Формби – лучший выход, но на вашем месте я поместила бы объявление в «Глазго гералд», потому что эти шотландки – чистюли, чего о многих других, чьих имен мы в этой компании не называем, не скажешь, верно ведь, детки?

Утратив способность и дальше внимать речам этой чудесной особы, Кейн встал из-за стола с неуклюжестью, свойственной тем, кто оставил лучшую часть левой ноги во вражеской земле. То, что Кейн думал об этой своей потере, он никому не говорил, и единственный произнесенный им вслух намек на нее был благодарностью Провидению, снабдившему его протезом и позволившему не пасть в глазах потомства, слышавшего неоправданную похвалу от их дяди Тимоти. Но для миссис Кейн зрелище надевания папочкой протеза всегда было испытанием, и всякий раз она с замиранием сердца наблюдала его хромоту.

– Забудь про Тимоти! – воскликнула миссис Кейн. – Тебе обязательно ехать на следующей неделе в Лондон?

Джеймс Кейн улыбнулся ей, в три прыжка обогнул стол, чтобы поцеловать ее в щеку и ласково проститься, и удалился с намерением продолжить развлекаться в ближайшем населенном пункте. Из этого миссис Кейн уяснила, что утрата конечности не представляет для него ни физического, ни морального неудобства и он намерен побывать в Лондоне и там постараться отговорить единоутробного брата от заключения нежелательного брачного союза. Теперь она могла посвятить себя домашним проблемам, ведь, что бы Джим ни говорил, он обладал немалым влиянием на Тимоти и был способен уладить все неприятности.

Эти успокаивающие умозаключения миссис Кейн были бы верны, обратись леди Харт за помощью к ней раньше или отправься Кейн в Лондон без промедления. Вышло же так, что, добравшись до Лондона, он принял участие в действе, которого, как было без прикрас заявлено жене, успел за свою безгрешную жизнь наесться досыта.

Глава 2

– Возьми эклер! – великодушно предложил молодой Харт. – Он сделан, вероятно, из заменителей яиц и наполнен синтетическим кремом, что гарантирует атрофию, а вовсе не избыток веса.

Его спутница, долго сидевшая в хмуром молчании, подняла голову, улыбнулась и произнесла:

– Нет, благодарю, я не боюсь располнеть.

– Это никуда не годится! – простонал Тимоти. – Что за отталкивающее место!

– В каком смысле?

– В том смысле, что это место производит отталкивающее впечатление. Столик маленький, шаткий. Неудобные стулья, мешающие нормальному общению. Атмосфера, как в балагане…

– Я не об этом. Почему никуда не годится, что я не боюсь располнеть?

– Это единственное, чего ты не боишься, насколько я успел заметить.

Она взглянула на него испуганно, потом уставилась в стол и заявила:

– Не говори глупости!

– Я не о том, что всего остального ты боишься. Просто не успел выяснить, чего еще ты не боишься. Чаю?

– Я не выйду за тебя! – выпалила Бьюла.

– Подобные заявления, – ответил Харт как ни в чем не бывало, – не следует делать в людных местах. К тому же это неправда.

– Ты ошибаешься. Я никак не могу выйти за тебя замуж. Как я сразу этого не поняла?

– Почему? Разве у тебя муж-католик, отказывающийся дать тебе развод, или еще какая-нибудь помеха? – с любопытством осведомился Тимоти.

– Конечно, нет!

– Тогда нам не о чем беспокоиться.

– Это тебе кажется. Дело в том, что… Кое о чем в моей жизни ты не имеешь никакого представления!

– Естественно, мы знакомы всего месяц.

– Тебе это не понравится.

– А я уже могу сказать, что в твоей юной жизни мне совсем не нравится, вернее, кто: Дэниел Сэтон-Кэрью.

Она вспыхнула:

– Он для меня пустое место, не беспокойся!

– Приятно слышать. Тогда пусть больше не обнимает тебя и не называет своей маленькой протеже.

– Такая уж у него манера. Он годится мне в отцы.

– Да, что вызывает еще больше возражений, – заметил Тимоти.

Бьюла прикусила губу и угрюмо промолвила:

– В общем, ты тут совершенно ни при чем.

– Еще как при чем! Ты дала мне слово, девочка моя!

– Как дала, так и заберу. Я не могу стать твоей женой.

– Тогда я засужу тебя за нарушение обещания. Кстати, чем вызвана подобная резкая перемена?

– Наверное, у меня случилось временное помешательство. Ума не приложу, зачем тебе жениться на мне.

– Господи, а то я не говорил! Я тебя люблю!

– Говорил, говорил… – пробормотала она. – Этого-то я и не понимаю. Откуда взялась любовь?

– На твоем месте я бы об этом не беспокоился. Конечно, если ты настаиваешь, я бы перечислил многое, из-за чего меня к тебе влечет, но по большому счету все это не так важно. Если совсем просто, мы с тобой подходим друг другу. Разве нет?

– Да, но…

– Вот видишь! Знаешь, для умной девушки ты говоришь глупости. Ведь ты сильно удивишься, если я спрошу тебя, что такого ты во мне увидела, чтобы влюбиться?

Глаза Бьюлы весело сверкнули:

– А вот и не удивилась бы! Любому с первого взгляда ясно, что€ меня привлекло. То, на что клюнули еще с полсотни девушек.

– Ты преувеличиваешь, – возразил Харт. – Правильный ответ – сорок три, включая мою малолетнюю племянницу. Боюсь, что наш брак ее сильно огорчит. Она говорит, что сама хочет выйти за меня замуж, что, разумеется, немыслимо. Если бы мы жили в Средневековье, я бы мог добиться исключительного разрешения.

