Диссертация

– Отставить разговорчики! Ты ведь знаешь, что я гвардии полковник, много лет командовал топогеодезическим отрядом. Считай, что это приказ, а приказы старшего по званию, товарищ лейтенант, как вам известно, не обсуждаются. Итак, Семён, зарплата 125 рублей, летом двухмесячный отпуск, свободный график работы и полная моя поддержка во всех твоих начинаниях.

– Василий Александрович, но у меня сейчас зарплата 150 рублей.

– Семён, насколько я помню, ты ведь альпинист. Не мне тебя учить, что при покорении высокой и сложной вершины приходится несколько раз спускаться, а затем опять подниматься, чтобы покорить её. С одной стороны, я обещаю организовать тебе подработки. А, с другой, и это самое главное, ты сможешь заняться научной работой и защитить диссертацию.

– Но, Василий Александрович, если я правильно понимаю, то работа, которую вы мне предлагаете, является временной.

– Эх, дорогой, Семён! Нет более постоянного атрибута в этой жизни, чем временное, но устойчивое состояние. За три года немало воды утечёт, не будем загадывать. Ну что по рукам? По глазам вижу, что ты согласен. Завтра жду тебя на кафедре.

На следующий день, робко толкнув огромные дубовые двери главного корпуса Львовского сельскохозяйственного института, я вошёл в храм учёбы и науки, в котором мне предстояло проработать тринадцать лет. Никогда не думал, что при приёме в штат мне придётся пройти столько встреч с представителями администрации. Не ожидал, что их окажется так много. На самом деле, работодатель, неформатно выражаясь, был только один – заведующий кафедрой. Однако сначала интервьюировали меня и председатель профкома, и секретарь парткома (хотя я и не был коммунистом). Затем были собеседования с деканом землеустроительного факультета, проректором по учебной работе и, наконец, с ректором, который, изучив мои документы, сказал:

– Ну что ж, Семён Наумович, заведующий кафедрой геодезии, дал вам отличные рекомендации, приступайте к работе, желаю вам творческих успехов.

Только через несколько лет Василий Александрович Перваго, в порыве откровения, признался, что ректорат института не горел желанием видеть меня в числе своих сотрудников, и что ему пришлось поручиться своим партийным билетом, что я никогда не уеду в Израиль. Если предположить, что КПСС составляли только такие люди, как доцент Перваго, то она, действительно, являлась умом, честью и совестью нашей эпохи.

Часть 2

Кафедра

Глава 5

«Преподы»

После собеседования с ректором доцент Перваго счёл необходимым познакомить меня с сотрудниками кафедры геодезии, на которой я проработал без малого 13 лет. Несмотря на то, что их число составило, не очень-то и счастливую, чёртову дюжину, они оказались успешными и плодотворными. До сих пор помню, что в момент, когда Василий Александрович приоткрыл кафедральную дверь, на меня пахнуло ароматом свежезаваренного кофе и миндальным запахом старых книг из раскрытого шкафа. Тут же возникли непередаваемые ощущения какого-то академического догматизма и научной незащищённости. Пока я вдыхал первые интеллектуальные благоухания, Перваго своим полковничьим голосом чуть ли не выкрикнул:

– Прошу знакомиться, товарищи! Представляю вам нашего нового преподавателя. Ходоров Семён Наумович. Прошу, если не любить его, то, по крайней мере, жаловать.

Никто из моих будущих сотрудников, при этом, не привстал, не захлопал в ладоши и не пожал мне руку. Я и ранее предполагал, что кафедра по своей структуре существенно отличается от производственных отделов, где я работал ранее. Знал, что она функционирует в постоянном контакте со студентами и занимается образовательной и научной деятельностью. Понимал, что основными её задачами являлись: преподавание, подготовка специалистов, проведение исследований и публикация научных работ. Но я ещё не догадывался, что в университетской среде сильно ощущается неформальная иерархия, связанная с учёными степенями, званиями и научным авторитетом. В этот момент я не думал, что за фасадом академического достоинства скрываются напряжённые и даже деструктивные отношения между сотрудниками. Особенно остро это проявлялось в борьбе за научные степени и звания. Ведь, как я потом осознал, научная карьера – это долгий, нередко изнурительный, путь. Каждое продвижение: от аспиранта к кандидату наук, от доцента к профессору требовало немалых усилий, времени, а иногда и «протекционных» шагов. В условиях ограниченного числа ставок, грантов, возможности вести курсы или руководить аспирантами возникало соперничество, которое не всегда было честным и порядочным.

