Иосиф и Сталина

Глава 1

Две шестёрки

Это неординарный день начался с двух отсчётных «шестёрок» времени. 6 марта ровно в 6 утра Марка разбудила мелодия гимна Советского Союза, как всегда, в это время, назойливо звучавшего из радиоточки, называемой в народе «брехунчиком». После его исполнения радио неожиданно заговорило узнаваемым голосом легендарного диктора Юрия Борисовича Левитана, за голову которого Гитлер во время войны назначил награду 250 тысяч марок. На самом деле диктор был не Юрием и не Борисовичем, а имел еврейское имя Юдка с не менее еврейским отчеством Берковичем. По окончанию гимна уже упомянутый Юдка Беркович своим, в котором слышалась тревога и скорбь, выразительным голосом чеканил:

– 5 марта 1953 года в 9 часов 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров СССР и секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии СССР Иосиф Виссарионович Сталин.

У Марка как-то сразу перехватило дыхание, а руки и ноги сковал, неведомый ранее, спазм. В голове же пульсировала только одна мысль:

– Что же теперь будет с нами? Как мы без него? Как жить дальше?

Он выглянул в приоткрытое окно. Порыв холодного ветра с Волги пронзил нагревшееся во время сна тело и вывел его из оцепенения. Неожиданно в окно трусливо ворвались первые, уже весенние, блики восходящего солнца.

– Чёрт побери, – подумал про себя Марк, – что-то неладное происходит в природе. Ведь умер вождь мирового пролетариата, отец всех народов. По всем канонам коммунистического бытия солнце должно закатиться и долгое время не появляться на голубом, как сегодня, небосклоне.

Но наяву получалось, что, вопреки произошедшему, земля продолжала вращаться как вокруг солнца, так и вокруг своей оси. А ещё получалось, что незадолго до смерти вождя девяти видным врачам (из них шестеро были евреями) было представлено обвинение в заговоре с целью отравить и убить советское руководство. Аресты невинных врачей разрастались, как снежный ком. В результате вождь остался без прежних лечащих врачей и после того, как у него за три дня до смерти, случился инсульт, он оказался в изоляции без квалифицированной медицинской помощи.

В этот момент Марк Абрамович Перельман ещё не понимал, что главным создателем сценария, так называемого «дела врачей», как раз и являлся, ушедший вчера в мир иной, «хозяин Кремля». Он не ведал, что, пришедший на смену вождя Хрущёв в своих воспоминаниях напишет, что, когда начались допросы 37 московских врачей, подавляющее число из которых были евреи, Сталин, невменяемый от злости, требовал от министра госбезопасности заковать арестованных врачей в цепи, превратить их в кровавое месиво и стереть в порошок. Не знал, что этих еврейских врачей пытали морально и физически, унижая их человеческое и профессиональное достоинство. Этот факт вызвал содрогание не только у евреев. Тон, которым предвзято и лживо клеймила позором ни в чём невиновных врачей советская газета «Правда», вызвал серьёзную тревогу во всём мире. Та же неправдивая «Правда» ни одним словом не обмолвилась, что практически все мировые державы были обеспокоены судьбой арестованных и их будущим. Во всём мире сообщения советских газет по делу врачей воспринимались, как ложь от начала до конца.

Понятно, что Марк Абрамович не был информирован обо всём этом. Зато он точно знал, что только в Казани были уволены более полусотни врачей еврейской национальности. Сколько медицинских работников лишились работы по нерушимому СССР было известно самому Всевышнему и, возможно, усопшему вождю, который имел статус Небожителя, только не в небесах, а на территории необъятной страны Советов. Не миновала эта участь как доктора Перельмана, который работал хирургом в городской больнице, так и его жену Соню, медсестру терапевтического отделения. Уже полгода они, не имея постоянного заработка, перебивались, если и не с хлеба на воду, то с рисовой или перловой каши на чай с одним кусочком сахара в большую эмалированную кружку. И это при том, что Соня была на последнем месяце беременности и с трудом передвигалась со своим огромным животом, нависающим поперёк её худосочной фигуры. Вместо витаминов и положительных эмоций, рекомендованных гинекологом, Соня иногда получала от мужа, неизвестно где раздобытую, мандаринку и постоянный стресс в подарок от товарища Сталина.

