Танцы казначея

Глава вторая

(Санкт-Петербург, Российская Федерация, немного раньше)

– Он приходит ко мне, Влад, каждую ночь, и мне страшно. Я схожу с ума. Господи, ну я же именно этого и боялась. Я же тебе рассказывала, да? Мой отец сошел с ума, когда стал знаменитым. Ему еще и тридцати не было, а он уже был «того», представляешь? О Боже, Влад, ну я ведь никогда такого не желала. Ну почему именно сейчас, когда я наконец-то добилась успехов в карьере? Ни раньше, ни позже! Теперь мне придется переживать, что кто-нибудь меня раскусит и сместит с поста, понимаешь? О нет, только не это, только не это, – она истерично нарезала круги по комнате, периодически, для большего драматизма, хватаясь за голову.

– Я тоже его видел, Ками, – пробормотал я.

– С-серьезно? Тогда, может быть… – девушка остановилась и посмотрела на меня глазами, полными надежды.

Увы, я не соврал. Пару недель назад мне показалось, что я слышу голос Кая. Сначала я был более чем уверен, что это ветер, или соседи, или что-то еще. Но на всякий случай все-таки выглянул в коридор.

– О Господи, – только и прошептал я.

Полупрозрачный Кай стоял возле двери в свои покои и гневно размахивал руками, повторяя, что кто-то изуродовал все посольство и его красномраморные колонны, и что этот кто-то за все ответит.

– О, Владик! – Кай помахал бесплотной рукой и, судя по всему, направился ко мне.

Я истошно закричал. Ужас сковал все тело. А потом видение резко исчезло. Растаяло в воздухе. Спал я в ту ночь с включенным светом, а утром списал все на ночной кошмар. Если бы не одно «но»: я никогда не вижу снов.

Март – первый месяц весны. Солнце становится ярче и теплее, дни длиннее, ночи короче, птицы поют, на деревьях лопаются почки, в воздухе пахнет свежей травой, весело звенит капель, дети пускают кораблики по лужам, а взрослые через эти лужи перепрыгивают, чтобы не промочить обувь. Весенний воздух пьянит, сердце начинает биться чаще… По крайней мере, так было раньше. Эта же весна, подобно прошлогодней, выдалась на редкость холодной даже для здешнего сурового климата. Ни луж, ни капели, ни птичьих песен, только обжигающе ледяной воздух бьет по нежным щекам до красноты.

Второго марта где-то около восьми часов вечера Ками возвращалась в посольство с бутылкой сладкого красного вина. Того, которое обычно обожают девушки рабочего класса, и которое является моветоном в приличном обществе. Подобное вино покупается либо для кухонных девичников, либо незадачливыми ловеласам для неискушенных барышень, и пьется, разумеется, исключительно в уютной атмосфере многоквартирных домов. Ками прекрасно все это знала, но ничего не могла с собой поделать – очень уж ей нравился простой химозный вкус этого вина. Мне же было все равно: я мог пить и самый дрянной портвейн, культуре потребления алкоголя меня никто не учил.

Понадобилось опустошить бутылку, чтобы она начала свое откровение. И, будучи удачливой картежницей, Ками сделала верную ставку на единственного человека, который и правда не посчитал ее сумасшедшей. Не потому что это в порядке вещей, а потому что и сам имел неудовольствие столкнуться с паранормальным явлением, после которого без бутылки хотя бы такого дрянного вина больше не можешь спать.

Как умные и рациональные люди (которые видят призраков), мы решили сопоставить факты. Все началось в феврале.

– Гребаный-гребаный февраль, – повторяла себе под нос Ками, продолжавшая нарезать по комнате круги. Кажется, она не только не присела, но даже не останавливалась с момента своего признания. На ее лице застыла улыбка. Та самая нервная улыбка, которая появляется на лице человека, находящегося на грани истерики. А может, даже за гранью. Человека, который уже ничему не удивится.

