Явь

ГЛАВА I.

Я уже не помню, сколько времени мы пробираемся по этой местности. Солнце жарит так, что, кажется, твой мозг уже ни о чем не может думать. Я помню, что мы шли сюда по воде. В какой момент все сменилось и мы оказались на этих холмах? Когда твердая почва уступила место этим бесчувственным, пыльным исполинам? Сколько мы уже преодолели? Сознание плавится, как воск, оставляя лишь пустоту и гул в ушах. Память отказывается отвечать на эти вопросы. Жажда. Она кричит в каждом фибре, жжет горло песком. Все, чего нам сейчас искренне хочется – нырнуть в объятия прохладного залива, глотнуть кристальной родниковой воды до хруста в костях. Но вместо этого мы лишь послушно огибаем очередной, бесконечно знакомый холм, поднимая облака рыжей пыли, оседающей на потных лицах.

– Туда! – Голос Кэпа, обычно такой уверенный, теперь резанул воздух, как треснувший колокол. Он резко указал на узкую седловину меж двух холмов – ворота в очередную неизвестность. Мы двинулись молча, вытянувшись в усталую цепочку теней. Даже Бурый, вечный двигатель и балагур, чьи шутки обычно разгоняли любую хмарь, теперь брел, опустив голову, его плечи были сведены тяжестью невидимого ярма. Интересно, сохранился ли в чьей-то задымленной памяти хоть обрывок цели этого бесконечного шествия? Или мы идем просто потому, что Кэп сказал "идите"?

Наша компания состояла из 5 человек – Кэп, Алиса, Федор, Бурый и я. Мы знакомы достаточно давно. Изначально мы крутились в одной большой компании – винегрет из лиц и имен, где все друг друга знают, общаются, но никто никому не друг. И над этим муравейником царил Кэп. Всегда. В его характере была заложена эта лидерская сила. В нем жила эта магнетическая сила вожака, природная и неоспоримая. Он был нашим негласным паладином – пресекал подлость, не давал в обиду слабого, его слово было весами, на которых он взвешивал правду для каждого. Но годы шли, и компания стала просачиваться сквозь пальцы, превращаясь в сборище для возлияний. Кэп не принял этого. Его "Община" – так мы звали наше место – стала неприступной крепостью, куда не пускали ни дурманный дым, ни пьяный угар. Многие тогда отвернулись, молчаливо не согласившись. Ушли создавать свои, более уступчивые миры, оставив Общину лишь нам пятерым.

– Кэп, нам нужен привал. – наконец выдохнул Бурый, голос его был хриплым, как скрип несмазанной телеги. – У меня кровавое мясо в берцах.

– Остановимся здесь – солнце сожрет нас заживо. – Кэп не обернулся, его фигура на фоне выжженного неба казалась каменным идолом. – Нужно дойти до следующего ряда холмов, там будет небольшая река и поросль вдоль нее. Сможем спрятаться в тени, остыть и набрать воды.

И снова – лишь шарканье подошв по камням, да тяжелое дыхание. О чем думали мои спутники? Возносились ли к высоким материям? Или их мысли, как мои, цеплялись за призрачные образы: ледяная гладь бассейна на чьей-то даче, мягкое кресло, стакан со звонкими льдинками? А может, они, как и я, безуспешно ловили в этом мареве хоть искру своего предназначения?

Я никогда не входила в их тесный круг. Но наши взгляды на мир совпали, и волна как-то вынесла меня к этому берегу. И странно – я никогда не чувствовала себя чужой. Разговоры у нас лились рекой – о звездах и земле, о смешном и страшном. Каждое слово здесь имело вес, каждое мнение – право на жизнь. Никто не бросал презрительное "Да что ты смыслишь!". Даже Бурый, за маской шута скрывавший сердцеведенье редкой чуткости, мог погрузиться в твою боль глубже родни, отозвавшись искренним, почти болезненным состраданием. Все мы были странниками в поисках своей тропы. Все, кроме, пожалуй, Алисы. Она была тенью Кэпа, его неизменным спутником. Работа, дом, досуг – везде она рядом. Они не были парой, но Алиса зорко стерегла его пространство, не пуская туда ни одну девчонку с вожделением во взгляде. Кэп все видел. И молча принимал эти правила, потому как он ни разу не вернул девушку, которую выгнала из клуба Алиса, из-за того, что та откровенно танцевала с ним, и ни разу не сказал Алисе, что она слишком часто лезет в его жизнь.