– Вот дурак! – улыбнулась мисс Бертли. – Не думаю, что племянница – единственная твоя родственница, которая была бы недовольна нашим браком.

– Твоя семья меня не примет?

– У меня нет семьи! – отрезала она.

– Совсем?

– Есть дядя, он женат. Я с ними не общаюсь.

– Ну и повезло мне! – воскликнул Харт. – Мне совсем не хотелось знакомиться с кучей теток и кузенов. Брат свидетельствует, что это ад. Он через все это прошел. Рука распухает от пожатий, ноги гудят от ходьбы, ты думаешь, будто приготовил удачную фразу, а оказывается, что это те слова, которых не следовало произносить.

– Как у меня с твоей матерью.

– Наоборот! Отчетливо помню, как ты сказала ей «как поживаете?» и отпустила невинное замечание насчет зла, порождаемого прогрессом, примером коего служит отбойный молоток. Дальше ваша беседа сплошь состояла из междометий.

Возникла неловкая пауза.

– Я не умею поддерживать беседу, – наконец сказала мисс Бертли.

– Не хочу показаться хвастуном, но все, кто хорошо меня знал, твердили, что я болтаю за двоих, если не больше.

– Твоя мама, – не отступала мисс Бертли, глядя ему в лицо, – заклеймила меня авантюристкой, и она права, я именно такая! Теперь ты все знаешь. Моя цель – выйти за мужчину с хорошим положением в обществе, не стесненного в средствах, завидного происхождения. Поэтому я и поощрила тебя сделать мне предложение.

– Неужели? – удивился Харт. – Зачем же было тратить время на меня вместо того, чтобы нацелиться на нашего нового пэра из социалистов?

С личика мисс Бертли мигом сошло выражение воинственности.

– Ты о Лансе Гизборо? Если бы он вдобавок следил за ногтями и стриг волосы…

– Милая моя! – Харт посуровел. – Если позволишь влиять на твое суждение таким мелочам, то ничего не добьешься. Я был о тебе лучшего мнения. Стоило ли тратить время и заманивать в брачную ловушку меня, когда рядом киснет целый живой барон? Или тебя ввели в заблуждение? Когда-нибудь, правда, нескоро, я унаследую титул баронета; но независимость в средствах – это не обо мне. Юристы и их клиенты ныне в таком положении, что я счастлив, когда доводится выступить в заштатном полицейском суде за самое скромное вознаграждение. Вид у меня холеный, с намеком на достаток, но за это я должен благодарить щедрость отца, поддерживающего меня материально. Вот что значит судить по внешности! Не скажу, что Гизборо богач, однако не забывай: одна птица у него в руках стоит двух в кустах. Сколько многообещающих коммунистов соглашалось под женским влиянием остричь патлы и воздержаться от ношения галстуков кричащих расцветок!

– Замолчи, Тимоти! – попросила Бьюла. – Между прочим, он принадлежит к числу обожателей Синтии Хаддингтон.

– Вспомни, сколько раз ты и меня причисляла к ее обожателям.

– Сам сознался! – воодушевилась Бьюла. – Хотя если бы ты вокруг нее не увивался, мы бы не познакомились.

Харт вздохнул:

– Потанцевать три раза с девушкой, которой тебя представили в гостях, а потом принять от ее матери приглашение на бал и позвонить с вежливой благодарностью значит увиваться? Признаюсь: грешен.

– Так или иначе, – не унималась Бьюла, – миссис Хаддингтон числит тебя среди перспективных кандидатов. Знала бы она, что сейчас мы с тобой пьем чай, – прогнала бы меня!

– В таком случае поторопись на Чарлз-стрит, милая, и все ей выложи, – посоветовал Харт. – Вот только оплачу здесь счет – и устрою, чтобы уже завтра мы смогли пожениться. Будешь потом долгими зимними вечерами развлекать меня воспоминаниями о том, как тебя угораздило наняться к этой сухой цапле.

– Если хочешь знать, это место мне добыл Дэн Сэтон-Кэрью. Ну, еще не передумал на мне жениться?

– Я потрясен, однако непреклонен. Как такой особе удалось проникнуть в приличное общество?

– Подозреваю влияние леди Нест Паултон, – объяснила Бьюла. – Они подруги.

– В какие времена мы живем! Бедный старик Грейстоук! Ему, конечно, пришлось продать поместье, но я не подозревал, что Эллербек падет так низко!

– Ты несправедлив! – возразила Бьюла. – О положении лорда Грейстоука мне ничего не известно, зато я знаю, как и все, что супруг леди Нест купается в деньгах.

– Так я и думал. И где тут связь?

– Какая?

– А такая, прелесть моя, что при всей своей безмозглости леди Нест не стала бы заводить дружбу с незнатной вдовой и все ей выкладывать, не будь на то серьезных оснований.

– А еще говорят, что женщины язвительны! – презрительно воскликнула Бьюла. – Может, ты подозреваешь связь между ней и Дэном Сэтоном-Кэрью? Она дружит и с ним.

– Боже правый! Неужели все Эллербеки – безумцы?

– Сэтона-Кэрью считают привлекательным мужчиной.

– Кого он привлекает? Таких же дурней, как он сам?

– Например, леди Нест Паултон. Ее ты тоже отнесешь к категории дурней?

– Нет, к категории слабых личностей. Такие женщины в «веселых двадцатых» были падки на социальную демагогию – она щекотала им нервы. Хотя это ваше сборище на Чарлз-стрит я бы назвал скорее зверинцем.

– Перестань, Тимоти! – возмутилась Бьюла. – Там бывают весьма уважаемые люди.

– Могу представить нескольких безвредных субъектов, вообразивших, будто знакомство миссис Хаддингтон с леди Нест снимает с нее подозрения.