- -
- 100%
- +
Он привлек меня к себе.
– Вы дали обещание и никогда об этом не пожалеете.
– Вы боитесь сказать мне…
Он прикоснулся своими губами к моим, и я почувствовала всю силу его страсти. И, пребывая в романтических грезах, я безвольно прильнула к нему… Когда он отпустил меня, то выглядел сумрачным и удрученным.
– Вам придется столкнуться со всякими пересудами и сплетнями.
– Ну и пусть!
– Ваша жизнь будет нелегкой.
– Это как раз то, чего я хочу.
– У вас будет падчерица.
– … Которую я уже люблю.
– Трудная девочка…
– Я постараюсь стать для нее матерью.
– Вы уже много для нее сделали, но…
– Кажется, вы решили убедить меня не выходить за вас замуж. Хотите, чтобы я сказала «нет»?
– Я никогда не позволю вам сказать «нет».
– А что, если я скажу?
– Я посажу вас в одну из подземных темниц и буду там держать.
И тут я вспомнила про ключ и рассказала ему все.
– Я надеялась преподнести вам эти давно потерянные изумруды.
– Если это ключ от них, я преподнесу их вам, – сказал граф.
– Вы считаете, что мой ключ действительно поможет нам найти их, где бы они ни были.
– Мы должны попробовать это выяснить.
– Когда?
– Хоть сейчас. Да, мы отправимся на поиски вместе.
– А куда?
– В подземную тюрьму. Хотите пойти прямо сейчас?
Я вдруг подумала о том, что помимо нас поисками занимается еще кто-то – Жан-Пьер, к примеру. Мы должны найти их раньше него, потому что если он нас опередит, то непременно присвоит сокровища и принесет бесчестье своей семье.
– Да, пожалуй, – сказала я, – сейчас.
Граф повел меня в конюшню, где взял лампу, зажег ее, и мы отправились в подземелье.
– Я думаю, что знаю, где мы найдем тот самый замок, к которому подходит ваш ключ, – сказал он мне. – Теперь я припоминаю. Много лет назад, когда я был мальчиком, подземную тюрьму уже обследовали и обнаружили, что на стене одной из клеток нарисованы королевские лилии. На это обратили внимание. Кому могла прийти в голову столь странная идея – украсить тюремную камеру королевскими лилиями? Совершенно ясно, что это было сделано с какой-то целью.
– А не пробовали поискать там какой-нибудь тайник?
– Никаких явных его признаков обнаружено не было.
Мы дошли до входа в подземную тюрьму, и он распахнул окованную железом дверь. Входя теперь с ним в это мрачное и темное подземелье, я чувствовала себя совсем по-другому: страха как не бывало. Я даже усмотрела в этом тайный смысл. Что бы ни случилось, но, если мы вместе, я могу ничего не бояться, пришло мне на ум.
В одной руке он держал высоко поднятую лампу, другой держал меня за руку.
– Клетки где-то здесь, – прошептала я.
Внезапно он вскрикнул:
– Идите сюда, смотрите!
Я быстро подошла к нему… и вот они, королевские лилии. Их было двенадцать, расположенных на некотором расстоянии друг от друга примерно в двадцати сантиметрах от земли.
Он отдал мне лампу и попробовал сдвинуть камень, на котором был нацарапан первый цветок, но тщетно. Дойдя до шестого он сказал:
– Этот, кажется, поддается.
Я подняла лампу выше и увидела, как он отодвинул замаскированную под камень панель с цветком в сторону. Под ней была замочная скважина. Ключ мягко вошел в нее, и граф повернул его без труда. Но больше ничего не произошло.
– Здесь должно что-то быть, – ответила я. – Ведь замок же существует. – Я постучала по стене и закричала: – Там пустота!
Он навалился всем телом на стену клетки, и, к нашему восторгу, раздался стонущий звук. Часть стены чуть отодвинулась.
