Будем считать, что виновата весна

I

После дождя от влажной земли пахнет свежестью. Весна! Душистый горошек уже расцвел, и жимолость снопа протягивает над дорогами свои ветки. Жизнь как будто обновляется – может, так оно и есть! – и все словно сговорилось еще больше радоваться ей. Поднимаешь камень и находишь под ним навозного жука, блестящего, как медь, или сороконожку, которая проворно удирает и прячется под соседним камнем, а иод другими камнями притаилась маленькая темная гадюка, чей укус для человека смертелен… На верхушках каштанов снова свистит дрозд, щегол снова резвится в кустах ежевики, скворцы, пронзительно чирикая, опять летают черными стаями, и трясогузки с двойным хвостиком снова прыгают с камня на камень по реке. Весна как бы вливает нам в жилы новую кровь.

Дом прячется в каштановой роще. Каштаны высокие, и вокруг их толстых стволов – каждому дереву по крайней мере двести лет – вьется плющ и наверху смешивается с листвой. Каштаны очень густые, ветви их местами так разрастаются, что свисают над дорогой, почти загораживая проход. Позади дома – хлев для скота, а над ним – помещение для поденщиков.

Май уже подходит к концу, и поденщики спят с распахнутыми окнами.

Одна тропинка в каштановой роще выходит на шоссе, а другая ведет к беседке. В беседке железная ограда, деревянная скамья и купол из вьющихся бобов и жимолости, которая уже пахнет так сильно, что может разболеться голова. Листва, покрывающая беседку, не пропускает ночью лунного света, но днем на спинке скамьи можно разобрать имя «Кристина», а над ним – сердце, пронзенное стрелой… Это вырезал ножом поденщик, он был не здешний и потом навсегда уехал из этих мест.

Кристина спала не там, где поденщики. Кристина спала вместе с двумя горничными госпожи в мансарде, в комнатке с кретоновыми занавесками на слуховом оконце и таким же абажуром. Кристина была доярка, и горничные, горожанки, смотрели на нее свысока. Но Кристина не обращала на них внимания.

В помещении над хлевом спали только мужчины да иногда какая-нибудь старуха, которой уже не грозила опасность, госпожа очень следила за нравственностью и рассчитала не одну девушку… Но над поденщиками она была не властна, и это выводило ее из себя. «Ах,– говорила она,– если бы эти проходимцы зависели от меня!» Заметив за ними что-нибудь, она жаловалась мужу, но, как правило, безуспешно. Старик, бывший в молодости повесой, неизменно отвечал со снисходительным видом, хотя бы на дворе было рождество: «Будем считать, что виновата весна…»,– как бы в рассеянности постукивая палкой по полу или барабаня по ручке кресла пальцами, сильными пальцами крестьянина с обручальным кольцом и массивным стальным перстнем, который прославил хозяина в молодости, когда он вышиб все зубы своему кузену Гильермо… Обвинив весну, он направлялся к двери и шел гулять в каштановую рощу. Если по дороге попадалась девушка, он с улыбкой кивал.

Однажды он довел до слез Кристину, встретив ее на тропинке, ведущей в беседку, и заговорив с ней. И чего только он ни наговорил! Маргарита, одна из горничных госпожи, посмеялась над Кристиной, когда та ей об этом рассказала, но на следующий день, так как погода выдалась хорошая, пошла одна, никому не сказав ни слова, по той же дорожке. Она украсила голову венком из белых и желтых ромашек, а в вырез платья воткнула ветку колокольчиков… Господин вышел прогуляться, и Маргарита, встретив его, сказала: добрый день, сеньор. Господин остановился и ответил: добрый день, Маргарита, милочка… Немного помолчали, и потом господин спросил у нее, не холодно ли ей, ведь она так легко одета…

Ночью Маргарита со смехом рассказала все Эспераисе, другой горничной. Кристина ворочалась в постели с досады и никак не могла уснуть; она встала, обулась и вышла на улицу. Было тепло, и она пошла в нижней юбке, накинув только кофточку.

Кристина бесподобно подражала кукованию кукушки… Через пять минут она уже шла в беседку под руку с ним; в беседке он обнял ее. «Я боюсь вас, мужчин… Я сегодня сама не своя…» Он ничего не ответил. Возвращаясь на чердак, Кристина шла босиком, держа туфли в руке. Хотя ночь была теплая, она продрогла в одной нижней юбке… Она легла и стала прислушиваться. Ни Маргарита, ни Эсперанса еще не вернулись.

II

Птицы любятся на заре и поднимают оглушительный гам. А работники, пока птицы любятся, шагают в лес с топором через плечо или с длинной пилой, которую несут вдвоем; или же на упряжке волов едут в иоле, где посажены бобы и картофель. По тропинке, выходящей на шоссе, спускается Кристина, придерживая на бедре большой кувшин: она идет доить коров. Она идет с веселой улыбкой и смотрит в сторону каштановой рощи, где поют пташки и вокруг источников растут папоротники в человеческий рост. В хлеву она подоит коров, сидя на трехногой скамеечке, которую ей смастерил чужестранец.

Ни Маргарита, ни Эсперанса еще не вставали, Хозяйка встает поздно… Зато хозяина, с кожаным поясом па толстом животе, уже па заре можно видеть среди работников. Ему седьмой десяток, по он следит за собой как молодой: борода всегда тщательно расчесана и руки вымыты каждое утро.

Барышня тоже встает поздно, как и мать. Она такая же высокая, полная и румяная, как мать, и даже носит то же имя… Барышня на сорок лет моложе госпожи, а за эти сорок лет нравы сильно изменились. Барышне двадцать два года (госпожа немного старше своего мужа). Проснувшись, барышня потягивается, но не встает; она поворачивается на другой бок и продолжает лежать, укрывшись одеялом; она смотрит на плющ, ползущий по стеклам, и слушает птичьи трели. Спит она с закрытым окном, но ставни не захлопывает: ей нравится каждое утро наблюдать за рождением дня…

Опираясь на палку, хозяин подходит к хлеву; он спрашивает у Кристины, как скот, и покрасневшая Кристина отвечает, что все в порядке. Потом он идет в лес посмотреть, как рубят деревья. На губах у него хитрая улыбочка. Он неутомимый работник и ходит очень быстро.

Хозяин снова довел до слез Кристину. Но теперь она Маргарите не скажет… Она поднимается, срывает маки и берет их в рот. Потом снова принимается за дойку. Поднимает кувшин, ставит его на голову и возвращается домой.

Барчук – бледный прыщеватый юноша с кругами у глаз; он немного моложе сестры. Госпожа за завтраком каждый раз повторяет: это дикость так много заниматься спортом, настоящая дикость; барчук вздрагивает, потому что он и только он знает, куда ходит по ночам Эсперанса. Отец всегда вступается за сына. Он худ? Под глазами круги? Вполне естественно, дорогая. Мальчик в таком возрасте… И с улыбкой обрывает разговор своим любимым: будем считать, что виновата весна!

Барчук сторонится Кристины, находя ее грубой, но пастуху она нравится, он ведь сам грубый. Он давно уже шепнул Кристине на ухо одно словечко и даже обнял ее. Кристина дала себя обнять, но сказала: нет, не сейчас, а когда я возьму в рот маки. Пастух спрятался в папоротниках возле дороги, подстерег Кристину и взял ее за руку. Кувшин с молоком они оставили на земле. Потом он нес кувшин большую часть пути. Кристина шла очень довольная и прыгала как козочка, по придя домой, задумалась, и по спине у нее пробежал холодок: ей казалось, что все смотрят на нее с затаенным лукавством…

Хозяин приказал оседлать свою кобылу – он ехал в город. Хозяйке – теперь, когда мужа не будет, чтобы помогать ей поддерживать порядок, – придется удвоить бдительность. У служанок ветер в голове, а поденщики такие бесстыжие! И все-таки Кристина хотела ночью вдыхать аромат жимолости с другим, с дровосеком, который выбегает, когда слышит кукушку, застегиваясь на ходу, чтобы не терять времени. Так хорошо, склонившись к нему на плечо, любоваться луной в беседке!

Маргарита тоже не ляжет; правда, хозяина нет, но… Хозяин привезет ей из города материю на платье, материю в красных цветах, он обещал. Эсперанса, как всегда, уйдет украдкой. Кузнечики стрекочут всю ночь, но так ровно и монотонно, что привыкаешь к этому звуку и почти не слышишь его, будто звенит сама тишина.

Врач привязал лошадь и прямиком направился к дому. Он считал окна: одно, два, три, четыре… но ошибся, ночь была очень темная. Он постучал пальцем по стеклу: Мария!… Окликнул негромко, кричать не было нужды: слух у нее хороший.

Госпожа удивилась, что стучат ей в окно. Мария! Она распахнула рамы, и в комнату к ней вскочил мужчина. «Видишь, здесь самое подходящее место…» Госпожа ничего не говорила, она хотела поглядеть, до чего дойдет дерзость врача. Она была возмущена, всем сердцем отвергая такое происшествие – еще чего не хватало! – и все же… Дух ее был настороже, но бес плоти… Она заметила это и в ужасе подумала: что со мной? Нет, это невозможно, она только хочет знать, до чего дойдет дерзость врача.

В соседней комнате барышня дрожала, лежа в постели. Ум ее пытался разогнать ложные страхи. Он не смог прийти! – говорила она себе. А в это время Кристина и дровосек, обнявшись в беседке, смотрели на лупу вдыхая аромат жимолости… Маргарита ходила взад и вперед возле хлева. Прошло минут десять, и она уже говорила пекарю: если бы ты не пришел, я бы простудилась. Ночь такая холодная!

Врач понял, что ошибся.

– Не знаю, – сказал он госпоже, – как я мог столько времени… Ваша дочь не услышит нас? Как бы она не подумала чего дурного! Не знаю, как я мог столько времени молчать. Это долг совести; я говорил себе: где мне повидаться с Марией, чтобы предупредить ее? И сразу же решил: у нее в комнате! Вот почему входя я сказал: здесь самое подходящее место! Так вот, как уже сказано, это мой долг… Ваш муж…

– Мой муж?

– Да, ваш муж…

– Что же?

– Да вот то самое…

Врач сочинял, потому что на самом деле ничего такого не знал. Он обвинил Кристину… Я видел их, сказал он, чтобы как-нибудь выпутаться. Он вылез через окно и нетерпеливо постучал в соседнее костяшками пальцев – на этот раз он не ошибся. Рассвет застал его в объятиях возлюбленной.

Лошадь врача оборвала повод, которым была привязана к дереву, и умчалась во весь опор. Кобыла хозяина взбрыкнула передними ногами и сбросила его на землю.

– Ба! – говорил он, сидя у обочины. – Будем считать, что виновата весна!

III

Дровосек пришел к хозяйке и сказал: «Сеньора, не выгоняйте Кристину, виноват я. Умоляю, простите меня…»

Но Кристина уже собрала пожитки и, обливаясь слезами, шагала по тропинке, выходящей на шоссе.

Хозяин расшибся при падении и лежал в постели; за ним ухаживала дочь. Хозяйка вошла, села, сияя улыбкой, в изножье кровати и сказала, что его подружка уже шагает по шоссе. Хозяин нахмурил брови и поглядел на чемодан, где лежала цветастая материя для Маргариты. Невозможно, подумал он, всего десять минут назад она прошла по коридору. Госпожа продолжала с тем же смешком: «И я только что узнала – твоим соперником был дровосек…»

– Кто сказал тебе?

– Он сам; он только что был у меня.

– Да нет, я не про то. Кто сказал имя девушки?

– Врач, он был этой ночью у меня в комнате…

Дочка уронила поднос, на котором несла отцу завтрак. Потом у нее началась истерика, и пришлось позвать врача. Хозяин не захотел его видеть и сказал жене: он подло обманул тебя. Это не Кристина, а другая; ищи ее, если хочешь. Тогда хозяйка велела, чтобы врач не попадался ей на глаза. В конце концов он человек свой, сказала она себе, чтобы успокоиться. И так как он был своим человеком и остался с глазу на глаз с барышней, то и вылечил ее от истерики довольно оригинальным способом.

Пастух вошел к хозяйке, теребя шапку в руках. Он откашлялся и сказал: сеньора, клянусь вам, Кристина не виновата; вина на мне…

– Как? И ты тоже?

Хозяйка послала людей вдогонку за Кристиной, теперь мысли ее приняли другое направление. Теперь грешницами были только те, кто имел дело с ее мужем, остальное ее не касалось… Кристина вернулась, сияя от радости, и поклонилась хозяйке до земли, Потом госпожа велела позвать Эсперансу, надеясь у нее кое-что выпытать. Она сказала: так и быть, Эсперанса, я тебя прощаю, но расскажи мне все как на духу, что у тебя с господином… Эсперанса разрыдалась и пролепетала:

– Ох, сеньора, ведь это ваш сынок…

– Как, мой сын?

Барчук был отправлен интерном в коллеж, но не доехал туда – отец освободил его и поселил в домике по другую сторону долины. Эсперансе, которую госпожа рассчитала, он поручил присматривать за сыном…

Тем временем госпожа призвала Маргариту и обвинила ее в посягательстве па свой домашний очаг. Маргарита отвечала – очень дерзко – госпожа может говорить что угодно, ей на это плевать, и тогда госпожа ее выгнала. Маргарита обосновалась в деревне, довольно далеко от каштановой рощи. Но, когда господин оправился от ушиба, он поселил ее в том же домике по другую сторону долины. Следовало подумать о том, чтобы навести в домике порядок: надо было все перемыть и расчистить сад. Сам хозяин тоже переселился туда: так ему было удобней следить за сыном. Барышня по-прежнему страдала нервными припадками, и врач посоветовал ей переменить обстановку, например, отправиться в домик по ту сторону долины. Там она сможет ухаживать за стариком отцом. Врач часто навещал ее… Ох, уж эти нервы!

IV

Прошло время, весна прошла тоже. Наступили холода, а от них люди болеют воспалением легких… Когда госпожу хоронили на церковном кладбище, мелкий, почти незаметный дождичек сеялся на похоронный кортеж.