Тем временем, мы обогнули еще два холма, И за поворотом, как мираж, но столь желанный и реальный, открылся оазис: море сочной, изумрудной травы, густые шапки кустарников, и главное – серебряная нить реки, зовущая, обещающая спасение.

– Все, привал! – голос Кэпа прозвучал как амнистия. – Отдыхаем не долго. Ночевать здесь не останемся. Будьте внимательны, возможно, здесь есть змеи.

Но его слова уже тонули в нашем ликовании. Рюкзаки, словно ненужные панцири, с грохотом слетели на землю. Одежда – следом. Мы, как одержимые, ринулись к живительной прохладе. Вода обожгла кожу ледяным восторгом, несмотря на палящий зной. Видимо, река имела истоки в родниках. Мы растянулись в мелководье, и жизнь, казалось, вливалась обратно в наши иссушенные тела с каждым леденящим ударом волны о бока. Сперва тихий смех, потом громче. Шутки, толчки, брызги. И вдруг, сквозь туман усталости, проступили очертания цели. Мы вспомнили. Вспомнили, куда и зачем идем.

ГЛАВА II.

Меня разбудил телефонный звонок.

– Слушаю, – пробормотала я, уткнувшись лицом в подушку, где еще теплился сон.

– Ты что, спишь? Вставай, соня, нам пора! – в трубке щебетала Алиса, ее голос звенел, как сталь о камень, полный невероятной для этого часа бодрости.

– Куда? – сонно выдавила я, пытаясь понять, где заканчивается сон и начинается этот абсурд.

– Мы нашли его! То самое место! Ну, помнишь, мы говорили об этом! – ее энтузиазм был почти осязаемым, он бил через край.

– Честно говоря, с трудом. – призналась я, чувствуя себя полной развалюхой. Не желая гасить ее искру, спросила: – Когда выход?

– Сейчас! Я стою у твоего подъезда – крикнула Алиса, и связь оборвалась с резким щелчком.

– Твою мать! – выругалась я, сбрасывая одеяло. Холодный линолеум под босыми ногами окончательно прогнал остатки сна. На балконе меня встретил влажный предрассветный сумрак. И там, внизу, как призрак приключения, стоял ее верный пикап, На часах – 5:40. Алиса, куда в такую рань! В тот же миг телефон завибрировал – длинное сообщение от нее, целый трактат о мерах безопасности на природе и четкое предписание: берцы, форменная одежда (откуда?!), смена носков и футболок, головной убор, сухпай, вода, батарейки АА, фонарик.

– Когда я должна была это все приготовить, Алис? – мысленно спросила я, но тут же сдалась. Если Алиса явилась на порог с восходом солнца – значит, дело пахло настоящим, долгожданным чудом.

Наспех запихнув в рюкзак пачку печенья, бананы и пакет кефира (сухпай по-своему), я вылетела на улицу, навстречу холодку и запаху бензина.

Алиса сияла, как маяк.

– Все уже собрались! Ждут только нас! – выпалила она, заводила мотор. – Место, куда мы идем… его нет на картах! Сплошные легенды! Кэп просидел над старыми картами и записями ночи напролет – и нашел! Решили не тянуть, пока туда не ломанулись толпы! – Она походила на ту самую синичку, только нашла не сало, а целую сокровищницу.

Солнце, лишь робко золотившее кромку горизонта, застало нас уже у ворот Общины. Остальная компания маячила в предрассветной дымке. Бурый, как верный оруженосец, распахнул мне дверь пикапа.

– Соня приехала – возвестил он с улыбкой во все лицо.

– Привет! – улыбнулась я в ответ, ощущая странное смешение усталости и предвкушения.