– Это дверь! – воскликнула я.
Граф сделал новую попытку. Дверь внезапно распахнулась полностью, и я услышала его победный возглас.
Я подошла и встала с ним рядом, лампа дрожала в моей руке. В крошечном помещении была выдолблена ниша размером метр на полметра, а в внутри нее находилась шкатулку, которая, как мне показалось, была серебряной.
Он взял ее и посмотрел на меня.
– Похоже, что мы нашли изумруды.
– Откройте ее! – в нетерпении вскричала я. Как и дверь, шкатулка поддалась не сразу, но они были там – кольца, браслеты, пояс, ожерелья и диадема, – все те драгоценности, первозданный цвет которых я восстанавливала на портрете.
Мы стояли друг против друга, и я видела, что он смотрит на меня, а не на камни.
– Вот вы и вернули замку его сокровища.
Я знала, что он думает не об изумрудах. Это были самые счастливые мгновения в моей жизни.
Но что это? Мне показалось, что скрипнула входная дверь в подземелье. Мысль об опасности одновременно пришла к нам обоим. Мы поняли, что здесь не одни.
Граф быстро прижал меня к себе.
– Кто здесь? – закричал он.
В темноте замаячила фигура.
– Так вы нашли их? – спросил Филипп.
Я взглянула на него и испугалась. При слабом свете лампы, которую я продолжала держать над головой, на меня смотрел человек совершенно не похожий на того, каким я привыкла его видеть. Да, это был Филипп, но куда девались его утомленность, утонченность и изнеженность? Передо мной был отчаявшийся человек, преследующий, как маньяк, одну-единственную цель.
– Вы тоже искали их? – спросил граф.
– Они достались вам раньше, чем мне. Так, значит, все-таки вы, мадемуазель Лоусон… Я так боялся этого.
Граф крепко взял меня за руку.
– Поедемте, – начал было он, но Филипп прервал его:
– Оставайтесь на месте!
– Вы сошли с ума! – бросил граф.
– Ни в коем случае. Никто из вас отсюда не уйдет.
Граф, все еще держа меня за руку, шагнул вперед, но тут же остановился, когда Филипп нацелил на него ружье.
– Не дурите, Филипп, – сказал граф.
– В этот раз вам не спастись, как тогда, в лесу…
– Отдайте ружье!
– Я убью вас.
Быстрым движением граф оттолкнул меня за спину. Раздался короткий отрывистый смех Филиппа:
– Вам не удастся спасти ее. Я собираюсь убить вас обоих.
– Послушайте меня, Филипп!
– Я слишком часто слушал, теперь ваша очередь.
– Вы убьете меня потому, что хотите завладеть тем, что принадлежит мне по праву, не так ли?
– Именно так! Если вы хотели жить, то не должны были думать о женитьбе на мадемуазель Лоусон, не должны были найти изумруды. Надо было кое-что оставить и мне. Благодарю вас, мадемуазель Лоусон, что привели меня к сокровищам Гайяра, – теперь они мои. Все мое!
– И вы думаете, что вам удастся выйти сухим из воды после убийства?
– Да, я все продумал. Я рассчитывал застать вас где-нибудь вместе. Я только не мог предположить, что мадемуазель Лоусон будет столь любезна, что сначала еще и отыщет для меня изумруды. Лучше не придумаешь! Убийство и самоубийство. О нет! Я хочу жить, как мне хочется, а не за вашей спиной. Это будет выглядеть так – мадемуазель Лоусон взяла ружье и застрелила вас, а затем покончила с собой. Вы здорово сыграли мне на руку, оставшись верны своей репутации.
– Филипп, вы сошли с ума!
– Мне надоели пустые разговоры. Настало время действовать. Вы первый, кузен… Нужно сделать все по порядку.