Гораздо позже я заметил, что в этой среде амбиций было всегда больше, чем перспектив, а критерии успеха являлись нередко размытыми. Кто-то делал карьеру, благодаря научным достижениям, а некто за счёт связей или лояльности к начальству. Зачастую это становилось причиной зависти и скрытого недоброжелательства между коллегами. Не один год потребовался, чтобы усвоить, что внешняя корректность сотрудников кафедры часто скрывала внутреннюю напряжённость. Неприязнь редко выражалась открыто. Это могло быть пассивное сопротивление, отказ поддержать инициативу, критика за спиной и подрывание репутации в учёном совете или среди студентов. Придёт время, и я обязательно столкнусь с тем, что публикация статьи или приглашение на конференцию вызовет не поддержку, а острое раздражение у коллег. Успех станет поводом для пересудов: «У него точно кто-то есть», «Наверное, писал не сам», «Продался». В таких условиях работать становилось неуютно и психологически тяжело.

Когда мы с Василием Александровичем покинули преподавательскую и вошли в его кабинет, он, видимо, проникшись чувством моего огорчения, связанного с не очень радушным приёмом, обнял меня за плечи и ободряюще проронил:

– Всё будет хорошо, Семён Наумович! Но ты должен понять, что не всё так идеально в мире науки, как кажется на первый взгляд. Отношения на университетской кафедре – это тонкая ткань, сплетённая из личностей, амбиций, традиций и бюрократии. Ты не завтра, а уже сегодня должен понять, что в человеческом нутре вместе с положительными факторами присутствуют зависть, конкуренция и недоброжелательность. Прими это, как данность и, по-простому говоря, не бери в голову. Работай!

Итак, первое появление на кафедре заняло всего несколько минут. Пока Василий Александрович представлял мою, не очень-то важную и желанную, персону, я успел заметить, что в комнате восседали всего пять «преподов». Это слово, заключённое в кавычки, появилось не в мою бытность в институте, а гораздо позже. Оказалось, что это – неофициальное, разговорное, можно сказать, сленговое сокращение от слова преподаватель, ведущего какой-либо предмет в университете. Среди тех, кто составлял кафедру геодезии землеустроительного факультета Львовского сельскохозяйственного института (сегодня Львовский аграрный университет) были два доцента (один из них – заведующий кафедрой), три старших преподавателя и один ассистент. К персоналу кафедры следовало добавить заведующего лабораторией и двух секретарей-машинисток. Таким образом, в этом институтском подразделении, где мне предстояло работать, находились девять человек.