– Итак, все началось в феврале. Если быть точнее, во второй его половине, – начала Ками, активно жестикулируя в своей привычной манере, – ну там ты помнишь, что было в первой… и раньше. А я вот уже почти забыла. И, если вспоминаю вдруг, то сразу забыть стараюсь. Ты там тогда не был, а я была, сам понимаешь, – тут она, наконец, присела и развернулась к окну, не глядя мне в лицо, – принеси еще бутылку, пожалуйста. Все равно, чего.

Я не знал, что происходило с Ками в то время, и никогда не спрашивал. Нас просто ошарашили новостью о Кае, в это никто поверить не мог. А Ками куда-то исчезла. И мне тогда не пришло в голову поинтересоваться, как она. А потом стало уже как-то поздно. В следующий раз я увидел ее после вручения агремана. Новая стрижка, безупречная укладка. Правда поговаривали, что челкой, закрывающей один глаз, прикрыто настоящее кровавое месиво. Сейчас челка немного отросла, а у Ками оба глаза были на месте, хотя один порой выглядел краснее другого, но не более чем у людей, сутками сидящих за компьютером. Ками за компьютером я не видел никогда.

Я встал, пересек комнату и вернулся обратно с бутылкой вишневого ликера, взятой из ее личного «мини-бара», который располагался на обычной подвесной полке. Мне вдруг стало ужасно любопытно, что же происходило с Ками в январе и начале февраля, и я усилием воли подавил в себе порыв спросить. Тогда бы у нас вряд ли бы остались силы на обсуждение призраков.

– Он всегда появляется вот в этой самой комнате, в районе балкона, – продолжила Ками, – возвращаюсь я однажды к себе, а там стоит фигура. Солнце уже зашло, и, поскольку белые ночи еще не начались, месяца два-три до них еще, на улице было достаточно темно. Но это не помешало мне разглядеть его лицо. Это лицо я бы узнала и в кромешной темноте. Узнала бы и сто лет спустя, не то, что какой-то месяц. Знаешь, я действовала автоматически. Просто прошла несколько метров и обняла его. Такого же красивого, с темными волосами, мелкими морщинками и осенними глазами. «Говорят, ты умер, – сказала я». «Много, что говорят, а видишь, как бывает, – ответил он с усмешкой». А я кинулась к нему на шею, и целовала, и вдыхала такой привычный запах мужского парфюма, каким сама теперь пользуюсь, и шептала что-то бессвязное. Боже, Влад. Я спала с покойником, – обреченно заключила Ками, разведя руками для большей драматичности.

Я понятия не имел, что нужно говорить в таких ситуациях. Да я даже не знаю, кто нашел бы здесь нужные слова. Сам Кай наверное один во всем мире бы и нашел, чертов кретин обладал особым даром всегда находить нужные слова, он был способен любого успокоить и вызвать доверие. Правда пользовался даром этим он крайне редко, чаще предпочитая доводить окружающих до нервного срыва. Вот и сейчас.

– Так, эээ… – промямлил я, – то есть, он был материальный, осязаемый?

– В тот раз – да. И потом еще несколько…

– Да сколько раз их было?!

– Ну… Было… – стыдливо проговорила Ками, хихикая, – не перебивай. А потом он стал появляться уже почти совсем бесплотный, полупрозрачный, как дух. И говорить про обезьяну.

– Обезьяну?

– Да, белую хромую обезьяну. И там еще одна просьба была. Но я не знаю, как тебе объяснить, не вдаваясь в детали. Это было давно, он тогда еще академию не окончил, а мне, сам понимаешь, сколько лет было. В Мэленде. Плохая история, – Ками снова отвернулась к окну и замолчала, видимо, она решила делать так каждый раз, когда дело будет касаться плохих историй.