Увидев, как он поднимает ружье, я хотела выскользнуть из-за спины графа, чтобы прикрыть его. Но он крепко удерживал меня на месте. Тогда я невольно зажмурилась и услышала оглушительный грохот. Выстрел – и тишина… Почти теряя сознание от ужаса, я открыла глаза.
Два человека боролись на полу. Я едва сознавала, что происходит. Единственное, что я понимала в этот момент, это то, что речь идет не о моей жизни. Я теряла сейчас того, ради которого мне стоило жить. Передо мной на каменном полу, истекая кровью, лежал еще один человек – человек, которого я любила.
12
Снаружи долетали звуки веселья. Те, кто праздновал сбор урожая, не знали, что граф находился при смерти, а его кузен Филипп лежал в своей комнате, усыпленный снотворным, которое дал ему врач. Мы с Жан-Пьером сидели в библиотеке.
Еще не было одиннадцати часов, а мне казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как мы с графом лицом к лицу столкнулись со смертью в подземелье.
И было так странно видеть здесь Жан-Пьера. Его лицо было бледным, и создавалось впечатление, будто он не может понять, что тут делает.
– Как они долго, – прошептала я.
– Не волнуйтесь. Он не умрет.
Я покачала головой.
– Нет, – с горечью сказал Жан-Пьер. – Он не умрет, если не захочет этого. Ведь он всегда… – Уголки его губ скривились в улыбке. – Сядьте. Что ходить без толку взад и вперед. Секундой раньше, и я бы мог спасти его. Но этой секунды у меня не оказалось.
В драме, разыгравшейся в подземелье, Жан-Пьер стал главным действующим лицом. И потом именно он послал меня за врачом, именно он решал, что мы должны делать.
– Надо как можно меньше говорить о том, что случилось в подземной тюрьме, – предостерег он, – так как я уверен, что граф предпочтет изложить историю по-своему. Думаю, он скажет, что ружье выстрелило случайно. Он не захочет, чтобы месье Филиппа обвинили в покушении на убийство. Так что нам лучше помалкивать, пока неизвестны намерения графа.
– Если он будет жив…
– Будет! – сказал Жан-Пьер.
– Если бы я только была уверена так, как вы.
– Граф хочет жить. – Он замолчал на мгновение и затем продолжил: – Я видел, как вы уходили, но что я мог поделать. Месье Филипп тоже видел. Я наблюдал за вами в подземелье, как и Филипп…
– Жан-Пьер, вы спасли ему жизнь.
Он нахмурился:
– Даже не знаю, почему я это сделал. Я мог бы позволить Филиппу застрелить графа, ведь он превосходный стрелок. Я даже сказал: «Вот вам и конец, дорогой граф». А потом… потом бросился на Филиппа, но опоздал всего на секунду… на полсекунды… Если бы я схватил его за руку на эти полсекунды раньше, пуля попала бы в потолок, а если на полсекунды позже, то она пронзила графу сердце. Хотя я не мог этого сделать раньше, так как находился недостаточно близко от них. Я не знаю, почему я это сделал. Я просто не думал об этом в тот момент.
– Жан-Пьер, – повторила я, – если граф будет жить, то только благодаря вам.
– Звучит довольно странно, – сказал он.
Наступило молчание. Я никак не могла отвлечься от нестерпимой мысли о том, что Лотэр лежит совсем рядом без сознания и жизнь, возможно, потихоньку оставляет его, унося с собой все мои надежды на счастье.
– Вы искали изумруды? – спросила я.
– Да, я хотел найти их и уехать. Это не было бы кражей. Кое на что я имел право. Теперь, конечно, я ничего не получу. Уеду в Мермоз и буду его рабом всю свою жизнь, если он останется жить… благодаря мне.
– Мы никогда не забудем этого, Жан-Пьер.
– Мы? Вы выходите за него замуж?
– Да.
– Ну вот, и вас я тоже теряю.
– Я вам никогда не была нужна, Жан-Пьер. Вам нужно было только то, что, как вам казалось, было нужно ему.
