«В разных странах разные художники рисовали иллюстрации к сказкам Андерсена. И рисунки одного никогда не бывали похожими на рисунки другого. Каждый художник изображал сказку по-своему, как он её понимал и чувствовал. Это всё равно, как одну и ту же песенку петь разными голосами.
Мне тоже хотелось показать в иллюстрациях, что я больше всего люблю в сказках Андерсена, и свою любовь передать детям…»
Анатолий Кокорин
Свинопас
Жил-был бедный принц. Королевство у него было маленькое-премаленькое, но жениться всё-таки было можно, а жениться-то принцу хотелось.
Разумеется, с его стороны было несколько смело спросить дочь императора: «Пойдёшь за меня?» Впрочем, он носил славное имя и знал, что сотни принцесс с благодарностью ответили бы на его предложение согласием. Да вот, ждите-ка этого от императорской дочки!
Послушаем же, как было дело.
На могиле у отца принца вырос розовый куст несказанной красоты; цвёл он только раз в пять лет, и распускалась на нём всего одна-единственная роза. Зато она разливала такой сладкий аромат, что, впивая его, можно было забыть все свои горести и заботы. Ещё был у принца соловей, который пел так дивно, словно у него в горлышке были собраны все чудеснейшие мелодии, какие только есть на свете. И роза и соловей предназначены были в дар принцессе; их положили в большие серебряные ларцы и отослали к ней.
Император велел принести ларцы прямо в большую залу, где принцесса играла со своими фрейлинами в гости; других занятий у неё не было. Увидав большие ларцы с подарками, принцесса захлопала от радости в ладоши.
– Ах, если бы тут была маленькая киска! – сказала она.
Но появилась прелестная роза.
– Ах, как это мило сделано! – сказали все фрейлины.
– Больше чем мило! – сказал император. – Это прямо недурно!
Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.
– Фи, папа! – сказала она. – Она не искусственная, а настоящая!
– Фи! – повторили все придворные. – Настоящая!
– Погодим сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! – возразил император.
И вот из ларца появился соловей и запел так чудесно, что нельзя было сейчас же найти какого-нибудь недостатка.
– Superbe! Charmant![1] – сказали фрейлины; все они болтали по-французски, одна хуже другой.
– Как эта птичка напоминает мне органчик покойной императрицы! – сказал один старый придворный. – Да, тот же тон, та же манера давать звук!
– Да! – сказал император и заплакал как ребёнок.
– Надеюсь, что птица не настоящая? – спросила принцесса.
– Настоящая! – ответили ей доставившие подарки послы.
– Так пусть она летит! – сказала принцесса и так и не позволила принцу явиться к ней самому.
Но принц не унывал, вымазал себе всё лицо чёрной и бурой краской, нахлобучил шапку и постучался.
– Здравствуйте, император! – сказал он. – Не найдётся ли у вас для меня во дворце какого-нибудь местечка?
– Много вас тут ходит да ищет! – ответил император. – Впрочем, постой, мне нужен свинопас! У нас пропасть свиней!
И вот принца утвердили придворным свинопасом и отвели ему жалкую, крошечную каморку рядом со свиными закутками. Весь день просидел он за работой и к вечеру смастерил чудесный горшочек. Горшочек был весь увешан бубенчиками, и когда в нём что-нибудь варили, бубенчики названивали старую песенку:
Ах, мой милый Августин,
Всё прошло, прошло, прошло!
Занимательнее же всего было то, что, держа над подымавшимся из горшочка паром руку, можно было узнать, какое у кого в городе готовилось кушанье. Да уж, горшочек был не чета какой-нибудь розе!
Вот принцесса отправилась со своими фрейлинами на прогулку и вдруг услыхала мелодичный звон бубенчиков. Она сразу же остановилась и вся просияла: она тоже умела наигрывать на фортепиано «Ах, мой милый Августин». Только одну эту мелодию она и наигрывала, зато одним пальцем.
– Ах, ведь и я это играю! – сказала она. – Так свинопас-то у нас образованный! Слушайте, пусть кто-нибудь из вас пойдёт и спросит у него, что стоит этот инструмент.
Одной из фрейлин пришлось надеть деревянные башмаки и пойти на задний двор.
– Что возьмёшь за горшочек? – спросила она.
– Десять принцессиных поцелуев! – отвечал свинопас.
– Как можно! – сказала фрейлина.
– А дешевле нельзя! – отвечал свинопас.
– Ну, что он сказал? – спросила принцесса.
– Право, и передать нельзя! – отвечала фрейлина. – Это ужасно!
– Так шепни мне на ухо!
И фрейлина шепнула принцессе.
– Вот невежа! – сказала принцесса и пошла было, но… бубенчики зазвенели так мило:
Ах, мой милый Августин,
Всё прошло, прошло, прошло!
– Послушай! – сказала принцесса фрейлине. – Пойди спроси, не возьмёт ли он десять поцелуев моих фрейлин?
– Нет, спасибо! – ответил свинопас. – Десять поцелуев принцессы, или горшочек останется у меня.
– Как это скучно! – сказала принцесса. – Ну, придётся вам стать вокруг, чтобы никто нас не увидал!
Фрейлины обступили её и растопырили свои юбки; свинопас получил десять принцессиных поцелуев, а принцесса – горшочек.
Вот была радость! Целый вечер и весь следующий день горшочек не сходил с очага, и в городе не осталось ни одной кухни, от камергерской до сапожниковой, о которой бы они не знали, что в ней стряпалось. Фрейлины прыгали и хлопали в ладоши.
– Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Мы знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!
– Ещё бы! – подтвердила обер-гофмейстерина.
– Да, но держите язык за зубами, я ведь императорская дочка!
– Помилуйте! – сказали все.
А свинопас (то есть принц, но для них-то он был ведь свинопасом) даром времени не терял и смастерил трещотку; когда ею начинали вертеть по воздуху, раздавались звуки всех вальсов и полек, какие только есть на белом свете.
– Но это superbe! – сказала принцесса, проходя мимо. – Вот так попурри! Лучше этого я ничего не слыхала! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Но целоваться я больше не стану!