Начнём с тех, кого сегодня называют «преподами». С заведующим кафедрой, доцентом Перваго мой читатель уже знаком. Следующей по научной иерархии была доцент Козлова Ирина Николаевна. Эта, не лишённая былой красоты, миловидная женщина, работала на кафедре уже более четверти века. Она преподавала, далеко не самую значимую на факультете, дисциплину, называемую землеустроительным черчением. Помню, что в нашей первой беседе, она, не без пафоса, промолвила, что мне необходимо, как можно быстрее, написать диссертацию. При этом, Ирина Николаевна совсем не шутливо утверждала, что её подготовить совсем несложно, если тщательно конспектировать свои сны и тезисы докладов умных профессоров на различных конференциях. Возможно, по простодушию, я с энтузиазмом повёлся бы на её рекомендации. Но уже через какие-нибудь две недели узнал, что Ирина Николаевна никогда в жизни не защищала то, что называется словом «диссертация». В постановлении Совета Министров было почти однозначно прописано, что учёное звание доцент присваивается лицам, успешно защитившим диссертацию на соискание учёной степени кандидата наук. Однако я совсем не зря в предыдущем предложении употребил слово «почти». В исключительных случаях должность доцента можно было получить за изданные монографию или учебник. Последний, под названием «Землеустроительное черчение», и поднапряглась написать Ирина Николаевна, за что и удостоилась учёного звания доцента, минуя получения учёной степени. Не очень-то и злые языки утверждали, что в значительной степени этому способствовал и муж доцента Козловой, профессор Волошин Александр Васильевич. Именно его усилиями в институте был создан землеустроительный факультет, деканом которого он являлся долгое время. Впоследствии, во время перерывов между занятиями, наше общение с доцентом Козловой ограничивалось беседами об её внучках и о моих маленьких дочерях, не затрагивая каверзные рефрены написания диссертации.

Старший преподаватель Шелест Мирон Иванович, без всякого сомнения, являлся более, чем востребованной фигурой не столько на кафедре, сколько в масштабах факультета и даже всего и советских организациях, осуществляющее контроль за обеспечением режима секретности). Мать Мирона Ивановича была Героем Социалистического Труда, председателем одного из самых передовых колхозов в Закарпатье, а отец занимал статусную должность зам. директора коньячного завода. Последнее имело громадное значение в обильных алкогольных возлияниях, проводимых в гараже, который Мирон Иванович держал не столько для своих «Жигулей», сколько для, поистине горячительных, встреч с нужными людьми. Впрочем, именно в этом, а не в чтении лекций, видел своё призвание старший преподаватель Шелест. До сих пор не понимаю, какой Учёный совет наградил его этой должностью. Возможно повлиял его статус члена партийного комитета всего института. Мирон Иванович вёл непростую геодезическую дисциплину, называемую «Фотограмметрия», в которой изучалось определение объектов местности на основе их фотоизображений. Побывав как-то на одной из его лекций, уловил, что не только студенты, а и я, дипломированный инженер-геодезист, не понимаю объяснения, излагаемые лектором. Мирон Иванович работал на кафедре уже семь лет, но к защите диссертации приблизился только тем, что со второго раза сдал кандидатский экзамен по марксистско – ленинской философии.нститута. Причиной являлось не столько его любовь к горячительным напиткам, сколько умение угощать ими своих сотрудников, которые обладали той или иной степенью влияния на его продвижение в институтской иерархии. Среди них были начальник учебной части, некоторые заместители деканов факультетов, проректор по повышению квалификации, начальник первого отдела (подразделение в

Старший преподаватель Роман Ильич Стеценко работал на кафедре восемь лет. Столько же лет писал свою кандидатскую диссертацию, которую пока так и не защитил. Он всё время ходил с одним и тем же рюкзаком, в котором, как поговаривали, лежала недописанная последняя глава. В отличие от представительного и, можно сказать, элегантного Мирона Ивановича, старшего преподавателя Стеценко можно было назвать скорее тщедушным парнишей, чем 40-летним зрелым мужчиной. Под стать неказистой внешности он и лекции читал тихим монотонным голосом, который через четверть часа после их начала погружал студентов в беспробудный сон.

Старший преподаватель Лукаш Ярема Васильевич, в противоположность предыдущим, даже не помышлял о кандидатской диссертации. Его вполне устраивала занимаемая должность быть преподавателем, а не, как он выражался, интеллектуалом науки. Он постоянно, не без оснований, твердил, что работники высшей школы, вместо академических исследований, должны обучать студентов будущей профессии, постоянно совершенствуя педагогическое мастерство. Он выделялся среди коллег своим талантом лектора, а практические занятия под его руководством проходили на высочайшем уровне. Возможно поэтому, несмотря на отсутствие учёной степени, ректорат института рекомендовал его на трёхлетний срок преподавания в Алжире. Собственно именно место Лукаша я временно и занял среди сотрудников кафедры.

