- -
- 100%
- +
А девочкам – в бирюлечках и бантах —
ты накарябай лопнувшим ногтём,
что авторучка ходит на пуантах.
И будь поэтом. Ветреным притом.
Геннадий Жуков, «Речитатив для флейты»Иллюстрация на обложке Екатерина Саранская
© Анна Хмур, 2018
ISBN 978-5-4490-1794-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вместо предисловия
Подобно христианскому богу, повседневность всевременна и вездесуща. Однако вряд ли кто-то назовет ее всеблагой.
«Царице моя преблагая, Надеждо моя, Богородице, Приятелище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице!..» – ежевечерне говорила я, стоя на коленях перед иконой Божьей Матери. А в один прекрасный день, воспротивившись механичности повторения, стирающей смысл слов, прочла ее на иврите. Спустя несколько дней я читала Богородице молитву покаянную, сидя перед иконостасом по-турецки. Еще через неделю, зайдя в церковь, после минутных раздумий я повязала свой благочестивый платочек на шею на манер пионерского галстука, помянула черта, и вышла вон.
Вышла – и задумалась: уж не стало ли это нарушение ритуалов, подразумевающее под собой преодоление повседневности, новой формой повседневности? С неизбежностью стало. Как миф. Подвергнувшись попыткам рационального объяснения, старый миф умирает, становясь историей, а новая реальность, пока еще ускользающая от попыток ее объяснить – становится новым, живым (вернее сказать – живущим) мифом. И так – до бесконечности. Подобные безысходности настораживают, если не сказать – пугают.
…Зриши мою беду, зриши мою скорбь; помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна!..
Если повседневность состоит из ритуалов, то обыденное мышление в конечном счете сводится к принятию решения: соблюсти или нарушить. Но это – потом, в конце; меня же более результата интересует само мышление. Прежде всего – мышление, обыденное мышление, являющееся в данный момент предметом моего мышления, не является предметом обыденного мышления. Каков его характер? Постклассическая философия говорит, что человеческое мышление – диалогично. Двадцатый век отвергает концепции, согласно которым мышление носит характер монолога, где мыслящий – автономен, и, как следствие, никому не должен. И мысль эта хороша, мысль эта верна и правильна в контексте рассуждений об обыденном мышлении: ведь Повседневность существует в неразрывной связи с Пространством Коммуникации. «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести…» А вне упомянутого Пространства некого спасать, убивать, и уж тем более – вести за собой в составе полка. Уставшие от повседневности ищут уединения, где невозбранно можно будет утешаться монологами:
…Обиду мою веси – разреши ту, яко волиши!…
А я продолжу искать характерные черты обыденного мышления. Стало быть, диалогично, да? – Да, диалогично. Но во всяком диалоге может статься так, что один из собеседников будет говорить столь долго, что реплика его более будет походить на монолог. Каков же характер той самой реплики – откровенной, содержательно подчеркнуто субъективной, выкладывающей все карты на стол? Присмотревшись, вы можете разглядеть в ней все характерные признаки жанра эссе: тут тебе и небольшой объем, и конкретная тема с подчеркнуто субъективной ее трактовкой, и свободная композиция, и smile ориентация на разговорную речь… Михаил Эпштейн пишет: «В глубине эссе заложена определенная концепция человека [которая и придает связное единство всем тем внешним признака жанра, которые обычно перечисляются в энциклопедиях…]» Я скажу больше: в глубине человека заложена концепция эссе. Тут вспоминается случай, рассказанный Дмитрием Воденниковым в одном из выпусков программы «Поэтическим минимум»:
«Я давно просил прислать мне нижеприведенный рассказ в почту. Когда-то разговаривая в аське, я сказал, наблюдая, как связно выпрыгивают сообщения, ничего сам при этом не отвечая на них, молча читая. Так вот, я сказал: «Ничего не убирайте отсюда. Просто возьмите как текст – и напечатайте, это ведь рассказ, самый настоящий. Только у всех то, о чем Вы рассказывали, занимает три года или всю жизнь, а у Вас – три часа. Ну так скопируйте же, но не пишите заново, не сочиняйте…»
Вод ведь что получается: даже быт человека, эта круговерть, его Повседневность – в иные моменты несет в себе художественную ценность. Тогда, может быть, попытки преодоления повседневности себя не стоят? Пожалуй, что и не стоят. И хорошо, и ладно. Так и будем жить на грани быта и литературы, день ото дня преодолевая собственные жанровые особенности.