У крыльца кипели страсти. Кэп и Федор стояли, склонившись над развернутыми картами, которые они крутили в руках, словно пытаясь вложить им в головы. Их позы, резкие жесты – явно шел спор, тихий, но напряженный.

– Ну, как вы тут, мальчики? – подскочила к ним Алиса, нарушая атмосферу дебатов.

– Алис, вот ты скажи… – начал было Федор, но Алиса мгновенно парировала, махнув рукой: «Как Кэп скажет!», и стремительно умчалась помогать Бурому закидывать пожитки в багажник.

– Вот всегда она так! – прорычал Федор, глядя ей вслед с явной обидой.

Кэп положил тяжелую руку ему на плечо, и в его улыбке промелькнуло что-то усталое, но твердое:

– Федь, поверь, так будет всем проще. И безопаснее.

Я так и не поняла сути спора. Но знала одно: Кэп не стал бы настаивать на том, в чем сомневался сам. А уж тем более – вести нас туда, где могла подстерегать опасность. Он шел с нами.

Вещи были погружены, места в машине распределены с привычной четкостью: Алиса за рулем, я и Кэп в салоне, Федор и Бурый – в открытом багажнике, среди рюкзаков и свертков. Кэп не отрывался от карт, его лицо было каменной маской концентрации. Глаза бегали по линиям, губы чуть шевелились. С кем он вел этот беззвучный диалог в своей голове? Алиса вела машину с лихой удалью, будто пилотировала гоночный болид. Каждый рывок, каждый поворот отзывался в багажнике грохотом и сдавленным стоном Бурого – его кидало там, как щепку в шторм. Наверняка, он мысленно кроил матом весь мир, но ни разу не позволил себе высказать претензий Алисе. Федор же, массивный и непоколебимый, сидел спиной к заднему стеклу, как скала. Казалось, его не сдвинет с места даже ураган.

Точка высадки была достигнута быстро. Машину оставили на заправке – дальше путь лежал пеший. Первая часть маршрута была бодрой и веселой. Наша пятерка двигалась легко, смеясь и переговариваясь. Мы шли полем, где высокая трава, мокрая от росы, пахла детством – землей, полынью и чем-то неуловимо сладким. Потом были переправы – прыжки по скользким, холодным камням через шумные, но неширокие речушки. Снова поле, но теперь с краю хвойного леса, откуда веяло смолистой прохладой. Пару раз останавливались – набрать пригоршни кисло-сладкой лесной земляники, перевести дух, поправить рюкзаки. А потом… потом была та река. Глубокая, безымянная, с быстрым, холодным течением. Переправа через нее вымотала душу. Одежда и рюкзаки, впитав воду, стали свинцовой тяжестью, пригвождающей к земле. И солнце – настоящее, палящее, безжалостное, обрушилось на нас, как поток расплавленного металла, выжигая все вокруг и превращая путь в ад. Ни кустика, ни деревца впереди – только бесконечные, рыжие от зноя холмы, вздымающиеся волнами под ослепительно-белым небом. Ад только начинался.

ГЛАВА III.

Тишину, нарушаемую лишь шарканьем ног по выжженной земле и тяжелым дыханием, вдруг разорвал голос Федора:

– Кэп, как думаешь, что там? – Он вытер пот со лба, глядя на бесконечные холмы. – О чем, в конце концов, те легенды шепчут?

Кэп, не замедляя шага, лишь слегка повернул голову. Его голос звучал низко и размеренно, как стук камня о камень.

– Из одних источников сочится, что это – логово самого дьявола. Из других – что там родилось какое-то великое божество. Самые древние, покрытые пылью времен, шепчут про вампиров… Но сквозь все эти истории красной нитью одно: там скрыто нечто, о чем современный мир и понятия не имеет.

– Аж мурашки по коже. – – подумала вслух Алиса. – Если там Дракула, я не хотела бы…

– Алиса, что в тебе есть? – немедленно встрял Бурый, его усталость мгновенно испарилась перед возможностью поязвить. – Пол литра крови? Его Мрачное Высочество сначала выберет Федора, как самого сочного куска, а уж до тебя очередь дойдет, глядишь, и аппетит у него поубавится. А вот я бы тебя куснул – подмигнул он Алисе.