Так уж складывается в повседневном бытие, что жизнь и смерть всегда шествуют рядом, ничего при этом не зная друг о друге. Вот и текущий день, зашифрованный кодом «двух шестёрок», параллельно с безвременной, как тогда казалось, утратой парадоксально любимого вождя, ознаменовался симптомами зарождения новой жизни. Порукой тому были протяжные стоны, нежданно ворвавшиеся в кухню из угла, отгороженного от остального 10-метрового пространства их коммунальной квартиры розовой ширмой. Этот угол, с трудом вмещающий их старомодную панцирную кровать, Соня в шутку называла будуаром. И это, несмотря на то, что тут даже отдалённо ничего не напоминало королевские покои. Когда Марк отдёрнул ширму, его взгляду предстала красивая женщина с растрёпанными волосами и большими голубоватыми глазами, в которых читался испуг и ужас перед тем, что должно было произойти. Соня судорожно схватила его за руку и, отдёрнув одеяло, шёпотом, будто в комнате находился некто посторонний, проговорила ему на ухо:

– Марик, милый, посмотри, у меня сильно болит живот и, кажется, отошли воды.

Марик был врачом, и ему не надо было объяснять природу тёмного мокрого пятна, которое он увидел на белоснежной простыне. Он знал, что это начали отходить околоплодные воды, являющиеся предвестником предстоящих родов. Поцеловав жене дрожащие руки, он стремительно выбежал в стрелоподобный коридор, в который выходили, поблёкшие красноватой краской, двери остальных восьми квартир. Несмотря на раннее утро, висевший на стене старомодный, ещё ленинских времён, телефонный аппарат был занят. Красномордый сантехник Васька, не стесняясь, высыпавших в коридор по поводу левитановского траурного сообщения взволнованных соседей, залихватски кричал в телефонную трубку:

– Представляешь, Толян, усатого кондрашка хватила, вчера откинул копыта. Надо немедленно выпить за упокой. Я видел вчера вечером, что у тебя осталась четвертушка. Неси сюда, оприходуем, закуска за мной.

Марк, не дожидаясь пока, разящий вчерашним перегаром, Васька закончит свою тираду, выхватил у него трубку и нажал на рычаг отбоя разговора. Не обращая внимания на его истошный вскрик:

– Граждане хорошие, посмотрите, что делается, евреи русских бьют, – Марк быстро набрал 03 – номер скорой помощи и, судорожно произнеся свой адрес проживания, тревожно добавил:

– Приезжайте, ради бога, побыстрее, жена с минуты на минуту должна родить.

Он не слышал, как Васька негромко, но так, чтобы его слова долетели до ушей соседей, яростно кричал ему вдогонку:

– Вы видели, что этот жидок пархатый сделал, не дал мне закончить важный разговор.

Протрезвившийся сантехник уже забыл, как этот самый пархатый врач в прошлом году буквально вытащил его из небытия, сделав операцию по удалению остро воспалённого жёлчного пузыря. Зато Васька, несмотря на то, что никогда в жизни не читал газету «Правда», хорошо усвоил, что всех врачей-евреев надобно клеймить позором и отправить в тюрьму, из которой он сам по амнистии освободился всего два года назад.

Прошёл час, но скорая помощь почему-то не приезжала. Роддом находился на расстоянии менее километра от дома, где жила семья Перельман. Марк оценивающе взглянул на уже одетую и готовую к перевозке жену и тут же, накинув на неё незастёгивающее пальто, решительно проговорил:

– Сонечка! Всё будет хорошо! Вперёд и с песней! Сделаем с тобой марш-бросок к месту, где появится наш долгожданный ребёнок.