– Странно… Он всегда стоял на моем пути, всю мою жизнь. Я ненавижу его, вы это знаете. Случались моменты, когда я был готов поднять на него ружье, а теперь – подумать только! – спас ему жизнь. Вот уж никогда не ожидал от себя подобного!
– Никто из нас не знает, как бы он поступил в определенных обстоятельствах, пока мы не столкнемся с ними лицом к лицу. Вы совершили сегодня ночью удивительный поступок, Жан-Пьер.
– Или большую глупость. Я ненавидел его всю свою жизнь. Он имел то, что хотел иметь я. Он был тем, кем хотел бы быть я.
– И Филипп. Он ненавидел его так же, как и вы. Он страстно завидовал ему – а это один из семи смертных грехов, Жан-Пьер. Я считаю его самым страшным, но вы победили его. Я так рада, Жан-Пьер, так рада!
– Повторяю, что не хотел этого делать. Хотя, кто знает… Я украл бы изумруды, будь у меня такая возможность.
– Но вы никогда не лишили бы его жизни, теперь вы это знаете. Вы, может быть, когда-нибудь и уговорили бы меня стать вашей женой или попытались бы жениться на Женевьеве…
Его лицо на мгновение исказилось кривой ухмылкой:
– И, возможно, еще попытаюсь. Вот будет удар для благородного графа!
– А Женевьева? Вы подумали о ней? Использовать невинное создание для своей мести?
– Она очаровательная девочка. Юная и необузданная и, возможно, как сам я, непредсказуемая.
– Она очень впечатлительная девочка.
– И влюблена в меня по уши.
– Ее нельзя ранить. Жизнь не была для нее легкой.
– Вы полагаете, что я способен причинить ей боль?
– Нет, Жан-Пьер, вы и наполовину не столь жестоки, как хотите внушить окружающим.
– Вы меня мало знаете, Даллас.
– Думала, что достаточно.
– Вот тут вы ошибаетесь. У меня были свои планы… Я мечтал, чтобы мой сын стал хозяином замка, если уж мне самому не довелось быть им.
– Как это?
– Вы знаете, что у графа тоже были свои расчеты до того, как вы появились в замке. Он не собирался снова жениться и поэтому решил привезти сюда свою любовницу и выдать ее замуж за Филиппа. Их сын, если, конечно, родится мальчик, и наследует замок. Так вот, этот сын вовсе не сын Филиппа, а мой!
– Вы… и Клод?
Он торжествующе кивнул.
– А почему бы нет! Она была в ярости, что граф перестал обращать на нее внимание. Филипп не мужчина, и поэтому… О чем вы задумались?
Я услышала приближающиеся шаги. О чем я могла сейчас думать? Только о том, что происходило сейчас там, в комнате наверху.
В комнату вошли два врача. Один из них как раз лечил графа после того, как Филипп стрелял в него в лесу.
Я поднялась, и вошедшие посмотрели прямо на меня.
– Он… – начала я.
– Он сейчас спит.
Я молчала, умоляя их взглядом дать мне хоть какую-то надежду.
– Пуля прошла совсем рядом, – ласково произнес один из врачей. – Всего несколько сантиметров… Господин граф очень везучий.
– Он поправится? – Мой голос дрожал от волнения.
– Нельзя сказать, что граф вне опасности. Если он переживет ночь, то появится надежда…
Я обессиленно опустилась в кресло.
– Я собираюсь остаться здесь до утра, – сказал один из врачей.
– Да, пожалуйста, прошу вас.
– Как это случилось? – спросил тот, что был постарше.
– Так случилось, что ружье месье Филиппа выстрелило, – сказал Жан-Пьер. – Господин граф сам расскажет, что случилось… когда поправится.
Врачи согласно кивнули. А мне хотелось знать, были ли они оба здесь в тот день, когда умерла Франсуаза. Неужели и в тот раз им пришлось ждать объяснений графа по поводу случившейся трагедии?