Через время она снова повернулась, но возвращать разговор в предыдущее русло нужным не посчитала:

– Все, что происходило с момента моего приезда сюда, я считала безусловно, неукоснительно правильным. Самым правильным, что я делала в жизни вообще, и единственно правильным конкретно в данной ситуации. Однако, как только все самое сложное, почти неосуществимое, получилось и осталось позади, мой жизненный ориентир потерялся. Не скажу, что у меня стало меньше решимости, нет, скорее наоборот. Просто я даже в глубине души не надеялась зайти так далеко, по этой причине я не смела составлять дальнейший план действий. Пресыщенная своим мимолетным успехом, я просто по вечерам смотрела в звездное небо и размышляла о том, куда следует плыть дальше и следует ли вообще…

– Ками, обезьяна?

– Ах, да, – она глубоко вздохнула, – очень-очень плохая история. Я расскажу. Только, пожалуйста, давай сначала еще выпьем. И, ответь мне, ответь мне, Влад, вот лично для тебя, в какой момент началось все-это-дерьмо?

И я знал. Она не уточняла, что подразумевается под этим словосочетанием, но я сразу все понял. Ответ появился в моей голове еще до того, как девушка отчеканила последнее нелитературное слово. Если бы Кай был жив или, по крайней мере, материален, и заставил бы меня писать отчет по теме, я бы так и написал: «Все-это-дерьмо началось в конце первого года моей работы в Посольстве Королевства Мэленд в Российской Федерации, когда я услышал то, чего слышать был не должен».

Глава третья

(Санкт-Петербург, Российская Федерация, гораздо раньше)

На моем этаже звукоизоляция практически отсутствовала. Я частенько слышал, как Кай приводил к себе в апартаменты разных девушек. Но никто никогда не приходил к Каю сам. Никто не стучался в его дверь. До сегодняшней ночи.

«Тук-тук-тук» – еле слышно, очень осторожно. Потом еще раз, чуть громче: «Тук-ту…».

Дверь лениво открылась.

Я прильнул к глазку на своей двери – уж очень мне было любопытно, кто пожаловал к Каю без приглашения, еще и в столь поздний час.

Это была Ками. В коротком черном платье и на высоченных каблуках. Даже сквозь глазок и с приличного расстояния я заметил, как дрожат кисти ее рук. Несмотря на роковой наряд, она, должно быть, не на шутку нервничала.

Кай, стоя в дверях в черной льняной пижаме, беззаботно спросил:

– Зачем ты пришла, Камелия? За последним желанием?

– Да… – дрожащим голосом выдавила Ками.

Кай распахнул дверь шире, жестом приглашая ее внутрь.

– Будешь виски? – как всегда бесстрастно спросил мужчина.

Спрашивать вообще-то не имело смысла.

– Буду. С колочкой, – все тем же дрожащим шепотом проговорила Ками.

Она так и стояла в дверях, не решаясь ни сесть, ни даже пройти дальше в комнату. Она боялась его. Боялась и обожала одновременно. Лишь, когда он наполнил два стакана и поставил на такой же стеклянный столик, как в ее апартаментах, девушка все-таки набралась смелости и без приглашения присела на краешек стула.

– Так что там за желание у тебя?

Ками опустила глаза в пол и заморгала чаще обычного. Щеки налились краской:

– Можно, я чуть позже скажу? Когда выпьем.

– Я бы сказал «нельзя», но выбора ты мне не оставляешь, я полагаю, – скучающе-пренебрежительно протянул Кай, зажигая сигарету, – знаешь, я бы тебя и на порог не пустил, но тут такое дело…

Ками прекрасно помнила, что это за дело. У него на днях был день рождения, а он всегда тяжело переживает подобные события. Вот и сейчас. На это она и сделала ставку, поднимаясь сюда.

– Как тебе город? – спросил Кай. Дежурный вопрос, чтобы поддержать диалог. Ему глубоко плевать на самом деле.

– Я не люблю этот город настолько, что он уже кажется мне родным, – честно ответила Ками. В какой-то момент своей жизни она взяла за правило почти всегда и всем отвечать честно. Поэтому редко нравилась людям. В отличие от Кая, он-то врет, как дышит.