Ребёнок действительно был долгожданный. Его зачатие начиналось сразу после свадьбы, которая скромно отмечалась через год после окончания войны в общежитии института, где учился Марк. Шесть лет беспрерывной любви к великому огорчению молодой семьи не привели к рождению первенца. Так сложилось, что бабушка Марка, Малка Ицковна, несмотря на то, что уже разменяла восьмой десяток своей жизни, находила в себе силы каждое утро посещать синагогу, которая, к счастью, находилась напротив её дома. Советская власть закроет эту синагогу уже после её смерти в 1967 году в честь победоносной Шестидневной войны, проведённой Израилем против арабских агрессоров. В этом, совсем не похожем на православный или католический, храме бабушка ежедневно, на протяжении шести лет, усердно просила Всевышнего наградить её правнуками. Сегодня Создатель услышал её вожделенную просьбу. Доказательством тому было то, что Марк назвал марш-броском к роддому.

В небе поспешно догорали последние звёздочки, в восточной его части уже угадывались розоватые блики утренней зорьки, а последние, наверное, в этом году бесшумные снежинки покрывали следы, остающиеся от медленных шагов Марка и Сони. Они без особых проблем добрались до городского роддома. Однако его массивные входные двери оказались закрытыми. Марку потребовалось несколько минут, чтобы отыскать в их верхнем углу маленькую, едва заметную кнопку звонка. На неё пришлось нажимать четверть часа прежде, чем появилась дородная женщина в белом халате. Едва взглянув на направление из женской консультации и на, выпирающий из под пальто, живот, она пропустила Соню и мгновенно захлопнула дверь перед огорошенным Марком. Он же, не сдерживая себя от нахлынувшего гнева, яростно забарабанил в дубовые двери, выкрикивая:

– Будьте человеком! Пустите меня на минуту. Я – врач. Дайте, пожалуйста, жене два слова сказать.

Однако, служительница акушерского культа, приоткрыв на одно мгновение тяжеленую дверь, грозно проговорила:

– Мужчинам любой профессии и любого вероисповедования вход в женский монастырь строго запрещён.

Взволнованный Марк так и не понял, какое отношение роддом имеет к религии вообще и к монастырю в частности. В то же время он знал, что в Советском Союзе переступать порог роддома ноге, которая принадлежит худшей половине человечества, находилось под запретом, если и не уставом Коммунистической партии, то уж точно указом всезнающего и опасливого Минздрава.

Благодаря этому заботливому здравоохранному министерству, Марк не мог знать, что острые приступообразные боли, которые окутали буквально всё тело его Сонечки, вдруг перешли в спазмирование мышц в том месте, откуда должен был появиться ребёнок. Только, когда в этом самом месте появилась кровь, она осмелилась позвать врача. Молодой акушер, который, как потом выяснилось, оказался интерном, проходящим стажировку в больнице, осмотрев Соню, распорядился немедленно везти её в родильный зал, растерянно вымолвив при этом:

– Не волнуйтесь, пожалуйста, всё хорошо, просто пришло время освободиться от бремени.

Не на шутку испуганная Соня хотела было сказать, что ей бы акушера женщину, а не мужчину, тем более такого молодого и, наверное, неопытного. Но её буквально через несколько минут водрузили на каталку и повезли в зал, где дети из чрева матери появляются на свет божий. Однако похоже, что первенец Сони не очень торопился в этот безумный мир. Интерн всё время находился возле неё, периодически заглядывая в то место, куда другим мужчинам смотреть не дозволялось. Время тянулось мучительно долго, боли нарастали, а начинающий акушер, казалось, только и делал, что разглядывал гениталии роженицы. Просто счастье, что проходящая мимо медсестра решила тоже посмотреть, что делается между ног у Сони. После осмотра она всплеснула руками и, повернувшись к акушеру, воскликнула:

– Чего же вы ждёте, роды уже начались, вот и головка уже появилась.

Пока нерасторопный интерн одевал стерильные перчатки, Сонин первенец уже почти вышел из материнского лона. Акушер принял его и тут же передал медсестре, успев радостно воскликнуть:

– Поздравляю! Нашего полку прибыло! У вас прелестный мальчик!

При этом он снова заглянул в место, откуда буквально выпрыгнул ребёнок. При этом глаза его округлились, ему показалось, что к выходу готовится ещё один ребёнок. Он нервно всплеснул руками и, повернувшись к медсестре, прошептал:

– Танечка! Посмотри, пожалуйста, мне кажется там ещё кто-то есть.