Но больше всего я желала сейчас только одного: чтобы Лотэр поправился.
– Вы мадемуазель Лоусон, не так ли? – спросил молодой доктор.
– Да, – подтвердила я.
– И ваше имя Даллас или нечто похожее?
– Да.
– Мне кажется, господин граф пытается произнести его. Возможно, вам следовало бы быть у его постели. Он по-прежнему без сознания, но, если вдруг придет в себя, ему, возможно, будет приятно видеть вас рядом.
Я тут же пошла к нему и просидела там всю ночь, не спуская с него глаз и молясь, чтобы Лотэр остался жив. Рано утром он открыл глаза и посмотрел на меня.
– Вы должны жить… – прошептала я. – Теперь вы не можете умереть, и оставить меня одну…
Через неделю стало ясно, что выздоровление графа лишь дело времени. У него удивительное здоровье, сказал врач, и его спасение тоже можно считать чудом.
Граф сам рассказал о том, что произошло роковой ночью в подземелье. Все было так, как мы и предполагали с Жан-Пьером. Он не пожелал, чтобы стало известно, что кузен пытался убить его. Филипп и Клод уехали в Бургундию, и во время последнего разговора между двумя кузенами было сказано, чтобы Филипп никогда больше не возвращался в замок.
Я радовалась, что мне больше не придется видеть Клод, особенно теперь, когда знала, что она тоже надеялась найти изумруды. Клод заинтересовалась фреской на стене и особенно словами, которые были на ней обнаружены, и, вероятно, заподозрила, что я напала на след. Они с Филиппом действовали вместе, постоянно следя за мной. Очевидно, именно Филипп преследовал меня в тот день в лесу. Намеревался ли он убить меня так же, как и графа? Не знаю… Но они, несомненно, хотели отделаться от меня и всячески пытались заставить уехать, предлагая работу в другом месте. Когда стало ясно, что граф проявляет ко мне слишком большой интерес и может на мне жениться, они испугались, что их планы рухнут.
Клод была удивительная женщина. Вне всякого сомнения, одно время она жалела меня и в какой-то степени для моей же пользы хотела уберечь от графа. Клод не могла поверить, что такая женщина, как я, была способна вызвать сильное чувство у графа, поскольку это не удалось сделать даже ей. Клод действовала на два фронта: была готова уехать с Жан-Пьером, если он найдет изумруды, и остаться с Филиппом, если повезет ему.
Граф подарил виноградники Мермоза Жан-Пьеру.
– Маленькая награда за спасение моей жизни, – пояснил он.
Я тогда не сказала ему всего, что знала. Однако не приходилось сомневаться, что граф в курсе того, что произошло, поскольку никогда не спрашивал, как оказался и что делал Жан-Пьер в подземелье.
Потекли дни надежд и страхов. Врачи хвалили меня, ибо во мне обнаружился неожиданный дар ухода за больным. Возможно, это качество проявилось из-за моего особого интереса к пациенту.
Теперь мы часто сидели с Лотэром в саду и говорили о будущем, вспоминали о Филиппе и Жан-Пьере. Я предполагала, что Филипп сначала хотел, чтобы я осталась в замке, потому что считал, что я никогда не привлеку внимания графа. Но когда понял, что ошибся, попытался избавиться от меня.
Мы пришли к заключению, что тайник был сооружен в том самом туннеле, который несчастный узник в далекие времена прорыл из камеры забвения, но попал в подземную тюрьму. Граф сказал, что его дед упоминал о таком случае.
Изумруды снова были заперты в комнате-сейфе. Возможно, в один прекрасный день я их надену. Мысль, которая до сих пор кажется мне невероятной.