– Можно тебя обнять? – спрашивает Ками после второго стакана виски-колы, сама удивляясь собственной смелости, – ты ничего не подумай, просто мне необходимо какое-то тепло, знаешь ли.

– Только аккуратно, а то у меня встанет, – усмехается Кай.

Он в этом не признается даже сам себе, но вообще-то ему тоже тепла не хватает – на улице не май месяц, да и батареи греют слабо, несмотря на то, что якобы отопительный сезон – по местным новостям так передали.

Они ложатся в кровать и обнимаются там. Уже было множество моментов для поцелуев, но Кай не целовал ее, а она и не настаивала. Хоть и хотела. Очень.

– Ты трогаешь мою грудь, – прокомментировала Ками.

– Потому что ты мне это позволяешь, – бросил Кай все еще скучающим голосом.

Его рука оказалась между ее ног. Сначала просто случайно, а потом намеренно принялась изучать каждый миллиметр ее тела. Там влажно. Даже мокро. Ками предпочла бы, чтобы он об этом не знал, конечно, но получилось наоборот.

– Ты же понимаешь, к чему все идёт, – констатирует он.

И тогда уже целует.

Через ткань свободных штанов Ками коснулась его члена. Девушка едва могла обхватить его рукой. На нее нахлынули неприятные воспоминания. Так устроена человеческая психика, что все плохое в памяти рано или поздно вытесняется хорошим. Иначе бы мы все с ума давно посходили от экзистенциального ужаса. Но все-таки, как глупо добровольно прийти сюда и улечься с ним в постель. Неужели настолько невыносимо гнетущим было ее одиночество?

Сейчас девушка проклинала себя, но понимала, что он ее просто так не отпустит. Никогда не отпускал. К тому же, жуткие сцены прошлого одновременно невероятно возбуждали. Проклятая физиология, которая вечно одерживает победу над логикой.

– У тебя есть смазка? – еле слышно спросила Ками.

Кай рассмеялся:

– Тебя этому где научили? В академии или во дворце какой умник? С-м-а-з-к-а! Раньше и так нормально было.

Не было. Ей никогда не было нормально, что, в общем, мало его волновало.

– Ну иди, посмотри, может, что-то похожее и найдешь, – Кай больно хлопнул ее по ягодице, когда уже раздетая девушка поднималась, перелезая через него.

В ванной из того, что могло бы сойти за смазку, оказался только крем после бритья. Не самое подходящее средство: легкая текстура, созданная специально для того, чтобы быстро впитываться в кожу. Но альтернативы все же нет. Ками взяла небольшой тюбик и вернулась в комнату, обреченно присев на край кровати. Кай потянулся к ней.

– Лежи, я сама, – девушка, превозмогая стыд, перекинула ногу и уселась на него.

Крем имел характерный запах косметических средств с пометкой «для мужчин», которые почему-то всегда пахнут одинаково, независимо от назначения и ценовой категории. Не глядя на Кая, Ками выдавила в руку большое количество крема и принялась водить по члену. Вторую порцию для верности она нанесла вокруг входа во влагалище, заходя в себя пальцами под пристальным взглядом Кая. Он много раз видел ее обнаженной и делал с ней куда более неловкие вещи, но сейчас ей хотелось провалиться сквозь землю, кажется, сильнее всего. Потому что сама пришла.

Глубоко вдохнув и закрыв глаза, чтобы не видеть устремленный на нее насмешливый взгляд, Ками направила увлажненный член внутрь себя и поморщилась. Мужчина нетерпеливо надавливал руками ей на бедра, пытаясь опустить их вниз. В конце концов, девушка вскочила и сказала:

– Все-таки нужна нормальная смазка. Ничего не получается.

Она хотела, чтобы это прозвучало категорично, но вышло скорее жалобно, с надрывом. В голове возникали вопросы, как же она терпела это раньше, если даже сейчас слезы на глаза наворачиваются от боли.