Хриплый смех прокатился по нашей веренице. Алиса состроила Бурому гримасу, высунув язык. Федор же оставался невозмутим, как скала.

– А что, Федь? – кокетливо протянула Алиса, явно назло Бурому. – Заступишься за девушку?

Федор повернул к ней свое каменное лицо, и в его глазах мелькнуло что-то серьезное, почти нежное:

– Алис, за тебя – я любого на куски разорву, ты же знаешь. – Он сделал паузу, и губы его дрогнули в едва заметной усмешке. – Только вот боюсь, не придется нам с Дракулой повстречаться. Слишком уж ему далековато из Трансильвании добираться, даже за такой заповедной красотой, как ты.

Смех прозвучал снова, громче и свободнее, на миг развеяв гнетущую усталость.

– Ну все, ребят, хватит балагурить, – властно перебил веселье Кэп. Нам еще не один рассвет встречать, успеете наговориться.

Холмы снова поглотили нас. После отдыха у реки тело костенело с удвоенной силой, и мы быстро выдохлись. Федор, молча и без лишних слов, снял с Алисы ее неподъемный рюкзак (казалось, она умудрилась запихнуть туда половину дома). Хотя она из последних сил старалась держаться в кильватере у Кэпа, каждый ее шаг был похож на падение – вот-вот рухнет. Федор шел рядом, что-то тихо мурлыкая ей под нос, слова терялись в шелесте сухой травы. Бурый же начал откровенно ныть, его голос стал назойливым гудком:

– Кэп, я сейчас реально сдохну! И Дракуле не достанется моей крови, а это значит, что Алиса окажется на шаг ближе к вечному проклятию! Хорош! Давай передохнем хоть пять минут!

Кэп остановился и медленно обернулся. Его взгляд, обычно спокойный, стал жестким, как лезвие:

– Если кто-то хочет вернуться или остаться – я никого не держу. – Его голос резал тишину. – Мы все здесь добровольно. Или что, бунт на корабле назревает?

– Нет, но я не понимаю к чему эта дикая спешка! – не унимался Бурый. – Завтра будет новый день. Отдохнем как люди, продолжим в полном боевом настроении!

– Миш, – голос Алисы прозвучал как щелчок хлыста, заставив Бурого вздрогнуть. Она даже остановилась, чтобы врезать словами: – Если ты сейчас же не заткнешься, я тебе лично врежу! Всем нелегко, но все молчат! Один ты устроил бабские сопли на всю округу! – Возможно, это был лишь предлог остановиться и дать ногам передышку. Но Бурый понял главное: когда его называли по имени – шутки кончились. Он угрюмо смолк.

Спустя какое-то время, обогнув очередной холм, увенчанный щетиной высохшей травы, мы неожиданно вышли на проселочную дорогу. Она вела к крошечной деревушке, затерянной среди холмов – несколько бревенчатых изб с покосившимися заборами и хозяйственными постройками. Их было семь.

– Ну, вот и пришли! – в голосе Кэпа впервые за долгие часы прозвучало искреннее облегчение и даже радость. – Переночуем здесь. Нас ждут. Обещали баню по-черному, горячий ужин и мягкие постели.

– Ни хрена себе! – Алиса округлила глаза. – Когда ты успел это организовать?

– Пока ты гоняла за Соней, мы с Федором нарыли пару номеров в сети. И вот. – Кэп улыбнулся, и было видно, что он доволен своей предусмотрительностью. Я поймала себя на мысли, что меня снова назвали "Соней", и почему-то ни у кого не возникло сомнений, что это мое имя. Усталость лишала сил на сопротивление.

Дорога от холма до деревни оказалась длиннее, чем казалось. Сумерки сгущались с неестественной быстротой. Я отметила про себя, что не помню момента, когда солнце скрылось, но списала это на изнеможение. А зря.

В деревне нас действительно ждали. Не успели мы миновать крайнее поле, как навстречу, подпрыгивая на ухабах, пустилась телега, запряженная крепкой гнедой лошадью.

– Я думал, такие уже только в музеях! – фыркнул Федор. – Откуда она, из прошлого века?

– Да, ты похоже многое не видел, городской денди, – рассмеялась я.

Телега подкатила ближе. На облучке сидел парнишка лет пятнадцати, с открытым, загорелым лицом.

– – Доброго здоровьица! – крикнул он, и его "о" звучало так густо, словно он вырос на овсяном киселе. – Ждем-пождем вас! Батька баньку стопил, уж стынет! Поторопитесь! Матушка парным угостит!

– Вот это сервис! – восхищенно выдохнул Бурый, ловко снимая мой рюкзак и швыряя его в телегу. – Ну, и где это мы очутились?

– Я ж говорю – в прошлом веке, – усмехнулся Федор.

Доехав до ближайшего двора и разобрав рюкзаки, мы направились к избе. На крыльце нас поджидал мужчина лет сорока пяти. Одет он был в невообразимую смесь: старые треники с продранными коленями, грязно-серая флисовая рубашка в крупную клетку, толстые шерстяные носки и… резиновые галоши. И все это – в почти тридцатиградусную жару! Лицо его, покрытое глубоким загаром и густой, рыжеватой бородой, напоминало выжженный дуб.

– Здоровы будьте! – гаркнул он тем же густым "о". – Уж думали, не явитесь! Ну, поди, обыму вас всех, дорогих гостей!

И он принялся обнимать нас по очереди с деревенской простотой и силой медведя. Мы застыли в легком шоке, но отказываться показалось невежливым. Последним он обнял Кэпа, крепко хлопнув его по спине.

– Ну, что, в баньку, да ужинать? – спросил он, сверкая глазами.

– Погоди, старик! Дай отдышаться! – в сердцах буркнул Бурый.

– Хе-хе! Какой я тебе старик? – рассмеялся мужик, и смех его был похож на треск сучьев. – Зови меня Ануфрием. А вас всех я и не упомню сходу.

– Боже, какой экспонат! – шепнула Алиса, переступая порог избы, явно для ушей Кэпа. Ей нравилось его подкалывать. Кэп лишь тронул уголок губ в сдержанной улыбке.

Нас провели в просторную горницу, показали лавки, застланные домоткаными половиками.

– Не знавал я, что вы с девками будете, – смущенно пробормотал Ануфрий, почесывая бороду. – Одну вам горницу приготовил!

– Не переживай, батька, – отозвался Бурый, стараясь попасть в его стиль, – не опозорим твой дом срамом, все культурно!

Кэп бросил на него предупреждающий взгляд: – Не груби! – Бурый показал жестом «Окей» и отправился выбирать место поудобнее.

– Ну, банька горяча, – сказал Ануфрий. – Мужоков я отведу, а Авдотья девок проводит. – Он кивнул на женщину, скромно стоявшую в углу, видимо, свою жену.

Нас с Алисой провели через темнеющий двор в небольшую, почерневшую от копоти баню. Авдотья оказалась тихой и приветливой, показала, где веники, где шайки, оставила нам чистые, длинные белые ночные рубахи, похожие на сорочки, и удалилась. Мы с Алисой просто рухнули на горячий полок. Ни сил, ни желания разговаривать не было. Лежали в густом, обжигающем пару, слушая, как потрескивают угли в каменке.

– Тебе страшно? – вдруг тихо спросила Алиса, ее голос едва пробивался сквозь пар.

– А должно быть? – я не понимала контекста. О походе? О деревне? О жизни вообще?

– Меня окутывает страх, когда я думаю, что мне пришлось бы жить вот так, – прошептала она, оглядывая почерневшие стены, ощущая примитивность обстановки. – В такой… глуши.

– Ах, вот ты о чем, – я слабо улыбнулась в полумраке. – Тоже выросла в городе?

– А ты нет?