Я хотела, чтобы все наконец закончилось как положено. У меня с детства была страсть к аккуратности и порядку, которые я всегда стремилась соблюдать. Временами я сидела в залитом солнцем саду, смотрела на башни замка с узкими бойницами, и мне казалось, будто я принцесса и спасла принца, заколдованного злым волшебником. Мне удалось развеять чары, и он снова станет прежним счастливым человеком – счастливым на всю жизнь.
Вот о чем я грезила, сидя в прекрасном саду рядом с человеком, за которого скоро выйду замуж и который с каждым днем набирается все больше сил и уже был близок к выздоровлению.
Но жизнь не сказка.
Жан-Пьер отбыл в Мермоз, и Женевьева поэтому ходила мрачной. Да и над моим счастьем по-прежнему маячила темная тень: я мучилась мыслью о том, смогу ли когда-нибудь забыть о первой жене графа?
Все знали, что я выхожу замуж за графа. Я видела реакцию мадам Латьер, мадам Бастид, слуг… Еще бы – простая молодая женщина, которая приезжает в замок работать… и вдруг выходит замуж за его владельца!
Женевьева, которая страдала от того, что ей пришлось расстаться с Жан-Пьером, не считала возможным выбирать выражения.
– А вы храбрая, не так ли?
– Храбрая? Что вы имеете в виду?
– Если он убил одну жену, почему бы не убить и другую?
Нет, тут не могло быть счастливого конца.
Мне не давала покоя тайна смерти Франсуазы. Я убеждала себя, что не верю слухам, но они постоянно преследовали меня. Граф не убивал ее, твердила я. Но тогда почему отказывается рассказать мне о том, что произошло тогда на самом деле?
«Между нами не должно быть лжи», – сказал он однажды. И поэтому он не мог сказать мне правду?! И тут вдруг мне представилась возможность узнать ее, и я не могла устоять перед соблазном.
Это случилось так. Настало послеобеденное время, в замке все было тихо и спокойно. Я, беспокоясь за Женевьеву, отправилась в комнату к Нуну, чтобы поговорить с ней о девочке. Хотелось узнать, как далеко зашли ее чувства к Жан-Пьеру.
Я постучалась. Ответа не последовало, и я вошла. Нуну лежала на кушетке – темный носовой платок закрывал ей глаза, и я поняла, что у старушки очередной приступ мигрени.
– Нуну, – позвала я, но она не откликнулась.
Я невольно посмотрела на буфет, где хранились сокровища Нуну, и увидела торчащий в дверце ключ. Обычно он висел на цепочке, которую она носила на поясе. Я наклонилась над лежащей женщиной. Дыхание ее было глубоким и ровным – она крепко спала. Я снова посмотрела на буфет не в силах преодолеть искушение. Она же показывала мне другие книжечки, так почему же не почитать и последнюю? Эта книжечка – самая важная, и я должна знать, что в ней написано.
Тихонько подойдя к буфету, я еще раз посмотрела через плечо на Нуну и открыла дверцу. Внутри стояли бутылочки и маленький стакан. Я взяла ее и понюхала. Лауданум, который она держала на случай головных болей, тот самый настой опия, который убил Франсуазу.
Я вынула записную книжечку – самую последнюю в стопке – и заглянула в нее. Нуну по-прежнему не шевелилась. Тогда я поспешила в свою комнату и с бьющимся сердцем принялась читать.
«Итак, у меня будет ребенок. На этот раз, возможно, мальчик. Это ему понравится. Я пока еще никому не говорила. Лотэр должен узнать первым. Я скажу ему: «Лотэр, у нас будет ребенок. Ты доволен?» Конечно, я боюсь. Очень боюсь. Но когда все останется позади, эти страхи окажутся не напрасными жертвами. Что скажет папа? Это будет для него ударом… Насколько он был бы счастливее, если бы я пришла к нему и сообщила, что собираюсь в монастырь – прочь от этого злобного мира, прочь от вожделения, прочь от тщеславия. Это то, что ему бы понравилось. Однако мне придется сказать ему о ребенке. Но только не сейчас. Я выберу более подходящее время. Вот почему пока следует молчать…
Говорят, что женщина меняется, когда ждет ребенка. Я точно изменилась. Я могла бы быть так счастлива. Я уже счастлива. Я мечтаю о ребенке. Это будет мальчик, потому что мы хотим мальчика. Это правильно, что графы де ла Таль должны иметь сыновей. Именно для этого они женятся. Если бы это не было необходимо, они бы довольствовались любовницами. Но они придают появлению на свет наследников большое значение. И теперь Лотэр будет относиться ко мне по-другому.