– Там на кухне есть масло, – рассмеялся Кай, – если уж настолько. Какие мы нежные стали!

– Ты тут блины на нем жаришь, что ли? – попыталась разрядить обстановку девушка.

Эти пародии на кухни в типовых студийного типа посольских апартаментах мало кто действительно использовал для приготовления пищи. Чаще столешница выполняла функцию дополнительной полки, а плитка не включалась вовсе. Холодильник всегда играл роль бара. Но Кай действительно иногда здесь готовил.

– Теперь, видимо, не только блины.

Большее унижение представить было сложно. Тем не менее, Ками прошла несколько шагов до столешницы, взяла одиноко стоящую возле встроенной индукционной конфорки почти полную бутылку подсолнечного (в Мэленде на таком не жарят) масла и вернулась к кровати. Ощущая себя еще отвратительнее, чем ранее с бесполезным кремом, девушка выдавила масло в руку и принялась снова смазывать член.

– Дай мне, – проявил снисхождение Кай.

Прямо из бутылки он плеснул вязкую жидкость Ками на низ живота и тут же, не давая стечь на простынь, движением руки направил ее в промежность девушки. Он немного поводил там рукой, срывая с губ Ками блаженные стоны, затем вошел в нее пальцами. Один, два… он стал медленно разводить их в стороны до тех пор, пока девушка не вскрикнула и не вышла из сладкого оцепенения, возмущено посмотрев на него.

– Ладно, давай теперь сама. Хотя не знаю, чего ты выебываешься. Вроде я еще давно хорошо разработал все твои дырки.

Ками залилась краской сильнее, готовая вот-вот разрыдаться от стыда.

Девушка снова направила член в себя и почувствовала, что на этот раз головка начала медленно входить, широко растягивая ее отверстие. Никогда не любивший долгих прелюдий Кай, с силой сжав руками бедра девушки, резко вошел в нее почти полностью. Ками заорала. Боль мешалась с удовольствием, дышать стало трудно.

– Блять, пожалуйста, не двигайся, дай мне привыкнуть, – проныла она, но мужчина не собирался ее слушать.

Ловким движением Кай перевернул Ками на спину, не выходя из нее и начал двигаться в желаемом ритме, лишь повторяя, какая она узкая, и что он и забыл, как с ней хорошо. Девушка не слышала ничего, буквально задыхаясь от ощущений, одной рукой вцепившись в простынь, а другой – в спину мужчины. Кажется, не прошло и минуты, Ками, крича так, что слышно было и в моей комнате, и, наверное, даже на цокольном этаже, испытала первый в своей жизни оргазм. Стенки ее влагалища начали сокращаться, еще сильнее обхватывая член, этого Кай выдержать не мог и тоже кончил, залив спермой живот девушки.

Некоторое время Ками лежала с закрытыми глазами, не особо отдавая отчет, где она находится, и какой сейчас год. Из сладкого оцепенения ее вывел голос Кая:

– Так что все-таки за желание?

Мужчина курил вишневые сигариллы, сидя на краю кровати. Ками подскочила и принялась собирать по комнате свою немногочисленную одежду.

– Переспать с тобой, – девушка старалась, чтобы это звучало иронично. Такой защитный механизм – попытаться обратить все в шутку. Но, к сожалению для нее же самой, шуткой это не было.

С этими словами она пулей покинула комнату и выбежала в общий коридор, чтобы Кай в очередной раз не увидел, как покраснели ее щеки после этой реплики. Какой позор, вы только подумайте, до чего она докатилась. Явилась к нему сама и такое сказала прямым текстом. А с другой стороны, разве стыд – не разумная цена за эту ночь? Будь она даже последней, разве не будет Ками вспоминать до конца жизни именно ее, а не свои покрасневшие щечки?

Не знаю, сколько времени прошло, когда я снова услышал звук открывающейся двери и голос Кая:

– А знаешь, я передумал, оставайся.

После этой фразы дверь захлопнулась.

