Бестселлер

Выйдя из ванной, по открытой металлической лестнице с тонкими периллами я поднялся на второй этаж – открытую антресоль, где располагалась спальная зона. Здесь тоже доминировали белый цвет и холодный металл. Большая низкая кровать, застеленная серым бельем, и ростовое зеркало напротив.

Я плюхнулся на край кровати, уставившись на глянцевый пол внизу. С этой точки обзора квартира казалась еще более пустынной и необитаемой, словно выставочный образец из журнала про футуристическое будущее, в которое никто не хочет верить.

Ближе к вечеру появилась еще одна проблема: я осознал, что больше не хочу идти в «Роял». Потому что подобные ночи случаются раз в десять тысяч лет, а после них все прочее в мире уже не кажется таким красочным, как раньше. Вместе со спермой, маленький рот жены хужийского дипломата высосал из меня, кажется, последнюю каплю интереса к жизни. Беда-а.

К счастью, около семи часов в дверь постучали. В ином случае я бы, вероятно, окончательно слетел с катушек.

Несколько резких, коротких ударов прозвучали уверенно, можно сказать, деспотично. Так не станет стучать сосед или курьер.

Открыв дверь, я увидел Ками. Сквозь шелковое платье цвета фуксии просвечивали стоячие соски. Впрочем, подобные картины и прежде не вызывали у меня ни малейшего желания, а сейчас и подавно. Я просто был рад видеть ее у себя на пороге.

– Привет, казначей, – босоножки из неоно-зеленого питона без приглашения процокали внутрь, – как успехи? Готов к завтрашнему приему?

Взгляд принцессы задержался на банке с Богданом.

– Холодно у тебя, – задумчиво-медленно произнесла она, не сводя глаз с банки, – сквозняк из углов… Фиолетовый такой.

– Фиолетовый сквозняк? Вы чего это, Ваше Высочество, опять орещков[3] наелись?

Ками не смотрела на меня.

– Личина, – выплюнула она непонятное слово, – на лице… трещина. Фиолетовый свет из трещины льется.

– В каком смысле? – промямлил я, ничего не понимая.

– В прямом, – Ками сделала еще один шаг внутрь и обвела квартиру взглядом, будто оценивая обстановку для предстоящей игры, – фиолетовое такое мерцание. Из всех щелей. Очень стильно. Напоминает один старый подвал, там тоже было полно интересных светящихся вещей…

Она встала прямо перед Богданом, наклонилась, прищурившись, будто разглядывая экзотического жука.

– Личина у тебя, кстати, первоклассная, прямо голливудский уровень. Но вот по краям чуть-чуть светится. Ты бы маскирующую пудру взял, что ли. С зеленым пигментом которая. Или не бери, смотрится экстравагантно.

Она выпрямилась и повернулась ко мне. В глазах плясали чертики.

– Влад, ты знал, что твой сосед – ходячий неоновый светильник? – в голосе угадывалось притворное удивление, – очень экологично, на электричестве можно сэкономить. Представляешь, сидит кое-кто в своей башне, всех достал, все его боятся. А ему, может, просто скучно. Может, он просто хочет, чтобы его в банке на кухне держали и подкармливали сладким чайком. Главный злодей на самом-то деле – всего лишь одинокий мудак, ищущий душевного тепла!

Я вопросительно уставился на нее. Принцесса выдохнула с наигранным страданием:

– Говорю, может, твоему Богдану муската добавить? Или гвоздики? Чтобы повеселее был. А то он у тебя какой-то слишком уж серьезный. Прямо, как злой дух!

– Ками! Да что ты несешь! – начал психовать я. К играм и придурям принцессы я сейчас готов уж точно не был, – и про какой прием ты спрашивала?

– Ах, да, точно… Прием… – девушка потерла затылок, зажмурившись мотнула головой и заговорила уже нормально, – ты что, забыл? Делегация из Хужии. Официальный прием. Ты же глава казначейства, твое присутствие обязательно.