– Нет. Я из деревни. Конечно, не такой маленькой, как эта, но… такие же бревенчатые дома, бани, полный двор скотины, за которой нужно ухаживать, вода из родника за околицей. Нет, мне не страшно. Это… знакомая реальность.

– Никогда бы не подумала! – Я почувствовала, как Алиса повернулась ко мне, ее глаза в полутьме казались огромными и удивленными. – Ты никогда не говорила.

– Не люблю хвастаться деревенскими корнями, – рассмеялась я. – Ладно, двигаем. Мужикам тоже отмокать охота.

Мы помогли друг другу ополоснуться ледяной водой из шайки, обтерлись грубыми, но чистыми холщовыми полотенцами, натянули длинные рубахи и побрели обратно в дом.

Пока мужчины парились, мы помогали Авдотье накрывать на стол. Ужин был простым, но в тот момент показался пиром: картошка в мундире, сваренная в чугунке прямо в печи, густо посыпанная крупной солью; пучки зеленого лука; толстые ломти сала с прожилками; соленые огурцы хрустящие, как лед; грибы, пахнущие лесом; и парное молоко, от которого веяло теплом и сеном. Мы ели молча, с жадностью изголодавшихся.

За ужином Ануфрий, хлебая молоко из глиняной кружки, не раз возвращался к теме:

– Место-то, куда вы метите… бесовское, говорю я вам. Еще дед мой, а ему его дед сказывали – место то людей сжирает. Не возвращаются оттуда. Хоть уж давно охотников заглянуть к бесам и не было, да только скотина в тех местах пропадает. Тьфу-тьфу.

– Когда там были последние… посетители? – спросил Кэп, откладывая ложку.

– Сейчас уж не упомню. Мал я был. Отец мой с другими мужиками искали. Все обрыскали, да только бестолку все.

– Кого искали-то? – не удержался Бурый, забыв про сало.

– Дочку соседскую. Лет двенадцати от роду была. Как увидели бабы, что она в ту сторону побрела, за мужиками побежали. Да только не нашли ее больше. Сгинула.

– А туристы? – настойчиво спросил Кэп. – Я читал, что в девяностые годы тут пропали отец с ребенком, лет пяти. Как они сюда попали? Их кто видел?

– Погоди, ты мне про это ничего не говорил! – Алиса резко отставила свою кружку, ее глаза вспыхнули. – Ты сказал, что мы первые.

– Верно, первые, – перебил ее Ануфрий, глядя на Кэпа с каким-то странным пониманием. – Первые, кто пойдет туда разузнать, что за место такое. Разгадать.

– Мы что, крысы подопытные? – прошипел Бурый, бледнея.

– А ты против? – Кэп резко повернулся к нему, и его взгляд стал холодным и острым.

Атмосфера за столом наэлектризовалась. Разговор затух. Нас поспешно отправили спать. Но сон не шел. Кэп чувствовал вину и пытался сгладить углы:

– Мы же искали именно это! Неизведанное! Чего все всполошились? Вы видите – люди здесь простые, суеверные. Вероятнее всего, там просто природные пустоты, пещеры. Посмотрим, изучим, все не так страшно!

– Мы не против приключений! – шипела Алиса в темноте. – Но с каких пор ты начал от нас что-то скрывать? Почему не сказал, что тут пропадали люди? Не какие-то легендарные, а реальные?

– Это было тридцать лет назад! – завелся Кэп. – Официальных подтверждений пропаже – ноль! Вероятно, и не пропадал никто! Мы найдем это место, осмотрим. Выясним. И вообще, с каких пор ты такая боязливая стала?

– Ты считаешь, я испугалась? – Алиса приподнялась на локте, ее силуэт в темноте был напряженным. – Ты, кажется, забыл, с кем разговариваешь!

Кэп хотел что-то резко ответить, но вмешался Федор, его бас прокатился по горнице:

– Так, свои брачные игры приберегите для уединения. Да, мы с Кэпом знали. Да, рассказали не все. Но я не вижу тут катастрофы! Доказательств – ноль. С каких это пор мы начали верить в бабушкины сказки? – Федор был непреклонен. Кэп молча кивнул ему в темноте – жест благодарности и солидарности. Тогда, у Общины, они явно спорили именно об этом – говорить ли все сразу.