Ассистент Цветкова Людмила Александровна, ещё не в бальзаковском возрасте, привлекательная блондинка, стройная сероглазая женщина. Именно она станет впоследствии не просто моей доброй и компетентной коллегой, а и человеком, с которым сложатся хорошие дружеские отношения. Так получилось, что я сблизился не с кафедральными мужчинами, а именно с женщиной. И это вопреки расхожему мнению, которое совпадает с цитатой из пьесы «Дядя Ваня». В ней А. П. Чехов утверждал, что «женщина может быть другом мужчины лишь в такой последовательности: сначала приятель, потом любовница, а затем уж друг». В моём случае второе слово выпадало из этой трёхмерной цепочки. Здесь реальность заключалась в том, что Людмила Александровн, без какого-либо даже гипотетического интима, не только ощутимо помогала мне «сеять разумное, доброе и вечное», а и глубоко вникнуть в специфические отношения между коллегами в институте вообще и на кафедре, в частности. Без её, более чем, весомого содействия, мне пришлось бы проходить этот непростой путь с существенными потерями. Ассистент кафедры геодезии Цветкова была потрясающе умной чуткой и отзывчивой женщиной. Извлекая из анналов памяти фразу «человек человеку друг, товарищ, брат» из, уже забытого, морального кодекса строителя коммунизма, полагаю, что она полностью совместима с личностью Людмилы Александровны. Разве что последнее слово в ней следует заменить на «сестра». Трудно сказать, почему за десять лет работы на кафедре она так и не начала писать кандидатскую диссертацию. Так получилось, что в дальнейшем именно мне предстояло исправить эту странную аномалию.

Заведующий геокамерой Юрий Павлович Волосецкий, молодой человек, в недавнем выпускник землеустроительного факультета. Он командовал, нет, нет, совсем не тюремным, а, можно сказать, инструментальным помещением, в котором помещались теодолиты, нивелиры, фотограмметрические стереометры и другие геодезические приборы. По служебному рангу ему не надо было думать о защите диссертации. Возможно поэтому, он был открытым весёлым и отзывчивым человеком, который тоже станет моим добрым приятелем.

Не лишённая броской привлекательности, жгучая брюнетка, лаборантка Светлана Кравчук успешно заведовала административным регламентом рутинной работы кафедры. Она всегда знала, где что лежит, куда, к кому и когда обратиться, в зависимости от настроения могла отправить необходимый документ на подпись в тот же день или через месяц. Когда на кафедральных междусобойчиках кто-нибудь из подвыпивших преподавателей, обращаясь в никуда, спрашивал:

– Не знаете, что будет, если я никогда не защищу диссертацию, – Света неизменно, не без философского оттенка, в зависимости от семейного положения интересующегося, отвечала:

– Женишься или разведёшься, всё равно где-то надо страдать.

Лаборантка Вера Симоненко в момент нашего знакомства варила кофе в мензурке, при этом, кокетливо подмигивая мне, милостиво сообщая:

– У нас тут всё по науке, стараемся.

Верочка, как её все называли, заведовала не только делопроизводством, а и тайной канцелярией кафедры. Почему тайной? Да потому, что она печатала научные статьи преподавателей, которые они тщательно скрывали друг от друга. Поскольку на кафедре ещё никто не написал диссертацию, то она, за немалое вознаграждение, выстукивала на клавишах своего печатного аппарата «кандидатские» других сотрудников института. Последнее, мягко говоря, не рекомендовалось делать в рабочее время. Однако наблюдать за её работой было сплошное удовольствие. Вера печатала так быстро, что студенты, диктующие ей свои курсовые, не успевали завершить фразу. Она славилась ещё и тем, что умудрялась вставлять в текст предложения, которых в оригинале не было. Верочка могла напечатать кандидатскую диссертацию быстрее, чем её автор собирал деньги для оплаты её ратного труда. Она догадывалась, что кафедра держится не только на доцентах, на приказах и протоколах, а и на тех, кто умеет вовремя заменить ленту в печатной машинке и тихо вставить в текст запятую в том месте, где она была пропущена. Ещё, при планировании заседаний кафедры она усвоила, что, если совещание, например, начинается в десять утра, то закончится, когда завкафедрой устанет его проводить.