Я стану не просто, одной из тех, на которой он обязан был жениться в интересах семьи, – я буду матерью его сына…
Как чудесно! Я должна была бы знать это раньше и не слушать папу. Вчера, когда я ездила в Каррефур, я ему ничего не сказала. Просто не могла заставить себя это сделать. И все потому, что я очень счастлива, а он все испортит. Он посмотрит на меня своими строгими холодными глазами и сразу все поймет, но поймет не так, как это было в действительности… а так, как он представляет себе это… как нечто ужасное… греховное. Я хотела заявить ему: «Нет, папа, все это совсем не так. Ты не прав. И лучше бы я никогда тебя не слушала!» О, эта комната, где мы вместе становились на колени и ты молился, чтобы Бог защитил меня от вожделений плоти! Ведь именно поэтому я избегаю его. Я все время продолжаю вспоминать о той ночи накануне моей свадьбы. Почему папа согласился? А потом почти сразу пожалел о данном слове. Я помню, как мы вместе молились после торжественного обеда по случаю подписания брачного контракта, и он сказал: «Дитя мое, лучше бы этого никогда не было». А я спросила: «Почему, папа, все поздравляют меня?» И он ответил: «Это потому, что брак с де ла Талями считается очень удачной партией, но я был бы счастлив, если бы ты провела свою жизнь в непорочности».
Тогда я не поняла и сказала, что постараюсь быть целомудренной женщиной, а он продолжал что-то шептать о вожделениях плоти. А потом в ночь перед церковным венчанием мы снова молились вместе и я была такой несведущей и неопытной. Не знала ничего, что меня ожидало, за исключением того, что это было чем-то постыдным и что мой отец страшно сожалел, что не уберег меня от этого. С этим я и пришла к своему мужу…
Но теперь все будет по-другому. Я начала понимать, что папа не прав. Ему вообще не следовало жениться. Он хотел быть монахом. Он уже собирался стать им, но вдруг изменил свои планы и женился на моей маме. Он ненавидел себя за свою слабость, и его монашеское одеяние было самым дорогим для него сокровищем. Он заблуждался, теперь я это знаю. Я могла бы быть счастлива. Я могла бы научиться, как заставить Лотэра любить меня, если бы папа не запугал меня, если бы не внушал мне, что супружеское ложе – это место для прелюбодеяния. Я стараюсь не винить его. Все эти годы я старательно отвращала его от себя болезненно обостренным чувством греха, вынуждая мужа отворачиваться от меня, проводить ночи с другими женщинами. Завтра я поеду в Каррефур и скажу папе, что у меня будет ребенок, и добавлю, что не чувствую никакого стыда, а только гордость, и теперь все будет по-другому…
Я не поехала в Каррефур, как обещала себе. Опять начал болеть зуб мудрости. Нуну сказала мне: «Иногда бывает, что у беременной женщины может выпасть зуб. Но ведь к тебе это не относится, да?» Я покраснела, и няня все поняла. Как я могу хранить секреты от Нуну? «Не говори пока никому, ладно? Я ему еще не сказала. Он должен узнать первым, разве нет? – попросила я. – И я хочу сказать папа». Нуну все поняла. Она так хорошо меня знает, знает, как папа заставляет меня молиться, когда я бываю у него. Знает, что папа хотел бы, чтобы я ушла в монастырь, знает, что он думает о браке.