Танечке понадобилось десять секунд, чтобы понять, что на волю просится ещё один ребёнок. Теперь уже она вплеснула руками, которыми искусно вызволила из материнских недр братика первенца, воскликнув при этом:

– Вот теперь ваш полк, Сонечка сформирован полностью.

Наблюдавшая Соню в поликлинике гинеколог говорила ей о возможности рождения близнецов, отмечая при этом, что вероятность такого события не более двадцати процентов. Но оказалось, что медицина – это не математика и что просящиеся на свет младенцы появляются отнюдь не по законам точных наук. Соня несказанно обрадовалась незапланированному появлению двойняшек. В то же время её внезапно охватило трепетное чувство тревоги. Она судорожно соображала, на какие средства они с Марком будут растить их в микроскопической коммуналке, когда они оба лишились работы. Однако наложенное на эйфорию чувство беспокойства внезапно перебила гнетущая острая боль в области живота. Соня, слабым от изнеможения голоском, с трудом превозмогая колики и резь, пожаловалась акушеру:

– Что-то мне очень плохо, доктор. Очень сильные боли.

Интерн сочувственно улыбнулся и весело прочирикал:

– Успокойтесь, милая. Всё уже позади. У вас не было разрывов. Роды были просто академические, прямо, как в учебнике пишут. Не должно болеть.

Но, когда Соня стала неистово издавать протяжные стоны, молодой акушер, приподняв простынь, в очередной раз заглянул в её промежность. В тот же момент он отпрянул от роженицы, как будто его ударило током. Сил его хватило только на то, чтобы выкрикнуть медсестре:

– Таня! Немедленно позовите Наталью Николаевну! У нас аварийная ситуация.

Просто счастье, что Наталья Николаевна Тараканова, заведующая родильным отделением, врач с 30-летним опытом в этот ранний час уже была на работе. Буквально через несколько минут, на ходу натягивая на себя халат, она ворвалась в родильный зал и ринулась к, ничего не понимающей, корчащейся от боли и не на шутку перепуганной, Соне.

Молниеносно осмотрев её, она облегчённо улыбнулась и скороговоркой вымолвила:

– Не понимаю, зачем вы меня вызвали в таком пожарном порядке. У нас такие аварии происходят каждый день. Разве не видно, что вот-вот появится ребёнок. Всё идёт нормально, без каких-либо патологий. Раз я уже здесь, то лично приму эти роды.

– Но, Наталья Николаевна, – почти в унисон выкрикнули акушер и медсестра, – это уже третий по счёту ребёнок.

– Как третий, – удивилась она, растерянно поглядывая на двух новорождённых младенцев, лежащих рядышком на пеленальном столике, – у нас в роддоме ещё такого праздника не было.

Буквально через десять минут у Натальи Николаевны в руках трепыхалась красивая девочка с редкими белесыми волосиками на маленькой головке. Она повернула её лицом к Соне и торжественно произнесла:

– Ну вот, любезная, всё закончилось. Посмотри, какая красавица. Да и братики её – бойцы, один краше другого. Я не предсказательница, но уверяю тебя, что у твоих детей сложится неординарная жизнь. Они будут талантливыми и успешными.

В этот момент Наталья Николаевна и не подозревала, что её слова окажутся более чем пророческими. Сейчас же она резко отвернулась от родового кресла и, увидев перед собой взволнованного интерна, тут же приказала:

– А ты что здесь делаешь? Немедленно беги за фотоаппаратом. Надо запечатлеть этих троих красавчиков. Это ведь событие не только для нашего роддома, а и для всего города.

В это время взволнованный Марк маялся в неотапливаемом предбаннике роддома в ожидании желанной маленькой девочки. Он и сам не знал, почему хотел именно доченьку, красивую, нежную и милую девочку, а не, как большинство мужчин, сына, с которым можно будет играть в футбол, ходить на рыбалку и водить на занятия в секцию бокса. Может быть потому, что мечтал увидеть в своей наследнице такую же очаровательную блондинку, как и его Сонечку, которую любил больше своей собственной жизни. Что же касается малыша мужского пола, то он присутствовал в планах Марка, но по прошествии некоторого времени после рождения дочки. При условии, разумеется, если на это будет божья воля, в которую он, в силу своего атеистического воспитания, не очень-то и верил. В полном соответствии с этим воспитанием он не знал, что ещё в Священном Писании было начертано: «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определённое Господом ибо человек предполагает, а Бог располагает».