…Яко не имам иныя помощи, разве Тебе, ни иныя Предстательницы, ни благия Утешительницы, токмо Тебе, о Богомати!
Яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь».
ВЕТЕР
Ветер ударил в лицо,вот и ты ударь.В медном колечке зрачок…Ну давай, давай!Ветер ударил в плечо…Обними, смелей!Господи, как горячов майке в октябре!..Ветер метнулся к ногам.Осень. Навсегдаперечеркнут небесачерные провода…«Вот пуля просвистела, и – ага! ну в смысле все…»
Вот пуля просвистела, и – ага! ну в смысле всеЗакончилось одномоментно дырочкой в груди.Закончилась динамика, последний вышел срок,Летела пуля-дура чтоб сказать: пора уйти.Давно пора уйти, сказав свое «прости-прощай»,Расстаться на мосту – пойдешь домой, останусь здесь…Не надо замедлять – тебя я не окликну – шаг,Быстрее скройся с глаз, пока еще не вышел весь.Ишь что удумал – плакать и стонать, что тот солдатПодстреленный. И беды все от дур, как ни крути.Его уж не вернуть. За ним, качаясь, «Ать-два-ать!..»Кровавая болит от дуры дырочка в груди…«Портвейн из баночки успеет испариться…»
«Стою на полустаночке
И пью портвейн из баночки…»
ФольклорПортвейн из баночки успеет испариться,Пока стоишь один на полустанке.Иди уже домой с моей страницы.Дом на задворках северной столицыЖдет, как родного (что совсем не странно),Как ждешь ты эту дуру, как родную,Хоть ясно, что сегодня не приедет.Иди уже домой, а то продует…Ударил хмель в башку его дурную.Качаясь, он ушел, не став сюжетом.«везде и всюду в хвост и в гриву не права…»
везде и всюду в хвост и в гриву не права.пойду в субботу сдам на птичкины права,а ну вас всех. и стану жить на небе.не будет там ни песен, ни стихов,а только дым и перья облаков,и птичьи голоса, и клочья света.я буду в небесах, где папин дым.он так же, как и я, неудержим,поскольку, как и я, неосязаем…а может, в небе будет все не таки кто туда стремится – тот дурак.там поглядим, там поживем-помрем – узнаем…«уют заключается в мелочах…»
уют заключается в мелочах.так определяет уют балконаналичие пепельницы и книжных полок.пейзаж создает атмосферу окна.так делает комнату теплой ее беспорядок,когда уже знаешь,где и что в нем лежит.мне совсем не горитуезжать отсюда.давай останемся здесь?здесь,кроме пепельницы и книжных полок,коврик лежит на полу балкона,в окне не улица, а река,то тучи,то облака…и комната любит нас всеми своими стенами и угламизаботливо хранит вещи,ласкает снами…пусто вовне.и мне никогда не уйти отсюда.я уже стала этими книгами и посудой,пледом,гитарой,царапинкой на столе,пеплом мальборо,облаками в окне…Прогноз погоды
Деревья без листьев и воздух морозный.Зима будет снежной, и ночь будет звездной.Потрескалось зеркало лужи стеклянной.Зима будет светлой, любовь – безоглядной.Толпа ребятни закидает снежками.Свидание будет, как май, долгожданным.Бегу, что есть силы, на ветер навстречу.Февраль будет долгим, январь – быстротечным.Бегу, по колено в снегу утопаяНаутро я буду простудой больная.Ты будешь задумчив, а я несерьезна:Чего, мол, нахмурился? —Ночь будет звездной.«ты как стайка взъерошенных воробьев…»
ты как стайка взъерошенных воробьевпочирикаешь и улетишькапает с крышвзмах крыльев небрежный и будешь таковбудешь таков каких не видывал светбудешь прекрасен как моррисон леннон бог весть кто ещехолодногорячоостанься ещено взмах и тебя уже нет4778объятьео большем никто не проситиз камняиз глины78взмах крыльев железных и будешь таковты сделан из воробьевКолыбельная