Заканчивая свой ретроспективный обзор о сотрудниках кафедры, я просто обязан резюмировать парадоксальную ситуацию. Получалось, что в этом институтском подразделении, не считая заведующего, не было ни одного кандидата наук. Это, с одной стороны, порождало некий конкурентный пробег, к финишной ленте которого каждый старался прийти первым. А с другой, отсутствие на кафедре людей с учёными степенями создало своеобразную атмосферу, в которой гонка за научным званием порой принимала не самые честные обороты. В этом стремлении некоторые прибегали к методам, которые вызывали вопросы и не могли считаться по-настоящему этичными.

Если мы говорим о генде. рном ресурсе кафедры, то его составляли пять мужчин и четыре женщины. Однако более важным компонентом в этом сообществе являлась, так сказать, этническая часть. На кафедре работали: трое русских, пять украинцев и один еврей. К последней, не совсем титульной в СССР, национальности относился именно я. Всего в институте среди шести сотен преподавателей трудились только шесть представителей иудейского племени, что составляло 1% от общей численности. Это я не к тому, что наяву чувствовал какие-либо оттенки антисемитизма по отношению к себе. На всех уровнях институтской иерархии ко мне относились доброжелательно, и я вовсе не ощущал себя каким-то представителем однопроцентного сообщества. Тем не менее, это разрешённое количество существовало в стране, в конституции которой утверждалось полное правовое равенство всех народов СССР и их суверенитет

Глава 6

Удачный старт

Когда небо начало дышать золотой львовской осенью, наступил первый день моей работы в институте. Он оказался весьма насыщенным на необычные прецеденты, которые ранее в моей жизни не происходили. Заведующий кафедрой Василий Александрович Перваго встретил меня с распростёртыми объятиями.

– Ну вот, Семён Наумович, теперь мы с тобой в одной упряжке, в добрый час. Времени на раздумья и на инструктаж нет совсем, через десять минут ты проводишь занятия с группой землеустроителей ЗУ-11, аудитория 236, 2 этаж, главный корпус. Желаю успехов! Удачи!

– Но, Василий Александрович, я не готов, я даже не знаю, какая тема занятий.

– «Построение профиля трассы и вычисление объёмов земляных работ при её проектировании», – скороговоркой произнёс доцент Перваго. – Ты же знаешь, чтобы научиться плавать, надо плавать. На берегу этому не научишься, так что давай, погружайся.

При этом Василий Александрович подвёл меня к аудитории, приоткрыл дверь и пропустил вовнутрь. Вот так, оказавшись один на один со студентами, я начал свой первый заплыв по новому жизненному руслу. С трудом справившись с волнением, я, без предварительной подготовки, вступил на нелёгкую тропу академической деятельности. Студенты с интересом смотрели на меня, не подозревая, что их «препод» на ходу судорожно вспоминает формулы для вычисления проектных уклонов и высот. Полтора часа пролетели, как одно мгновение. Я рисовал на доске профиль проектной автодороги, объяснял принципы его построения, писал необходимые формулы, комментируя методику их применения, по ходу отвечал на вопросы студентов. Вышел из аудитории с крупными каплями выступившего пота на лбу, но внутренне был счастлив, что боевое крещение прошло совсем неплохо. Однако на этом погружение в «учительствование» в этот день не закончилось. Не успел я выкурить сигарету, как Василий Александрович снова вызвал меня к себе в кабинет:

– Знаешь, Семён Наумович, я в тебе не ошибся, только что разговаривал со старостой группы, где ты проводил занятие. Он, выразив общее мнение студентов, сообщил мне, что в институте не так много преподавателей, которые так доходчиво излагают и объясняют материал. Так что поздравляю.