Я молча разглядывал принцессу, пытаясь понять, насколько она осведомлена о моей вчерашней ночи. Парадоксальным образом в Юпилучче, превышающем Петербург и по площади, и по численности населения, все, всё, всегда друг про друга знали и вращались в одних и тех же кругах, в то время как у нас даже случайно встретить одного прохожего дважды было практически нереально.

На лице Ками читались отстраненность и легкое волнение по причинам, явно со мной не связанным. Что ж, стоит рассказать ей. Если подобное вдруг вскроется во время приема, хорошего будет мало. Да что уж там, на самом деле мне просто хотелось то ли похвастаться, то ли еще раз пережить события минувшей ночи, воспроизведя их вслух.

Я пригласил принцессу присесть в кресло, а себе притащил из ванной холодную металлическую трехногую табуретку, налил нам виски и начал свою очень-плохую-историю.

– Да ебаный в рот, Влад, как же приторно-сладенько, но при этом бесстыдно скучно! – выкрикнула Ками, как только я закончил повествование.

– Ну вот как-то так и произошло! – беспомощно пожал я плечам, – а то, извините меня, конечно, Ваше Высочество, но я уже начал забывать, что это вообще такое…

Уголки идеальных губ м-образной формы многозначительно взлетели вверх. Девушка достала из пачки тонкую сигарету и поместила в рот. Манерно откинувшись на спинку кресла, она закурила и медленно, издевательски смакуя каждый слог, произнесла:

– И что же, ночь была amazing? – мы синхронно заржали.

Я вспомнил достаточно-хорошую-историю, произошедшую несколько месяцев назад:

– Ну, бывает. С кем не бывает. Она всех ломает, это ее фирменный стиль, – Элр подсел ко мне в «Рояле», уже прилично подвыпивший.

Он даже не вел повествование, а просто транслировал внутренние ощущения отдельными репликами. Вроде упавшего с велосипеда ребенка, который лежал на траве, держался за ушибленную коленку и периодически завывал: «Боооольно!»

– Я не могу так с ней попрощаться, – капитан схватил меня за локоть, его пальцы сжимались с отчаянной силой, – после всего… после того, что было между нами! Она… она просто вычеркнула меня! Как будто ничего и не было… Я должен увидеть ее! Хотя бы еще раз. Все объяснить.

Я смотрел на его искреннее, измученное лицо и понимал, что он хочет не решить проблему. Он с горьким упоением мазохиста жаждал получить новую порцию боли. Очередной шприц отравы. Мне было знакомо это чувство.

Капитан еще не знал, что ему не хватит «хотя бы еще раза». Не хватит ночи, дня, ему и вечности будет мало. Наивно, нелогично ему до сих пор казалось, что пары слов достаточно, чтобы все починить. Он пока не подозревал, что словами выходит только ломать.

– Объяснить что? – фыркнул я, – что ты в нее влюбился? Так она сама об этом знает. Просто не может выносить чужую боль, ей от этого физически плохо. Твои преданные глаза для нее как укор. Лучшее, что ты можешь сделать – это исчезнуть.

– Один раз, – тупо повторял Элр, – последний.

И тут в моей голове, помойном ведре алкогольных и ностальгических отходов, что-то щелкнуло. Не план, не схема, просто жест доброй воли от одного неудачника другому. Я вспомнил, как принцесса вчера вечером зашла в «Роял», натянуто улыбнулась Володе, сделав вид, что не замечает меня. Она тоже страдала, просто ее страдание было истеричным, ядовитым, направленным внутрь себя.

– Давай я позвоню и позову ее.

– И что я ей скажу? – в потухших, мутных от алкоголя глазах Элра вспыхнула надежда.

– Ну вот что мне сказал, то ей и скажи. Вряд ли поможет, конечно, но попробуй.

О, случись все немного позже, я бы никогда не раздавал подобных советов, но тогда я искренне верил, что действую во имя всеобщего блага, поэтому произнес эту идиотскую фразу, отхлебывая виски.

Ками радостно приняла мое предложение. Никогда не имевшая толком друзей принцесса всегда искренне, почти по-детски радовалась любым приглашениям, куда бы ее ни позвали. Через полчаса она уже тянула «от себя» тяжелую металлическую дверь, материализуясь в эпицентре грязи и алкогольно-табачной разрухи. Она практически подлетела ко мне, несмотря на то что ноги прилипали к полу. Обняла, не глядя на Элра, и прошипела на ухо:

– Ну это вот еще что такое?

– Пойдем выйдем, – вздохнул я, поднимаясь со стула.

В коридоре-предбаннике я изложил ситуацию и честно признался, что позвал ее по его просьбе. Алкоголь притупил все инстинкты, включая и инстинкт самосохранения, я был готов к казни. Но принцесса лишь вздохнула и грустно развела руками:

– Понимаешь, Влад. Элр действительно довольно привлекательный, да что уж там, он даже ни капли раздражения не вызывает. Но еще предыдущие события наглядно показали нам, что не следует использовать людей в целях удовлетворения плотских потребностей, когда грезишь о другом. Тебе нормально, настоящему объекту твоих воздыханий тоже нормально, а вот используемому плохо даже, если он сам этого хотел. Ведь хотел-то он на самом деле не секса как такового, а как минимум, чтобы и на него влюбленными глазами посмотрели, чтобы спать до утра остались и борщ потом сварили.

– Понимаю, – произнес я, – но и ты его пойми.

– Да хрен с вами, пойдемте пить, – махнула рукой принцесса и, не дожидаясь моей реакции, направилась обратно к барной стойке.

Ближе к трем часам ночи, Ками с Элром под ручку направились к выходу.

На следующее утро сияющий капитан ворвался ко мне в конуру без стука:

– Я счастлив! – кричал он, – спасибо тебе! Спасибо! Большое, искреннее спасибо! Вчерашняя ночь была просто amazing!

И я был бы рад разделить его радость, но, увы, мне уже стало ясно, что Элр хотел вовсе не выебать в лице Ками всю мэлендскую монархию, как ошибочно подумалось при первой встрече. Принцесса была абсолютно права: в наши годы мало кто в принципе хочет просто секса. Надо, чтобы тебя еще после всю ночь обнимали так, как будто любят, а потом завтрак в постель принесли и в макушку поцеловали со всей нежностью, которая еще осталась в измученном годами сердце. И Ками без колебаний организовала бы все это арфисту, но не Элру.

Позже я рассказал про сей душевный порыв принцессе, мы долго смеялись (она несколько смущенно), и английское слово amazing стало у нас нарицательным, употребляющимся по поводу и без, хотя английский язык ни один из нас не любил.

«Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!»[4]

И правда, какие же все мы несчастные люди. Когда же мы перестанем романтизировать одноразовый пьяный секс после знакомства в баре?

– И что он только в тебе находит? – спросил я однажды принцессу.

– Он поклонник творчества Федерико Феллини, а я в темноте – вылитая Анита Экберг[5].

Я уставился на Ками. А ведь и правда, она была очень похожа на Аниту Экберг. Только вместо голубых шведских ледников в глазах принцессы находился ахроматический вишневый уголь, в который обращалась любая материя, хоть раз соприкоснувшаяся с без устали палящим мэлендским солнцем. В который, кажется, превратился уже и я.

– Ну да, у тебя после той таксистки никого и не было, выходит. Беда-а. Мы все тут люди не самые приличные, конечно, но потрахаться впервые за столько времени и сразу так, что на международный скандал тянет – это надо еще уметь.

– Да ладно тебе, какой скандал? Я слышал, что Левита беременна, вот это больше на скандал похоже. Как минимум, национального масштаба, – я понял, что Ками не в восторге от моей истории, поэтому решил перевести разговор в более безопасное русло: обсуждение последних столичных сплетен.

– От кого, – скучающе пробормотала принцесса.

– Да хер его знает!

– Ну да, с Левитой в Мэленде только ленивый не спал, кажется.