Я снова побежал к глазку, мне уже было не на шутку интересно, что это за «последнее желание».

Ками прошла пару метров, облокотилась о стену и сползла по ней вниз. Волосы ее растрепались, она тряхнула ногой, скидывая туфли, и запрокинула голову, то ли смеясь, то ли плача. Тут я все-таки решил вмешаться и, как был, в старой домашней футболке и трусах, открыл дверь и вышел к ней в коридор – не привык я бросать женщин в таком состоянии. Даже, если это Ками.

– С тобой все в порядке?

Ками удивленно посмотрела на меня. Она все-таки смеялась, не плакала. Глаза сияли еще ярче, чем обычно, пухлые губы растянулись до ушей в лягушачьей улыбке, образовав ямочку на правой щеке.

– Да, все просто отлично! Лучше, чем было, теперь уж точно! – закивала она, – помоги мне встать.

Я взял ее руку и потянул на себя, аккуратно придерживая за талию, чтобы она еще чего не потеряла равновесие и не грохнулась из моих рук на мраморный пол.

– Спасибо. Спокойной ночи, – она по слегка извилистой траектории направилась в сторону лифтов.

– Надень туфли! Заболеешь же! – крикнул я ей вслед.

– Не вздумай меня учить! – донеслось до меня.

Как известно, инициатива порой бывает наказуема. Так произошло и в тот раз. Через несколько дней после описанных выше событий, в мою дверь постучал технический работник и сообщил, что я должен освободить свои апартаменты. Он объяснил, что в моей и еще нескольких комнатах необходимо срочно заменить сантехнику, и что это потребует достаточно много времени ввиду нехватки технического персонала, но я был уверен, что проблема была в том, что я видел накануне. Кай и раньше не гнушался спать с сотрудницами посольства, но все они были значительно ниже его по чину, и я никогда не видел возле его апартаментов одну и ту же девушку хотя бы дважды. Ками же теперь приходила каждую ночь. Я не знал, как они взаимодействуют непосредственно на службе, но за обедом они никогда не сидели вместе, на завтрак и ужин тоже приходили порознь.

Итак, собрав свои немногочисленные вещи в небольшой синий чемодан и уродливый клетчатый баул, я покинул свои апартаменты и направился в новую выделенную для меня комнату. Крыло, в котором она располагалась, являлось нежилым, а комната была малюсенькой, вероятно, переделанной под спальню из чьего-то бывшего кабинета. В любом случае, выглядела она лучше квартиры в Красногвардейском районе, где я прожил большую часть жизни под одной крышей с мамой, сестрой и бабушкой, поэтому я даже не думал жаловаться и просить другое жилье.

Тем проклятым утром, разделившим жизнь на «до» и «после», я проснулся от криков над головой.

В любой другой ситуации меня вряд ли бы насторожило подобное, но первое, о чем я вспомнил – прямо над моей комнатой расположен кабинет посла. На часах была половина шестого утра, а за окном – типичное для Санкт-Петербурга серое дождливое утро. С момента моего переезда в эту комнату прошло уже несколько месяцев, на дворе стоял ранний март, впрочем, как известно, смена сезонов в этом городе все равно почти не ощущается, разве что, иногда бывает очень холодно. А вот очень тепло – никогда.

Итак, в такую рань этим серым холодным утром я проснулся из-за шума и криков над головой. Я мог не реагировать вовсе и попытаться продолжить сон, на который у меня оставалось еще минимум два часа, но любопытство взяло верх, и я решил прислушаться. Посол, господин Рунид, был человеком приятным и очень интеллигентным, я ни разу не слышал, чтобы он в принципе разговаривал с кем-то на повышенных тонах. Несмотря на высокий чин, он часто спускался к нам в подвал, когда я еще полноценно работал на задворках консульского отдела, и вел беседы. Обедал он тоже всегда в общем зале и частенько подсаживался за разные столы, чтобы узнать, как дела у подчиненных.