Так оно и вышло в реальности, когда распахнулась дверь, отделяющая комнату ожидания будущих отцов от запретной зоны, в которой находились их жёны. Из неё выпорхнула миловидная медсестричка со списком в руках и чуть ли не по слогам стала читать:

– Первухин – мальчик – 2800, Малышев – девочка – 3100, Ященко – девочка – 3300, Некрасов – мальчик – 3600, Перельман…

Назвав фамилию Марка, медсестра почему-то сделала паузу, окинула взглядом настороженных мужчин и ликующим голосом спросила:

– Присутствует здесь товарищ Перельман?

– Да, я здесь, – тревожно отозвался Марк, предчувствуя что-то недоброе.

Даже в самых невероятных и мифических снах своих ему не грезилось, что сейчас скажет медсестра. Она же не сказала, а просто издала что-то похожее на вопль и проголосила:

– Товарищи! Прошу вас, поздравьте своего коллегу, отца-героя. У него родилось сразу трое детей: два прекрасных мальчика и обворожительная девочка.

Однако, два десятка товарищей не знали, кто из них является Перельманом. А узнали, когда у одного из них подкосились ноги, и он, наверняка бы, рухнул на керамический пол, если бы его не подхватил, вовремя подбежавший военный с капитанскими погонами. Перед тем, как на какое-то мгновение помутилось сознание, Марк всё-таки успел утешительно пробормотать самому себе:

– Девочка родилась! Спасибо, Сонечка!

Окончательно он пришёл в себя только после того, как капитан влил в его уста неразведённый спирт из неизвестно откуда взявшейся солдатской фляги. И только тогда до его слуха донеслись выкрики:

– Гип, гип, ура! Гип, гип, ура! Да здравствует Перельман!

Марк не понимал, что происходит с ним: он всё-таки в последний год войны, взяв академический отпуск в институте, побывал в качестве санитара на фронте. Уже два года проводил непростые полостные хирургические операции, и при этом никогда не терял самообладание. А тут чуть было чувств не лишился. Он стоял перед толпой ликующих мужиков, не зная куда девать слегка подрагивающие руки, пока улыбчивая медсестра не вложила в них записку от Сони. На клетчатой вырванной из школьной тетради бумаге неровным почерком было написано всего шесть предложений:

«Марик, дорогой! У нас НЕВООБРАЗИМАЯ и СНОГСШИБАТЕЛЬНАЯ радость! Родились трое замечательных детей. Не представляю, как будем жить дальше, но надеюсь, что с твоей и с Божьей помощью мы справимся. Я чувствую себя сносно. Целую, обнимаю и люблю!»

Марк тут же обратил внимание на слова, выписанные заглавными буквами. Радость, действительно, была сногсшибательной, поскольку её убойная сила едва удержала его на ногах. То, что касается невообразимости произошедшего, так ещё несколько минут назад он и представить себе не мог, что, даже не в одночасье, а в течение нескольких секунд станет отцом сразу троих детей. На самом деле, даже сейчас, когда казалось, что несколько граммов чистого спирта привели его в исходное состояние, он продолжал ощущать именно невообразимость и сногсшибательность этого волнующего момента.

Благодаря, гордящейся этим событием, заведующей роддомом, уже на следующий день областная газета «Советская Татария» с броским заголовком «Бог троицу любит» поместит статью о новорождённых детях. Оперативность советской периодики была настолько молниеносной, что Марк увидел своих детей сначала на фотографии на первой полосе газеты и лишь только через несколько дней наяву. Он даже не удосужился обратить внимание на то, что в статье отец тройняшек был представлен как Марк Перельманов, а не Перельман. Похоже, что это не было опечаткой, просто печатному органу крайкома КПСС по известным причинам удобнее было представить виновника торжества фамилией с окончанием «ов», а не «ман». Но эта мнимая оплошность власти ею же и компенсировалась в виде элитарного подарка молодой семье. В статье курсивом было выделено, что «впервые врачами городского роддома были выведены из лона матери тройняшки: два мальчика и девочка с весом соответственно 2150, 2000 и 1850 грамм. Здоровье новорождённых соответствует норме. Принимая во внимание это необычное событие, Казанский горсовет принял решение выделить семье новорождённых трёхкомнатную квартиру».