– Видимо, я чертовски ленивый.

Мы снова рассмеялись в голос и нежно уставились друг на друга. В темных глазах молодой женщины я видел собственное, теперь уже навеки проклятое, запертое в этой бедной стране, отражение.

Сейчас, в данный конкретный момент я обожал эти глаза, ее саму, аномально жаркое приморское государство, по воле случая ставшее мне домом, и каждого его жителя. Любил их всех такой взрослой и осознанной любовью, от которой порой хочется плакать, а порой, напротив, задыхаешься от счастья. Но это был не я, а остаточное действие окситоцина.

– Кроме шуток, я тоже хочу детей, – медленно проговорила принцесса, выдыхая в потолок тонкую струйку ментолового дыма.

– От кого? – передразнил я.

– Очень смешно, – она снова опустила голову и невесело посмотрела мне в глаза, – до сих пор не можешь смириться, что я тогда построила пускай и короткие, но все же здоровые и счастливые отношения на пепелище, и твоя теория не сработала?

– Лучше бы ты аэропорт на пепелище построила…

– Да на кой тебе сдался аэропорт?

– В Россию домой хочу!

– Давно не видел маму? – Ками тут же резко замолчала и некрасиво сжала губы.

Так она непроизвольно делала в те редкие моменты, когда понимала, что совершила роковую ошибку. Лицо принцессы в один момент налилось пунцовой краской. Она не умела выражать с помощью мимики типичные для большинства людей эмоции, но, когда речь заходила о чем-то действительно сильном, ее тело само предательски транслировало все в мир.

В случае волнения дрожали руки. Когда она злилась – верхняя губа начинала подергиваться. А сейчас – стыд. Осознание того, что случайно ляпнул лишнее, неуместное.

Будь Ками в принципе злым человеком, ей не было бы неудобно за подобную реплику, она бы лишь улыбнулась, радуясь тонкости своего изощренного черного юмора. Но она таким человеком, несмотря ни на что, все-таки не была. Да еще и сама потеряла родителя. Поэтому сквозь землю готова была провалиться из-за адресованного мне вопроса.

Я уставился в стену. На бездушном грифеле карандаша память отчетливо выводила лица матери и сестры.

– Я ведь не рассказывал тебе?

Ками, не разжимая губ, отрицательно качнула головой. Я глубоко вздохнул, понимая, что сейчас говорить должен я. Иначе чувство вины, чего доброго, сожрет принцессу заживо, не оставив даже косточки. А кроме нее в этом городе у меня никого не было.

– Все началось с Катьки, моей сестры. Ты ее, кажется, не видела. Дура была редкостная. Яркая, красивая, а в голове – перекати-поле. Ей бы в институт, учиться, или хотя бы на курсы какие, а она… Вечно бегала за какими-то мужиками. Этими, знаешь, бородатыми мажорчиками в розовых рубашках, которые по ночам гоняют на купленных родителями «Бэхах» по ЗСД, словно у них не жизнь, а долбаный «Форсаж десять-тысяч».

Я замолчал. Перед глазами кристально четко стоял последний пост сестры в социальной сети, который я потом пересматривал миллион раз. «Девочки, я в ажууууре! Мчусь навстречу приключениям!». И эта идиотская розовая повязка на голове, как у какой-нибудь поп-дивы.

– Один такой «принц» на черном BMW ее и подцепил. Пьяный, конечно, в стельку. А она, дуреха, радовалась, что на BMW. Врезались в отбойник на всей скорости. Ее выбросило через лобовое, он отделался переломом руки и парой синяков. Мама этого не пережила. Тетка потом рассказывала, что она просто сидела у окна и смотрела в одну точку, словно ждала, когда Катька вернется с этих своих «приключений». А потом начался долбаный ковид. Все им переболели, а она… – я сглотнул показавшуюся горькой на вкус слюну, – перестала дышать. Врачи сказали, осложненная пневмония. А я думаю, мама просто и не хотела жить дальше. Потому что держаться было не за что.