– Василий Александрович, это не может быть, никто и никогда не учил меня методологии педагогического мастерства.

– А этому, дорогой, научиться невозможно. Разве писателей учат писать романы, а художников рисовать картины. Это должно быть на генетическом уровне. У тебя, я полагаю, налицо педагогический талант. Если ты сумел войти в незнакомую аудиторию, провести занятие, тему которого я объявил за пять минут до него, то поверь старику, из тебя выйдет отличный лектор.

– Спасибо за доверие, – пробормотал я, – всеми силами постараюсь оправдать его.

– Вот и оправдывай, Семён Наумович. Сейчас мне надо срочно в больницу навестить жену. А я должен читать лекцию на курсах повышения квалификации инженерно-технических работников института «Укрземпроект». Вот ты и заменишь меня. Времени на подготовку нет, в твоём распоряжении всего полчаса.

– Василий Александрович, помилуйте, да это называется из огня в полымя. Провести практическое занятие без подготовки – это ещё, куда не шло. Но прочитать лекцию, да и ещё опытным инженерам, это уже слишком, сомневаюсь, что мне это под силу.

– А вот я в тебе не сомневаюсь, иначе бы и не приглашал к себе на работу. Не всё так страшно, тем более, что тему лекции можешь выбрать сам. Считай, что это очередное внезапное погружение в замысловатые дебри вузовской жизни.

– Ещё одно такое дайвинг, – подумал я про себя, – и надо будет заказывать очередь на приём к психиатру.

Тут неожиданно зазвонил телефон, по которому сообщили, что меня срочно вызывают в отдел кадров, где необходимо заполнить какие-то документы. Из-за этого я не успел придумать даже тему лекции, которую предстояло прочитать. И вот уже второй раз за текущий день вхожу в аудиторию. В отличие от первой, эта была огромная лекционная комната. Учебные столы здесь располагались по уклону снизу вверх, и каждый последующий ряд находился выше предыдущего. В углу возле окна стояла лекторская кафедра-трибуна. Казалось, что мне всё это снится. Мог ли я предположить ещё две недели назад, вглядываясь в зрительную трубу теодолита на очередном строительном объекте, что буду читать лекцию инженерам. Аудитория была до отказа забита слушателями, присутствовало не менее 100 человек. Я реально оробел, меня охватило, неведомое ранее, чувство какого-то внутреннего смятения. Никогда я не выступал перед таким большим количеством людей. Да, если разобраться, то и выступать- то было не с чем. Я не имел ни малейшего представления, о чём буду говорить, сидящим передо мной взрослым людям. Все они работали на должностях начальников отделов, руководителей групп, главных специалистов, руководителей проектов. Каждый из них был, как минимум, на десять лет старше меня. Первым, вполне естественным, желанием было сообщить им, что доцент Перваго заболел и отпустить всех по домам. Но на меня были устремлены около сотни пар любознательных глаз. В них я прочитал искреннюю заинтересованность в том, что же нового расскажет им молодой человек, который в неестественно робкой позе стоит сейчас возле трибуны. Вопрос о теме лекции по-прежнему оставался открытым. Я почему-то спросил у слушателей, какое у них образование и чем они занимаются на производстве. Подавляющее большинство из них работало в области землеустройства и земельного кадастра, и геодезия для них являлась вспомогательным средством при проектировании. И тут меня осенило. Поскольку люди, сидящие передо мной, не имели высшего геодезического образования, то вряд ли они знакомы с новыми технологиями геодезических работ. Я, почти явственно, представил перед своими глазами страницы статей из последних номеров всесоюзных и республиканских научных геодезических журналов. Тут же вспомнил лекции своих учителей, профессоров А. В. Буткевича, Г. А. Мещерякова, А. Л. Островского, И. Ф. Монина, В. Я. Финьковского, и неожиданно, даже для самого себя, объявил: