Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Глава 4. Красные агитаторы

26 сентября 1936 года. Аэродром Хетафе, окрестности Мадрида.

После того как политический советник передал им четыре огромных пачки листовок, напечатанных на тонкой бумаге, наши друзья оказавшись навьюченными, словно ослики. отправились на аэродром. Кузьмич с возмущённым видом бурчал, а потом неожиданно попросил строя бровки домиком:

– Лёха, ну давай заначим одну пачечку!

*****

Тут требуется небольшое отступление, чтобы объяснить такую странную просьбу.

Вчера Кузьмич пережил очередной культурный шок. Заселившись в отель, он первым делом отправился изучать местные удобства. Через пару минут он выскочил из туалета с ошарашенным видом, держа в руках кусок мягкой туалетной бумаги.

– Лёха, ты видел! У них в туалете ящичек с надписью "pоpel e baño"! А там вот эта бумага! Они что, ей действительно пользуются после… ну, ты понял? И главное, такая мягкая! – возмущённо восклицал он, тыча находкой Лёхе под нос.

Лёха усмехнулся, ещё не до конца осознавая драматизм происходящего.

– Ну да, – ответил он весело. – Сделал дело, вытер тело! – подмигнул он, довольный своей рифмой.

Кузьмич завис, переваривая услышанное. Через пару секунд он задал вопрос, который окончательно сбил Лёху с ног.

– А женщина… она как там… ну… пристраивается? Хотя можно же руками в стенку упереть… Но всё равно, странные люди! – задумчиво пробормотал он.

– А что у барышень зад для этого дела по другому устроен? – Лёха никак не мог понять затруднений Кузьмича.

– Лёша! Ты что! Конечно по другому! Странные люди эти испанцы! – воскликнул Кузьмич и добавил с уверенностью: – Чем с женщиной в ванной этим заниматься, проще этот ящичек к кровати перевесить!

Тут до Лёхи стали доходить иносказания Кузьмича и он уже не мог сдерживать смех. Он заржал, держался за живот и, вытирая слёзы, пытаясь что-то сказать, но не мог. Это только раззадорило Кузьмича, который решил прояснить ситуацию:– Ну ясно же написано – Попель Ебано! Ну, чтобы вытираться, как закончил женщину… ну, это, отжаривать…

Лёха захлебнулся от хохота, ржал до слёз и едва не упал. Он махал рукой, прося передышку, а потом сквозь смех выдавил:– Кузьмич! Это переводится как… бумага для ванной! Ванной, Кузьмич! Её используют, чтобы задницу вытирать!

Весь вечер смущённый Кузьмич ворчал себе под нос:

– Нашли неграмотного! Что я, читать не умею? Написано – Попель Ебано! Извращенцы поганые! Газет им мало! Не культурная нация! Вот у нас всё просто: взял газетку, присел, заодно почитал последние новости, узнал про успехи стахановцев…

Теперь, получив листовки, он не упустил шанса обратиться к Лёхе.– Лёха, ну давай всё же заначим одну пачечку для туалета. Такая бумага – просто спасение! Я серьёзно, а то опять эта "попель ебано"…

На листовке был изображён воин мятежников с таким страдальческим выражением лица, будто он неделю мучился запором. Видимо, это должно было символизировать серьёзность и ответственность их дела.

– Согласен, Кузьмич, – ответил Лёха, глядя на листовку. – Вытирать задницу рожей мятежников – это даже как-то политически правильно.

«В отличии от советских газет, где надо аккуратно выбирать содержимое!», – он усмехнулся, вспоминая давнюю историю с туалетом в Каче.

*****

– Листовки – это, конечно, хорошо, – размышлял Лёха, когда они вернулись в ангар, рядом с которым стоял их маленький самолёт «Моль». – Но мне кажется, просто макулатурой мы не добьёмся нужного эффекта. Надо их дополнительно простимулировать! Чтобы бежали, и с огоньком!

Кузьмич, сидя на деревянном ящике, задумчиво ковырял в зубах спичкой.– А ты что предлагаешь? Песни с громкоговорителя петь будем?

Лёха радостно улыбнулся, его глаза хитро заблестели. Он вспомнил историю родоначальника всех попаданцев товарища Лисова с его «папалмом».– Не совсем. Сейчас мы добавим огонька к нашему агитационному шоу!«Чего там думать – коктейль Молотова! Бензин пополам с керосином, немного гудрона для вязкости. Ну, может, чуть хуже будет гореть. Пофиг! Отсутствие точности боеголовки компенсируется её мощностью! Бензин и керосин пополам, гудрон процентов двадцать. А ещё бы белого фосфора с магнием для самоподжога!» – размышлял он, потешаясь над собой. Энтузиазма ему было не занимать, но наш приятель, к сожалению, был ни разу не химик.

Кузьмич нахмурился, слушая такие «химические» экзерсисы, но встревать не решился. Лёха же вцепился в свою мысль. Через час он раздобыл всё необходимое: канистру бензина, ведро с керосином, старый гудрон и ещё одно пустое металлическое ведро. Размешивая смертоносную смесь, он бормотал себе под нос:– Ну что, товарищи мятежники, прочувствуйте, что значит настоящий советский привет!

Проходящий мимо механик спокойно поинтересовался:– Cócteles incendiarios? Зажигательные коктейли?Лёха чуть не уронил палку, которой старательно размешивал содержимое ведра.

Из разговора выяснилось, что подобные методы воздействия на врага давно не являются «прогрессорством» и активно применяются испанцами. И хотя их чаще используют мятежники, против советских танков Т-26, республиканцы тоже не отказывались поджечь таким коктейлем итальянские и немецкие танкетки.

Через полчаса весь аэродром был в курсе происходящего и активно суетился, стараясь помочь этим русским придумщикам.Вокруг самолёта носилось до двадцати–тридцати человек помощников, со свалки притащили несколько штук старых топливных баков с разбитых самолётов, часть волонтёров размешивали состав, кто-то делал проводку для сброса, а энтузиасты уже мудрили с запалом.Появился командир местных химиков, судя по энтузиазму, впервые за всю войну разбуженный по прямому предназначению.

Методом объяснения на пальцах Лёха показал, что в большой бак хочет закачать какой-нибудь взрывающийся газ, сбросить в траншеи и потом подорвать. Химик пришёл в восторг и унёсся готовить очередную дрянь франкистам.

К вечеру маленькая «Моль» обзавелась парой не очень больших баков под крыльями, заполненных зажигательной смесью, и баком побольше – килограмм на пятьдесят–семьдесят, подвешенным под фюзеляжем, куда химики закачали какой-то исключительно сомнительный газ.

На вопрос что внутри, попахивающий испанский химик гордо ответил гордо: – Мерда!

– Ну дерьмо, так дерьмо, главное что бы взрывалось нормально, – флегматично пожал плечами уже уставший удивляться разным чудесам Кузьмич.

К каждому баку была прицеплена небольшая бомбочка весом килограмм на десять–двенадцать и пара подозрительных ампул с ещё более подозрительным содержимым. По утверждению местных изобретателей, сначала должна рвануть бомба, разбрасывая содержимое баков по окрестностям, а потом ампулы подожгут всё это безобразие.Кузьмичу в передней кабине нагрузили буквально на колени три пачки листовок.Лёха занял место в задней кабине, привстал и важно помахал собравшимся.– Наступила ночь, и в стране дураков начался рабочий день! – продекларировал он и поехал на старт.

– Лёша, ты точно уверен, что мы сами не сгорим на этих адских устройствах? – спросил Кузьмич, когда они закончили выруливать на старт.

– Уверен? Да нет, конечно! – честно ответил Лёха. – Тебе зачем листовки выдали? Что бы не только листовками попу вытирал! Главное! Революцию делал с чистыми руками!

26 сентября 1936 года. Линия фронта, километров 80 от Мадрида.

Через сорок минут они дотарахтели до линии фронта. Сделав пару разворотов по команде Кузьмича, Лёха взглянул на будильник на своей руке: час ночи. Внизу и справа по курсу зажглась пара тусклых огоньков. Политработник всё же оказался не таким уж бесполезным. Кузьмич быстро сориентировался и начал командовать Лёхе, как строить заход на позиции мятежников.

Выровняв самолёт на двухстах метрах над землёй, Лёха старался вести машину по прямой.

– Темно, как у лица чёрной национальности в заднем проходе", – почему то политкорректно подумал Лёха.

Через тридцать секунд Кузьмич дёрнул за трос. Оба зажигательных бака со скрежетом отцепились от самолёта и исчезли в темноте.

Спустя шесть-семь секунд внизу раздались два почти синхронных «бабаха», и сразу вспыхнул яркий пожар. Видимо, бомбы всё таки сработали, что увеличило площадь поражения.

С земли во все стороны посыпались выстрелы, в небе мелькнули огненные очереди.

– Ох ты ж… – только и выдавил Лёха, поняв, что одной пули достаточно, чтобы их самолёт превратился в пылающий метеор. Он рефлекторно сплюнул через плечо:– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Сделав новый заход и ориентируясь уже на пожар внизу, Лёха снова вывел самолёт на боевой курс. Теперь были видны траншеи, ходы сообщения и блиндажи.

– Три, два, один, сброс! – скомандовал Кузьмич.

Большой бак со всей навешанной на него дрянью исчез в ночной мгле. Через несколько секунд снизу раздался мощный взрыв. Самолёт качнуло, и Лёха положил его на крыло, чтобы разглядеть происходящее внизу. Языки пламени расползлись по земле, формируя огромное горящее облако.

– Зачётная сарделька поджаривается! – крикнул Лёха, не удержавшись от ассоциации.

– Вот это врезали! – прокричал Кузьмич, придерживаясь за борт кабины, перегнувшись и рассматривая творящееся внизу безобразие.

Затем Кузьмич схватил первую пачку листовок и начал высыпать за их борт, ночной воздух радостно подхватил передачку. Белые листы, словно стая бабочек, кружа, падали прямо на траншеи.

Пара листков облепили лицо не в меру любопытствующего Лёхи, напрочь перекрыв ему обзор. Одной рукой держа ручку управления, Лёха судорожно старался отцепить агитационную дрянь со своего лица. Самолётик начал выплясывать странный, дерганый танец. Наконец Лёхе удалось отлепить листовку и помятая агитка унеслась за хвост аэроплана.

"А где Кузьмич?!" – удивился Лёха, разглядывая пустую кабину перед собой. – Вытел за борт? – в ужасе подумал Лёха. Тут не его счастье из недр передней кабины начала выползать голова Кузьмича, ругаясь на чём свет стоит и грозы Лёхе кулаком. Штурман начал высыпать за борт вторую партию и Лёха шустро спрятался за козырьком на всякий случай.

Снизу доносились крики ужаса, иногда звучала заполошная стрельба. В свете пожара Лёха заметил, как в траншеях началась паника. Люди метались, бросая оружие и пытаясь укрыться от огненного дождя.

– Вот это я понимаю, агитация! – крикнул Лёха, перекрикивая рёв мотора.

– Лёша! У нас одна бомба не сошла! – раздался голос Кузьмича в переговорной трубе.

– Кузьмич, я развернусь вглубь территории мятежников. Ты дёргай по трос команде, а я заложу несколько виражей покруче, потрясу самолёт, – отозвался Лёха, направляя машину в глубину захваченной территории.

Заметив слабое свечение впереди справа, Лёха скорректировал траекторию и начал резко маневрировать. Внизу стали видны слабо освещенные какие то ангары, несколько машин и стоящие ящики. Кабину самолётика заполнил шум, тросик сбрасывателя глухо скрипел, пока Кузьмич что-то с ним делал. Наконец что-то щёлкнуло, и маленькая бомба улетела вниз, к едва заметным огонькам.

Внизу раздался глухой взрыв, следом что-то вспыхнуло, и через мгновение прогремел оглушительный удар невероятной силы.

Самолёт дёрнуло вверх, хвост задрало так, что Лёха с трудом удержал машину от переворота. Кабина тут же наполнилась резким запахом горелого пороха и нагретого металла. Лёха изо всех сил тянул ручку на себя, борясь с сопротивлением, стараясь вывести самолётик из пикирования. Земля стремительно летела навстречу перед его глазами, будто он оказался внутри гигантского калейдоскопа.

– Давай! – кричал, чувствуя, как руках напрягаются от усилий.

Просвистев над самыми окопами, едва не зацепив колёсами пулемёт на станке, «Моль» снова вырвалась в тёмное ночное небо. Самолёт трясло, словно тот жаловался на весь этот кошмар. Лёха ослабил хватку, глубоко вздохнул, но тут же застыл, оглянувшись через плечо.

Сзади маленького аэроплана вставала «Хиросима». Огромный кроваво-красный гриб расползался по чёрному испанскому небу, освещая его так, будто наступил рассвет. Земля под облаком буквально кипела, выбрасывая вверх фонтаны огня и дыма.

– Мать твою, Кузьмич… – только и выдохнул Лёха, не отрывая взгляда.

– Охренеть… – Кузьмич наконец подал голос, хриплый и будто бы даже виноватый.

– Кузьмич! Это куда мы с тобой так уе***ли?! – крикнул Лёха в переговорную трубу, проверяя приборы и с ужасом представляя последствия их «агитации».

Оглушительный гул продолжал нарастать, словно сама земля ревела от того, что только что произошло.

– Ну, всё, Кузьмич. Мы теперь точно знаменитости, – радостно крикнул Лёха, направляя самолёт обратно к своим.

Кузьмич тихо откашлялся:

– Да уж, Лёша… агитация у нас, конечно, что надо.

26 сентября 1936 года. Аэродром Хетафе, окрестности Мадрида.

Когда они вернулись на аэродром, к ним уже спешили представители республиканской авиации узнать, как прошёл вылет.

– Советская агитация! Комерадес! Эффективно и с огоньком, – заявил Лёха.

Совершенно вымотанные физически и морально, Лёха с Кузьмичом завалились спать в казарме при аэродроме.Лёхе снилась Наденька. Она стояла, уперев руки в бока, и укоризненно качала головой:

– Хренов! Опять ты влез куда-то! Почему меня с собой не позвал?

Наутро об их «агитационной акции» уже говорили везде. Со всех сторон аэродрома слышались оживлённые разговоры и восторженные пересказы произошедшего. Мятежники лишились оперативного склада с боеприпасами, который взлетел на воздух после их ночного налёта, а наступление на Мадрид, считавшееся неминуемым, теперь попало под большой вопрос.

Первые ряды траншей на некотором протяжении оказались буквально выжжены, а понёсшие значительные потери их защитники были деморализованы. Часть мятежников, около роты, предпочла не испытывать судьбу и сдалась, в страхе перед повторением ночного ужаса.

Наутро злого и не выспавшегося Лёху выдернули в штаб аэродрома.

Там стояла галдящая толпа человек под пятьдесят – обгорелые, грязные, воняющие дымом и гарью, они нервно переминались с ноги на ногу. С каждой стороны их окружали такие же разномастные республиканские бойцы, вооружённые винтовками с примкнутыми штыками. Эти испуганные пленники, доставленные ночью с передовой, стояли под утренним солнцем, кашляя от дыма и украдкой переглядываясь. Они явно не понимали, что их ждёт дальше.

Перед толпой вышагивал организатор этого «блудняка» и по совместительству политический руководитель – товарищ Гальцев. Свежевыбритый, благоухающий одеколоном, со сверкающим на солнце рупором в руке, он казался абсолютной противоположностью пыльным и измученным пленникам. Голос гремел, товарищ кричал, но на русском языке его почти никто не слушал.

Лёху тут же дёрнули за рукав:

– Ты же испанский знаешь, переведи товарищам.– Чего переводить? – огрызнулся он, но всё же вышел вперёд.

Скрывать свою злость он не стал – небритый, пропахший гарью, он походил скорее на одного из пленников, чем на представителя победителей. Отодвинув оцепление, он подошёл к толпе.– Кто у вас главный? – громко спросил он у юного парнишки, стоящего ближе к краю.

Парнишка испуганно глянул в центр группы, где стоял моложавый, крепкий мужчина, явно привыкший командовать. Офицер. Даже в таком положении он сохранял остатки достоинства и пытался организовать толпу на какое-то сопротивление.

Лёха, не теряя времени, вытащил Браунинг, передёрнул затвор и выстрелил в воздух. Грохот выстрела заставил замолчать даже Гальцева. Толпа шарахнулась, замерев в настороженном молчании.– А ну быстро построились! – рявкнул Лёха на испанском, на этот раз с таким напором, что пленники начали двигаться.

Но организовать строй не удавалось. Лёха заметил, что офицер всё ещё тихо отдаёт распоряжения. Стиснув зубы, он решительно направился к центру толпы, бесцеремонно расталкивая пленных.– Так, ты у нас умный, да? – Лёха вперил взгляд в офицера. Тот стиснул челюсть, но промолчал, смотря прямо в глаза своему собеседнику.

– Либо ты мне помогаешь, либо я лично займусь тобой. Глаза или яйца? – спросил Лёха с угрожающей холодностью, ввергнув того в состояние шока.

– Повторяю! Глаза или яйца? – рявкнул Лёха. Окружающие отшатнулись.

Офицер замер, явно не ожидая такого вопроса, его взгляд лихорадочно метался, пока Лёха, не торопясь, доставал пачку сигарет. Закурив, он неторопливо протянул пачку пленникам. Те тут же набросились на неё, разрывая обёртку и растаскивая сигареты. Над толпой поплыл приятный запах табака, который чуть смягчил напряжённость момента.

– Не понятно. Придётся перестраховаться, – зло произнёс Лёха, щурясь от дыма.

Он резко ткнул горящей сигаретой офицера в глаз и тут же добавил со всей силы коленом ему в пах.

Тот вскрикнул, инстинктивно схватившись за лицо, и упал на землю, скрючившись и зажимая глаз ладонью. В толпе раздался ропот, люди стали пятиться назад, но Лёха, не давая ситуации выйти из-под контроля, вновь поднял пистолет и выстрелил в воздух.

– Живо построились, вонючки! – рявкнул он, махнув оружием в сторону толпы.

Пленники, испуганные и подавленные, поспешно начали выстраиваться в подобие строя.Лёха окинул их цепким взглядом и скомандовал:

– Подравнялись, жареные курицы!

Когда строй обрел хоть какую-то видимость порядка, он вернулся к офицеру, уже стоявшему на коленях, и отвесил ему пинка.

– Встал в строй! – рявкнул Лёха. – Ничего с твоим глазом не случилось, только ожог века. Быстро!

Офицер застонал, но поднялся и, пошатываясь, занял место в строю. Лёха, удовлетворённый результатом, повернулся к ошарашенному Гальцеву:

– Вот теперь, товарищ комиссар, ваша очередь вещать про светлое будущее.

Глава 5. Великий переговорщик

27 сентября 1936 года. Аэродром Хетафе, окрестности Мадрида.

Политработник, опешивший от метода Лёхи, несколько сбиваясь, всё же продолжил свою речь:

– Товарищи! Сегодня вы делаете первый шаг к освобождению от оков угнетения! Советский народ помогает Испанской республике строить настоящее счастье и свободную жизнь!

Лёха прогуливался вдоль строя пленников, помахивая пистолетом для убедительности и, перейдя на упрощённый испанский, громко переводил:

– Вонючие засранцы! Вы в плену Испанской республики. Вас, предателей, надо сразу расстрелять и не заниматься вытиранием ваших соплей!

Гальцев взмахнул рукой, словно показывая дорогу в светлые дали:

– Сегодня начинается ваш путь к светлому будущему Испании!

– Поэтому шаг вправо или влево – охрана стреляет без предупреждения! – синхронно переводил Лёха.

– Вчера ваши товарищи, перешедшие на сторону республики, совершили подвиг и, спасая Мадрид, взорвали склад боеприпасов мятежников, – продолжил вдохновенно политический руководитель.

Лёха остановился, чтобы эффект от его слов усилился. Пленники, стоявшие как замороженные, жадно ловили каждое его слово:

– Вчера я взорвал ваш сраный склад! Превратил жопы ваших товарищей в жареные куски мяса! Вам же, тупым идиотам, повезло сразу сдаться! Будете исправлять своё предательство доблестный трудом!

Испанцы переглядывались с тревогой, но никто не осмелился даже пошевельнуться.

Гальцев, вдохновлённый таким вниманием, снова повысил голос:

– Кто осознал свои заблуждения, хочет поддержать республику и записаться в добровольцы?

Лёха, не упуская момента, тоже повысил голос в своём суровом «переводе»:

– Желающие очищать сортиры – на месте, готовые ударно поработать – шаг вперёд!

Толпа, как единый организм, дружно шагнула вперёд.

Лёха усмехнулся.

– Алексей! Как удачно, что вы смогли мне помочь! Моя переводчица слегла с нервным срывом, после вчерашней поездки на передовую, этим ужасным взрывом и безумными пленниками! У вас определённо талант работы с людьми! Вы не задумывались перейти в политуправление? Подумайте! Я дам вам характеристику! – подошедший политработник с чувством пожал ему руку.

– Ну что вы! Я простой морской лётчик! – скромно отмазался Лёха от такого поворота в своей судьбе.

Вернувшись в к стоявшему в стороне Кузьмичу, Лёха произнёс:

– Видишь Кузьмич! Что значит правильная агитация.

Кузьмич, почесав затылок, с чувством ответил:

– Агитация у тебя знатная. Только вот на жареных куриц они теперь долго не смогут даже смотреть.

Оба рассмеялись, ещё раз оглядывая толпу, пока та под строгим контролем республиканцев начала двигаться в сторону города.

27 сентября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес, 20 км от Картахены.

Обратный перелёт на маленькой "Моли" в Картахену к удивлению никаких сюрпризов, или "блудняков", как называл их Лёха не принёс. К его огромному удивлению на аэродроме его встречал сам Николай Герасимович Кузнецов:

– Что Алексей, выступил! Звонил Гальцев, очень хвалил тебя. Переводим тебя в политотдел! – сказал сияющий Кузнецов. Вдоволь насладившись ошарашенным видом Лёхи, он продолжил, – Шучу! Молодцы! Поехали в порт, нужно обсудить вопросы приема грузов, заодно и расскажешь по дороге, чем это ты так мятежникам врезал, такой тарарам устроил, – скомандовал главный военно-морской советник своему единственному на данный момент подчиненному.

15 октября 1936 года. Картахена

Картахену прибыл советский пароход «Старый Большевик». Уже несколько недель в городе ждали советский транспорт с первыми самолётами, и наконец долгожданный момент настал. Как оказалось, первыми прибыли бомбардировщики СБ – скоростной бомбардировщик, известный в девичестве как АНТ-40.

Событие, как это часто бывает в Испании, моментально превратилось в праздник. Улицы заполнили толпы людей, уже охваченные ожиданием и радостью, как будто на пороге стояло Рождество. Музыка, веселье и ликование царили повсюду, создавая ощущение настоящего торжества. Вся Картахена ликовала, как будто в этот момент прибыла сама надежда на победу.

*****

Надо сказать, что эта история началась ещё две недели назад, когда Кузнецов, вызвав Лёху на очередной разговор, снова изложил ему задачу. Лёха, усмехаясь, ответил:

– Николай Герасимович, ну чего вы от меня хотите? Испанцы и военная тайна – это вообще вещи несовместимые. Вот даже моя любовница, которая работает официанткой в кафе, радостно сообщает: «Ничего то ты, Хуян, не знаешь! Ваши корабли с самолётами приходят в среду и в четверг!»

Кузнецов аж поперхнулся от такого заявления.

– Но она, конечно, не разбирается в моделях самолётов, – продолжал Лёха, сдерживая улыбку. – А если вам нужны подробности, могу узнать у таксистов на вокзале. Они лучше всех осведомлены, что и когда происходит в Картахене.

Кузнецов хмуро взглянул на него, но Лёха уже заговорил серьёзнее:

– На самом деле, думаю, нужно запустить побольше разных слухов. Чем больше путаницы, тем лучше – пусть противник теряется в догадках, когда и какие корабли на самом деле прибудут, – предложил Лёха и перешёл к более конкретным мыслям.

– Я лично думаю, надо усиливать зенитную артиллерию на базе, насколько это возможно.

Он вошёл в раж, слегка прищурился, явно воодушевившись своими размышлениями.

– Вообще, по-хорошему, взять в Севастополе пару старых барж и натыкать на них зениток! Поставить пару дальнобойных. Семидесяти шести миллиметровые пушки Лендера времен революции вроде собирались менять на что то современное, вот сюда толпой их и отправить. И может испанцы купят также средних, типа шведского «Бофорса» 40 мм, хотя кто им продаст. У нас таких, к сожалению, вроде бы пока нет. Натыкать на баржу сколько влезет и пригнать сюда в порт пару готовых станций ПВО, а ещё лучше и расчёты сформировать из краснофлотцев.

Лёха совсем размечтался, представляя, как усиленная оборона могла бы серьёзно осложнить жизнь вражеским бомбардировщикам.

– А истребителей у нас, считайте, и нет, – продолжал Лёха, и видно было, что его уже "понесло". – Если прикажете, давайте я хоть на «Фармане» взлечу. Разгонюсь посильнее, километров до ста пятидесяти, и влеплю «Юнкерсу» в лоб, потому что догнать бомбардировщик на этом раритете, который здесь называют истребителем, всё равно не смогу. Вот и станет у немцев на один «Юнкерс» меньше! – он усмехнулся. – Можно ещё Павлу Рычагову предложить. Он тоже обычно за любой кипеш, кроме голодовки.