Засыпаешь за тысячу верст, и баюкает ночьзавыванием ветра, звуком чиркнувшей спички…мне б железнодорожным рывком это все превозмочь,вновь отдавшись в прокуренном тамбуре вредной привычке…Ночь баюкает небом бездонным и отсветом фар,сквозняком, тишиною, легчайшим привкусом дыма…По краям сигареты помада и красный пожар.Докурю – и погаснет, сейчас докурю – и остынет…Боже, где я сейчас? А была бы флейтой твоей,тихим звуком высоким, который как сказка на ночьо маленькой лодке, плывущей сквозь летний день,заблудившихся птицах без клеток и без цепей,о мышином горошке, который тихо цвететлишь неделю в июне, в самом его разгаре,прячась в тени окраины вдоль дорог,о детях цветов, о зарницах степного пожара…а потом захлестнет волна лизергиновых снов —неглубоких, как лужа; вода вперемешку с бензином —маслянистая радуга маленьких диких цветов,что росли без надзора винтом и погибли невинно…Заблудись в лабиринтах туманно-дымного сна,полной грудью дыши тем нездешним воздухом странным.Там, во сне, уже лето, ли цветет весна?Здесь, в зиме, за одною одну поджигает Анна.Скоро утро. Я выйду на мост, раскачаю зарю,Разогрею рассвет своей горькой кофейною кровью.Я всю ночь то с тобою, а то о тебе говорю,Предрассветный свой бред именуя зачем-то любовью…Клубничное варенье
Ну нету его…Смешай абрикосовое с малиновым – будет клубничное(так считают художники). Черт знает что за окном – ни снега, ни дождика. – Апч-хи! – Будь здоров, дорогой. Нафига тебе эта ангина…Что? Ты бредишь, дурак, или правда клубничное любишь?Ну я тебе говорю – смешай абрикосовое с малиновым…Давай сюда градусник, братец. Чай будешь?Ну нету клубничного, нету, достал, идиот. Потерпи, скоро будет полегче, температура спадет – вылетишь вон из квартиры, пойдешь за клубничным своим, нафиг провалишь!.. Плохо? Выпей таблетку…Цитрамон, аспирин…«скажи мне хриплым как в телефоне…»
скажи мне хриплым как в телефонеили прерывистым будто в скайпечто холода уже на исходечто возвращаются птичьи стаичтоб плюс пять-семь стали чуть теплееи чтобы солнце и чтобы яснои чтобы время пошло быстреено как картинка гудки двоятсяне ровен пульс холодны ладонинеровен час я услышу голоси на прощание «до созвона»и вспыхнет зелень и тронет поезди тронет сердце знакомым взороми милым голосом да тем самымчто с хрипотцою был в телефонеи прерывался местами в скайпеКалендарь
Январь дурачок, не поймешь его – снег или дождь,февраль холодней, и его попробуй пойми,а март – это бред, под ветровкою тоненькой дрожь,в апрель уходящая – к маю хотя бы уйми.Желты одуванчики в нем, будто стены палат,они выпускают в заснеженный пухом июнь,поднимающий ртуть под полтинник, вносящий разладв наступающий ночью уставший от солнца июль,почему-то столивневым названный. Пусть себе врут,Бог им судья и рубиновый август судья —протравленный дымом и горький не как грейпфрут,но как полынь, этот месяц тоски и жнивья,этот месяц костров в огородах, мелеющих рек,он на убыль идет, как солнце – наискосок,уходя, он молчит нам, что скоро выпадет снег,и пускает себе молчаливую пулю в висок.Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.