Сначала Марку казалось невероятным стремительное рождение тройняшек. Потом та самая власть, которая лишила его и жену постоянной работы, делает им фантастический подарок в виде, нет, нет, совсем не коммунальной, а изолированной квартиры. Но и это было ещё не всё. Через месяц после рождения детей советские люди узнали, что знаменитое «дело врачей-убийц» было сфальсифицировано и все арестованные по этому делу были освобождены. Буквально на следующий день после опубликования этого в газете «Правда» Марк Абрамович Перельман был восстановлен в должности врача-хирурга с соответствующими извинениями и компенсационными выплатами.

Единственное, что в это непростое время огорчило Марка, так это рассказ Сони по выходу из больницы. Она рассказала, что в роддоме её посетила незнакомая женщина, которая оказалась инструктором крайкома партии. Поздравив молодую мать, она в конце беседы настойчиво посоветовала ей назвать дочку Сталиной в честь умершего вождя. Совет этот как по форме его подачи, так и по раскрытому далее содержанию выглядел не иначе, как приказом вышестоящего органа. Суть его можно было озаглавить, как «имя – в обмен на новую квартиру».

– И что ты ответила ей, дорогая, – с дрожью в голосе спросил Марк.

– Соврала, что муж хочет назвать свою дочку именем своей покойной матери Броня, – плаксиво протянула Соня.

– Я и в самом деле мечтал об этом, – вздохнул он, обнимая жену, – но что будем делать с обещанной квартирой, ведь ты понимаешь, что это подарок судьбы. Второго такого случая не предвидится, ведь не собираемся мы через год рожать ещё тройняшек.

– Но неужели ты хочешь, – выдавила сквозь слёзы Соня, – чтобы твою дочку величали Сталиной Марковной.

– Сонечка, милая, – не на шутку разволновался Марк, – неужели ты забыла, что с властью, особенно советской, шутить нельзя. Придётся сдаться ей на милость. На сегодняшний день квартира важнее. Чтобы быть окончательно уверенными, что мы получим её, одного из сыновей назовём уже не по фамилии, а ещё и по имени вождя. В конце концов, оно имеет еврейские корни, а с другой стороны, так звали моего деда.

Буквально через день после регистрации новорождённых детей, которых назвали Иосиф, Ефим и Сталина, теперь уже в одной из центральных газет СССР появилась заметка, что в Казани двоих из новорождённых тройняшек назвали в честь умершего и в тоже время вечно живого «отца всех народов». А ещё через день Марка вызвали в горсовет и торжественно вручили ордер на трёхкомнатную квартиру, расположенную в одном из старых, но добротных домов Казани.

Глава 2

Здоровенькие и удачливые

Должно быть Всевышний на самом деле любил троицу, но, надо полагать, если речь шла о детях, то обожал он их чисто платонически. Потому, как наяву его духовная влюблённость обратилась в тяжёлую изнурительную работу по уходу за младенцами. Бесценный груз, завёрнутый в три белоснежных пододеяльника, обвязанных соответственно двумя синими и одной красной лентами, озабоченные, но счастливые родители внесли в уже новую квартиру. Им казалось, что с этой минуты их будет окутывать безмолвная и одухотворённая идиллия. И в самом деле, какое-то время в квартире стояла, чуть даже пугающая, тишина. Когда же драгоценные свёртки были распакованы, то мальчишечки, как и подобает будущим мужчинам, в полном молчании, не без должного любопытства, устремили свой взгляд на светящийся абажур, нависающий над ними. А вот крошечная белокурая Сталина, желая, наверное, поближе познакомиться с отцом, громко и задиристо закричала во всё своё маленькое горлышко, издавая в своём весёлом крике преимущественно звук «ля». С этой роковой минуты ля-нотоносные рулады прекращались, разве что, с перерывами на сон. Ни Марк, ни Соня ни на минуту не сомневались, что их дочке обеспечена карьера солистки оперного театра.