Бурый молчал. Он лежал на своей лавке неподвижно, и я уже подумала, что уснул, пока Федор не ткнул в его сторону:

– Что думаешь, лихорадочный?

– Меня терзают смутные сомнения… – начал было Бурый и замолчал.

– Соня? – Федор обратился ко мне.

– Считаю неприличным сдаться сейчас, – сказала я четко, стараясь звучать бодрее. – Мы прошли слишком долгий и трудный путь. И вот, когда цель почти достигнута – развернуться? Нет уж. Я до победного. Надо же узнать, как там поживает местный Дракула. – Я попыталась хихикнуть, но смешок получился нервным. Мне показалось, в темноте кто-то слабо улыбнулся. Но пауза повисла тяжелая, гулкая.

– Сходили, твою мать! – Резюмировал Кэп, резко перевернулся на бок, демонстративно отвернувшись ко стене.

– Так дела не делаются, – мрачно проговорил Федор. – Мы продолжаем, или как? Бурый, твое молчание никого не успокаивает. Детский сад устроили, ей-богу.

Он был зол. Я никогда не видела Федора таким выведенным из себя. Его обычная каменная невозмутимость дала трещину.

– Утро вечера мудренее, – глухо отозвался Бурый из своего угла и тоже отвернулся.

– Что ж… Ладно, – сдавленно сказал Федор. – Всем спокойной ночи. – Голос его был полон неудовлетворенности и тревоги.

Все улеглись. Но сон не приходил. В темной горнице, пропахшей дымом и старым деревом, висел неразрешенный вопрос, тяжелее любого рюкзака: идти ли дальше?

ГЛАВА IV

Тишина была не просто отсутствием звука, а чем-то плотным, гнетущим. Ее разорвал голос Бурого, прозвучавший неожиданно громко:

– Не стану говорить, что утро доброе, – он стоял посреди комнаты, оглядывая пустые лавки. – В доме никого нет. Вообще.

– Наверное, сбежали от твоего храпа! – не поднимая головы с подушки, буркнула Алиса, ее голос был хриплым от сна. – И правда, что медведь лесной.

– Я пойду осмотрюсь, – Кэп поднялся резко, его лицо было замкнутым, тени под глазами казались глубже обычного. То ли вчерашний разлад в компании висел на нем тяжким грузом, то ли грызло чувство вины, но ему явно требовалось побыть одному. Он вышел, не глядя ни на кого.

Уложив свои вещи в рюкзак и туго свернув спальник в рулон, я тоже выбралась на улицу. Предрассветный воздух был свеж, почти ледяным после духоты избы. Солнце только золотило кромку горизонта, окрашивая небо в нежные персиковые тона. Легкий туман, словно жидкое молоко, стелился по земле, поднимаясь не выше колена. Чириканье птиц казалось неестественно громким в этой тишине. Запах. Запах полевых трав, влажной земли и чего-то неуловимо сладкого на рассвете… Как давно я не вдыхала этого. Он пробудил в груди тупую ностальгию.

Решив немного пройтись по спящей деревушке – ведь вчера прибыли затемно и ничего не разглядели, – я направилась вдоль ряда бревенчатых изб. Они стояли молчаливые, с потемневшими от времени стенами и слепыми окнами. Ни стука, ни голоса, ни дымка из труб. Безжизненно. Сильнее всего смущала эта внезапная, абсолютная безмолвность. Еще вчера вечером здесь кипела жизнь: мы видели людей, слышали мычание коровы, топот лошади, голоса… А сегодня – словно вымерло все. Я наклонилась, сорвала несколько скромных полевых цветов – васильки, ромашки, колокольчики. Потом набрела на солнечную полянку, усыпанную спелой земляникой. Присев на корточки, я принялась срывать душистые ягоды, складывая их в свою панаму. Набрав пригоршни две, уже представляла, как угощу ребят этим лесным сокровищем.