Принцесса, не мигая, смотрела на меня таким же пустым взглядом, какой был сейчас, наверное, и у меня самого. Третий глаз на затылке, казалось, тоже застыл открытым, проигрывая всю эту историю, как кинофильм, у нее в голове.

– А папа… – слово прозвучало противно, – папа был на похоронах, в отличие от меня. Говорят, пришел со своей новой, идеальной семьей, постоял, возложил букет бездушных желтых роз и ушел. Вернулся к своей правильной, вылизанной жизни, где нет мертвых дочерей и сломленных горем жен. А мама ведь всегда ненавидела желтые розы, говорила, что к измене… Он от нас с Катькой ушел, когда мы еще в школе учились. Сказал, что мама его достала своей вечной тревогой, а Катька – ветреная дура. А я оказался просто составной частью ненужного комода со старыми проблемами, который он с чистой совестью выбросил на помойку.

Остатки окситоцинового веселья после ночи с Даной окончательно улетучились, уступив моей верной местной сожительнице-тоске ее законное место.

– Вот и получается, что я сказал про аэропорт, а на деле мне и возвращаться-то некуда. Осталось только это, – я потянулся к пиджаку, висящему на спинке кресла позади Ками, и вытащил из внутреннего кармана потрепанную фотографию. Мы втроем: я, лохматый подросток, улыбающаяся мама с лучиками морщин вокруг глаз и Катька, щурящаяся на солнце. Дача под Псковом, смородиновые кусты на заднем плане. Кажется, это была не моя жизнь вовсе.

– И теперь иногда, понимаешь, я просыпаюсь ночью и не помню. Думаю, вот сейчас позвоню, мама скажет: «Владик, как дела? Кушаешь ли?». А потом вспоминаю. И это… это как будто тебе снова и снова вырывают кусок души наживую. Так что да, Ваше Высочество, я действительно очень давно не видел маму. И больше уже не увижу.

Я замолчал и взглянул на Ками. Она разжала губы, но исключительно для того, чтобы отпить виски из стакана, в который вцепилась двумя руками.

– Ты так забавно держишь стакан, – снисходительно произнес я, давая понять, что ее ошибка прощена, и можно перевести тему без зазрения совести.

– Как мудрец. Я всегда так держу. Я ведь тоже, в какой-то степени, мудрец, – осторожно проговорила принцесса, все еще избегая смотреть мне в глаза.

– Слушай, я тут недавно подумал, а как твоего арфиста звали? Хоть убей, не могу его имя вспомнить.

– А он и не говорил никому. Даже мне. Мол, только во время свадебной церемонии узнаю.

– Мда, что-то говорила про здоровые отношения, а сама даже не знаешь имени человека, за которого замуж собиралась…

– Ну, как есть. И все-таки полагаю, что уж поздоровее, чем у многих будут, – Ками на некоторое время драматично отвела полные грусти глаза к окну (потому что здоровыми отношениями там, на самом-то деле, даже не пахло).

Погрустив вдоволь (секунд сорок пять), принцесса возбужденно спросила:

– Так что же, у нас назревает очередной выпуск всего-этого-дерьма?

– Да, – обреченно-смущенно пробормотал я, глядя на девушку исподлобья взглядом нашкодившего котенка.

Она взяла мои руки в свои, ласково улыбнулась и сладко-сладко прошептала, поглощая зелень моих очей флюоресцентной чернотой своих:

– После всей истории с полуостровом нам нужны союзники, а не случайные скандалы в барах. Если будешь плохо себя вести, я покажу тебе Глаз.

Я выдернул руки из принцессиной хватки и отпрянул:

– Тьфу, не надо, пожалуйста!

Но Ками уже развернулась ко мне затылком и разделила желтые волосы на пробор. На меня, часто моргая, смотрел еще один угольный глаз с едва различимым багряным отливом.

– Гадость, – проныл я.

– Тсс, он же обидится! – осуждающе одернула принцесса, – сам ты гадость. Не слушай его, дорогой.